Поэтика несчастной любви. Действенность стихов Ахматовой вынуждает отнестись ко всему в них выраженному с повышенной степенью серьезности. Несчастной любви и ее страданиям принадлежит очень видное место в содержании ахматовской поэтики не только в том смысле, что несчастная любовь является предметом многих стихотворений, но и в том. Что в области изображения ее волнений Ахматовой удалось отыскать общеобязательные выражения и разобрать поэтику несчастной любви до исключительной многоорудности.
Не окончательны ли такие выражения, как приведенное выше о том, что у разлюбленной не бывает просьб, или такие Говоришь, что рук не видишь, Рук моих и глаз. Когда пришли холода, Следил ты уже бесстрастно За мной везде и всегда, Как будто копил приметы Моей нелюбви.
Или это стихотворение У меня есть улыбка одна Так, движенье чуть видное губ, Для тебя я ее берегу Ведь она мне любовью дана. Все равно что наглый и злой, Все равно, что ты любишь других.
Предо мной золотой аналой, И со мной сероглазый жених. Много таких же, а может быть, и еще более острых и мучительных выражений найдется в Четках, и, однако, нельзя сказать об Анне Ахматовой, что ее поэзия поэзия несчастной любви. Такое определение, будь оно услышенно человеком, внимательно вникшим в Четки, было бы для него предлогом к неподдельному веселью так богата отзвуками ахматовская несчастная любовь.
Она творческий прием проникновения в человека и изображения неутолимой к нему жажды. Такой прием может быть обязателен для поэтессы, женщин поэтов такие сильные в жизни, такие чуткие ко всем любовным очарованием женщины, когда начинают писать, знают только одну любовь, мучительную, болезненно прозорливую и безнадежную. Чтобы понять причину этого, надо в понятии поэтессы, женщины поэта, сделать сначала ударение на первом слове и вдуматься в то, как много за всю нашу мужскую культуру любовь говорила о себе в поэзии от лица мужчины и как от лица женщины.
Но не только страдания несчастной любви выражает лирика Ахматовой. В меньшем количестве стихотворений, но отнюдь не с меньшей силою выпевает она и другое страдание острую неудовлетворенность собою несчастная любовь, так проникшая самою сердцевину личности, а в то же время и свою странностью и способностью мгновенно вдруг исчезнуть внушающая подозрение в выдуманность, так что, мнится, самодельный призрак до телесных болей томит живую душу эта любовь многое поставит под вопрос для человека, которому доведется ее испытать горести, причиняющие смертельные муки и не приносящие смерти, но при крайнем своем напряжении вызывающие чудо творчества, их мгновенно обезвреживающею, так что человек сам себе являет зрелище вверх дном поставленных законов жизни, неимоверные испарения души без способности опускаться, так что каждый взлет обрывается беспомощным и унизительным падением все это утомляет и разуверяет человека.
Из такого опыта родятся, например такие стихи Ты письмо мое, милый, не комкай, До конца его, друг, прочти.
Надоело мне быть незнакомкой, Быть чужой на твоем пути. Не гляди так, не хмурься гневно. Я любимая, я твоя. Не простушка, не королевна И уже не манашенька я В этом сером будничном платье, На стоптанных каблуках И еще надобно много пережить страданий, чтобы обратиться к человеку, который пришел утешить, с такими словами Что теперь мне смертное томленье Если ты еще со мной побудешь, Я у Бога вымолю прощенье И тебе, и всем, кого ты любишь.
Такое самозабвение дается не только ценою великого страдания, но и великой любви. VII. 20-е 30-е годы. Трудно, но надо жить. Середина 1920-х конец 1990-х гг. первый из двух тяжелейших в жизни Ахматовой периодов государственного остракизма и изоляции, когда ее творчество попало под удар идеологической машины ВКПб, ужесточающей политику перевоспитания непролетарских писателей.
В 1924 г. три ее книги Четки, Белая стая и Анно Домини были внесены в список изданий, подлежащих изъятию из библиотек и с книжного рынка. В том году, после опубликования в журнале Русский современник двух стихотворений Новогодняя баллада и Лотова жена и после блистательного успеха выступлений Ахматовой в Москве на вечере в ее честь и на вечерах этого журнала, Ахматова оказалась в черном списке, в который попали и все авторы Русского современника, признанного буржуазным и вредным.
В рабочих тетрадях, хранящихся в РГАЛИ, Ахматова неоднократно возвращалась к теме своего вынужденного молчания с середины 1920-х годов по конец 1930-х. После моих вечеров в Москве весна 1924 г. состоялось постановление о прекращении моей литературной деятельности. Меня перестали печатать в журналах, в альманахах, приглашать на литературные вечера Я встретила на Невском М. Шагинян. Она сказала Вот вы какая важная особа.
О вас было постановление ЦК не арестовывать, но и не печатать. В 1929 г. после Мы и Красного дерева и я вышла из Союза. Остановимся кратко на эпизоде выхода Ахматовой из Союза писателей в 1929 г когда чрезвычайно острой критике подверглось творчество Б. Пильняка и Е. Замятина. Когда Ахматова в 1934 г. отказалась заполнить анкету для вступления в такой Союз, она тем самым демонстрировала свой отказ от этих подиумов. Соответственно она попадала уже не просто в категорию попутчиков, а в незначительную группу попутчиков, которые до сих пор не привлекались к коммунистической идеологией и которые должны быть окончательно изолированы.
Анна Ахматова, демонстративно вышедшая из Союза писателей в 1929 г не вступившая в новый Союз СОВЕТСКИХ писателей 1934 г - жила в сталинской России Я была тогда с моим народом там, где мой народ, к несчастью, был. Возможность эмиграции для себя Ахматова отвергла раз и навсегда. Конечно, ей приходило в голову, что хорошо бы отправить сына в Польшу там Лева мог бы получать хорошее образование, и ему не угрожала бы расправа за вину отца. К февралю 1927 г. относится одно не отправленное письмо Ахматовой к сыну, которому тогда было четырнадцать лет там есть такая довольно страшная фраза Я считаю тебя настолько взрослым, что мне кажется лишним повторять тебе, как важно для тебя хорошо учится и пристойно вести себя. Ты должен это понять раз, и навсегда, если не хочешь погибнуть.
Анна Ахматова вступает в спор с эмигрантскими литераторами, осуждающими всех оставшихся в России и работающих на большевиков.
В тоже время Ахматова понимала, что грозит тем, кто остался. VIII.