Настроения в поэзии

Настроения в поэзии. Воспевание боли души, которая устала и спит в гробу усталости своей Минский, лежание на дне меж подводных стеблей Бальмонт, призывы смерти - О, смерть, я твой, повсюду вижу одну тебя и ненавижу очарование земли Сологуб, какая-то напуганность жизнью, страх перед ней, нежелание или неспособность видеть в ней нечго реально ценного одну только скуку и ничтожество, чертовы качели, бессмысленные и жестокие Гиппиус, Мережковский, Сологуб вот настроения раннего русского символизма.

Выходов у таково настроения было два прославление смерти и призыв идти к ней на встречу, мрачное отчаяние или же замена надменной жизни ее суррогатом сладостной легендой, проповедью забвенья, бессилия, нелюбви, эстетствующе-мистическими настроениями, музыкой мечты, неопределенных слов и звучаний нелепых для понимания, но ласкающих ухо уход в замкнутый, холодно-поверхностный эстетизм.

Элегия. Я умереть хочу весной, С возвратом радостного мая, Когда весь мир передо мною Воскреснет вновь, благоухая. На все, что в жизни я люблю, Взглянув тогда с улыбкой ясной, Я смерть свою благословлю И назову ее прекрасной. М. Лохвицкая Эти черты характеризуют в значительной степени поэзию раннего Добролюбова, Минского, И. Коневского, Сологуба, Гиппиус, раннего Брюсова, в значительной степени Блока и Анненского. На всей этой поэзии лежит налет пассивности, внутреннего бессилия, несмотря на порой исключительное совершенство формы, отсутствие волевого начала и жизнеспособности.

Иди за мной. Полуувядших лилий аромат Мои мечтанья легкие туманит. Мне лилии о смерти говорят, О времени, когда меня не станет. Мир успокоенной душе моей. Ничто ее не радует, не ранит, Не забывай моих последних дней, Пойми меня, когда меня не станет. Я знаю, друг, дорога не длинна, И скоро тело бедное устанет. Но ведаю, любовь, как смерть, сильна. Люби меня, когда меня не станет.

Мне чудится таинственный обет И, ведаю, он сердца не обманет Забвения тебе в разлуке нет Иди за мной, когда меня не станет. З. Гиппиус Иные черты психологии наблюдаются у младших символистов, второго поколения русского символизма. Новые символисты В. Иванов, А. Бельнт, Ю. Балтрушайтис, А. Блок, С. Соловьев решительно отмежевываются от прежнего декадентства. Учению о беспредельной любви к себе, призывая к уходу в уединенный мир мечты и неуловимых настроений, пассивности, внежизненности, преклонению перед образом смерти и болезненно-извращенному эротизму, они противопоставляют идею соборности, активности, пророческого служения поэта волевым стремлениям к проведению в жизнь своей религиозно-философской идеи. Я видел надпись на скале Чем дальше путь, тем жребий строже, И все же верь одной земле, Землей обманутый прохожий Чти горечь правды, бойся лжи. Гони от дум сомненья жало И каждой искрой дорожи Цветов земли в Пустыне мало Живя, бесстрашием живи И твердо помни в час боязни Жизнь малодушному в любви Готовит худшую из казней.

Ю. Балтрушайтис Строкой о В. Брюсове.

Несколько особняком в среде московских символистов стоит Валерий Брюсов. Это был человек с совершенно асимметричным лицом будто спрыгнувшим с портрета кубиста, резкими монгольскими скулами и рысьими глазами. Основной чертой характера Брюсова была собранность, скованность. Она замыкала и строгие мысли, и девическую застенчивость. Брюсов не был очень умен от природы, но был бесконечно образован, начитан и культурен.

Ум Брюсова не был быстр, но очень остер и подкреплен особой, брюсовской логичностью. Он был, как это ни странно звучит, с детства немолодым мальчиком. Мальчиком он остался на всю жизнь, и, вероятно, ребенком он умер. Только у детей бывает такая пытливость, такая тяга узнать все. Брюсов кидался на все, и все, на что он кидался, он изучал необычайно основательно. Всю жизнь он хотел казаться и казался не тем, чем он был. Он рисовался вождем, эротическим поэтом, демонистом, оккультистом, всем, чем можно было быть в те дни. Но это был портрет Брюсова, а не оригинал.

Как был не похож Валерий Яковлевич на Брюсова Если Есенин заплатил жизнью за славу, то Брюсов всю жизнь отдал на то, чтоб походить на свои стихи, созданные по образцу лучших классиков. У него разрыва не могло быть. Его поэзия, с одной стороны, была накрепко связана с ранними символистами, с другой же - его тематическая связь с будущими кубо-футуристами несомненна.

Брюсов, пожалуй, единственный из русских поэтов дофутуристического периода, умеющий заставить почувствовать дыхание современного капиталистического города, бешеный ритм его жизни, засасывающую и гипнотизирующую динамику, грохот, сутолоку, бесконечные переливы огней, серые сумерки городского рассвета и бесстрастное олово электрических лун. Женщине. Ты женщина, ты книга между книг, Ты свернутый, запечатленный свиток В его строках и дум и слов избыток, В его листах безумен каждый миг. Ты женщина, ты ведьмовский напиток Он жжет огнем, едва в уста проник Но пьющий пламя подавляет крик И славословит бешено средь пыток.

Ты женщина, и этим ты права. От века убрана короной звездной, Ты - в наших безднах образ божества Мы для тебя влечем ярем железный, Тебе мы служим, тверди гор дробя, И молимся от века на тебя В. Брюсов Рассматриваемые с более широкой точки зрения как ранние символисты, так и поздние явление одной и той же категории. Социальные их корни одни. Основная стихия тех и других романтическая мистика, проистекающая из неспособности или неумения найти свое место в реальной жизни, разрыв с реальностью, уход из нее. Но психологический тонус, настроенность у символистов второго поколения уже совершенно иные. Декаденты не думали быть творцами жизни.

Они были только поэтами. Они проповедовали уход из грубой жизни, они хотели быть творцами жизни. Они всегда стремились к тому, чтобы занять место учителей жизни и пророков. В противопоставлениях реального и нереального, в призыве к активному религиозному действию, содержащемся в философии В. Соловьева зачатки всех элементов поэтического мироощущения русского символизма.

И здесь сосуществуют такие разные, но столь безмерно талантливые мастера, как В. Иванов, А. Белый, А. Блок, К. Бальмонт.