Маленький человек

План Введение 1. Историческая действительность и дух города, породившие героя и язык эпохи. Маленький человек как принадлежность прозы потерянного поколения 2.Знаки недоговоренности и умолчания в не - дидактической прозе Сергея Довлатова 3. Права героя, действующие в условиях текстовой организации а право на ошибку б право на ложь и анекдот 4. Нереализованное право свободы. Бегство от свободы 5. Человек мигрирующий а онтология пути б онтология пространства в местности г времени 6. Чемодан - спутник, примета путешествия а отношение к чемодану героя Вен. Ерофеева б отношение к чемодану героя Довлатова 7. Стилевые особенности прозы Довлатова. Я автора и я героя - проблемы взаимодействия 8. Абсурд как средство выживания и самореализации героя 9. Преодоление абсурда смерти смехом ЗаключениеСписок использованной литературы Введение В этой работе нами будет исследована проблема этического выбора литературного поколения 60-х, поколения без пастыря 13,384 , то есть не имеющего возможности руководствоваться готовыми христианскими позициями, а существующего в ситуации религиозного сиротства.

С рождением Советской империи наши соотечественники лишились права открытого вероисповедания.

За короткий срок системе удалось разрушить многовековые устои и вместо Мира предложить Антимир, вместо Рая Небесного - Рай Земной. Никакого давления и навязывания.

На договорной основе предполагалась замена в виде точного эквивалента, даже с некоторыми преимуществами идеальная жизнь будет построена в сжатые сроки, здесь - на Земле. Государство гордилось тем, что ему не хуже церкви удалось держать молодежь в ежовых рукавицах, предъявляя к ней суровые нравственно-этические требования Всякая девица, достигшая восемнадцатилетнего возраста и не вышедшая замуж, обязана зарегистрироваться и получить программу-доклад Об аскетизме, воздержании и половой распущенности из газетной статьи 1922 года. Чем не христианские заповеди? Наверняка в этом докладе встречаются не возжелай, не прелюбодействуй и т.д. Несмотря на метаморфозы, происшедшие в нашем государстве после 1917 года человек продолжал восприниматься религиозно и этнически.

Анкетные графы позволяли антирелигиозному государству бдительно следить за духовной жизнью общества, за совершенствованием его атеистического мышления. Хотя большая часть литературного поколения институтов не кончала, а в вопросах религии была мало осведомлена Бродский впервые прочитал Библию в 23 года, тонкий знаток русского языка Сергей Довлатов однажды хотел переправить Ветхий Завет на Старый, в целом поколение 60-х годов можно назвать БОЛЕЕ чем ДУХОВНЫМ. Нравственное чутье этих людей действовало на интуитивном уровне, их духовная организация позволяла творить по наитию.

Если в окружающей действительности не было ничего стоящего, они писали жизнь с собственной своей души. Примером подсознательного этического выбора может послужить эпизод из Факультета ненужных вещей Юрия Домбровского странный художник Калмыков, который постоянно ходит в зеленых штанах, потому что у него такая вера нарисовал на заказ эскиз картины.

На большом листе ватмана изображено золотое небо астрологов, два сфинкса, знаки зодиака. Небо кажется глубоким и таинственным, до такой степени глубоким, что звезды сверкают как будто из бесконечности. Небо живет самостоятельной жизнью, оно вечно, как мир. Ниже изображена огромная триумфальная арка. В арку въезжает трактор ЧТЗ , который движется прямо в небо. За рулем сидит обыкновенный парень в рабочей куртке. Люди, плохо разбирающиеся в искусстве в перспективах, в нулевых точках, чувствуют, что в картине что-то не так Они стояли, молчали и думали. Несоответствие земного и небесного не могло не бросится им в глаза.

Что-то нужно убрать и небо прекрасно, и трактор, как живой, хотя и традиционно-плакатный. Но как-то искусственно он выглядит под этим великим Небом. Почти так же искусственно, как проступающие изображения Ленина и Сталина на новых сортах яблок, умело выведенных искусными селекционерами.

Несовместимость разнородных и разномастных миров ставят людей в ситуацию выбора. И они дают право на существование - НЕБУ. Опыт этого выбора не подчиняется рациональному контролю. Люди отбросили трактор не как сиюминутное в противоположность вечному НЕБУ , но как факультативное, живущее за счёт этого НЕБА, пародирующее его явление, по духу не соответствующее и нахально противопоставляющее.

Повседневное и обычное изымается из уникального вечного. Это иррациональная попытка ориентироваться в непостижимом мире позволяет возвыситься до уровня Неба. То, что делают эти люди-наблюдатели, можно наименовать примитивно-интуитивным уровнем разделения Миров. Значительно позже в фильме Никиты Михалкова Утомлённые солнцем будет рассмотрена проблема противоборства двух миров без участия в этом человека, т.е. выбор осуществляется на космическом уровне, человеческое сознание не в состоянии разделить эти два мира, и здесь требуется Высший Суд. На фоне огромного поля, живущего в треске кузнечиков, дышащего полуденным зноем и на фоне огромного неба парит воздушный шар с изображением идола Земли. Шар уверенно и спокойно движется в Небо. Как два разнородно заряженных элемента, они не могут не столкнуться.

Апокалипсическая картина битвы только предполагается. Пока все спокойно, поле продолжает дремать, утомленное солнцем, люди ведут свои повседневные разговоры.

Только в атмосфере дрожит какая-то страшная и неминуемая нота. Гибкая шаровая молния посылается на землю в знак того, что два мира столкнулись и жертвы теперь будут бессчетны. В обоих случаях и у Домбровского, и у Михалкова повседневное и обыденное растаптывается вечным и уникальным. Хотя Небо в выигрыше, идея будущего катастрофизма не отпускает нас, а что, если когда-нибудь Земля будет уничтожена, потому что недостойна смотреть в лицо Неба? Совершенно другую версию предложил человечеству в 70-х годах XX века писатель Сергей Довлатов.

Он нашел возможность сосуществования двух миров в рамках анекдота и абсурда. Причем до него на таком масштабном уровне сделать этого не удавалось никому. Аверченко, Зощенко, Ильф и Петров, Ардов и даже Жванецкий рассматривали мир как сущность, отбрасывающую нехорошую тень, которая, как в сказке, способна уничтожить своего хозяина. В их произведениях присутствует некоторая доля агрессии уничтожить все, что мешает миру. Довлатов же попытался отыскать компромисс и дать возможность существовать двум мирам под одной крышей.

Мало кто видел в Довлатове писателя - примиренца, писателя, в чьем нравственно-этическом опыте проявилось не осуждение мира и человека как несовершенных и негативных сущностей, а принятие их такими, какие они есть. Судя по тому, что в апреле 1998 года в Петербурге был открыт клуб Пиво у Довлатова, в литературных кругах писателя продолжают воспринимать в первую очередь как талантливого сатирика.

Пиво у Довлатова воспринимается как символ яркого сюжета съемки фильма о Петре I , закрепленного в реальной действительности. Люди желают иметь вещественное доказательство веселой шутки. Может быть, все это издержки памяти, но как приятно думать, что именно возле этой пивной произошла та незабываемая история. Эта пивная воспринимается как образ - памятник, как особое довлатовское место в наших сердцах. Степень изученности творчества этого писателя в нашей стране ничтожно мала, потому что его воспринимали очень упрощенно и приземленно, но то, что публиковалось с 1992 года в основном воспоминания друзей позволяет дать высокую оценку его мастерству и душевным качествам.

Случилось так, что с 1978 года Довлатов жил в США, и именно там он смог окончательно выразить себя как прозаик. В нашей стране до 1990 года не было опубликовано ни одной его книги. На Западе же он выпустил 12 книг на русском языке, стал лауреатом премии американского Пенклуба, печатался в престижнейшем Ньюйоркере, где до него из русских прозаиков публиковался только Набоков, т.е. реализовал себя как писатель и как человек.

Эта работа ставит своей целью рассмотреть творчество Довлатова с примиренческой точки зрения, т.е. разглядеть за стилистическими и поэтическими особенностями прозы Довлатова стремление нравственно оправдать мир и человека, в нем живущего, не разделять действительность на Мир и Антимир, а дать им возможность полностью реализовать себя в условиях абсурда. На самореализацию имеет право Добро и Зло, и плохой человек и хороший, на оправдание имеет право время и безвременье, изгои и власть имущие.

Цель этой работы показать милосердие Довлатова в отношении к герою и стилю, его жизни, в отношении к тексту и читателю. Поколение 60-х, как никакое другое поколение, обладало чувством высокой духовности. Когда был изгнан Бог, им пришлось взращивать его в собственных душах и произведениях. И этот Бог стал самым милосерднейшим и самым гуманнейшим в истории ХХ столетия.

Отчего я так люблю Бродского и Довлатова, Уфлянда и Лосева, Рейна и Неймана? Оттого, что они так любят меня. Зачем он дан был миру и что доказал собою вопрошал Гоголь о Пушкине с присущей ему дотошностью. И сам же отвечал Пушкин дан был миру на то, что бы доказать собою, что такое сам поэт, и больше ничего . 1. Историческая действительность и дух города, породившие героя и язык эпохи. Маленький человек как принадлежность прозы потерянного поколения Если газеты то и дело сообщают об очередном раскрытом заговоре и новой партии арестованных, осужденных, расстрелянных, высланных, заключенных в лагеря и тюрьмы если регулярно исчезают соседи по квартире, сослуживцы, друзья если в комнате под кроватью или у двери возник чемоданчик с собранной партией белья, а от шагов на лестнице или ночного звонка в дверь сжалось сердце - значит аресты, этапы, тюрьмы, ссылки стали повседневностью, частью жизни.

В.Сажин Песни страданья Город как тип сознания - тема бесконечная.

Сознание, породившее город это никогда не одно сознание, а бесконечное множество сознаний, находящихся в сложных иерархических отношениях. Даже в таком случае как Петербург, где город первоначально возник как реализация воли одного человека, где индивидуальным владельцам были спущены сверху планы частных домов, то физическое пространство, которое реально возникло в начале восемнадцатого века, отражает сложное взаимодействие представлений о городе самого Петра, француза Леблона, итальянца Трезини, насильно перевезенных из Москвы жителей и всех безымянных строителей. О том, что у каждого города есть свое собственное лицо, говорить не приходится, известно всем также, что у каждого города есть свой особенный дух. Возможно, именно этот дух и порождает людей, историю, отношения по образу и подобию городского Лика. Физиогномика - область не совсем научная, строится она на домыслах, наблюдениях.

Физио-гномика. Гномон - в эллинистической математике - странная геометрическая фигура, которая образуется, если из нарисованного параллелограмма вынуть меньший, подобный ему параллелограмм. Остаток и будет гномоном - оболочкой, обнимающей пустоту.

Одновременно гномон - знать, ведать. А еще - простейший прибор для измерения времени. Гном - уродливый карлик, пигмей. Маленького человека мог породить только Петербург. Пушкин, Гоголь, Достоевский, А.Белый, Блок, Мандельштам и другие, до и после них, создавали петербургский миф, а, вернее сказать, рисовали героя, которого могла породить только Северная Венеция, предсказывали его судьбу, как бы читая по ладони замысловатые морщинки, поставленные, как роковые штрихкоды, Петербургом своему несчастливому ребенку. Отсюда пошли два типа героев.

Герои, вольные распоряжаться жизнью и желаниями других людей Германн, Раскольников и герои, которые лишаются воли, вовлекаются в круговорот событий таинственными силами, стихией Петербурга. Сергей Довлатов - Сын Петербурга, рано познавший дух своего прародителя Без труда и усилий далась Ленинграду осанка столицы.

Вода и камень определили его горизонтальную помпезную стилистику. Благородство здесь так же обычно, как нездоровый цвет лица, долги и вечная самоирония. Ленинград обладает мучительным комплексом духовного центра. Сочетание неполноценности и превосходства делает его весьма язвительным господином 27, II, 87 . Можно к этому добавить и то, что Ленинград часто делает своих детей несчастливыми. В Таллинне, излишне миниатюрном, кондитерском, с вертикальными готическими башнями, ты больше думаешь о себе в Нью-Йорке, затерявшись в толпе, ты с трудом отыскиваешь себя. Сближает Нью-Йорк и Таллинн то, что, находясь и в том и в другом, ты не перестаешь думать о Петербурге.

Питерский воздух и невская вода отравлены в числе прочих токсинов неким ядом, вызывающим непреодолимую жажду словотворчества. Давайте же вернемся на полвека назад, в те необычные пятидесятые джаз - музыка молодых, Шипр - главный аромат времени.

Ленинград, осень 1959 года. На углу Садовой и Невского висит репродуктор, разносятся слова Хрущева Нынешнее поколение молодых людей будет жить при коммунизме. Завершается XXI внеочередной съезд КПСС. В Москве принимают новую программу партии. Ощущая себя уже в предбаннике грядущего литературного коммунизма, быстро нашли формулу для самоопределения манифест начинался так Мы, дворники старого искусства, мы, кочегары нового Никто не понял, что именно собирались делать в этом пролетарском качестве, но из репродуктора хлынули несмолкаемые аплодисменты, потом бравурная музыка Не кочегары мы, не плотники. Пропагандистская машина истерически звала к новым высотам фильм Высота и славила романтику сварочных работ.

У поколения 60-х начинает умирать страх, внедренный еще в их отцов и дедов, большинство уже утратило инстинкт самосохранения и наиболее яркая и самобытная часть этого литературного поколения спустя четверть века обнаружила себя в самом низу общества в подвалах котельных и дворницких.

Дом состоит из подвала, жилых этажей и крыши. Целое поколение писателей - не вдруг, конечно, и тем более не сознательно - выбирало нежилые уровни. Только там, на задворках жизни, смогла зародиться и существовать независимая русская культура последнего тридцатилетия. Все началось с трещины в доме. Трещина между парадной моделью жизни и той жизнью, которая формировалась по книгам и фильмам, и реальностью повседневным бытом коммуналок, очередей, нормальной обыденной униженностью каждого советского человека.

Трещину эту обнаружили наиболее чуткие из писателей еще в середине 50-х годов 44,178 . Ощутив, что русский язык стал звучать как-то надтреснуто, ненатурально. Феномен двуязычия поразил официозную русскую литературу, так называемый, советский тоталитарный язык. Следует отметить и то, что тоталитарный язык в русском варианте господствовал гораздо дольше всех иных разновидностей, был гораздо прочней сконструирован. Первым ввел в обиход понятие тоталитарный язык французский философ и писатель структуралист Жан-Пьер Фай. Советский лозунг Все на уборку урожая! наглядно может демонстрировать и сигнализировать о посягательстве на самоценность личности.

Слова весь, все, единодушно, широкие массы - несут позитивную оценку, особняком стоящее отдельные товарищи вносит негативную коннотацию. Отдельные, значит не с нами, а кто не с нами, тот, значит, против. Лингвистически этот язык - система знаков, за которыми нет означаемого что-то повысить, за что-то бороться, засыпать в закрома Родины.

Уже не один сатирик интересуется, где именно находятся эти самые закрома. Распоряжений типа сократить на двенадцать процентов количество авторских материалов. Если число авторских материалов на радио должно быть произвольным, то сократить нужно на 12 от несуществующего целого. Фразы, зачастую составленные грамматически правильно, напоминают сложный арифметический пример с дробями и многочленами, его нужно долго решать, а в итоге получается ноль Выше знамя социалистического соревнования за дальнейшее повышение качества. В том и задача советского языка с помощью русской лексики и грамматики создавать определенную грандиозную симуляцию чего-то. Существуют клише, абсурдные шаблоны, иерархии аплодисментов безатрибутные простые продолжительные, долго не смолкающие переходящие в овацию наконец, кульминация - в едином порыве все встают.

Даже некрологи пишутся по одному образцу предусмотренному еще в сатирической ситуации в Золотом теленке, где обыгрывают этот формализм - Снимите шляпы сказал Остап обнажите головы.

Сейчас состоится вынос тела. Он не ошибся. Не успели еще замолкнуть раскаты и переливы председательского голоса, как в портале исполкома показались два дюжих сотрудника. Они несли Паниковского Прах покойного - комментировал Остап - был вынесен на руках близкими и друзьями. После непродолжительной гражданской панихиды тело было предано земле 38,98 . Общество настолько сжилось с существованием двух языков внутри одного, что многие, переходя в зависимости от обстоятельств с официального на разговорный язык, даже не замечают момента перехода.

Обнаружить, что живешь на двух языках а значит, думаешь на двух и по двойному моральному принципу значило обнаружить трещину в родном доме, прослыть паникером, либералом, а ежели еще и настаиваешь на своем открытии, то и шизофреником. Как явствует из повести Чехова о докторе Рагине, сумасшедшем по недоразумению, по ошибке, в России не зарекаются не только от сумы, тюрьмы и города Парижа, но так же и от сумасшествия по недоразумению.

То, что на закате XIX столетия могло состоятся только в могучем воображении такого писателя как Чехов, в ХХ стало прискорбной действительностью. Правда, еще раньше, в начале XIX столетия, император Николай I объявил сумасшедшим сочинителя Чаадаева, но в то время так клеветать было немодно. Поэтому, можно сказать, Антон Павлович напророчил, и в советское время так же легко, не будучи никем, сделаться всем, как, не будучи сумасшедшим, угодить в сумасшедший дом. Дети ХХ съезда попытались заговорить по-человечески, делая вид, что парадного языка не существует.

Их героем стал обыкновенный, простой человек, который был обманут вместе с другими, но теперь прозрел. Традиционная для нашей литературы тема маленького человека вновь зазвучала в рассказах В.Белова, В.Шукшина, Ю.Алешковского, В.Войновича, А.Зиновьева, Вен. Ерофеева, Ф.Искандера. Маленький человек сделался литературным героем 60-х. Незаметность предпочтительней героики, человеческий язык естественней казенного.

По сути, это была эпоха повседневности, годы весьма благоприятные для маленького, незаметного человека, повсюду торжествовало человеческое слишком человеческое. Незаметный герой при соответствующих обстоятельствах изъясняется на том сакральном языке, оставляя интимную речь для приватного общения. Официозная культура брежневского времени, культура середины была не чем иным, как прямым выражением диктата посредственности, почти животной нетерпимости ко всему непохожему.

Слова Ю.Афанасьева об агрессивно-послушном большинстве на Съезде народных депутатов, свидетельствуют, насколько глубоко пронзала нашу жизнь культура маленького человека. Эта культура могла родиться только на чердаках и подвалах, окраинах бытия. Независимая культура возникала на неприятии Града Земного, в каком бы соблазнительном виде он не являлся. Нищими казались дворцы и закрытые распределители, ничтожно малыми - госпремии и миллионные тиражи перед лицом Града Небесного. До последнего времени мы были убеждены, что живем, если не в процветающем, то в потенциально богатом обществе, на земле изобилия и благополучия.

Речь идет не столько о показном изобилии пырьевских Кубанских казаков, где ломятся столы от бутафорских фруктов и овощей мы научились наделять высоким духовным содержанием вещи, мир вещей послевоенных керосинок и керогазов, чиненой хромой мебели, трофейных велосипедов с облезлой краской, коммуналок, населенных современными Акакиями Акакиевичами.

Хотя маленький человек не русское изобретение его истоки обнаруживаются еще у греков и римлян, но наша литература достаточно потрудилась в его славу, и только у нас этот герой стал столь распространенным, а, главное, столь почитаемым. В России изгнанный и униженный герой всегда в моде. Начиная со сказок и мифов, чем больше герой прошел испытаний и унижений, тем выше его пьедестал. Сказка поднимает униженного на самый верх, как Библия, а жизнь растаптывает его. Неисчислим поток жертв этой жизни, героев, предназначенных к уничтожению, жертвоприношению Гадкий утенок, Крошка Доррит, Иван-третий сын Но всемилостивая сказочная судьба откликается на переживания средних людей не-жильцов и не-героев этого мира и милосердно вписывает их в бархатную книгу жизни. Любит наш русский читатель маленького человека. Достоевский сетовал Напишите им самое поэтическое произведение они его отложат и возьмут то, где описано, что кого-нибудь секут 28,901 . Вот он и создал Макара Девушкина, Мармеладова, Снегирева, всех этих униженных, оскорбленных, пьяненьких, которых беспрестанно секут и некому их пожалеть.

И вложил в них всю свою душу, душу истинно русского человека, человека одинокого и страдающего, тихонько плачущего в пустыне этого мира. А все дело в том, что русская литература, следуя романтической традиции, придумала маленькому человеку несбывшееся великое будущее.

Оттого он и плачет. В своей статье Русские цветы зла Виктор Ерофеев пишет о ХХ веке - веке зла. Вся русская литература - это философия надежды, вера в возможность перемен, вера в сказочный конец, надежда на то, что у каждой Наташи Ростовой будет свой принц и свой бал. Русская классическая литература учит тому, как оставаться человеком в невыносимых условиях.

Мы жертвовали глубокой антропологией во имя философии надежды 33,24 . Эти жертвы дали нам маленьких людей русских юродивых, безумцев, пьяниц и маргиналов. Еще Белинский писал, что горе маленького человека еще больше оттого, что он готовился быть великим.

Это не удивительно у огромного количества людей не только юные, но и зрелые годы проходят в ожидании перелома. Почти неважно, какого именно, лишь бы это резко изменило жизнь - будь то повышение по службе или увольнение, выигрыш в лотерею, далекий отъезд, простое детское чудо с бородатым волшебником, прорыв потаенного таланта, наконец, смерть - она ведь еще круче меняет жизнь. Этот выжидательный комплекс - главнейшая черта маленького человека. Наша классика чутко уловила этот общий нерв заурядную драму нереализованной жизни, использовав, передала в наследство веку двадцатому.

Культура и традиции ХХ века увидели, что переданный великой русской литературой человек настолько мал, что дальнейшему уменьшению не подлежит. Своего рода - это неделимость элементарных частиц. Для нас предстоит выяснить, так где же этот маленький человек умер, перешел в жизнь реальную или же трансформировался? И героя Ерофеева, Довлатова, Петрушевской уже не следует называть маленьким человеком ? Разумеется, в жизни маленький человек существовал и неизменно будет существовать, причем в подавляющем большинстве.

А в литературе? Многие считают, что советский период русской литературы не знал такого героя. Да и знал ли он героя вообще. Типичный герой литературы 1920-х годов, за немногими исключениями, представляет собой дефектный, фрагментарный характер, который не способен определиться как личность или как социальное существо.

В своих крайних проявлениях он совершенно деперсонализирован, ничем не лучше вещи если вообще отличим от нее. Подобный классическому маленькому человеку персонаж возникает у Зощенко, это - скромный герой, наш знакомый и, прямо скажем, родственник, т.е. такой же, как мы, даже чуточку лучше нас, но значительно мельче станционного смотрителя и титулярного советника. Но он все-таки борется за место под солнцем, правда, делает это как африканская ящерица, но все же В Африке есть какие-то животные, вроде ящериц, которые при нападении более крупного существа выбрасывают часть своих внутренностей и убегают, с тем чтобы в безопасном месте свалиться и лежать, покуда не нарастут новые органы 36,224 . Главное для такого героя - выжить любыми способами и дожить до светлых перемен.

Потом были разные герои и святой нового канона Корчагин, и байронический скиталец Мелехов, и новобиблейские персонажи Бабеля, и мифологические гиганты Платонова, но не было среди них настоящего маленького человека. Даже герои Шукшина, Войновича, Искандера, Ерофеева являются значимее классических, это герои с претензией на величие.

Поэтому называя их маленькими, мы лукавим. Один известный критик писал, что в российском ХХ веке даже собака Верный Руслан социально и идеологически выше, значительнее и сознательнее Каштанки, не говоря уж о Муму. Русские цветы зла Виктора Ерофеева ставят в упрек дегуманизацию нашего общества. Нет, булгаковское убеждение, что человек не изменился да и не изменится, вовсе не оправдывают героя.

Человек хорош, обстоятельства плохи объясняет Базаров. Слава богу, что наша литература еще находит в себе силы, чтобы оправдать человека. Герой как бы приспосабливается к жизни, хочет быть маленьким-маленьким, чуточку поганеньким, без имени, без звания, и произносить слова Я - человек маленький, с расчетом на противоположное впечатление. Малых же людей он терпеть не может и ненавидит всю эту пиджачную цивилизацию средних, сереньких людей Мне ненавистен простой человек, т.е. ненавистен постоянно и глубоко, противен в занятости и в досуге, в радости и в слезах, в привязанности и в злости, все его вкусы, и манеры, и вся его простота, наконец дневниковая запись 1966 года Венедикта Ерофеева.

Ему вторит другой писатель Должен сказать, что больше всего на свете я не терплю обыкновенных людей, каких девяносто процентов на земле 52,119 . Можно подобрать сотни таких откровений из литературы 60 - 80-х годов. Мысль о том, что лучше алкоголик, дегенерат, преступник, чем антидуховный, тупой звериной тупостью, средний человек.

Простота - в данном случае - хуже воровства. Поэтому в цене преступники, алкоголики, сумасшедшие. У Юза Алешковского все эти пороки зачастую сосредотачиваются в одной личности. Герой - и преступник, и пьяница, и сумасшедший. Фан Фаныч из романа Кенгуру знаменит тем, что изнасиловал в московском зоопарке кенгуру Джемму. Он - мошенник, человек со множеством имен и лиц. В Синеньком скромном платочке главный герой - шизофреник Леонид Ильич Байкин, проживает чужую жизнь и пишет письмо Прежневу Юрию Андроповичу, чтобы тот вернул ему имя и цельность.

Раздвоение личности выражено буквально левая нога пишущего похоронена в могиле Неизвестного солдата, а имя он присвоил от покойного друга. Герой Маскировки алкоголик и дурак, помещенный в сумасшедший дом, вправду сходит с ума. Трагедия Вальпургиева ночь, или шаги командора Венечки Ерофеева избирает местом действия тоже психбольницу.

Герои этой трагедии самые натуральные больные, с лишаями и коростой, поедающие шашки и домино, буйные - хулиганящие дисциплину и тихие - себе на уме. Они не любят принимать процедуры, зато очень любят поговорить. Разговоры ведут интересные, но тоже с претензией на ненормальность и на глубокое знание мира. Их девиз, девиз маленького человека Оставьте меня, зачем вы меня обижаете но после таких слезных слов они запросто могут врезать по морде. Несоответствие ума и неразумения очень велико.

На память сразу приходит одна легенда из жизни великого Леонардо да Винчи. Однажды художник бродил по рыночной площади в поисках человека, с лица которого он мог бы написать Иуду для Тайной Вечери. Наконец он отыскал немолодого мужчину с очень интересным лицом, привел его в свою мастерскую и начал готовить кисти для работы. Когда Леонардо обернулся, то увидел, что человек плачет. На вопрос, почему он плачет, тот ответил, что пару дней назад Леонардо писал с него Иисуса. Эта история - самый характерный пример несоответствия человека себе самому, проживание в душе и доброго и злого начала, извечный дуализм.

Маленького человека породило несовпадение масштабов личности и событий отсюда интеллектуальные сумасшедшие, философствующие пьяницы. Муравьи тащат свои стройматериалы, не зная о войнах, тараканы переживают Хиросиму. В разнице масштабов - физическое спасение, да и душевное тоже. Маленькому человеку легче выжить, уцелеть, выкинуть часть внутренностей, прикинуться ненормальным, даже быть ненормальным в условиях абсурдного мира. Человек уязвим более всего тогда, когда он один. И лучшее, что можно для него сделать - оставить одного, ибо, чем более он один, тем более он человек.

Близится конец века. Однажды Андрей Белый скаламбурил Человек есть чело века. Тогда конец века - это образ людей, его завершающих, олицетворяющих этот конец. Каким же должен быть этот человек, чтобы этот век не оказался последним добрым и маленьким, ждущим свою сказочную надежду, летящим, как на картинах Шагала, высоко-высоко над землей, и кажущимся большим на фоне крошечных домов и игрушечных деревьев. 2.

Знаки недоговоренности и умолчания в не - дидактической прозе Сергея Довлатова

Может показаться, что писатель уподобляется этому дереву, напрочь поза... Он говорит, что есть предрасположенность к добру и злу, и только ненор... Это герои, которые завидуют невольникам и рабам. Волнистым попугайчика... От метро до ювелирных курсов - триста восемьдесят пять шагов, и Маруся... Они - воплощенная кара за грехи, за страх человека расстаться с дороги...

Абсурд как средство выживания и самореализации героя

Пока он - единственная связь между ними. Человек рождается и совершает каждодневные привычные действия подъём, ... Скука всему виной. Библейское грехопадение произошло как раз из-за ску... Похоже на эпатаж? Или Герой Довлатова в выигрыше он жив, наверное, сум... Человек сталкивается с иррациональностью мира, с неподкупностью времен...

литература абсурда имеют давнюю традицию. Вся письменная литература произошла от двух устных жанров сказки и анекдота. Анекдот и послужил основой для различных течений абсурдизма. Один из давних случаев абсурда - это диалог между библейскими героями Каин, где брат твой Авель? Что я, сторож брату моему Диалог комически - трагический для тех, кто знает, куда подевался Авель, кстати, основой взятый для довлатовского рассказа Вышло так, что я даже охранял своего брата 27,III,210 прямо-таки библейская ситуация страж брату моему. Разнообразные сказочные сюжеты, построенные на абсурде, в которых человек по колено увязает в камне и, оставив ноги, бежит за топором, чтобы разбить камень, переходят в классические произведения, в которых человек, погибший в катастрофе, возвращается на сцену и произносит монолог. Или на протяжении всего действия герои пытаются спрятать труп, который лежит здесь уже пятнадцать лет. Привычные рамки действительности ломаются, чтобы за абсурдными поступками открылась вдруг какая-то дотоле невидимая, но очень важная правда.

Следовательно, абсурд - это правда.

Таково и предназначение искусства - проникать сквозь выцветший покров привычного в неведомые глубины того, где человек сам себе загадка. Абсурд - это тоже искусство. Неслучайно, что по истории Алисы, лепой - нелепице Льюиса Кэррола, уже сотни филологов защитили свои диссертации. Не меньше ею занимались математики, физики, историки, теологи.

Странные герои всегда в моде. Чего стоит хотя бы один Шалтай - Болтай, предлагающий Алисе задачу из области формальной логики, или взбалмошная Черная Королева, чьи поступки невозможно предугадать, и остальные, которые, по словам Алисы, все страньше и страньше. Абсурдизм долгое время утверждал себя в литературе. Окончательно он был узаконен появлением в XIX веке Козьмы Пруткова в России и А.Милна и Э.Лира в Англии. А в XIX веке абсурдисты стали удостаиваться даже Нобелевских премий. Довлатовский абсурдизм более или менее близок к неулыбающемуся мистицизму Хлебникова и Набокова.

Он философичен, зол на жизнь и печален одновременно. Разрушение логики может рождать либо нелепое и комическое, либо страшное и загадочное, близкое Хлебниковскому И я думаю, Что мир только усмешка, Что теплится на устах повешенного. Декларация Хлебникова - это в какой-то мере девиз сентиментальной повести Довлатова. Разгул подсознания, бубнение, заговаривание читателя глава 13 - Разговоры, глава 15 - Разговоры - говорят герои французского кинематографа, стихами и прозой, они спорят и каламбурят, напоминая нам никчемных и болтающих без умолку Мартинов и Смитов в Лысой певице Ижена Ионеско.

Общая картина повести напоминает сон. Он подобен сну гоголевского майора Ковалёва, который в Благовещение ищет и не может найти свой нос. Так и Красноперов пытается отыскать ответ на какой-то очень важный вопрос. Сон своего рода медитация, духовное созерцание, мышление образами.

Во сне мы думаем больше и погружены в себя целиком, во сне случается проще найти ответ, чем в яви. Поэтика алогизма - это игра с фантомами, аллюзиями, нарушенными причинно-следственными связями в огороде - бузина, в Киеве - дядька, двойниками. Двойник Красноперова, человек в цилиндре, галифе и белых парусиновых тапках намек на готовность к смерти постоянно контролирует Красноперова, являясь его партийной совестью. Он и внешне очень похож на Красноперова, но более решителен, чем последний.

Красноперов - человек умеренный и тихий, из тех, кто заходит в дверь последним. Он боится и подчиняется своей партийной совести. Но делает это только в СОЗНАТЕЛЬНОМ МИРЕ, в БЕССОЗНАТЕЛЬНОМ - он свободен, бодр и смел, он может проводить время с хозяйкой, девиз которой комфорт, уют и чуточку ласки, может гулять по бульвару Капуцинов, насвистывая Уж небо осенью дышало в ритме ча-ча-ча несоответствие во всем правила и нормы музыки, ритма и текста. Но не соответствовать действительности он может только в ирреальном мире. В реальном - партийная совесть не дает ему спуску не позволяет покупать Пастернака, говорить лишнего.

Она следит за ним без сна и покоя, успевая при этом жаловаться на нищенскую зарплату. Наконец, человеку в галифе, Малофееву надоедает быть приставленным к Красноперову в качестве партийной совести. И он, наскоро пообедав баночкой сардин в томатном соусе, методично лишает себя жизни, взорвавшись в кабинке туалета. Иная жизнь, полная разочарований, мерзости и кошмара, толпилась, хохоча, у него за спиной. Главным для Красноперова, оставшегося без своей партийной совести, было выяснить, что такое ИНАЯ жизнь мир, в котором царит самоубийство, пьянство, нищета, безответственность Пилот обернулся и спросил - Налево? Направо? Мгновение был слышен четкий пульс компьютеров Направо закричали те, кто уже летал по этому маршруту 27,94 . Вся повесть состоит из разговоров и лирических отступлений. Читатель постепенно погружается в алогическую фантазию Довлатова разговор Красноперева с господином Трюмо напоминает хвастовство пьяного Хлестакова Знавал я этого Бунина в Грассе.

Все писал что-то Бывало пишет, пишет И чего, думаю, пишет? Раз не удержался, заглянул через плечо, а там - Жизнь Арсеньева. Бунин постепенно приобретает облик абсурдного героя, гвоздем царапающего слово ЖОПА под окнами Мережковского.

Чем-то это напоминает анекдоты из жизни Пушкина Даниила Хармса Пушкин был поэтом и все что-то писал. Пушкин падает со стульев, кидается камнями, его дети поголовные идиоты.

Хармс снизил этот анекдотический образ до уровня образа абсурдного. К Красноперову, расшалившемуся на чужой земле запросто пьющему горькую с Кардинале, говорящему комплименты Софи Лорен и вообще бывшему на короткой ноге с Бельмондо и другими французскими знаменитостями, был приставлен новый шпион, новая партийная совесть. Этот человек в пожарном шлеме, тельняшке и гимнастических штанах внешне походит на булгаковского персонажа из свиты Воланда.

Своим определенно советским костюмом он сигнализирует, что Родина слышит, Родина знает и вынуждает Красноперова вернуться в Ленинград. Фонтанка, тяжелый чемодан, российская пивная, привычные заботы, вроде того, как приобрести кальсоны фирмы Партизан и нашить на них железные, с армейской гимнастерки, пуговицы. Абсурдистский оптимизм Довлатова позволяет отыскать герою на Невском иную жизнь. Там Красноперов встречает своих французских друзей Жана Маре, Софи Лорен, девушку с девятью ресницами, Анук Эме и Кардинале.

Под звуки оркестра он читает надпись на фотографии Милому товарищу Красноперову. Если любишь - береги Как зеницу ока, А не любишь - то порви И забрось далеко. Твоя Анук Стиль, конечно, напоминает альбомные стишки девчонок - девятиклассниц. Красноперов поднял руки и отчаянно воскликнул Где это я? Где. Не сдается ли герой перед иной жизнью, о которой так долго мечтал? Не боится ли герой свободы абсурдного мира? Безмыслие для Довлатова - состояние блаженно идеальное.

В состоянии абсурда герой не боится ни женитьбы, ни сифилиса, ни других пакостей жизни. Так непрактично и иррационально могут смотреть на мир только дети. В детском мироощущении, не обремененном глубокомыслием, жизнь кажется Красноперову иной - Читать умеете Да рассеянно ответил Красноперов на шести языках. На листе картона было выведено зеленым фломастером Свежий лещь - А почему у вас лещ с мягким знаком не отставал Красноперов - Какой завезли, такой и продаем грубовато отвечала лоточница. 27,106 . Чтобы стать жителем ИНОЙ жизни, необходимо очистить свое сознание от знаний и принимать мир оглупленно наивным.

Детскость мышления - это форма псевдоневинного дурачества. За этой блаженной детскостью скрывается намеренное оглупление окружающего мира. Довлатов спорит с формулой Гегеля ВСЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО РАЗУМНО. Он сочиняет ирреальный мир, где культ разума свергнут, а в мире царит вакханалия абсурда. Страсть к разрушению есть творческая страсть.

Разрушая, она творит. Стоит вспомнить мысль Жуковского о том, что ум есть низшая способность души, в то время, как высшая ее способность - творчество. Оно свободно, божественно по природе и в руководстве не нуждается. Писатель верит в свободное творчество и вообще верит в чудо. Как для Ионеско, для него мир абсурда - это реализация невозможного. Герой Довлатова надеется найти то, что найти невозможно Однажды я бродил по городу в поисках шести рублей 27,II,25 . И что бы вы думали, он их найдет! Герой верит абсурдному миру, но в тоже время и боится его. Абсурдный мир - это мир перевертышей.

Героя бесконечно с кем-то путают история путаницы с Шаблинским история в редакции, напоминающая эпизод одной из картин Чарли Чаплина друг - миллионер узнает Чаплина только тогда, когда пьян, в трезвом же виде, к сожалению, нет. Поэтому, когда герой Довлатова влюбляется, он боится проникновения алогичного мира в его жизнь Тут у меня дикое соображение возникло, а вдруг она меня с кем-то путает, с каким-то близким и дорогим человеком? Вдруг безумие мира зашло слишком далеко? 27,I,231 . Боязнь этих ужасных карнавальных перемен.

Вера в абсурдность, как в счастливую закономерность, породила глубокий лиризм сентиментальной повести. Герой, несмотря на внешнюю затуманненость, заговоренность действительности, пытается очистить столь запутанный мир абсурда и ответить на один-единственный вопрос Кто я такой Захламленный пустырь Обломок граммафонного диска Окаменевший башмак, который зиму пролежал во рву Березовый лист, прилипший в ягодице инвалида? Так глубок этот вопрос и так сложен ответ, что практически невозможно отыскать подходящую поэтическую формулу любой эпитет покажется блеклым перед тем, что пытается назвать автор одним словом - ненужность, одиночество. Альберт Камю касательно абсурда писал Человека делает человеком в большей мере то, о чем он умалчивает 33,70 . Довлатов пытается подобрать короткую, ёмкую, но обо всем говорящую фразу.

Подбирает целую цепочку сравнений, похожих на японские трехстишия хойку и на живопись художников импрессионистов. Человек - бутылочка из под микстуры 51,102 . Фраза, похожая на монохромный рисунок тушью, ничего лишнего, все предельно просто.

В хойку, чем богаче подтекст, тем выше мастерство поэта После ванны к голому заду прилип листик агора Белый грибок в лесу Какой-то лист незнакомый к шляпке его приник 5,126 . Для японца деталь, мини - предмет - это символ одиночества сосновая игла в волне, светлячок на ладони, пленный сверчок в клетке.

В этом высокая поэтика приниженности, ощущение собственной ничтожности в мире абсурда и невозможность что-либо изменить. Размышление о жизни и смерти в начале сентиментальной повести не находят ответа ни в прозаических строках, ни в возможностях драматических полилогов, они вырываются в высокий лиризм, потому что об одиночестве и бренности всего земного легче говорить стихами, а сказанное об Иной жизни остается таким же недоговоренным, как сказанное о жизни Действительной, в которой вместо того, чтобы заговорить о конце, просто ставят многоточие Кончается история моя. Мы не постигнем тайны бытия вне опыта законченной игры. Иная жизнь, далекие миры - все это бред. Разгадка в нас самих.

Ее узнаешь ты в последний миг. В последнюю минуту рвется нить. Но поздно, поздно что-то изменить 51,108 . Иосиф Бродский определил образ героя произведений Довлатова как образ, не совпадающий с русской литературной традицией Это человек, не оправдывающий действительность или себя самого, это человек от нее отмахивающийся, выходящий из помещения, нежели пытающийся навести в нем порядок 16,359 . Это человек, смиряющийся с абсурдностью мира, как с явлением более милосердным, нежели жестокая действительность мира. Этот мир, мир абсурда, отличается от нашего упорядоченного мира своей нечеловеческой хаотической красотой.

Это мир хаоса, но хаоса с нулевой агрессией. В нем можно, если и не пережить всю свою жизнь заново, то хотя бы спастись, переждать эти тяжелые времена.

Мир абсурда не может приносить человеку столько страданий, сколько приносит ему реальный мир. Потому что мир абсурда - это мир быстрых перемен. Только слеза задрожала в уголке глаза, как человек забыл, о чем он печалился. Например, в довлатовской истории о счастливо живущем брате происходит немотивированная перемена Тут им овладел крайний пессимизм 27,III,222 . Это немотивированное ВДРУГ сближает Довлатова с чеховскими неожиданностями Лег на диван и помер. В мире, в котором все совершается быстро, герой не успевает печалиться, в этом высшее проявление абсурдного гуманизма.

Довлатов всегда хотел, чтобы его читали со слезой. Для этого он выставлял часто неуместные и чуждые тексту всхлипы в рассказе 17,163 . Эти всхлипы, ни в коем случае не переходящие ни во что серьезное, характеризуют автора как приверженца милосердия быстрых перемен. Рассказ за рассказом, история за историей, где события бегут в стремительной мгновенной смене, позволяет определить довлатовское время, как время ускоренное.

Он мало прожил, потому что жил очень быстро. Но много пережил, потому что всегда торопился. Торопливость проявляется во всем, даже в отношении к смерти. Вспомним анекдотическую ситуацию в Соло на ундервуде Произошло это в грузинском ресторане. Скончался у молоденькой официантки дед. Хозяин отпустил ее на похороны. Час официантки нет, два, три. Хозяин ресторана нервничает - куда, мол, она подевалась Некому, понимаешь, работать.

Наконец официантка вернулась. Хозяин ей сердито говорит - Где ты пропадала, слушай? Та ему в ответ - Да ты же знаешь, Гоги, я была на похоронах. Это же целый ритуал, и все требует времени. Хозяин еще больше рассердился - Что я, похороны не знаю Зашел, поздравил и ушел! 27, III,336 . Чем-то эта ситуация напоминает древнюю фиджийскую легенду о том, как люди сделались смертными. На свете боги долго спорили, как должен умирать человек. Старый добряк месяц предложил, чтобы человек рождался, рос, уходил и рождался снова.

Так, как происходит с ним самим. Но крыса была против. Она говорила и говорила, спорила с богами, болтала без умолку. Наконец, им надоели обсуждения и они, утомленные, начали дремать. Все проголосовали за то, чтобы человек умирал, потому что все устали от разговоров. Довлатов, как та легендарная мышь, хочет заговорить смерть и обессмертить человека. Он игнорирует и смеется над ней. Его герои забалтывают ее, сводят смерть к ничего не означающим переменам в жизни.

Абсурд терпим к смерти, поскольку смерть - это жизнь в нелепом ее проявлении. Смерть, как и абсурд это зависимость человека от мира. Герою Довлатова необходимо сохранить и свою жизнь и инобытие. Найти иную смерть, чем смерть биологическую. И этой смертью станет ИНАЯ ЖИЗНЬ. 9. Преодоление абсурда смерти смехом Смех над холмиком летает, И хохочет и грустит Н.Заболоцкий Харон. Откуда. ты выкопал, Гермес? этого киника? Всю дорогу болтал, высмеивал и вышучивал всех, сидевших в лодке, и, когда все плакали, он один пел. Лукиан Харон и Менипп В знаменитом описании римского карнавала в Итальянском путешествии Гёте попытался разглядеть за карнавальными образами их глубинный смысл.

Приводится глубоко символичная сцена во время moccoli мальчик гасит свечу своего отца с веселым криком Смерть тебе, синьор отец! Призыв смерти близкому человеку - особый элемент карнавала, символизирующий грядущие перемены и обновления. Образ беременной Смерти - это образ, характеризующий единоначалие и двуединство рождения и смерти.

Поэтому издевательство. Кощунственная насмешка и пренебрежение к Смерти - это традиционные элементы ритуального смеха, направленные на осмеяние высшего. Срамословили Солнце, высших богов, умерших близких похоронный смех. Осмеяние сливалось с диким ликованием и сознанием собственной силы, возможностью управлять всем миром. Строгий Ликург воздвиг смеху статую. Смех - победитель над горем, смертью и веками. Всю свою жизнь человек борется со страхом смерти.

Следуя советам Эпикура, он приучает себя к мысли, что Смерть не имеет к нам никакого отношения. Но непоколебимыми остаются боязнь физической гибели и отчаяние перед неизбежным концом. Страх перед смертью вошел в нашу кровь, в наше сознание, в наше пространство и время. Времена не выбирают, в них живут и умирают писал наш современник. Философские течения и школы ХХ века намертво увязали понятие смерти с понятием времени. Momento mori. Думай о ней! Стал бы человек делать что-то глупое и ненужное, если бы знал, что умрет через какие-то полчаса? Да и вообще стал бы он что-то делать? Он в бездействии перестал бы жить. По мнению известного психоаналитика Э.Фромма, избавиться от страха смерти все равно, что избавиться от собственного разума или от тела, которое и заставляет желать жизни.

Некоторые исследователи считают, что страх перед смертью - это не врожденное, а приобретенное в ходе жизни свойство психики. Л.Уотсон был поражен фактом, что страх смерти возникает только у взрослых людей и только у тех, кто имеет время для размышления над этой темой.

У наших писателей и художников, поэтов и музыкантов достаточно времени для этой темы, и они достаточно потрудились над ней. С садистским азартом они отправляют на тот свет своих героев Смерть Ивана Ильича , Смерть в Венеции , Девушка и смерть , Приглашение на казнь Вообще ХХ век - это век терпимый к летальным исходам. Россия - воспринимаемая как страна, которой смерть к лицу Россия погибает. Ну и пускай. Ей вроде бы к лицу. Никому не пошло так умереть, как Ей говорит герой Вен. Ерофеева.

Не наследственное ли это чувство у нашего века, передавшееся то ли от карнавальных профанаций, то ли взращенное в сердцах от унижений и предательств, многовекового зла наших предков в наказание за кощунство и грех? Земля - колыбель человечества В колыбель тебя надо! В землю тебя надо шепчут обезумевшие голоса. Речь, конечно, идет не о детективах с громоздящимися трупами, а о произведениях мирового масштаба.

Например, для художников Ренессанса смерть - чуть ли не праздник. Христос пишется яркими, жизнелюбивыми красками. А ведь он распят! Без гибели нет очищения скажете вы. Но ведь так хочется жить Герои Довлатова относятся к смерти практически так же, как относились к ней во времена мениппеи Менипповых сатир. Смерть своеобычна и курьезна. Она существует вне времени, поэтому сообщение в газете Новое русское слово о преждевременной кончине выглядит несколько абсурдно как будто умереть можно вовремя 27,II,175 . Время и смерть взаимоотрицают друг друга, поэтому покупая обувь в магазине, можно только со смешком заметить, а не последняя ли это пара в твоей жизни? А если и последняя, то что тут такого? Жил человек и умер - А чего бы ты хотел Смерть в произведениях Довлатова живет в ореоле смеха рядовой Пахопиль и другие солдаты из Зоны совершают возлияния и злоупотребляют алкогольные напитки не где-нибудь, а на кладбище.

Причем эта процедура освещена лирическим фоном все происходит как по Бродскому, степенно и красиво, под мирное гуденье насекомых. В веселом духе описана смерть деда. Нелепо звучит из мрачных валунов презрительное и грозное - КАА-КЭМ! АБАНАМАТ 27,II,164 . Возможно, презрение к смерти у Довлатова - чувство наследственное.

Особенно дерзко искушал он смехом смерть в своих анекдотах типа У Игоря Ефимовича была вечеринка. Собралось пятнадцать человек гостей. Неожиданно в комнату вошла дочь Ефимовых - семилетняя Лена. Рейн сказал - Вот кого мне жаль, так это Леночку. Ей когда-то нужно будет ухаживать за пятнадцатью могилами 27,III,247 . Юмор достигается нарушением последовательности здравая, располагающая к веселью обстановка и неожиданно мысль о том, что все эти счастливые, жизнерадостные люди скоро умрут.

И кто-то будет ухаживать за их могилами. Но очень часто комический эффект достигается наоборот соблюдением точной последовательности Сидел у меня Веселов, бывший летчик. Темпераментно рассказывал об авиации. В частности он говорил - Самолеты преодолевают верхнюю облачность Ласточки попадают в сопла Самолеты падают Гибнут люди Ласточки попадают в сопла Глохнут моторы Самолеты разбиваются Гибнут люди А напротив сидел поэт Евгений Рейн Самолеты разбиваются продолжал Весело гибнут люди - А ласточки что - выживают - обиженно крикнул Рейн 27,III,247 . Абсурдно и комично выглядит ситуация с перепутанными покойниками.

Сама необходимость присутствовать на многих похоронах в качестве переносчика гробов возмущала Довлатова.

Автор издевается над кладбищенскими церемониями, с их лицемерными речами и красивой убедительной скорбью, с их официозностью и трепетным следованием традициям, с их лживыми некрологами и неестественным желанием понравиться покойнику. Довлатова явно веселили предчувствия вроде На Васильевский остров я приду умирать. Что такое смерть, если к ней так долго готовятся люди? Забавно слышать фразу Покойники - моя страсть. Нарочито грубый реализм как реакция человека с тонким ощущением порядка на беспорядок грубой реальности, на смерть, которая привносит в наш и без того разрушенный мир - хаос. М.М.Зощенко собрал ряд анекдотов на тему смерти про библиотекаря, который с необыкновенной любовью и рвением относился ко всем похоронным делам.

Почти ежедневно присутствовал на отпевании совершенно незнакомых ему людей, любил писать эпитафии и рыть могилы. Возможно, общественное мнение хочет заставить героя Довлатова так же ответственно исполнять возложенные на него похоронные обязанности, как исполняют их люди не совсем нормальные.

И герой идет на компромисс выклянчивает костюм для таких мероприятий, вдохновенно произносит речи у могилы малознакомого Ильвеса, чуть ли не поет песню Журавли. Похороны приобретают вид увлекательного шоу, где собираются нужные люди и обговаривают все свои нужные дела. О смерти будто бы забывают. Она зачастую не находит своих жертв висельники остаются живыми и невредимыми, Фидель, стреляющий в героя, промахивается, Жбанков вообще ничего не боится Я - то? Да я хоть сейчас в петлю 27,III,256 . Быковер завидует мертвому Ильвесу, исполняя предначертанное, когда живой будет завидовать мертвому Знаешь, чего бы мне хотелось сказал он Мне бы хотелось стать невидимым.

Чтобы меня вообще не существовало. Я бы охотно поменялся с Ильвесом, но у меня дети. Трое. И каждому нужны баретки 27,I,308 . Присутствие смерти тем или иным образом начинает влиять на героев. Они делятся своими сокровенными мыслями. Абсолютно мертвый Ильвес как бы выуживает у них информацию о жизни.

В новелле Чья-то смерть и другие заботы происходит замещение автор становится мертвецом. Ему кажется, что он лежит в неуютном ложе, борта которого давят плечи. Лепестки щекочут его руки. Его окружают незнакомые люди, вокруг удушливый запах цветов и хвои. Все это происходит потому, что, думая о смерти, он приближает ее, и она приходит, для того, чтобы что-то сказать о жизни. Если раньше смерть одного человека воспринималась как трагедия, то теперь в мире массовых смертей одна-единственная смерть ничто.

Герой Купезов сравнивает теперешние времена с историями Достоевского Тут написано - убил человек старуху из-за денег. Мучился так, что на каторгу пошел. А я, представь себе, знал одного клиента в Туркестане. У этого клиента - штук тридцать мокрых дел 27,I,71 . Да, обмельчала жизнь - обмельчала смерть. Когда в редакции отравилась корректор Раиса, служащие ходили весь день мрачные и торжественные 27,II,318 . Не торжество ли это смерти над жизнью? А ведь всего столетие назад писатели считали, что смерть молодой красивой женщины - это одна из самых страшных тем литературы.

Теперь это всего лишь обыденность. Дух противоречий между смехом и смертью решается в пользу последней. Автор решает уйти Просто взять и уйти без единого слова. Именно так - миновать проходную, сесть в автобус А дальше? Что будет дальше не имело значения 27,II,319 . В сознании сталкиваются события смерти, как иронии, и смерти, как катастрофы. И не парадоксально, что смех уступил место трагедии.

Такой смех, смех, переходящий в трагедию, правомерно назвать экзистенциальным. Это смех на стыке сознания с подсознанием, когда осознаются комические моменты, но они подавляются подсознательными ассоциациями это невеселая усмешка ratio над собственной гносеологической несостоятельностью. Заключение Духовный отец экзистенциализма философ Кьеркегор выдвинул концепцию, согласно которой человек всегда несчастлив, ибо лишен возможности быть самим собой, и только смех способен примирить человека с болью и отчаянием.

Лишь комическое может дать нам силу выдержать груз трагизма. Довлатов искал самого себя, руководствуясь какой-то особой внутренней нравственной системой печальные рассказы переигрывал на мажорный лад, и этот театр его внутреннего я оказывался богаче, шире. Реальнее, чище исторического, социального, тенденциозного театра. Много было написано о русском ладе быть печальный, ибо практически во всем мире определенный вид печали, хандры, тоски называют именно русскими.

Довлатов может повторить за Пушкиным Печаль моя светла. Если печаль светла, то ирония как способ превратить грустное явление в веселое не действует в творчестве Довлатова. Хотя в неустойчивой духовной атмосфере России ирония постепенно превращалась в жизненный принцип, истинные писатели - гуманисты не торопятся пользоваться этим принципом, помня, что ирония действует как бесконечная абсолютная отрицательность С.Кьеркегор. Отрицательность - как цель, не дающая ничего взамен.

Несколько лет назад в поэзии появилось стихотворение Юрия Левитанского Иронический человек, там были такие строки Но зря, если он представится вам шутом. Ирония - она служит ему щитом. Т.е. иронический взгляд героя на жизнь, на себя, на вещи выглядит по сути маской, самозащитой eironeia - притворство - действует в данном случае в прямом своем значении. Ирония разрушает онтологические основы конкретно-исторического бытия, обыденная жизнь теряет свои претензии на реальность, все и автор, и герои становятся Другими, ненастоящими. Сквозь разорванные иронией внешние покровы проступает хаотически карнавальный мир быта и монологическая косность лозунгов.

Иронии свойственны элементы социальной неврастении полное неверие в духовные возможности человека. Если сатира - это плодотворное разоблачающее явление, то ирония, разрушая, не способна на созидание, она, уничтожая реальность, тем самым уничтожает партнера в коммуникации. Знаками присутствующей иронии становятся концерты тишины, симулякры, поэмы одних названий, выставочные залы без экспонатов и т.д. Эстетическая свобода иронии покоится на разрушении - разрушаются преграды, узы, которыми окружающая действительность связывала человека, мир -становится неустойчивым и зыбким, свободный выбор - безграничным и ничем не связанным.

Идеи абсурда дают нам возможность предположить, что творчество С.Довлатова основывается на иронии, об этом свидетельствует также идея катастрофизма, тщательно исследованная В.Чайковской в статье Модели катастрофы и ухода в русском искусстве. Но, рассматривая Довлатова только как ирониста, мы придем к выводу, что он притворяется, лицемерит перед героем, перед самим собой, перед миром, разрушая все, не дает нам ничего взамен.

Все это, конечно, не так. В сфере иронии человек никогда не совместится с моралью, а о духовно-миссионерских чувствах не может быть и речи. Для Довлатова они существуют вместе человек и его мораль. Если раньше философы, культурологи пытались доказать существование Бога, то теперь все желают доказать существование человека.

Поэтому в отношении творчества Довлатова можно вывести понятие МЕТАИРОНИЯ - ирония над иронией, отрицание отрицания, возвращение к реальной жизни через прохождение очистительного иронического круга. Ценность метаиронии - в ее вырождающейся функции путем отрицания действительности абсурд, отрицания свободы, смерти. Нравственный аспект духовной жизни наполняется новым содержанием.

Р.И.Александрова в статье Ирония, метаирония, диалог, нравственность предлагает схему, по которой работают Д.Джойс, Н.Саррот, Х Л.Борхес, Вен. Ерофеев, С.Довлатов, Ю.Алешковский - это - Действительность - Ирония - Новая действительность. Только в такой цепочке может происходить саморегуляция нравственности, примирение миров героя и действительности. Если рассматривать стиль как внутренний стержень автора, то для Довлатова стиль выступает прежде всего как высшая мера нравственности и правды.

Если для Солженицына, Шаламова с развитием повествования, т.е. с перемещением точки зрения и изменения перспектив меняется язык то призыв к читателю взглянуть в корень истины человеческой сущности и разглядеть мерзавцев, то горький сарказм и ирония, то призыв к новому Нюрнбергскому процессу Для Довлатова стиль и язык остаются неизменным независимо от того, с кем он говорит, его язык адаптирован не под негодяя или гения, а прежде всего под человека. И, можно сказать, эстетический и гуманистический заряд действует не на вербальном уровне, он основывается не на дидактическом давлении, но на уровне спокойного созерцания драмы жизни. Самое главное, слово не должно усугубить отношения к этой жизни.

Поэтому в произведения пишется самое личное, автор не претендует рассказать о неведомо-универсальном. К 80-м годам ХХ века прозаики уловили, что, вторгаясь в универсальное, они теряют героя Раскрыв в произведении свое внутреннее я, они только делают попытку приблизиться к общечеловеческому, а, сближаясь с ним, усугубляют собственное одиночество. Всю прозу Довлатова можно сравнить с особенностями одной пьесы Беккета В ожидании Годо. Мрачная клоунада подчеркивает бесцельность существования персонажей.

Два путника ожидают на обочине дороги господина Годо - человека, который должен что-то изменить в их судьбе. Годо не идет. Появляется его слуга, который сообщает, что его господин не придет сегодня. Путники ожидают Годо, который никогда не придет, и на протяжении двух актов излагают друг другу свою жизнь, где все незначительно и мелко.

По всем принятым критериям писал английский критик Кеннет Тайнен В ожидании Годо - драматический вакуум. Жалок тот критик, который стал бы искать щель в ее броне, ведь она вся - сплошная щель. В ней нет сюжета, кульминации и разрядки, нет ни начала, ни конца. Имеется, правда никуда не денешься - некоторая драматическая ситуация Пьеса в сущности только средство, дающее человеку возможность без скуки повести два часа в темноте.

Времяпровождение в темноте - не только суть драмы, но и суть жизни 74,64 . Читая Довлатова, мы проводим время в свете, который является тоже неотъемлемой частью драмы жизни, и этот свет помогает нам отыскивать в себе Бога и человека, отыскивать в себе некоторые зачатки милосердия, так незаметно позаимствованные у прекрасного прозаика - Сергея Довлатова. Список использованной литературы 1. Абдулаева З. Между зоной и островом Дружба народов 1996 7 С.153-166 2. Анастасьев Н. Слова - моя профессия Вопросы литературы 1995 Выпуск 1 С.3-22 3. Арьев А. Душа маленьких вещей Первое сентября 1996 21 ноября С.4 4. Арьев А. После стихов Звезда 1994 3 С.156-162 5. Бабочки полет Японские трехстишия М. Изд-во ТОО Летописец , 1997 357с. 6. Баевский В.С. История русской поэзии 1730 - 1980 М. Изд-во Новая школа , 1996 320с. 7. Баткин Л. Неужели вот тот - это я? Знамя 1995 2 С.189-196 8. Бахтин М.М. Литературно-критические статьи М. Изд-во Художественная литература , 1986 541с. 9. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского М. Изд-во Советская Россия , 1979 318с. 10. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса М. Изд-во Художественная литература , 1990 541с. 11. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества М. Изд-во Искусство , 1986 444с. 12. Белый А. Символизм как миропонимание М. Изд-во Республика , 1994 528с. 13. Бетеа Д. Мандельштам.

Пастернак.

Бродский Русская литература ХХ века. Исследования американских учёных СПб, 1993 С.362-400 14. Богуславский В. М. Человек в зеркале русской культуры, литературы, языка М. Изд-во Прогресс , 1989 200с. 15. Бондаренко В. Плебейская проза С. Довлатова с Наш Современник 1997 2 С.257-270 16. Бродский И.А. Избранные стихотворения 1957 - 1992 М. Изд-во Панорама , 1994 496с. 17. Вайль П. Без Довлатова Звезда 1994 3 С.162-165 18. Вайль П. Генис А. Искусство автопортрета Звезда 1994 3 С.177-180 19. Высоцкий В. Избранное Минск. Изд-во Мастацкая литература ,1993 591с. 20. Вышеславцев Б.П. Этика преображенного эроса М. Изд-во Республика , 1994 368с. 21. Габышев Л. Одлян, или Воздух свободы Новый мир 1989 6- 7. 22. Галковский Д. Бесконечный тупик Советская литература 1991 1 С.171-188. 23. Генис А. Корова без вымени, или Метафизика ошибки Литературная газета 1997 24 декабря С.11 24. Говорка Я. Дорога к долголетию М. Изд-во Профиздат , 1990 336с. 25. Гоголь Н.В. Мертвые души М. Изд-во Художественна литература , 1985 368с. 26. Гусев В.И. Герой и стиль М. Изд-во Художественная литература , 1983 286с. 27. Довлатов С. Собрание прозы в 3-х томах С-Пб. Изд-во Лимбус-пресс , 1995. 28. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в томах М. Изд-во Художественная литература , 1976. 29. Драгунский Д. Весь мир насилья Мы Дружба народов 1994 7 С.3-7. 30. Елисеев Н. Человеческий голос Новый мир 1994 11 С.212-220. 31. Есин А. Возможность малой формы Литературная учеба 1981 4 С.217. 32. Ерофеев Вен. Оставьте мою душу в покое М. Изд-во АО Х.Г.С 1997 408с. 33. Ерофеев Вик. Русские цветы зла М. Изд-во Подкова , 1997 504с. 34. Жарко В. Зона внутри или снаружи Литературная газета 1996 48 С.15. 35. Жолтовский А.К. Искусство приспособления Литературное обозрение 1990 6 С.46-51 36. Зощенко М. Мишель Синягин.

Избранное М. Изд-во Правда , 1990 480с. 37. Иванова Н.Б. Точка зрения О прозе последних лет М. Изд-во Советский писатель , 1988 420с. 38. Ильф и Петров С. Двенадцать стульев.

Золотой теленок Киев. Изд-во Веселко , 1986 407с. 39. Искандер Ф. Думающий о России и американец Знамя - 1997 9 - С.7-35. 40. Каледин С. Встреча с Сергеем Довлатовым, Невстреча с Сергеем Довлатовым, Собачье сердце Звезда 1994 3 С.168-171. 41. Камю А. Творчество и свобода М. Изд-во Радуга , 1990 602с. 42. Касавин И.Т. Человек мигрирующий антология пути и местности Вопросы философии - 1997 7 С.74-84. 43. Кривулин В. Поэзия и анекдот Звезда - 1994 3 - С.128-129. 44. Кривулин В. У истоков независимой культуры Звезда 1990 1 С.184-192. 45. Кулаков В. После катастрофы Знамя 1996 2 С.199-211. 46. Курицын В. Искусство письма Октябрь 1997 8 С.187-190. 47. Кучаев А. Записки Смней Бороды Знамя 1995 2 С.9-62. 48. Липневич В. Человек одинокий Новый мир 1995 4 С.283. 49. Липовецкий М. Совок - блюз. Знамя 1991 9 С.226-237. 50. Магвайр Р. Конфликт общего и частного в советской литературе 20-х годов Русская литература ХХ века. Исследования американских ученых СПб. Изд-во Петро-Риф , 1992 С.176-214. 51. Малоизвестный Довлатов СПб. Изд-во Журнал Звезда , 1996 512с. 52. Матлеев Ю. Тетрадь индивидуалиста Русские цветы зла М. 1997 - С.117-140. 53. Михайлов С. О литературе М. Изд-во Художественная литература , 1989 278с. 54. Молдавский Д.Н. Товарищ Смех - Ленинград.

Изд-во Лениздат , 1981 344с. 55. Найман А. Персонажи в поисках автора Звезда 1994 3 С.125-127-128. 56. Нарбикова В. И путешествие Знамя 1996 6 С.5-36. 57. Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое Минск. Изд-во Поппури , 1997 704с. 58. Новиков В. Заскок Знамя 1995 10 С.189-195. 59. Нот - Пол. Уроки ХХ века Иностранная литература 1996 5 С.238-245. 60. Однаралов В. Два полюса смеха Наш современник 1996 11 С.148-152. 61. Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию М. Изд-во МГИК 1994 214с. 62. Оруэлл Д. Подавление литературы М. Изд-во Прогресс , 1989 404с. 63. Пашков В. Лот в изгнании Всемирное слово 1994 6 С.42-43. 64. Попов В. Кровь - единственные чернила Звезда 1994 3 С.141-144. 65. Пэн Д. Странствователи и домоседы Литературное обозрение 1992 3 С.8-14. 66. Рейн Е. Мне скучно без Довлатова СПб. Изд-во Лимбус-Пресс , 1997 296с. 67. Сафонов В. Вечное мгновение М. Изд-во Советский писатель , 1986 520с. 68. Смирнов.

Творчество до творчества Звезда 1994 3 С.121-122. 69. Соловьев В.С. Сочинения в 2-х томах - М. Изд-во Республика , 1988. 70. Спаль А. Гении и Гуливеры.

Природа нашего смешного Новый мир 1992 5 С.131-136. 71. Тынянов Ю. Литературный факт М. Изд-во Высшая школа , 1993 320с. 72. Телехова Н.А. Гении и злодеи Звезда 1990 6 С.175-178. 73. Уфлянд В. К старшим братьям НЛО 1997 26 С.283-296. 74. Федь Н.М. Жанры в меняющемся мире М. Изд-во Советская Россия , 1989 544с. 75. Филимоно А. Об иронии в современной поэзии Лепта 1993 5 С.152-154. 76. Фромм Э. Бегство от свободы Минск. Изд-во Попурри ,1998 672с. 77. Храпченко М.Б. Художественное творчество.

Действительность. Человек М. Изд-во Советский писатель , 1976 368с. 78. Чайковская В. На разрыве аорты Вопросы литературы 1993 Вып. VI С.14-21. 79. Шаламов В. Несколько моих жизней М. Изд-во Республика , 1996 580с. 80. Шевелев А.Э. Морфология насмешливости Аврора - 1995 12 С.6-13. 81. Шестов Л.И. Сочинения в 2-х томах М. Изд-во Художественная литература , 1993. 82. Шкловский В.Б. О теории прозы М. Изд-во Советский писатель , 1988 194с. 83. Эпштейн М. Истоки и смысл русского постмодернизма Звезда 1996 8 С.166-188.