(Используется материал из книги А.Т. Хроленко «Семантика фольклорного слова»)
1. Оценочность фольклорного слова.
Народно-поэтическое слово не только строит фольклорный мир, но и одновременно оценивает его. Очень часто оценочность выражается морфологически, при помощи префиксов и суффиксов раскует, раздонский и др.
Иногда оценочность можно понять, когда употребление слов противоречит здравому смыслу, т.е. несовместимость понятий. Особенно это заметно на примере прилагательных, которые по сути являются определителями. Например, колоративные прилагательные белый, лазоревый, красный, зеленый, черный и др. выступают в функции оценочных слов, теряя цветовую определенность. Именно этим объясняются примеры типа:
Под белым шатром под лазоревым,
Спит, почивает добрый молодец.
Ты мой сизенький, мой беленький голубчик.
Ты к чему рано с тепла гнезда слетаешь.
Прилагательное белый, обладающее в фольклоре предельно расширенной семантикой, используется как оценочное определение (= «хорошее, красивое») к существительному поле, поскольку заметных ограничений в использовании эпитета белый в фольклоре нет (ср.: бело ходить).
Прилагательное красный в фольклорных текстах употребляется не в цветовом, а в оценочном значении «красивый», «праздничный» - символ радости, светлый, яркий, праздничный и т.д. Зеленый - связан с характеристикой «весел», «хвален», «славен». Золотой и серебряный - знак прекрасного в природе и в мире вещей.
Оценочны и такие вещественные прилагательные, как хрустальный, стеклянный (стекольный), зеркальный. Например:
Вереюшки позолоченыя
Подворотника стекольчистая.
(Шейн, № 569).
Как вы заметили, в фольклорном тексте ключевыми словами являются имена существительные и прилагательные. Яркой приметой фольклорной стилистики является тавтология. Приведем песенный пример:
Вышей-ка, Катенька, платок
Всеми шелками шелковистыми,
Всем серебром серебристым.
(Бахтин, №71).
2. Иерархический (значимостный) аспект народно-песенного слова. Одной из закономерностей фольклорной ассоциации является ценностный, или значимостный иерархизм устойчиво связанных слов:
Уж вы кудри, вы кудри мои,
Золоты кудри, серебряныя,
Через волос позолоченыя.
3. Символический аспект народно-песенного слова.
Вообще надо сказать, фольклорная символика привлекала многих ученых. А.А. Потебня полагал, что эстетические достоинства произведений народной поэзии находятся в прямо пропорциональной зависимости от символизма, и забвение последнего ведет к снижению эстетического достоинства фольклорной лирики. Существует такое словосочетание: яблоки огрепные-осыпные, где в одном отрезке речи используются синонимы. Невозможно представить себе русскую народную песню без символов, в которых косвенно воплотились эстетические идеалы народа!
Под символикой понимается система изображения персонажей, их внутреннего состояния и взаимоотношений при помощи традиционных и устойчивых иносказаний, представляющих собой различные виды замены одного предмета, действия или состояния другими предметами, действиями или состояниями.
Как показывают материалы Я. Автамонова, все слова, называющие растения, в русском фольклоре символичны. Например, очень многое подразумевается под словом калина. Черемуха, груша, яблоня символизируют и «жену», и «мать», и даже «отца».
Символическое и метафорическое в фольклоре подчас разграничить трудно, потому что одна и та же лексема, например лебедь белая, в зависимости от контекста может быть и символом, и просто поэтическим синонимом слова невеста.
4.Семиотический аспект фольклорного слова.
Исследователи заметили, что фольклорное слово не только обозначает понятие или реалию, но и реализует семиотическую оппозицию. Например, окно, ворота в русском фольклоре являются знаками границы между своим и чужим миром. Совместное употребление существительных мед и пиво - это рефлекс древней оппозиции сладкое/горькое. При анализе семантики фольклорной лексики всегда необходимо учитывать этот семиотический аспект фольклора, его остаточную ритуальность. Например, лебедь, ворон — это и разные птицы, и «светлое» и «темное».
Семиотичность - это свойство не отдельных слов фольклорного текста, а необходимая черта каждого ключевого слова. Б.Н. Путилов, П.Г. Богатырев много размышляли о необходимости и исследовательских перспективах семиотического подхода к фольклору и этнографии.
Я. Автамонов, сопоставив многочисленные символы, взятые из растительного мира, пришел к выводу, что все они распадаются на хорошие и печальные, причем преобладают символы печали. Деревья и кусты - знаки печали - противопоставлены траве - знаку «светлого». Вода во всех видах - река, ключ и т.п. - обобщенный знак печали.
5. Коннотативный аспект фольклорного слова.
Народное творчество предельно лаконично. В лингвистике принято следующее определение коннотации: «Дополнительное содержание слова (или выражения), его сопутствующие семантические или стилистические оттенки, которые накладываются на его основное значение, служат для выражения разного рода эскпрессивно-эмоционально-оценочных обертонов...».
Согласно одной из последних работ по семасиологии, коннотация - часть системного значения языкового знака. Она структурирована и состоит из эмоционального, оценочного, экспрессивного, стилистического и др. элементов.
А. Мейе в свое время заметил, что нельзя понять язык, не имея представления об условиях, в которых живет народность, говорящая на этом языке.
Известно, что язык является основным этническим показателем. Установлено, что на этническое самосознание влияют и природа, и климат, и рельеф местности, на которой зарождается этнос, его история, язык и культура. «Природа оставляет в душе человека неизгладимый след, накладывает свой отпечаток на жизнь людей, их быт, труд. Язык, речевая культура хоть и в меньшей мере, но тоже подвержены такому влиянию (для русского, проживающего в южной части страны, неизвестны многие слова, связанные, например, с лесом или снегом). Психологическое своеобразие этнической группы в значительной мере зависело от природной среды: от ландшафта, особенностей времени года и т.д.
Место и время жизни этноса способствуют появлению и закреплению «стереотипов поведения», национального характера, объединяющего и скрепляющего всех представителей данной нации. «Стереотипы поведения», равно как и стереотипы мышления, актуализируются в языке. Язык - аккумулятор духовной энергии народа.
Но, надо заметить, что слова - это не этикетки к тем или иным реалиям мира, которые легко можно заменить другими этикетками данного или любого другого языка. Это сложнейшие миры, обусловленные условиями жизни народа, миросозерцанием и национальной психологией, свойствами культуры и своеобразием исторического процесса. Слова приобретают устойчивую национально-культурную коннотацию. Слова и словосочетания типа антоновские яблоки, березы России, тургеневские девушки, алые паруса имеют смысл в полном объеме только на фоне знания русской культуры. «Ты - мое васильковое слово» - имя сорного растения превращается в мощный катализатор лирико-патриотического чувства.
Слова, обозначающие одно и то же явление, у разных народов имеют различную ценностную коннотацию. У русских и скандинавов слово солнце включает положительную оценку, у народов Средней Азии и у арабов коннотация иная. Болото у русских содержит негативный оттенок, а у финнов оно вызывает такие же положительные чувства, какие слово береза у русских.
За каждым тщательно отобранным в многовековом использовании фольклорным словом стоит обязательное коннотативное (затекстовое) содержание.
Говоря и о смысловом и семантическом аспектах фольклорного слова, языка, надо назвать еще и мифологический аспект, ведь сама по себе песенная картина мира корнями своими уходит в мифологическое сознание человека.
Говорят также об обрядовом значении элементов народной лирики. Исследования обрядового значения у фольклорного слова активно ведут ученые школы Н.И. Толстого, которые под текстом понимают не последовательность написанных или произнесенных слов, а некую последовательность действий, и обращения к предметам, имеющим символический смысл, и связанную с ними речевую последовательность.
Считая, например, обряд таким текстом, выраженным семиотическим языком культуры, выделяют в нем три формы, три кода или три стороны языка - вербальную (словесную - слова), реальную (предметную - предметы, вещи) и акциональную (действенную - действия) (Толстой, 1982, с. 63-77). В обряде, ритуале и в некоторых других культурных действиях единицы этих трех языков (кодов), а в общем «слова» единого семиотического языка часто выступают как синонимы, и потому они нередко взаимозаменяемы, а часть их может редуцироваться.
Наличие кодов рассмотрим на примере фрагмента из свадебного обряда. Например, когда невеста, умывшись, просила у подружки полотенце:
- Ты подай, моя голубушка,
Тонко, бело полотенышко
Утереть да лично белое!
В данном примере можно разобрать следующие коды:
вербальный - текст-обращение;
реальный - полотенце;
акциональный - утирание.
Вербальный текст является своеобразным ключом к семантике обряда. Есть обряды, в которых вербальная сторона отсутствует (например, используется ритуальное молчание), есть магические действия, состоящие почти исключительно из вербального текста (заговоры), существуют и разные пропорции вербального, реального и акционального компонентов обряда, и эти пропорции во многих случаях зависят от жанра обрядового текста (Толстой, 1995, 23).
Наличие в фольклорном тексте различных кодов, используемых языком культуры, одним из таковых является, например, звуковой код. Подобно другим явлениям и реалиям внешнего мира, звук может наделяться значением, становиться знаком, приобретать культурную функцию и включаться в культурный текст (С.М. Толстая). В этнографической литературе можно найти множество примеров семиотизации разного рода звуков и шумов в народном быту и ритуальной практике славян.
Однако надо понимать, что эти коды или «языки» в повседневном узусе, общении, не употреблялись и не употребляются одновременно, они перекодируются один на другой, «переводятся», ибо практически в коммуникации людьми используется обычно только один код, а не все сразу.
Следует также отличать обычную семантику обряда (словесную, предметную, действенную) от «поэтической» символики, т.е. от символического нанизывания обрядовых (ритуальных) предметов или действующих в образе лиц (акторов), наконец, самих действий в поэтических обрядовых песнях (свадебных песнях и причитаниях, похоронных причитаниях, купальских, жнивных, колядных и т.п. песнях).
Каждый тип культуры вырабатывает свой символический язык и свой «образ мира», в котором и получают свои знания элементы этого языка. Язык культуры пользуется естественным языком, поэтому слова и другие единицы естественного языка приобретают в нем дополнительную, культурную семантику. Однако единицами языка могут быть не только вербальные символы, но и знаки другой природы - предметы, действия, изображения и т.п., чьи символические значения могут быть тождественными семантике вербальных элементов, а создавать с ними сложное синкретическое целое.
Например, в символическом языке традиционной культуры носителем семантики «траур» является сам черный (иногда белый) цвет или точнее, одежда черного цвета. Но в языковом сознании представителя этой культуры слово черный, чернота является не только выразителем семантики «черный цвет», но и вербальным символом траура, а, например, слово веник обозначает не только бытовой предмет, но и приобретаемые им ритуальные функции оберега от нечистой силы и орудия защиты от нее (Виноградова, Толстая, 1993).
Рассмотрим процесс отражения окружающего мира в слове и обряде в бытовой сфере.
Так, в обрядах употребляются предметы обихода, такие, как хлебная лопата, борона или веник. Действия, входящие в обрядовый текст, также могут быть и обычно бывают не специально обрядовыми, а вполне практическими, как бег, обход, выбрасывание, сжигание, обливание водой и т.д. Они приобретают знаковую функцию вторично, в составе обряда, в системе культурного языка. Значительно меньше в языке культуры знаков «первичных», т.е. не имеющих утилитарного применения, а создающихся специально в культурных целях. Таковы, например, так называемые ритуальные предметы - свадебное деревце, каравай, венок, жатвенная «борода», куклы и чучела и т.д.
Предметы бытовой сферы в процессе своего создания и функционирования наделялись человеком различным семантическим значением (символизация бытовых предметов). Многие из них имеют устоявшуюся обрядовую функцию наряду с обычной бытовой. Однако не все предметы быта и объекты внешнего мира вовлекались в систему символов и обрядности.
Каким же был критерий приобретения предметов символически-ритуального значения? Л.Н. Виноградова и С.М. Толстая справедливо отмечают, что практической основой такой символизации мог служить один или несколько признаков:
- совершаемое в быту действие, например, метла для выметания нечистой силы;
- внешний вид, что имело большое значение для архаической культуры;
- принадлежность обладателю, например, веревка висельника;
- место и время бытования предмета, например, предмет, найденный на перекрестке;
- генезис; например, в Полесье лапоть бросали на огуречные грядки, чтобы вязались огурцы.
Особое значение имели также очень старые или совсем новые предметы, предметы украденные, купленные без торга и т.д.
Таким образом, несколько разных признаков одного предмета могли порождать несколько символических значений. Это могли быть разные значения в разных территориальных областях или сложная обрядовая символика одного предмета на одной территории.
Одним из таких многозначных по смысловой нагрузке предметов является метла. Она выступает как атрибут изгнания нечистой силы, в чем ясно прослеживается совершаемое ею в быту действие (метение, выметание из дома всего нечистого). Но, в то же время, в народных поверьях и преданиях метла выступает как атрибут или символ этой нечистой силы. Здесь может играть роль взаимодействие метлы с нечистотами, как считают Л.Н. Виноградова и С.М. Толстая. Но возможно, что в данном случае важен признак генезиса, то есть, что метла связана. Выдернутый из нее прут используется в колдовских целях, суть которых состоит в перенесении (привязывании) заговора с помощью прута (пока человек не избавиться от него, заговор будет действовать). Таким образом, метла как атрибут нечистой силы может означать привязку или принадлежность к определенной группе, обладание каким-либо качеством (способностью к магии).
Это подтверждается и тем, что во многих местностях метла или веник считается обиталищем домового. Например, в Калужской области нельзя выбрасывать из дома старую метлу, «чтобы не выбросить хозяина». Уничтожение старой метлы может совершаться только в определенное время и в специальных местах, например, на Ивана Купалу старый веник топят в реке. Это согласуется и со способом создания метел, их вяжут из определенного сорта прутьев в определенное время, в каждой территориальной области имеется своя особенность.
В разных областях метла также носит разные названия: метла, драч, дергач. Как видим, второе ее имя происходит из генезиса предмета - драть, дергать прутья. То есть действие (метение) и свойство создания являются ведущими в символизации уже по названию.
Следует отметить двойственность символических значений, то есть присутствие наряду с символом-тезой символа-антитезы. Метла выметает нечистую силу, она оберег, лечебный в некоторых областях амулет при родах или кожных болезнях, и она же - атрибут нечисти. В одних местностях старый веник нельзя выбрасывать, в других, например, в Сербии - нельзя вносить в новый дом, чтобы не вымести из него жизнь. Следует заметить также, что на севере России метлу кладут роженице при рождении девочки, а в Боснии в гаданиях веник символизирует старого мужа.
И все же можно предположить, что множество таких символических функций являются вторичными, обусловленными местными особенностями. Главными же символическими функциями можно считать две: функцию выметания и функцию связывания, причем обе они как ведущие отражены в названиях «метла» и «дергач».