рефераты конспекты курсовые дипломные лекции шпоры

Реферат Курсовая Конспект

Статическая лингвистика и эволюционная лингвистика

Статическая лингвистика и эволюционная лингвистика - раздел Лингвистика, Фердинанд де Соссюр: Курс общей лингвистики § 1. Внутренняя Двойственность Всех Наук, Оперирующих Понятием Значим...

§ 1. Внутренняя двойственность всех наук, оперирующих понятием значимости [163]

Едва ли многие лингвисты догадываются, что появление фактора времени способно создать лингвистике особые затруднения и ставит ее перед двумя расходящимися в разные стороны путями.

Большинство наук не знает этой коренной двойственности:

фактор времени не сказывается на них сколь-нибудь существенным образом. Астрономия установила, что небесные светила претерпевают заметные изменения, но ей не пришлось из-за этого расчлениться на две дисциплины. Геология почти всегда имеет дело с последовательными изменениями во времени, но, когда она переходит к уже сложившимся состояниям земли, эти состояния не рассматриваются как предмет совсем другой науки. Есть описательная наука о праве и есть история права, но никто не противопоставляет их друг другу. Политическая история государств развертывается целиком во времени, однако, когда историк рисует картину какой-либо эпохи, у нас не создается впечатления, что мы выходим за пределы истории. И наоборот, наука о политических институтах является по существу своему наукой описательной, но она отлично может, когда встретится надобность, рассматривать исторические вопросы, не теряя при этом своего единства [164].

Наоборот, та двойственность, о которой мы говорим, властно тяготеет, например, над экономическими науками. В противоположность указанным выше отраслям знания политическая экономия и экономическая история составляют две резко разграниченные дисциплины в недрах одной науки. Это различие двух дисциплин особо подчеркивается в экономических работах последних лет [165]. Разграничивая указанные дисциплины, специалисты по политической экономии подчиняются внутренней необходимости, хотя и не отдают себе в этом полного отчета. Вполне аналогичная необходимость заставляет и нас членить лингвистику на две части, каждая из которых имеет свои собственные основания. Дело в том, что в лингвистике, как и в политической экономии, мы сталкиваемся с понятием значимости. В политической экономии ее именуют стоимостью. В обеих науках речь идет о системе эквивалентностей между вещами различной природы:

в политической экономии — между трудом и заработной платой,

 

с

У

ОБЩИЕ ПРИНЦИПЫ

в лингвистике—между означаемым и означающим [166]. Совершенно очевидно, что в интересах всех вообще наук следовало бы более тщательно разграничивать те оси, по которым располагаются входящие в их компетенцию объекты. Всюду следовало бы различать, как указано на нижеследующем рисунке:

1) ось одновременности (АВ), касающуюся отношений между сосуществующими явлениями,где исключено всякое вмешательство времени, и 2) ось последовательности (CD),

А ————————|———————— В на которой никогда нельзя

рассматривать больше од

ной вещи сразу и по которой располагаются все явления первой оси со всеми их изменениями.

η Для наук, оперирующих понятием значимости,

такое различение становится практической необходимостью, а в некоторых случаях—абсолютной необходимостью. Смело можно сказать, что в этих областях невозможно строго научно организовать исследование, не принимая в расчет наличия двух осей, не различая системы значимостей, взятых сами по себе, и этих же значимостей, рассматриваемых как функция времени.

С наибольшей категоричностью различение это обязательно для лингвиста, ибо язык есть система чистых значимостей, определяемая исключительно наличным состоянием входящих в нее элементов. Поскольку одной из своих сторон значимость связана с реальными вещами и с их естественными отношениями (как это имеет место в экономической науке: например, ценность земельного участка пропорциональна его доходности), постольку можно до некоторой степени проследить эту значимость во времени, не упуская, однако, при этом из виду, что в каждый данный момент она зависит от системы сосуществующих с ней других значимостей. Тем не менее ее связь с вещами дает ей естественную базу, а потому вытекающие из этого оценки никогда не являются вполне произвольными, они могут варьировать, но в ограниченных пределах. Однако, как мы видели, естественные вещи и их отношения вообще не имеют отношения к лингвистике [167].

Следует, далее, заметить, что чем сложней и строже организована система значимостей, тем необходимее, именно вследствие сложности этой системы, изучать ее последовательно, по обеим осям. Никакая система не может сравниться в этом отношении с языком:

нигде мы не имеем в наличии такой точности обращающихся значимостей, такого большого количества и такого разнообразия эле-

I)

 

СТАТИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА И ЭВОЛЮЦИОННАЯ ЛИНГВИСТИКА

ментов, и притом связанных такими строгими взаимозависимостями. Множественность знаков, о которой мы уже говорили при рассмотрении непрерывности языка, полностью препятствует одновременному изучению отношений знаков во времени и их отношений в системе.

Вот почему мы различаем две лингвистики. Как их назвать? Не все предлагаемые термины в полной мере способны обозначить проводимое нами различение. Термины «история» и «историческая лингвистика» непригодны, так как они связаны со слишком расплывчатыми понятиями [168]; поскольку политическая история включает и описание отдельных эпох и повествование о событиях, постольку можно было бы вообразить, что, описывая последовательные состояния языка, мы тем самым изучаем язык, следуя по вертикальной, временной оси; для этого пришлось бы тогда рассмотреть отдельно те явления, которые заставляют язык переходить из одного состояния в другое. Термины эволюция и эволюционная лингвистика более точны, и мы часто будем ими пользоваться; по контрасту другую науку можно было бы называть наукой о состояниях языка или статической лингвистикой [169].

Однако, чтобы резче оттенить это противопоставление и это скрещение двоякого рода явлений, относящихся к одному объекту, мы предпочитаем говорить о синхронической лингвистике и о диахронической лингвистике [170]. Синхронично все, что относится к статическому аспекту нашей науки, диахронично все, что касается эволюции. Существительные же синхрония и диахрония будут соответственно обозначать состояние языка и фазу эволюции.

§ 2. Внутренняя двойственность и история лингвистики [171]

Первое, что поражает, когда приступаешь к изучению языка, — это то, что для говорящего не существует последовательности этих фактов во времени: ему непосредственно дано толькоих состояние. Поэтому и лингвист, желающий понять это состояние, должен закрыть глаза на то, как оно получилось, и пренебречь диахронией.

Только отбросив прошлое, он может проникнуть в сознание говорящих. Вторжение истории может только сбить его с толку. Было бы нелепостью, рисуя панораму Альп, фиксировать ее одновременно с нескольких вершин Юрских гор, панорама должна быть зафиксирована из одной точки. Так и в отношении языка: нельзя ни описывать его, ни устанавливать нормы его применения, не отправляясь от одного определенного его состояния. Следуя за эволюцией языка, лингвист уподобляется наблюдателю, который передвигается с одного конца Юрских гор до другого, отмечая при этом изменения перспективы.

Можно сказать, что современная лингвистика, едва возникнув, с головой ушла в диахронию. Сравнительная грамматика индоевропейских языков использует добытые ею данные для гипотетической

 

ОБЩИЕ ПРИНЦИПЫ

реконструкции предшествующего языкового типа; для нее сравнение не более как средство воссоздания прошлого. Тот же метод применяется и при изучении языковых подгрупп (романских языков, германских языков и т. д.), состояния языка привлекаются лишь отрывочно и весьма несовершенным образом. Таково направление, начало которому положил Бопп; поэтому его научное понимание языка неоднородно и шатко [172].

С другой стороны, как поступали те, кто изучал язык до возникновения лингвистической науки, то есть «грамматисты», вдохновлявшиеся традиционными методами? Любопытно отметить, что их точка зрения по занимающему нас вопросу абсолютно безупречна. Их работы ясно показывают нам, что они стремились описывать состояния; их программа была строго синхронической. Например, так называемая грамматика Пор-Ройяля пытается описать состояние французского языка в эпоху Людовика XIV и определить составляющие его значимости. Для этого у нее не возникает необходимости обращаться к средневековому французскому языку; она строго следует горизонтальной оси (см. стр. 82) и никогда от нее не отклоняется. Такой метод верен;

это не значит, впрочем, что он применялся безукоризненно. Традиционная грамматика игнорирует целые отделы лингвистики, как, например, отдел о словообразовании; она нормативна и считает нужным предписывать правила, а не констатировать факты; она упускает из виду целое; часто она не умеет даже отличить написанное слово от произносимого и т. п. [173].

Классическую грамматику упрекали в том, что она не научна, между тем ее научная база менее подвержена критике, а ее предмет лучше определен, чем у той лингвистики, которую основал Бопп. Эта последняя, покоясь на неопределенном основании, не знает даже в точности, к какой цели она стремится. Не умея строго разграничить наличное состояние и последовательность состояний во времени, она совмещает два подхода одновременно (elle est a cheval sur deux domaines).

Лингвистика уделяла слишком большое место истории; теперь ей предстоит вернуться к статической точке зрения традиционной грамматики, но уже понятой в новом духе, обогащенной новыми приемами и обновленной историческим методом, который, таким образом, косвенно помогает лучше осознавать состояния языка. Прежняя грамматика видела лишь синхронический факт; лингвистика открыла нам новый ряд явлений, но этого недостаточно: надо почувствовать противоположность обоих подходов, чтобы извлечь из этого все вытекающие последствия [174].

 

СТАТИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА И ЭВОЛЮЦИОННАЯ ЛИНГВИСТИКА

§ 3. Внутренняя двойственность лингвистики, показанная на примерах [175]

Противоположность двух точек зрения—синхронической и диахронической — совершенно абсолютна и не терпит компромисса [176]. Приведем несколько фактов, чтобы показать, в чем состоит это различие и почему оно неустранимо.

Латинское crispus «волнистый, курчавый» оставило в наследство французскому языку корень сгер-, откуда таголы crepir «покрывать штукатуркой» и decrepir «отбивать штукатурку». С другой стороны, в какой-то момент из латинского языка во французский было заимствовано слово decrepitus «дряхлый» с неясной этимологией, и из него получилось decrepit с тем же значением. Несомненно, в настоящее время говорящие связывают между собою ип mur decrepi «облупившаяся стена» и ип homme decrepit «дряхлый человек», хотя исторически эти два слова ничего общего между собой не имеют; часто говорт facade decrepite d'une maison в смысле «облупившийся фасад дома». И это есть факт статический, поскольку речь идет об отношении между двумя сосуществующими в языке явлениями. Для того чтобы он проявился, оказалось необходимым стечение целого ряда обстоятельств из области эволюции: потребовалось, чтобы crisp- стало произноситься сгер- и чтобы в некий момент из латинского было заимствовано новое слово. Вполне очевидно, что эти диахронические факты не находятся ни в каком отношении с порожденным ими синхроническим фактом;

они — явления иного порядка.

Вот еще один пример, имеющий общее значение. В древневерхненемецком языке множественное число от существительного gast «гость» первоначально имело форму gasti, от существительного hant «рука» — ahanti и т. д. Впоследствии это ί вызвало умлаут, то есть привело к изменению (в предшествующем слоге) две: gasti-*gesti, han-ti-^henti. Затем это; утратило свой тембр, откуда gesti-^geste и т. д. В результате ныне мы имеем Gast: Gaste, Hand: Hande; целый разряд слов обнаруживает то же различие между единственным и множественным числом. Аналогичное, в общем, явление произошло и в англосаксонском языке: первоначально было fot «нога», мн. ч. */5ft"; top «зуб», мн.ч. *topi; gos «гусь», мн.ч. *gosi и т. д.; затем, в результате первого фонетического изменения — умлаута, *foti превратилось в *jeti, a в результате второго фонетического изменения—падения конечного '—*/ей" пало jet, так возникло отношение ед. ч. jot: мн. ч.. jet и аналогично top: tep, gos: ges (совр. англ. foot: feet, tooth: teeth, goose: geese).

Первоначально, когда говорили gast: gasti, fot: foti, множественное число выражалось простым прибавлением i; Gast: Gaste и fot: jet выявляют иной механизм для выражения множественного числа. Этот механизм неодинаков в обоих случаях: в староанглийском — только противопоставление гласных, в немецком — еще и наличие или отсутствие конечного -е, но это различие для нас несущественно.

 

ОБЩИЕ ПРИНЦИПЫ

Отношение между единственным числом и множественным, образованным от него, каковы бы ни были их формы, для каждого данного момента может быть выражено на горизонтальной оси, а именно

Эпоха А Эпоха В

Те же факты (каковы бы они ни были), которые вызвали переход от одной формы к другой, должны, наоборот, быть расположены на вертикальной оси, так что в результате мы получаем

• <——————> · Эпоха А

т Т г^ „

• <——————> · Эпоха В

Наш типовой пример порождает целый ряд соображений, непосредственно относящихся к нашей теме:

1. Диахронические факты вовсе не имеют своей целью выразить другим знаком какую-то определенную значимость в языке:

переход gasti в gesti, geste (Gaste) нисколько не связан с множественным числом существительных, так как в tragit-^tragt тот же умлаут связан со спряжением. Таким образом, диахронический факт является самодовлеющим событием, и те конкретные синхронические последствия, которые могут из него проистекать, ему совершенно чужды [177].

2. Диахронические факты вовсе не стремятся изменить систему. Здесь отсутствует намерение перейти от одной системы отношений к другой; перемена касается не упорядоченного целого, а только отдельных элементов его [178].

Здесь мы снова встречаемся с уже высказанным нами принципом: система никогда не изменяется непосредственно, сама по себе она неизменна, изменению подвержены только отдельные элементы независимо от связи, которая соединяет их со всей совокупностью.

Это можно сравнить с тем, как если бы одна из планет, обращающаяся вокруг Солнца, изменилась в размере и массе:

этот изолированный факт повлек бы за собой общие последствия и нарушил бы равновесие всей солнечной системы в целом. Для выражения множественного числа необходимо противопоставление двух явлений: либо/οί: *foti, nuQofof./et; эти два способа в равной мере возможны, и говорящие перешли от одного к другому, как бы и не прикасаясь к ним: не целое было сдвинуто и не одна система породила другую, но один из элементов первой системы изменился, и этого оказалось достаточно для того, чтобы произвести новую систему.

3. Это наблюдение помогает нам понять случайный характер всякого состояния. В противоположность часто встречающемуся ошибочному представлению язык не есть механизм, созданный и

 

СТАТИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА И ЭВОЛЮЦИОННАЯ ЛИНГВИСТИКА

приспособленный для выражения понятий. Наоборот, как мы видели, новое состояние, порожденное изменением каких-либо его элементов, вовсе не предназначается для выражения значений, которыми оно оказалось пропитанным. Дано случайное состояние jot:

jet, и им воспользовались для выражения различия между единственным и множественным числом. Противопоставление jot', jet служит этому не лучше, чем jot: *joti. Каждый раз, как возникает новое состояние, разум одухотворяет уже данную материю и как бы вдыхает в нее жизнь. Этот взгляд, внушенный нам исторической лингвистикой, не был известен традиционной грамматике, которая свойственными ей методами не могла бы никогда прийти к нему. Равным образом ничего о нем не знает и большинство философов, между тем нет ничего более важного с философской точки зрения, чем эта концепция [179].

4. Имеют ли факты, принадлежащие к диахроническому ряду, по крайней мере ту же природу, что и факты синхронического ряда? Нет, не имеют, ибо, как мы уже установили, изменения происходят без всякого намерения. Синхронический факт, напротив, всегда облечен значением; он всегда апеллирует к двум одновременно существующим членам отношения: множественное число выражается не формой Gaste, a противоположением Gast: Gaste. В диахроническом плане верно как раз обратное: он затрагивает лишь один член отношения и для появления новой формы Gaste надо, чтобы старая форма gasti уступила ей место и исчезла.

Попытка объединить внутри одной дисциплины столь различные по характеру факты представляется фантастическим предприятием. В диахронической перспективе мы имеем дело с явлениями, которые не имеют никакого отношения к системам, хотя и обусловливают их.

Приведем еще несколько примеров, подтверждающих и дополняющих выводы, извлеченные из первых.

Во французском языке ударение всегда падает на последний слог, если только он не содержит в себе немого е (э). Это факт синхронический: отношение между совокупностью французских слов и ударением французского слова. Откуда он взялся? Из предшествовавшего состояния. В латинском языке система ударения была иная и более сложная: ударение падало на предпоследний слог, если он был долгим; если же он был кратким, то ударение переносилось на третий слог от конца (ср. anncus «друг», но агата «душа»). Этот закон описывает отношения, не имеющие ни малейшей аналогии с законом французского ударения. Тем не менее это то же самое ударение — в том смысле, что оно осталось на тех же местах; во французском слове оно падает всегда на тот слог, который имел его в латинском языке: amtcum-^ami, animam-^ame. Между тем формулы ударения во французском и латинском различны, и это потому, что изменилась форма слов. Как известно, все, что

 

ОБЩИЕ ПРИНЦИПЫ

следовало за ударением, либо исчезло, либо свелось к немому е. Вследствие этого изменения слова позиция ударения по отношению к целому слову стала иной; в результате говорящие, сознавая наличие нового отношения, стали инстинктивно ставить ударение на последнем слоге даже в заимствованных, унаследованных через письменность словах (facile, consul, ticket, burgrave и т. п.). Ясно, что у говорящих не было намерения изменить систему, сознательного стремления к новой формуле ударения, ибо в словах типа amicum->ami ударение осталось на прежнем слоге; однако тут вмешалась диахрония: место ударения оказалось измененным, хотя к нему никто и не прикасался. Закон ударения, как и все, относящееся к лингвистической системе, есть соотношение (disposition) членов системы, то есть случайный и невольный результат эволюции [180].

Приведем еще более разительный пример. В старославянском языке лЬто имеет в творительном падеже единственного числа форму л·Ьтомъ, в именительном падеже множественного числа — лЬта, в родительном падеже множественного числа—яЬтъ и т. д.; в этом склонении у каждого падежа свое окончание. Однако славянские «слабые» гласные ь и ъ, восходящие к и.-е. ι и и, в конце концов, исчезли; вследствие этого данное существительное, например, в русском языке, склоняется так: лето, летом, лета, лет. Равным образом/ука склоняется так: вин. п. ед. ч. руку, им. п. мн. ч. руки, род. п. мн. ч. рук и т. д. Таким образом, здесь в формах, лет, рук показателем родительного падежа множественного числа является нуль [181]. Итак, оказывается, что материальный знак [182] не является необходимым для выражения понятия; язык может ограничиться противопоставлением чего-либо ничему. Так, в приведенном примере мы узнаем родительный падеж множественного числа рук просто потому, что это т рука, т руку, ни какая-либо из прочих форм. На первый взгляд кажется странным, что столь специфическое понятие, как понятие родительного падежа множественного числа, стало обозначаться нулем, но это как раз доказывает, что все происходит по чистой случайности. Язык есть механизм, продолжающий функционировать, несмотря на повреждения, которые ему наносятся.

Все вышеизложенное подтверждает уже сформулированные нами принципы, которые мы резюмируем здесь следующим образом:

Язык есть система, все части которой могут и должны рассматриваться в их синхронической взаимообусловленности.

Изменения никогда не происходят во всей системе в целом, а лишь в том или другом из ее элементов, они могут изучаться только вне ее. Конечно, всякое изменение сказывается в свою очередь на системе, но исходный факт затрагивает лишь одну ее точку; он не находится ни в какой внутренней связи с теми последствиями, которые могут из него проистечь для целого. Это различие по существу между сменяющимися

 

СТАТИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА И ЭВОЛЮЦИОННАЯ ЛИНГВИСТИКА

элементами и элементами сосуществующими, между частными фактами и фактами, затрагивающими систему, препятствует изучению тех и других в рамках одной науки [183].

§ 4. Различие синхронии и диахронии, показанное на сравнениях [184]

Чтобы показать одновременно и автономность и зависимость синхронического ряда от диахронического, первый из них можно сравнить с проекцией тела на плоскость. В самом деле, всякая проекция непосредственно зависит от проецируемого тела, и все-таки она представляет собою нечто особое, отличное от самого тела. Иначе не было бы специальной науки о проекциях: достаточно было бы рассматривать сами тела. В лингвистике таково же отношение между исторической действительностью и данным состоянием языка, представляющим как бы проекцию этой действительности в тот или иной момент. Синхронические состояния познаются не путем изучения тел, то есть диахронических событий, подобно тому как понятие геометрических проекций не постигается в результате изучения, хотя бы весьма пристального, различных видов тел.

Возьмем еще одно сравнение, воспользовавшись следующим рисунком:

 

Если сделать поперечный срез стебля растения, то на месте среза мы увидим более или менее сложный рисунок — это не что иное, как перспектива продольных волокон, которые мы и обнаружим, если произведем второй срез, перпендикулярный первому. Здесь опять одна из перспектив зависит от другой: продольный срез показывает нам самые волокна, образующие растение, а поперечный срез—их группировку на перпендикулярной им плоскости; но второй срез отличается от первого, ибо он обнаруживает между волокнами некоторые отношения, не доступные наблюдению на продольной плоскости [185].

 

ОБЩИЕ ПРИНЦИПЫ

Из всех сравнений, которые можно было бы придумать, наиболее показательным является сравнение, которое можно провести между функционированием языка и игрой в шахматы [186]. И здесь и там налицо система значимостей и наблюдаемое изменение их. Партия в шахматы есть как бы искусственная реализация того, что в естественной форме представлено в языке. Рассмотрим это сравнение детальнее. Прежде всего, понятие позиции в шахматной игре во многом соответствует понятию состояния в языке. Соответствующая значимость фигур зависит от их положения в каждый данный момент на доске, подобно тому как в языке значимость каждого элемента зависит лишь от его противоположения всем прочим элементам.

Далее, система всегда моментальна; она видоизменяется от позиции к позиции. Правда, значимость фигур зависит также, и даже главным образом, от неизменного соглашения: от правил игры, существующих еще до начала партии и сохраняющих свою силу после каждого хода. Но такие правила, принятые раз навсегда, существуют и в области языка: это неизменные принципы семиологии.

Наконец, для перехода от одного состояния равновесия к другому или—согласно принятой нами терминологии—от одной синхронии к другой достаточно сделать ход одной фигурой; не требуется передвижки всех фигур сразу. Здесь мы имеем полное соответствие диахроническому факту со всеми его особенностями. В самом деле:

а) Каждый шахматный ход приводит в движение только одну фигуру; так и в языке изменениям подвергаются только отдельные элементы.

б) Несмотря на это, каждый ход сказывается на всей системе; игрок не может в точности предвидеть последствия каждого хода. Изменения значимостей всех фигур, которые могут произойти вследствие данного хода, в зависимости от обстоятельств будут либо ничтожны, либо весьма значительны, либо, в общем, скромны. Один ход может коренным образом изменить течение всей партии и повлечь за собой последствия даже для тех фигур, которые в тот момент, когда его делали, были им не затронуты. Мы уже видели, что точно то же верно и в отношении языка.

в) Ход отдельной фигурой есть факт, абсолютно отличный от предшествовавшего ему и следующего за ним состояния равновесия. Произведенное изменение не относится ни к одному из этих двух состояний; для нас же важны одни лишь состояния.

В шахматной партии любая данная позиция характеризуется, между прочим, тем, что она совершенно независима от всего того, что ей предшествовало; совершенно безразлично, каким путем она . сложилась [187]; зритель, следивший за всей партией с самого начала, не имеет ни малейшего преимущества перед тем, кто пришел взглянуть на положение партии в критический момент; для описания данной шахматной позиции совершенно незачем вспоминать о том, что происходило на доске десять секунд тому назад. Все это рассуждение применимо и к языку и еще раз подчеркивает коренное

 

СТАТИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА И ЭВОЛЮЦИОННАЯ ЛИНГВИСТИКА

различие, проводимое нами между диахронией и синхронией. Речь функционирует лишь в рамках данного состояния языка, и в ней нет места изменениям, происходящим между одним состоянием и другим.

Лишь в одном пункте наше сравнение неудачно: у шахматиста имеется намерение сделать определенный ход и воздействовать на систему отношений на доске, язык же ничего не замышляет—его «фигуры» передвигаются, или, вернее, изменяются, стихийно и случайно. Умлаут в формах Hande вместо hanti и Gaste вместо gasti (ср. стр. 85) создал множественное число нового вида, но он также вызвал к жизни и глагольную форму tragt вместо tragit и т. д. Чтобы партия в шахматы во всем уподобилась функционированию языка, необходимо представить себе бессознательно действующего или ничего не смыслящего игрока. Впрочем, это единственное отличие делает сравнение еще более поучительным, показывая абсолютную необходимость различать в лингвистике два ряда явлений. В самом деле, если диахронические факты несводимы к обусловленной ими синхронической системе даже тогда, когда соответствующие изменения подчиняются разумной воле, то тем более есть основания полагать, что так обстоит дело и тогда, когда эти диахронические факты проявляют свою слепую силу при столкновении с организованной системой знаков.

§ 5. Противопоставление синхронической и диахронической лингвистик в отношении их методов и принципов [188]

Противопоставление между диахроническим и синхроническим проявляется всюду. Прежде всего (мы начинаем с явления наиболее очевидного) они неодинаковы по своему значению для языка. Ясно, что синхронический аспект превалирует над диахроническим, так как для говорящих только он—подлинная и единственная реальность (см. стр. 83). Это же верно и для лингвиста: если он примет диахроническую перспективу, то увидит отнюдь не язык, а только ряд видоизменяющих его событий. Часто утверждают, что нет ничего более важного, чем познать генезис данного состояния; это в некотором смысле верно: условия, создавшие данное состояние, проясняют нам его истинную природу и оберегают нас от некоторых иллюзий (см. стр. 86), но этим как раз и доказывается, что диахрония не является самоцелью. О ней можно сказать то же, что было как-то сказано о прессе: она открывает дорогу решительно ко всему—надо только [вовремя] уйти из нее.

Методы синхронии и диахронии тоже различны, и притом в двух отношениях:

а) Синхрония знает только одну перспективу, перспективу говорящих, и весь ее метод сводится к собиранию от них языковых фактов; чтобы убедиться, в какой мере то или другое языковое явление

 

ОБЩИЕ ПРИНЦИПЫ

реально, необходимо и достаточно выяснить, в какой мере оно существует в сознании говорящих [189]. Напротив, диахроническая лингвистика должна различать две перспективы: одну проспективную, следующую за течением времени, и другую ретроспективную [190], направленную вспять; отсюда—раздвоение метода, о чем будет идти речь в пятой части этой работы.

б) Второе различие вытекает из разницы в объеме той области, на которую распространяется та и другая дисциплина. Объектом синхронического изучения является не все совпадающее по времени, а только совокупность фактов, относящихся к тому или другому языку;

по мере надобности подразделение доходит до диалектов и поддиа-лектов. В сущности, термин синхрония не вполне точен: его следовало бы заменить термином идиосинхрония [191 ], хотя он и несколько длинный. Наоборот, диахроническая лингвистика не только не требует подобной специализации, но и отвергает ее; рассматриваемые ею элементы не принадлежат обязательно к одному языку (ср. и.-е. *esti, греч. esti, нем. ist, франц. est). Различие же между отдельными языками создается последовательным рядом событий, развертывающихся в языке на временной оси и умножаемых действием пространственного фактора. Для сопоставления двух форм достаточно, если между ними есть историческая связь, какой бы косвенной она ни была.

Эти противопоставления не самые яркие и не самые глубокие: из коренной антиномии между фактом эволюционным и фактом статическим следует, что решительно все понятия, относящиеся к тому или другому, в одинаковой мере не сводимы друг к другу. Любое из этих понятий может служить доказательством этой несводимости. Таким образом, синхроническое явление не имеет ничего общего с диахроническим (см. стр. 87): первое есть отношение между одновременно существующими элементами, второе — замена во времени одного элемента другим, то есть событие. Мы увидим ниже (стр. 108), что тождества диахронические и синхронические суть вещи совершенно различные: исторически французское отрицание pas «не» тождественно существительному pas «шаг», тогда как в современном языке это два совершенно разных элемента. Уже этих констатации, казалось бы, было достаточно для уяснения того, что смешивать обе точки зрения нельзя; но нигде необходимость такого разграничения не обнаруживается с такой очевидностью, как в том различии, к которому мы сейчас переходим.

§ 6. Синхронический закон и закон диахронический [192]

Мы привыкли слышать о законах в лингвистике, но действительно ли факты языка управляются законами и какого рода могут быть эти законы? Поскольку язык есть общественное установление, можно было бы a priori сказать, что он регулируется предписаниями, аналогичными тем, которые управляют жизнью общества. Как известно, всякий общественный закон обладает двумя основными признаками:

 

СТАТИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА И ЭВОЛЮЦИОННАЯ ЛИНГВИСТИКА

он является императивным и всеобщим. Он обязателен для всех, и он распространяется на все случаи, разумеется, в определенных временных и пространственных границах.

Отвечают ли такому определению законы языка? Чтобы выяснить это, надо прежде всего, в соответствии с только что сказанным, и здесь еще раз разделить сферы синхронического и диахронического. Перед нами две разные проблемы, смешивать которые нельзя:

говорить о лингвистическом законе вообще равносильно желанию схватить призрак.

Вот несколько примеров из области греческого языка, причем «законы» синхронии и диахронии здесь умышленно смешаны:

1. Индоевропейские звонкие придыхательные превратились в глухие придыхательные: *dhumus->thumos «жизнь», *bhero-^phero «несу» и т. д.

2. Ударение в слове никогда не бывает далее третьего слога от юнца.

3. Все слова оканчиваются на гласный или на s, η, г, но не на какой-либо иной согласный.

4. Начальное s перед гласным превратилось в h (густое придыхание): *septm (лат. septem)->hepta «семь».

5. Конечное m изменилось в n: jugom->zugon (ср. лат. jugum) «ярмо»'.

6. Конечные смычные отпали: *gιιnaik->gύnai, зв. п. «(о) жена!», «(о) женщина!», *epheret->ephere «он нес», *epheront->epheron «они несли».

Первый из этих законов является диахроническим: что было dh, то стало th и т. д. Второй выражает отношение между словом как целым и уоарением — своего рода «соглашение» между двумя сосуществующими элементами: это синхронический закон. Таков же и третий закон, так как он касается слова как целого и его окончания. Четвертый, пятый и шестой законы являются диахроническими: что было s, то стало h; конечное т изменилось в n; конечное (, k и другие смычные исчезли бесследно.

Необходимо, кроме того, заметить, что третий закон есть результат пятого и шестого: два диахронических факта создали один синхронический.

Разделив таким образом эта две категории законов, мы убеждаемся, что второй и третий законы не однородны с первым, четвертым, пятым и шестым.

Синхронический закон — общий закон, но не императивный:

попросту отображая существующий порядок вещей, он только

Согласно мнению Мейе («Mem. de la Soc. de Ling.»,vol. IX, стр. 365 и ел.) и Готьо («La fin de mot en indo-europeen», стр. 158 и ел.), индоевропейский праязык знал лишь конечное -n и исключал конечное -т; если принять эту теорию, то^закон 5 достаточно будет сформулировать следующим образом: индоевропейское конечное -n сохранилось в греческом языке; убедительность такой формулировки нисколько не уменьшится сравнительно с той, которую предложил Соссюр, поскольку фонетическое явление, сводящееся к сохранению старого состояния, однородно с явлением, выражающимся в изменении.

 

ОБЩИЕ ПРИНЦИПЫ

констатирует некое состояние; он является законом постольку же, поскольку законом может быть названо, например, утверждение, что в данном фруктовом саду деревья посажены косыми рядами. Отображаемый им порядок вещей непрочен как раз потому, что этот порядок не императивен. Казалось бы, можно возразить, что в речи синхронический закон обязателен в том смысле, что он навязан каждому человеку принуждением коллективного обычая (см. стр. 74), это верно, но мы ведь понимаем слово «императивный» не в смысле обязательности по отношению к говорящим — отсутствие императивности означает, что в языке нет никакой силы, гарантирующей сохранение регулярности, установившейся в каком-либо пункте. Так, нет ничего более регулярного, чем синхронический закон, управляющий латинским ударением (в точности сравнимый с законом греческого ударения, приведенным выше под рубрикой 2); между тем эти правила ударения не устояли перед факторами изменения и уступили место новому закону, действующему во французском языке (см. стр. 87 и ел.). Таким образом, если и можно говорить о законе в синхронии, то только в смысле упорядочения, в смысле принципа регулярности.

Диахрония предполагает, напротив того, динамический фактор, приводящий к определенному результату, производящий определенное действие. Но этого императивного характера недостаточно для применения понятия закона к фактам эволюции языка; о законе можно говорить лишь тогда, когда целая совокупность явлений подчиняется единому правилу, а диахронические события всегда в действительности носят случайный и частный характер, несмотря на видимые исключения из этого [193].

В отношении семантических фактов это сразу же бросается в глаза: если франц. poutre «кобыла» приняло значение «балка», то это было вызвано частными причинами и не зависело от прочих изменений, которые могли произойти в языке в тот же период времени; это было чистой случайностью из числа многих случайностей, регистрируемых историей языка.

В отношении синтаксических и морфологических изменений вопрос на первый взгляд не так ясен. В какой-то период все формы прежнего именительного падежа во французском языке исчезли. Разве здесь нет совокупности фактов, подчиненных общему закону? Нет, так как все это является лишь многообразным проявлением одного и того же отдельного факта. Затронутым преобразованием оказалось самое понятие именительного падежа, и исчезновение его, естественно, повлекло за собою исчезновение всей совокупности его форм. Для всякого, кто видит лишь поверхность языка, единственный феномен оказывается скрытым за множеством его проявлений; в действительности же он один, по самой глубинной своей сути, и составляет историческое событие, столь же отдельное в своем роде, как и се-- мантическое изменение, происходящее со словом poutre «кобыла»; он принимает облик «закона» лишь постольку, поскольку осуществляется

 

СТАТИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА И ЭВОЛЮЦИОННАЯ ЛИНГВИСТИКА

в системе; строгая упорядоченность этой последней и создает иллюзию, будто диахронический факт подчиняется тем же условиям, что и синхронический.

Так же обстоит дело и в отношении фонетических изменений, а между тем обычно говорят о фонетических законах. В самом деле, констатируется, что в данный момент, в данной области все слова, представляющие одну и ту же звуковую особенность, подвергаются одному и тому же изменению. Так, рассмотренный выше (стр. 93) закон 1 (*dhiimos-*rpe4. thumos) затрагивает все греческие слова, содержавшие звонкий придыхательный согласный: ср. *nebhos->nephos «облако», *medhu->·methu «вино», *anghδ->άnkhδ «душить» и т. д. Рассмотренный выше закон 4 (*septm-*hepta) применим к *serpo-^herpo «пресмыкающееся», *sus->hιis «свинья» и вообще ко всем словам, начинающимся с s. Эта регулярность, которую иногда оспаривали, представляется нам весьма прочно установленной; кажущиеся исключения не устраняют неизбежного характера изменений этого рода, так как они объясняются либо более частными фонетическими законами (ср., например, trikhes: thriksi, см. стр. 98), либо вмешательством фактов иного порядка (например, аналогии и т. п.). Ничто, казалось бы, лучше не отвечает данному выше определению понятия «закон». А между тем, сколь бы ни были многочисленны случаи, на которых подтверждается фонетический закон, все охватываемые им факты являются всего лишь проявлением одного частного факта.

Суть вопроса заключается в том, что затрагивают фонетические изменения — слова или только звуки. Ответ не вызывает сомнений: в nephos, methu, ankho и т. д. изменению подвергается определенная фонема: в одном случае звонкая придыхательная превращается в глухую придыхательную, в другом—начальное s превращается в А и т. д., и каждое из этих событий изолировано, независимо от прочих событий того же порядка, а также независимо от слов, в которых оно происходит'. Естественно, все эти слова меняются в своем звуковом составе, но это не должно нас обманывать относительно истинной природы явления.

В своем утверждении, что сами слова непосредственно не участвуют в фонетических изменениях, мы опираемся на то простое наблюдение, что такие изменения происходят фактически независимо от слов и не могут затронуть их в их сущности. Единство слова образовано ведь не только совокупностью его фонем, оно держится не на его материальном качестве, а на иных его свойствах. Предположим,

' Само собой разумеется, что приведенные выше примеры носят чисто схематический характер. Современная лингвистика прилагает значительные усилия к тому, чтобы свести возможно более широкие ряды фонетических изменений к единому начальному принципу. Так, Мейе объясняет все изменения греческих смычных последовательным ослаблением их артикуляции (см. «Mem. de la Soc. de Ling.», vol. IX, стр. 163 и ел.). Конечно, к этим общим фактам там, где они налицо, и относятся в конечном счете заключения де Соссюра о характере фонетических изменений.

 

ОБЩИЕ ПРИНЦИПЫ

что в рояле фальшивит одна струна: всякий раз, как, исполняя мелодию, будут к ней прикасаться, зазвучит фальшивая нота. Но где именно она зазвучит? В мелодии? Конечно, нет: затронута не она, поврежден ведь только рояль. Совершенно то же самое происходит и в фонетике. Система наших фонем представляет собою инструмент, на котором мы играем, произнося слова языка; видоизменись одинизэлементов системы, могут произойти различные последствия, но сам факт изменения затрагивает совсем не слова, которые, так сказать, являются лишь мелодиями нашего репертуара.

Итак, диахронические факты носят частный характер; сдвиги в системе происходят в результате событий, которые не только ей чужды (см. стр. 86), но сами изолированы и не образуют в своей совокупности системы [194].

Резюмируем: синхронические факты, каковы бы они ни были, обладают определенной регулярностью, но совершенно лишены какого-либо императивного характера; напротив, диахронические факты навязаны языку, но не имеют характера общности.

Короче говоря — к чему мы и хотели прийти,— ни синхронические, ни диахронические факты не управляются законами в определенном выше смысле. Если тем не менее, невзирая ни на что, угодно говорить о лингвистических законах, то термин этот должен иметь совершенно разное значение в зависимости от того, с чем мы его соотносим: с явлениями синхронического или с явлениями диахронического порядка.

§ 7. Существует ли панхроническая точка зрения? [195]

До сих пор мы понимали термин «закон» в юридическом смысле. Но быть может, в языке существуют законы в том смысле, как их понимают науки физические и естественные, то есть отношения, обнаруживающие свою истинность всюду и всегда? Иначе говоря, нельзя ли изучать язык с точки зрения панхронической?

Разумеется, можно. Поскольку, например, всегда происходили и будут происходить фонетические изменения, постольку можно рассматривать это явление вообще как одно из постоянных свойств языка — это, таким образом, один из его законов. В лингвистике, как и в шахматной игре (см. стр. 90 и ел.), есть правила, переживающие все события. Но это лишь общие принципы, не зависимые от конкретных фактов; в отношении же частных и осязаемых фактов никакой панхронической точки зрения бьпъ не может. Так, всякое фонетическое изменение, каково бы ни было его распространение, всеща ограничено определенным временем и определенной территорией; оно отнюдь не простирается на все времена и все местности, оно существует лишь диахронически. В этом мы и можем найти критерий для отличения того, что относится к языку, от того, что к нему не относится. Конкретный факт, допускающий панхроничесиое объяснение, не может принадлежать языку. Возьмем французское слово chose «вещь»; с диахронической

 

СТАТИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА И ЭВОЛЮЦИОННАЯ ЛИНГВИСТИКА

точки зрения оно противопоставлено лат. causa, от которого оно происходит, а с синхронической точки зрения — всем словам, которые могут быть с ним ассоциированы в современном французском языке. Одни лишь звуки этого слова, взятые сами по себе (soz), допускают панхрони-ческий подход, но они не имеют лингвистической значимости; и даже с панхронической точки зрения soz, взятое в потоке речи, например в составе ип suz. admirabb (wie chose admirable «восхитительная вещь»), не является единицей; это бесформенная масса, не ограниченная ничем. В самом деле, почему именно Soz, а не ога или nso7 Все это не обладает значимостью, потому что не имеет смысла. Конкретные факты языка не могут изучаться с панхронической точки зрения.

§ 8. Последствия смешения синхронии и диахронии [196]

Могут представиться два случая:

а) При поверхностном взгляде может показаться, что синхроническая истина отрицает истину диахроническую и что между ними надо выбирать; в действительности этого не требуется: ни одна из этих истин не исключает другую. Если французское слово depit «досада» прежде означало «презрение», это не мешает ему ньгае иметь совершенно иной смысл; этимология и синхроническая значимость—это две различные вещи. Или еще: традиционная грамматика современного французского языка учит, что причастие настоящего времени (present Participe) в одних случаях изменяется и согласуется с существительным как прилагательное (например, ипе еаи courante «проточная (букв. «бегущая») вода»), а в других случаях остается неизменяемым (например, unepersonne courant dans la rue «человек, бегущий по улице»). Однако историческая грамматика нам показывает, что в данном случае дело идет не об одной форме, а о двух: первая из них восходит к латинскому причастию currentem, которое изменяется по родам, а второе происходит от неизменяющегося по родам творительного падежа герундия currendδ\. Противоречит ли синхроническая истина истине диахронической и нужно ли осудить традиционную грамматику во имя грамматики исторической? Нет, потому что поступать так значило бы видеть лишь половину действительности; не следует думать, что только исторический факт важен и достаточен для образования языка. Разумеется, причастие courant имеет два разных источника, но языковое сознание их сближает и сводит к одному—эта синхроническая истина столь же абсолютна и непререкаема, как и другая, диахроническая.

б) Синхроническая истина до такой степени согласуется с истиной диахронической, что их смешивают или считают излишним их различать. Считают, например, достаточным для объяснения

Эту общепринятую теорию недавно подверг критике Лерх (см.: Е. Lerch, Das invariable Partizipium praesentis, Eriangen, 1913), но, как нам думается, безуспешно. Поэтому нет надобности отбрасывать этот пример, который при любых обстоятельствах сохраняет свое дидактическое значение.

 

ОБЩИЕ ПРИНЦИПЫ

нынешнего значения франц. реге «отец» сказать, что латинское pater имело то же значение. Другой пример: латинское краткое а в открытом, не начальном слоге изменилось в ;": наряду с, facio «делаю» мы имеем conficio «совершаю», наряду с anucus «друг» — inimlcus «недруг» и т. д. Часто закон формулируется так, что а в слове facio переходит в i в слове conficio потому, что оно оказывается уже не в первом слоге. Это неточно: никогда а в слове facio не переходило в i в слове conficio. Для восстановления истины необходимо различать две эпохи и четыре члена отношения: сперва говорилиудс/о— confacio; затем, после того как confacio превратилось в conficio, ά facio осталось без изменения, стали произносить/асю— conficio. Получается, таким образом, следующее:

Эпоха А facio <-

^ Эпоха В facio <-

-^confacio

\

-> conficio

Если говорить об «изменении», то произошло оно между confacio и conficio; правило же, приведенное выше, было столь плохо сформулировано, что даже не упоминало о первом изменении! Далее, наряду с этим изменением, которое является, конечно, фактом диахроническим, существует другой факт, абсолютно отличный от первого и касающийся чисто синхронического противопоставления между facio и conficio. Обычно говорят, что это не факт, а результат. Однако это факт определенного порядка, и нужно подчеркнуть, что такими именно фактами являются все синхронические явления. Вскрыть истинный вес противопостав-ления facio — conficio мешает то обстоятельство, что значимость этого противопоставления невелика. Однако если рассмотреть пары Gast— Gaste, gebe—gibt, то нетрудно убедиться, что эти противопоставления, хотя они тоже являются случайным результатом фонетической эволюции, образуют в синхроническом срезе существеннейшие грамматические феномены. Поскольку оба ряда явлений, сверх того, тесно между собою связаны и взаимообусловлены, возникает мысль, что нечего их и различать,— и, действительно, лингвистика их смешивала в течение целых десятилетий, не замечая, что метод ее никуда не годится.

Однако в некоторых случаях эта ошибка явно бросается в глаза. Так, для объяснения греч. phuktos «избежный», казалось бы, достаточно сказать: в греческом g и kh изменяются в k перед глухими согласными, что и обнаруживается в таких синхронических соответствиях, vsiaphugem «бежать»: phuktos «избежный», lekhos «ложе»:

lektron «ложе» (вин. п.) и т. д. Но тут мы наталкиваемся на такие случаи, как trikhes «волосы»: thriksi «волосам», где налицо осложнение в виде «перехода» ( в th. Формы этого слова могут быть объяснены лишь исторически, путем использования относительной хронологизации явлений. Первоначальная основа *thrikh при наличии окончания -я дала thriksi—явление весьма древнее, тождественное тому,

 

СТАТИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА И ЭВОЛЮЦИОННАЯ ЛИНГВИСТИКА

которое произвело lektron от корня lekh-. Впоследствии всякий придыхательный, за которым в том же слове следовал другой придыхательный, перешел в соответствующий глухой, и *thrikhes превратилось в trikhes; естественно, что thriksi избежало действия этого закона.

§ 9. Выводы [197]

Так лингвистика подходит ко второй своей дихотомии. Сперва нам пришлось выбирать между языком и речью (см. стр. 26), теперь мы находимся у второго перекрестка, откуда ведут два пути: один — в диахронию, другой — в синхронию.

Используя этот двойной принцип классификации, мы можем теперь сказать, что все диахроническое в языке является таковым лишь через речь [198]. Именно в речи источник всех изменений;

каждое из них, прежде чем войти в общее употребление, начинает применяться некоторым числом говорящих. Теперь по-немецки говорят: ich war «я был», wir waren «мы были», тогда как в старом немецком языке до XVI в. спрягали: ich was, wir waren (по-английски до сих пор говорят: / was. We were). Каким же образом произошла эта перемена: war вместо way? Отдельные лица под влиянием waren создали по аналогии war—это был факт речи; такая форма, часто повторявшаяся, была принята коллективом и стала фактом языка. Но не все инновации речи увенчиваются таким успехом, и, поскольку они остаются индивидуальными, нам незачем принимать их во внимание, так как мы изучаем язык; они попадают в поле нашего зрения лишь с момента принятия их коллективом.

Факту эволюции всегда предшествует факт или, вернее, множество сходных фактов в сфере речи: это ничуть не противоречит установленному выше различию, которое этим только подтверждается, так как в истории любой инновации мы отмечаем всегда два момента:

1) момент появления ее у отдельных лиц и 2) момент превращения ее в факт языка, когда она, внешне оставаясь той же, принимается всем языковым коллективом.

Нижеследующая таблица показывает ту рациональную форму, которую должна принять лингвистическая наука:

Речевая деятельность

Язык

Речь

Синхрония Диахрония

Следует признать, что отвечающая теоретическим потребностям рациональная форма науки не всегда совпадает с той, которую навязывают ей требования практики. В лингвистике требования практики еще настоятельней, чем в других науках; они до некоторой степени оправдывают ту путаницу, которая в настоящее время царит в

 

ОБЩИЕ ПРИНЦИПЫ

лингвистических исследованиях. Даже если бы устанавливаемые нами различения и были приняты раз и навсегда, нельзя было бы, быть может, во имя этого идеала связывать научные изыскания чересчур строгими требованиями.

Так, например, производя синхроническое исследование старофранцузского языка, лингвист оперирует такими фактами и принципами, которые не имеют ничего общего с теми, которые ему бы открыла история этого же языка с XIII до XX в.; зато они сравнимы с теми фактами и принципами, которые обнаружились бы при описании одного из нынешних языков банту, греческого (аттического) языка V в. до нашей эры или, наконец, современного французского. Дело в том, что все такие описания покоятся на сходных отношениях; хотя каждый отдельный язык образует замкнутую систему, все они предполагают наличие некоторых постоянных принципов, на которые мы неизменно наталкиваемся, переходя от одного языка к другому, так как всюду продолжаем оставаться в сфере явлений одного и того же порядка. Совершенно так же обстоит дело и с историческим исследованием: обозреваем ли мы определенный период в истории французского языка (например, от XIII до XX в.), или яванского языка, или любого другого, всюду мы имеем дело со сходными фактами, которые достаточно сопоставить, чтобы установить общие истины диахронического порядка. Идеалом было бы, чтобы каждый ученый посвящал себя либо одному, либо другому аспекту лингвистических исследований и охватывал возможно большее количество фактов соответствующего порядка; но представляется весьма затруднительным научно овладеть столь разнообразными языками. С другой стороны, каждый язык представляет собой практически одну единицу изучения, так что силою вещей приходится рассматривать его попеременно и статически и исторически. Все же никогда не следует забывать, что чисто теоретически это единство отдельного языка как объекта изучения есть нечто поверхностное, тогда как различия языков таят в себе глубокое единство [199]. Пусть при изучении отдельного языка наблюдатель обращается как к синхронии, так и к диахронии;

всегда надо точно знать, к какому из двух аспектов относится рассматриваемый факт, и никогда не следует смешивать методы синхронических и диахронических исследований.

Разграниченные указанным образом части лингвистики будут в дальнейшем рассмотрены одна за другой.

Синхроническая лингвистика должна заниматься логическими и психологическими отношениями, связывающими сосуществующие элементы и образующими систему, изучая их так, как они воспринимаются одним и тем же коллективным сознанием.

Диахроническая лингвистика, напротив, должна изучать отношения, связывающие элементы, следующие друг за другом во времени и не воспринимаемые одним и тем же коллективным сознанием, то есть элементы, последовательно сменяющие друг друга и не образующие в своей совокупности системы.

 

Часть вторая Синхроническая лингвистика

Глава I Общие положения [200]

Задачей общей синхронической лингвистики является установление принципов, лежащих в основе любой системы, взятой в данный момент времени, и выявление конститутивных факторов любого состояния языка. Многое из того, о чем говорилось выше, относится, по существу, к синхронии. Так, все сказанное об общих свойствах знака можно рассматривать в качестве одного из разделов синхронической лингвистики, хотя эти общие свойства знака и были использованы нами для доказательства необходимости различать обе лингвистики.

К синхронии относится все, что называют «общей грамматикой», ибо те различные отношения, которые входят в компетенцию грамматики, устанавливаются только в рамках отдельных состояний языка. В дальнейшем мы ограничимся лишь основными принципами, без которых не представляется возможным ни приступить к более специальным проблемам статики, ни объяснить детали данного состояния языка.

Вообще говоря, статической лингвистикой заниматься гораздо труднее, чем историей языка [201 ]. Факты эволюции более конкретны, они больше говорят воображению; наблюдаемые и без труда улавливаемые в них отношения завязываются между последовательно сменяющимися элементами, понять которые легко, а за рядом преобразований следить иногда даже занятно. Та же лингвистика, которая оперирует сосуществующими значимостями и отношениями, представляет для нас более значительные трудности.

Состояние языка не есть математическая точка. Это более или менее продолжительный промежуток времени, в течение которого сумма происходящих изменений остается ничтожно малой. Он может равняться десяти годам, жизни одного поколения, одному столетию и даже больше. Случается, что в течение сравнительно долгого промежутка времени язык почти не изменяется, а затем в какие-нибудь несколько лет претерпевает значительные изменения. Из двух сосуществующих

 

СИНХРОНИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА

в одном периоде языков один может сильно эволюционировать, а другой почти вовсе не измениться: во втором случае изучение будет неизбежно синхроническим, в первом случае потребуется диахронический подход. Абсолютное состояние определяется отсутствием изменений, но поскольку язык всегда, хотя бы и минимально, все же преобразуется, постольку изучать состояние языка означает практически пренебрегать маловажными изменениями, подобно тому как математики при некоторых операциях, например при вычислении логарифмов, пренебрегают бесконечно малыми величинами.

В политической истории различаются: эпоха—точка во времени, и период—отрезок, охватывающий некоторый промежуток времени. Однако историки сплошь и рядом говорят об эпохе Антони-нов, об эпохе крестовых походов, разумея в данном случае совокупность признаков, сохранявшихся в течение соответствующего времени. Можно было бы говорить, что и статическая лингвистика занимается эпохами, но термин состояние все же предпочтительней. Начало и конец любой эпохи обычно отмечаются какими-либо переворотами, более или менее резкими, направленными к изменению установившегося порядка вещей. Употребляя термин состояние, мы тем самым отводим предположение, будто в языке происходит нечто подобное. Сверх того, термин эпоха именно потому, что он заимствован у исторической науки, заставляет думать не столько о самом языке, сколько об окружающих и обусловливающих его обстоятельствах,— одним словом, он вызывает, скорее всего, представление о том, что мы назвали выше внешней лингвистикой (см. стр. 28).

Впрочем, разграничение во времени—это не единственное затруднение, встречаемое нами при определении понятия «состояние языка»; такой же вопрос встает и относительно разграничения в пространстве. Короче говоря, понятие «состояние языка» не может не быть приблизительным. В статической лингвистике, как и в большинстве наук, никакое доказательное рассуждение невозможно без условного упрощения исходных данных [202].

 

– Конец работы –

Эта тема принадлежит разделу:

Фердинанд де Соссюр: Курс общей лингвистики

Cows de linguistique generate... Public par Charles Bally et Albert Sechehaye avec la collaboration de Albert...

Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: Статическая лингвистика и эволюционная лингвистика

Что будем делать с полученным материалом:

Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:

Все темы данного раздела:

Курс общей лингвистики
Екатеринбург Издательство Уральского университета 1999         ББКШ1г(0)5 С 66 Научный редактор М. Э. Рут

Изображение языка посредством письма
§ 1. Необходимость изучения письма [92] Итак, конкретным предметом нашего изучения является социальный продукт, который отражен в мозгу каждого, то есть язык. Но этот прод

Неизменчивость и изменчивость знака
§ 1. Неизменчивость знака [146] Если по отношению к выражаемому им понятию означающее представляется свободно выбранным, то, наоборот, по отношению к языковому коллективу,

Синтагматические отношения и ассоциативные отношения
§ 1. Определения [246] Итак, в каждом данном состоянии языка все покоится на отношениях. Что же представляют собою эти отношения? Отношения и различия между члена

Причины фонетических изменений
Выяснение причин фонетических изменений является одним из труднейших вопросов лингвистики. Было предложено несколько объяснений, ни одно из которых не пролило окончательного света на этот вопрос.

Неограниченность действия фонетических изменений
Если кто-либо пожелает выяснить действие тех или иных фонетических изменений, тог легко убедится, что они безграничны и неисчислимы; иначе говоря, невозможно предвидеть, где они прекратятся. Наивно

Грамматические последствия фонетической эволюции
§ 1. Разрыв грамматической связи [276] Первым последствием фонетического изменения является разрыв грамматической связи, соединяющей два или несколько слов. В результате э

Стирание сложного строения слов
Другое грамматическое следствие фонетического изменения состоит в том, что отдельные значимые части слова теряют способность выделяться: слово становится неделимым целым. Примеры: франц.

Фонетических дублетов не бывает
В обоих случаях, рассмотренных в § 1 и 2, в результате эволюции в разные стороны расходятся элементы языка, первоначально грамматически связанные. Это явление может дать повод к грубейшей ошибке в

Чередование
По-видимому, в таких двух словах, как maison «дом» и menage «хозяйство», нет смысла искать, что отличаетих друг от друга, отчасти вследствие того, что различительные

Законы чередования
Можно ли свести чередования к определенным законам и какого рода эти законы? Разберем столь часто встречающееся в современном немецком языке чередование е: i; при этом возьмем все с

Чередование и грамматическая связь
Как мы уже видели, фонетическая эволюция, изменяя форму слов, приводит к разрыву соединяющих их грамматических связей. Но это верно лишь относительно таких изолированных пар, как maison «дом

Явления аналогии не являются изменениями
Первые лингвисты не поняли природы образования по аналогии и называли ее «ложной аналогией». Они полагали, что, вводя форму honor «честь» вместо honos, латинский язык «ошибся». Всякое

Аналогия как принцип новообразований в языке
Выяснив, чем не является аналогия, и переходя к изучению ее с положительной точки зрения, мы сразу же замечаем, что принцип аналогии попросту совпадает с принципом языковых новообразований вообще.

Каким образом новообразование по аналогии становится фактом языка?
Все, что входит в язык, заранее испытывается в речи: это значит, что все явления эволюции коренятся в сфере деятельности индивида. Этот принцип, уже высказанный нами выше (см. стр. 99), особенно пр

Образования по аналогии — симптомы изменений интерпретации
Язык непрестанно интерпретирует и разлагает на составные части существующие в нем единицы. Чем же можно объяснить, что истолкование этих единиц непрерывно меняется от одного поколения к другому?

Аналогия как обновляющее и одновременно консервативное начало
Может возникнуть сомнение, действительно ли так велико значение аналогии, как это, казалось бы, следует из предшествующего изложения, и действительно ли она охватывает область, столь же обширную, к

Определение агглютинации
Наряду с аналогией, важное значение которой мы только что отметили, в создании новых языковых единиц участвует и другой фактор: агглютинация. С этими двумя факторами не может сравниться ни

Агглютинация и аналогия
Контраст между аналогией и агглютинацией разителен: 1. При агглютинации две или несколько единиц в результате синтеза сливаются в одну единицу (например, encore «еще» от hanc hor

А. Анализ субъективный и анализ объективный
Анализ языковых единиц, ежеминутно производимый говорящими, может быть назван субъективным анализом, не следует смешивать его с объективным анализом, опирающимся на историю языка. В т

Б. Субъективный анализ и выделение единиц низшего уровня
Итак, в отношении анализа можно установить метод и сформулировать определения, лишь исходя из синхронической точки зрения. Это мы и хотим показать, высказав ряд соображений относительно частей слов

Сосуществование нескольких языков в одном пункте
До сих пор мы рассматривали географическое разнообразие языков в его идеальном виде: сколько территорий, столько и различных языков. Мы были вправе так поступать, ибо географическое разделение явля

Литературный язык и диалекты
Это еще не все: языковое единство может быть нарушено в результате влияния, оказанного литературным языком на диалекты. Это неукоснительно случается всякий раз, когда народ достигает определенного

Основная причина разнообразия языков—время
Абсолютное многообразие языков (см. стр. 190) ставит чисто умозрительную проблему. Наоборот, многообразие родственных языков ставит нас на почву конкретного наблюдения; это многообразие может быть

Действие времени на язык на непрерывной территории
Возьмем теперь одноязычную страну, то есть такую, где всюду говорят на одном языке и где население оседло, например Галлию около 450 г. н. э., когда в ней повсюду прочно укоренился латинский язык.

У диалектов нет естественных границ
Обычное представление о диалектах совершенно иное. Их представляют себе как вполне определенные языковые типы, строго   / а t Ϊ—

У языков нет естественных границ
Трудно определить, в чем состоит разница между языком и диалектом. Часто диалект называют языком, потому что на нем имеется своя литература; таковы языки португальский и голландский. Некоторую роль

Сведение обеих взаимодействующих сил к одному общему принципу
В некоторой точке пространства, то есть на минимальной площади, которую можно приравнять точке, например, в отдельной деревне, не составляет труда отличить, что обусловлено действием «духа родимой

Языковая дифференциация на разобщенных территориях
Лишь после того, как мы убедились, что в одноязычной массе сила внутреннего сцепления варьирует от одного языкового явления к другому, что не все инновации получают общее распространение, что непре

Степень достоверности реконструкций
Одни из восстановленных форм совершенно несомненны, другие спорны или вообще сомнительны. А между тем, как мы только что видели, степень достоверности целых форм зависит от той относительной достов

Свидетельства языка в антропологии и доистории
§ 1. Язык и раса [302] Благодаря ретроспективному методу лингвист может двигаться назад—в глубь веков и восстанавливать языки, на которых говорили народы еще до своего вст

Лингвистическая палеонтология
Если общность языка позволяет говорить о социальной общности, лежащей в ее основе, то не дает ли язык возможности вскрыть природу этого общего этнизма? Долго предполагали, что языки являют

Начало учебы
Соссюр начал свою учебу в коллеже Хофвила недалеко от Берна, где ранее учился А. Пикте, автор работы Origines indo-europeennes. Essai depale-ontologie linguistique (In 2 vol. Geneve, 1859-18

Женева: преподавание и исследования
В Женеве Соссюр начинает свои занятия с начала семестра зимой 1891 г. (S. М. 24 и Muret II F. d. S. 44 et 47). С 1891 по 1896 г. он был внештатным преподавателем, затем был включен в

Курсы общей лингвистики. Последние годы жизни
После выхода Вертгеймера на пенсию (выше с. 240) факультет филологии и социальных наук Женевы доверил Соссюру преподавание «общей лингвистики и сравнения индоевропейских языков», о чем свидетельств

Формирование общей лингвистики Соссюра
Как писал Р. Энглер (1966. 35), «система не вышла во всеоружии из головы Соссюра». Она явилась результатом, лишенным, впрочем, последней своей реорганизации, упорядочения приобретений, часть из кот

Судьба К. О. Л. в различных странах
К. О. Л. был издан в 1916 г. (337 страниц), затем, с новой нумерацией страниц, в 1922,1931,1949,1955,1962 гг. и т. д. Первое издание сопровождали многочисленные рецензии (в основном критичес

Присутствие идей Соссюра в различных лингвистических тенденциях
Картину судьбы К. О. Л. в различных странах мира можно дополнить картиной присутствия идей Соссюра в различных лингвистических тенденциях. Не считая самого Блумфилда, присутствие идей Соссюр

Список сокращений
A. L. — «Acta Linguistica», В. S. L. — «Bulletin de la Societe de Linguistique de Paris», C. F. S. — «Cahiers Ferdinand de Saussure», I. F. — «Indogermanische Forschungen», F. d. S. — Ferd

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ БИБЛИОГРАФИЯ
Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1977. Соссюр Ф. де. Заметки по общей лингвистике. М.: Прогресс, 1990. Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. М.: Логос, 1998.

ПРЕДМЕТНЫЙ И ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Аблаут 142, 158-160 Агглютинация 170, 177-179; определение 177; три фазы агглютинации 177-178; агглютинация и аналогия 178-179 Аккомодация 59 Акт

Хотите получать на электронную почту самые свежие новости?
Education Insider Sample
Подпишитесь на Нашу рассылку
Наша политика приватности обеспечивает 100% безопасность и анонимность Ваших E-Mail
Реклама
Соответствующий теме материал
  • Похожее
  • Популярное
  • Облако тегов
  • Здесь
  • Временно
  • Пусто
Теги