Поэтическая программа Э. По и поэма Ворон

Поэтическая программа Э. По и поэма Ворон. Поэтические переводы К. Бальмонта представляют интерес в не меньшей степени, чем и его собственное творчество в равной же степени его переводы вызывали неоднозначные, противоречивые оценки. Так, М. Волошин уличает Бальмонта в неточной передаче подлинника, к чему поэт и не стремился.

П. Куприяновский, К. Чуковский отмечали, что К. Бальмонтом в области перевода владел субъективизм. Его переводы становились действительно литературным явлением, если поэт не стремился навязать автору оригинала свое миропонимание и мировоззрение, поправить его с другой стороны, примеров так называемого бальмонтизирования также немало. Обращение К. Бальмонта к поэзии Э. По представляется мне закономерным и в значительной степени определяющим для его творчества. Зрелая лирика Э. По почти целиком лежит в идеальной сфере.

Главный ее опорный образ-понятие - dream то есть сновидение, греза, мечта. Его стихи носят надчувственный характер, все в них окутано дымкой, воздушно, невесомо, бесплотно и почти не поддается истолкованию - настолько в них доминирует настроение. Для его стихов характерна острота переживания мгновения. Отворачиваясь от обыденного мира, поэт предпочитал создавать иную, поэтическую, то есть прекрасную реальность. Понимание недостаточности чистого воображения, перевес грубо-материального в обществе, разочарования личного порядка и природная склонность к меланхолии - все это рождало трагически-скорбную примиренность с судьбой, едва ли не упоение мертвенным покоем и выливалось в сосредоточенность на звуковой организации стиха.

Совершенное слияние мелодии и смысла создают напряженную внутреннюю динамику в таких стихотворениях, как Спящая The Sleeper , Ворон The Raven , Улялюм Ulalum , Колокола The Bells. Для К. Бальмонта Э. По - величайший из символистов. Он воспринял многие из поэтических принципов американского поэта.

Подобно Э. По, К. Бальмонт не ставил своей задачей осуществить идеал. Он просто передает свое душевное состояние, настроение. Жить для Бальмонта, как и для По значит существовать в мгновениях, отдаваться им. Для них обоих истинно то, что сказано сейчас. Что было перед этим, уже не существует. Будущего, быть может, не будет вовсе. Вместить в каждый миг всю полноту бытия - вот единственная цель. Я каждой минутой сожжен, я в каждой измене живу признавался К. Бальмонт.

Как и Э. По, К Бальмонта привлекала мистическая сторона жизни. За внешностью вещей и обличий надо угадать их высшую прекрасную сущность. Кто умеет смотреть вглубь, знает священный ужас перед безднами, окружающими жизнь. Нигде мистическая сторона мира не открывается К Бальмонтом, также, как и Э. По, так явно, как в любви. В миг откровенного признания одна душа прямо смотрит в другую душу. Любовь - уже крайний предел нашего бытия и начало нового.

Любовь дает, хоть на мгновение, возможность вырваться из условий своего бытия, когда весь мир сосредоточивается в одном порыве. Это состояние знакомо обоим поэтам. От Э. По у К. Бальмонта музыкальность его поэзии. За музыкой Бальмонт видел царство чистых звуков, слов-символов, исполненных первобытной силы. Американский поэт умеет расслышать волшебные звуки в голосах людей, животных, растений 11, 39 . Вслед за ним и Бальмонт создал свою поэтическую музыку. От Э. По Бальмонт воспринял новые поэтические размеры, он утончил русские размеры стиха до такой нежной мелодии, когда уже исчезает слово и чудится звук неземного напева 11, 281 . Он заимствовал у По прием повторов, внутреннюю рифму, созвучия, прием аллитерации. То, что в свое время восхитило В. Брюсова и других современников Бальмонта, не было, таким образом, первооткрытием Бальмонта.

К. Бальмонт старался во всем подражать своему кумиру, однако поэтическая высота американского поэта осталась для Бальмонта недосягаемой, возвыситься до уровня его художественности он так и не смог, и его собственная поэтическая система так и осталась явлением вторичным 19, 45 . К. Бальмонта притягивала загадочность безумного Эдгара, неистовство и страстность его стихов, их неземная музыка и ритм, но Бальмонт тогда Бальмонт отмечал В. Брюсов когда пишет в строгих размерах, правильно чередуя строфы и рифмы, следуя всем условностям, выработанным за два века нашего стихотворчества 11, 256 . Желание говорить голосом своего американского кумира нередко выдавалось К. Бальмонтом за действительное, даже если оно не укладывалось на прокрустово ложе этих правильных размеров. В таких случаях, пишет Брюсов, безумие, втиснутое в слишком разумные строфы, теряет свою стихийность.

Ясные формы что-то отнимают от того исступления, от того ликующего безумия, которое пытается влить в них Бальмонт там же. Это было уже чистой воды подражательство, игра в Э. По, когда К. Бальмонту хотелось быть оригинальным, этакая эдгаровщина, лишенная истинной глубины и истинного трагизма.

Оценки В. Брюсова могут показаться суровыми, но они не лишены справедливости. В. Орлов в своей книге Перепутья справедливо полагает, что лирика К. Бальмонта представляет собой первоначальную, элементарную форму музыкальной поэзии.

Она вся держится на простейших звуковых эффектах, и в этом смысле ей бесконечно далеко до сложнейших словесно-музыкальных композиций и тончайших мелодических находок Э. По 25, 244 . В этом смысле неудачи постигали К. Бальмонта и в его переводах того же Э. По. Поэтому вопрос о творчестве Бальмонта - поэта и переводчика - довольно сложный.

Даже будучи зрелым, состоявшимся поэтом, Бальмонт так до конца и не избавился от воздействия обаяния поэзии Э. По. Переводческое наследие его также неоднородно, он был настолько ярок и самобытен в собственном творчестве, что его личность неминуемо накладывала отпечаток на все его переводы. Как заметила М. Цветаева, изучив 16 пожалуй языков, говорил и писал он на особом 17 языке, на бальмонтовском 23, 26 . Перевод поэмы Ворон принадлежит к числу лучших.

Бальмонт начал переводить Э. По в 1893-94 гг. Работа эта, с перерывами, длилась до 1911 г. Подлинное открытие поэзии По для русских читателей произошло в 1895 г - в этот год выходят в свет Баллады и фантазии Э. По в переводе К. Бальмонта. В русских журналах, столичных и провинциальных, появляется большое количество статей, знакомящих публику с жизнью и творчеством американского поэта.

Примечательны их названия Поэт безумия и ужаса , Мрачный гений , Американский Гофман и т.д. Успех переводов Бальмонта был настолько велик, что в глазах русских читателей По воспринимался в первую очередь как поэт и лишь потом как прозаик. Нередко этот интерес перерастал в моду. О популярности По в России можно судить и по количеству переводов. В 1901 -1912 гг. выходит пятитомное собрание сочинений По в переводе Бальмонта, неоднократно переиздававшееся. Бальмонт открыл американского поэта для В. Брюсова и побудил того также заняться переводами стихотворений Э. По. Поэма Ворон впервые была опубликована 29 января 1845 г. Она была почти сразу перепечатана несколькими крупными журналами, а некоторое время спустя вышла и в Англии и имела огромный успех.

Э. По с гордостью цитировал письмо одной английской поэтессы Ворон произвел сенсацию Мои друзья зачарованы музыкой этого стихотворения Я слышала, что nevermore преследует людей как призрак 23, 379 . Ворон - одно из самых законченных произведений поэта. Здесь особенно чувствуется та математическая точность, которой впоследствии восхищался во Франции Бодлер.

Как утверждал один из современников, поэт как-то сказал, что написал Ворона с целью увидеть, насколько близко можно приблизиться к абсурдному, не переступая черту. Стихотворение строится на грани шутки и трагедии, конкретного предмета и символа, разума и безумия. Современников волновал вопрос об истоках Ворона чему в немалой степени способствовал и сам По своей Философии творчества. Указывалось на сходство с Умирающим Вороном Брайента, Сказанием о старом Мореходе Коллриджа, Барнеби Раджем Диккенса.

Указывались и другие источники. Отдельными деталями Ворон Э. По действительно напоминает все перечисленные произведения. Но нельзя забывать одно из положений теории По оригинальность поэт определял как способность тщательно, спокойно и разумно комбинировать. И Ворон явился доказательством реальности создания качественно нового произведения из отдельных известных элементов, которые По в процессе художественного творчества слил воедино 23, 380 . 2 . Переводческая интерпретация К. Бальмонтом поэмы Э. По Ворон The Raven Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary, Over many a quaint and curious volume of forgotten lore - While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping, As of some one gently rapping, rapping at my chamber door - Tis some visiter, I muttered, tapping at my chamber door - Only this and nothing more. Ah, distinctly I remember it was in the bleak December And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.

Eagerly I wished the morrow - vainly I had sought to borrow From my books surcease of sorrow - sorrow for the lost Lenore - For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore - Nameless here for evermore.

And the silken, sad, uncertain rustling of each purple curtain Thrilled me - filled me with fantastic terrors never felt before So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating Tis some visiter entreating entrance at my chamber door - Some late visiter entreating entrance at my chamber door - This it is and nothing more. Presently my soul grew stronger hesitating then no longer, Sir, said I, or Madam, truly your forgiveness I implore But the fact is I was napping, and so gently you came rapping, And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door, That I scarce was sure I head you - here I opened wide the door - Darkness there and nothing more. Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing, Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared to dream before But the silence was unbroken, and the stillness gave no token, And the only word there spoken was the whispered word, Lenore! Merely this and nothing more. Back into the chamber turning, all my soul within me burning, Soon again I heard a tapping somewhat louder then before. Surely, said I, surely that is something at my window lattice Let me see, then, what thereat is, and this mistery explore - Let my heart be still a moment and this mistery explore - Tis the wind and nothing more! Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter, In the stepped a stately Raven of the saintly days of yore Not the least obeisance made he not a minute stopped or stayed he But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door - Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door - Perched, and sat, and nothing more. Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling, By the grave and stern decorum of the countenance It wore, Though thy crest be shorn and shaven, thou, I said, art sure no craven, Ghastly grim and ancient Raven wandering from the Nightly shore - Tell me what thy lordly name is on the Nights Plutonian shore! Quoth the Raven Nevermore. Much I marveled this ungainly fowl to hear discourse so plainly, Though its answer little meaning - little relevancy bore For me cannot help agreeing that no living human being Ever yet was blessed with seeing bird above his chamber door - Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door, With such name as Nevermore.

But the Raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only That one word, as if his soul in that one word he did outpour.

Nothing farther then he uttered - not a feather then he fluttered - Till I scarcely more than muttered Other friends have flown before - On the morrow he will leave me, as my Hopes have flown before.

Then the bird said Nevermore. Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken, Doubtless, said I, what it utters is its only stock and store Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster Followed fast and followed faster till his songs One burden bore - Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore Of Never - nevermore. But the Raven still beguiling my sad fancy into smiling, Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird, and bust and door Then, upon the velvet sinking, I betook myself to linking Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore - What this grim, ungainly, ghastly, gaunt, and ominous bird of yore Meant in croaking Nevermore. Thus I sat engaged in guessing, but no syllable expressing To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosoms core This and more I sat divining, with my head at ease reclining On the cushions velvet lining that the lamp-light gloated oer, But whose velvet-violet lining with the lamp-light gloating oer, She shall press, ah, nevermore! Then, methought, the air grew denser, perfumed from an unseen censer Swung by seraphim whose foot-falls tinkled on the tufted floor.

Wretch, I cried, thy God hath lent thee - by these angels he hath sent thee Respite - respite and nepenthe from thy memories of Lenore Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost Lenore! Quoth the Raven Nevermore. Prophet! said I, thing of evil prophet still, if bird or devil Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore, Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted - On this home by Horror haunted - tell me truly, I implore - Is there - is there balm in Gilead tell me - tell me, I implore! Quoth the Raven Nevermore. Prophet! said I, thing of evil prophet still, if bird or devil! By that Heaven that bends above us - by that God we both adore - Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn, It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore - Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore. Quoth the Raven Nevermore. Be that word our sign of parting, bird or fiend! I shrieked, upstarting - Get thee back into the tempest and the Nights Plutonian shore! Leave no back plume as a token of that lie thy soul hath spoken! Leave my loneliness unbroken quit the bust above my door! Take thy beak from out my heart, and take Thy form from off my door! Quoth the Raven Nevermore. And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting On the pallid bust of Pallas just above my chamber door And his eyes have all the seeming of a demons that is dreaming, And the lamp-light oer him streaming throws his shadow on the floor And my soul from out that shadow that lies floating on the floor Shall be lifted - nevermore! Подстрочный перевод Однажды в угрюмую полночь, в то время, когда я, обессиленный и утомленный размышлением Над причудливым и странным томом забытого учения, Когда я клевал носом, задремав, внезапно услышал стук, Какой-то тихий стук - стук в дверь моей комнаты.

Это какой-то гость пробормотал я стучится в дверь моей комнаты, Только это и больше ничего. О, я ясно помню - это было в холодном Декабре.

И каждый замирающий тлеющий уголек бросал тень на пол. Нетерпеливо я мечтал об утре, тщетно я жаждал позаимствовать Из моих книг исцеления от печали - печали о потере Леноры, Необыкновенной и сияющей девы, которую ангелы зовут Ленорой, Потерянной отныне навеки.

Шелковистый, унылый, неопределенный шелест пурпурной занавеси Вызывал во мне трепет, наполняя меня нереальными страхами, Которых я раньше никогда не испытывал.

Так, с замиранием сердца, я стоял, повторяя Это какой-то гость, просящийся войти в дверь моей комнаты, Какой-то поздний гость, просящийся войти в дверь моей комнаты.

Это - и больше ничего. Вскоре моя душа окрепла, сомнения не надолго оставили меня, Сэр сказал я или Мадам, искренне молю вас о прощении, Но дело в том, что я дремал, а вы так тихо стучали, Так слабо вы стучали, стучали в дверь моей комнаты, Что я не был уверен, что я слышу вас Тут открыл я дверь широко Темнота - и больше ничего.

Глубоко вглядываясь в эту темноту, долго я стоял так В удивлении и страхе, В сомнении, как во сне, но не страшном, даже дерзком, каких никто никогда раньше не видел, Но молчанье было нерушимым, и тишина не отвечала.

И единственное произнесенное шепотом слово было Ленора. Это я шепнул, и эхо прошелестело мне в ответ слово Ленора ! Только это и больше ничего.

В комнату назад вернувшись, вся моя душа и я пылали. Вскоре снова я услышал стук немного громче, чем раньше.

Точно сказал я точно кто-то у решетки моего окна, Дай, взгляну тогда, что там, и эту тайну объясню, Дай мне, сердце, остановить мгновение и эту тайну объяснить.

Это ветер и больше ничего! Открыв, я откинул ставень в сильном возбуждении, Ко мне ступил величавый Ворон из святых времен оных. Он почтительно не поклонился, ни на миг не остановился, Но с видом лорда или леди подлетел к двери моей комнаты, Взлетел на бюст Паллады прямо рядом с дверью моей комнаты, Подлетел и сел и ничего больше.

Потом черная птица вернула мне веселое настроение Печальным и мрачным своим видом.

Хотя твой хохол подстрижен и обрит, ты сказал я уверен, не трус, Ужасно мрачный и древний Ворон, забредший из мрака Ночи. Скажи мне, каково твое благородное имя в ночном царстве Плутона! Ворон молвил Никогда больше. Я очень удивился, услышав столь ясные рассуждения от этой неуклюжей птицы, Хотя его ответ был мало значим, неуместен, чтобы с ним смириться, Трудно согласиться с тем, что ни одно живое человеческое существо Когда-либо уже не было благословлено видением птицы у двери своей комнаты, Птицы или зверя на скульптурном бюсте у дверей своей комнаты С таким именем, как Никогда больше. Но Ворон, сидящий одиноко и неподвижно на бюсте, сказал только Одно это слово, как если бы в этом слове он должен был излить душу. Он больше ничего не произнес - ни перышком потом он не встряхнул, До тех пор, пока я не пробормотал Другие друзья прилетали раньше Завтра он покинет меня, как покинули меня мои Надежды. Но птица сказала Никогда больше. Потрясенный тишиной, которую нарушил ответ, так спокойно произнесенный, Несомненно сказал я что он говорит только то, что знал От какого-то несчастного хозяина, чья ужасная беда Произошла быстро, гораздо быстрее, прежде чем его песни отразили это горе, это погребальная песня его Надежды Никогда - больше никогда. Но Ворон все еще пытался обмануть меня и вызвать у меня улыбку, Я сел на мягкое сиденье перед птицей, бюстом и дверью.

Так, сидя на бархатном сиденье, я погрузился в размышления, Думая о том, что эта мрачная, неуклюжая, ужасная, тощая и зловещая птица Древних времен хотела сказать Своим карканьем Никогда больше. Так, в догадках и не произнося ни звука птице, Чьи огненные глаза жгли мне грудь изнутри, Я продолжал сидеть, гадая, откинув слегка голову На бархатный подкладку подушки, которую освещал свет лампы, К этой бархатной фиолетовой подкладке, освещаемой светом лампы, К которой она больше никогда не прикоснется, о, никогда! Потом мне показалось, что воздух стал густым, Насыщенным каким-то невидимым кадилом, Раскачиваемым Серафимом, звуки шагов которого звенели на покрытом ковром полу. Несчастный крикнул я твой Бог не спасет тебя ангелом, которого он послал тебе. Вдохни, вдохни напиток забвения от воспоминаний о Леноре, Выпей залпом, о, залпом этот напиток забвения и забудь утрату Леноры! Ворон молвил Никогда больше. Пророк вскричал я создание зла! Ты птица или демон! Искушение ли или потрясение подбросили тебя в этот мир, Покинутый уже всеми неустрашимыми, в этот пустынный очарованный мир, В этот дом, полный Ужасов, скажи мне честно, я умоляю Разве, разве нет бальзама в Галааде скажи мне, скажи мне, я умоляю! Ворон молвил Никогда больше. Пророк сказал я создание зла, ты птица или демон! Ради Небес, что склонились над нами, ради Бога, которого мы оба обожаем, Скажи, что душа, обремененная грехом далекого Аида, Обнимает святую деву, которую ангелы называют Ленора, Обнимает редкую и лучистую деву, которую ангелы называют Ленора. Молвил Ворон Никогда больше. Будь то слово нашим знаком разлуки, птица или друг Вскакивая, пронзительно вскрикнул я Вернись назад, в бурю и Ночной мрак Плутона, Не оставляй черного пера как знак той лжи, которую произнесла твоя душа! Оставь мое одиночество не нарушенным! Покинь бюст около моей двери! Убери свой клюв из моего сердца и убирайся от моей двери! Молвил Ворон Никогда больше! Ворон, неподвижный, все сидит и сидит.

На светлом бюсте Паллады рядом с дверью моей комнаты, И его глаза кажутся глазами демона, который спит, И свет лампы над ним, струясь, бросает тень на пол, И моя душа из этой тени, что растеклась на полу, Не воскреснет - никогда больше! Перевод поэмы Ворон К. Бальмонтом Ворон Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой, Над старинными томами я склонялся в полусне, Грезам странным отдавался вдруг неясный шум раздался, Будто кто-то постучался - постучался в дверь ко мне. Это, верно прошептал я гость в полночной тишине, Гость стучится в дверь ко мне. Ясно помню Ожиданья Поздней осени рыданья И в камине очертанья тускло тлеющих углей О, как жаждал я рассвета, как я тщетно ждал ответа На страданье без привета, на вопрос о ней, о ней - О Леноре, что блистала ярче всех земных огней О светиле прежних дней. И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет, Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне. Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне, Поздний гость приюта просит в полуночной тишине - Гость стучится в дверь ко мне. Подавив свои сомненья, победивши опасенья, Я сказал Не осудите замедленья моего! Этой полночью ненастной я вздремнул и стук неясный Слишком тих был, стук неясный и не слышал я его, Я не слышал Тут раскрыл я дверь жилища моего Тьма - и больше ничего.

Взор застыл, во тьме стесненный, и стоял я изумленный, Снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого Но, как прежде, ночь молчала, тьма душе не отвечала, Лишь - Ленора прозвучало имя солнца моего Это я шепнул, и эхо повторило вновь его Эхо - больше ничего.

Вновь я в комнату вернулся - обернулся - содрогнулся Стук раздался, но слышнее, чем звучал он до того. Верно, что-нибудь сломилось, что-нибудь пошевелилось, Там, за ставнями, забилось у окошка моего, Это - ветер усмирю я трепет сердца моего Ветер - больше ничего. Я толкнул окно с решеткой тотчас важною походкой Из-за ставней вышел Ворон, гордый Ворон старых дней, Не склонился он учтиво, но, как лорд, вошел спесиво, И, взмахнув крылом лениво, в пышной важности своей Он взлетел на бюст Паллады, что над дверью был моей, Он взлетел - и сел над ней. От печали я очнулся и невольно усмехнулся, Видя важность этой птицы, жившей долгие года. Твой хохол ощипан славно, и глядишь ты презабавно Я промолвил но скажи мне в царстве тьмы, где ночь всегда, Как ты звался, гордый Ворон, там, где ночь царит всегда? Молвил Ворон Никогда. Птица ясно отвечала, и хоть смысла было мало, Подивился я всем сердцем на ответ ее тогда.

Да и кто не подивится, кто с такой мечтой сроднится, Кто поверить согласится, чтобы где-нибудь, когда - Сел над дверью говорящий без запинки, без труда Ворон с кличкой Никогда. И взирая так сурово, лишь одно твердил он слово, Точно всю он душу вылил в этом слове Никогда. И крылами не взмахнул он, и пером не шевельнул он Я шепнул Друзья сокрылись вот уж многие года, Завтра он меня покинет, как надежды, навсегда. Ворон молвил Никогда. Услыхав ответ удачный, вздрогнул я в тревоге мрачной. Верно, был он я подумал у того, чья жизнь - беда, У страдальца, чьи мученья возрастали, как теченья Рек весной, чье отреченье от надежды навсегда В песне вылилось о счастье, что, погибнув навсегда, Вновь не вспыхнет никогда. Но, от скорби отдыхая, улыбаясь и вздыхая, Кресло я свое придвинул против Ворона тогда, И, склоняясь на бархат нежный, я фантазии безбрежной Отдался душой мятежной Это - Ворон, Ворон, да. Но о чем твердит зловещий этим черным Никогда , Страшным криком Никогда. Я сидел, догадок полный и задумчиво-безмолвный, Взоры птицы жгли мне сердце, как огнистая звезда, И с печалью запоздалой головой своей усталой Я прильнул к подушке алой, и подумал я тогда Я - один, на бархат алый - та, кого любил всегда, Не прильнет уж никогда. Но постой вокруг темнеет, и как будто кто-то веет То с кадильницей небесной серафим пришел сюда? В миг неясный упоенья я вскричал Прости, мученье, Это Бог послал забвенье о Леноре навсегда! Каркнул Ворон Никогда. И вскричал я в скорби страстной Птица ты - иль дух ужасный, Искусителем ли послан, иль грозой прибит сюда Ты пророк неустрашимый! В край печальный, нелюдимый, В край, тоскою одержимый, ты пришел ко мне сюда! О, скажи, найду ль забвенье я молю, скажи, когда? Каркнул Ворон Никогда. Ты пророк вскричал я вещий! Птица ты - иль дух зловещий, Этим небом, что над нами Богом, скрытым навсегда Заклинаю, умоляя, мне сказать - в пределах рая Мне откроется ль святая, что средь ангелов всегда, Та, которую Ленорой в небесах зовут всегда? Каркнул Ворон Никогда. И воскликнул я, вставая Прочь отсюда, птицы злая! Ты из царства тьмы и бури уходи опять туда, Не хочу я лжи позорной, лжи, как эти перья, черной, Удались же, дух упорный! Быть хочу - один всегда! Вынь свой жесткий клюв из сердца моего, где скорбь - всегда! Каркнул Ворон Никогда. И сидит, сидит зловещий Ворон черный, Ворон вещий, С бюста бледного Паллады не умчится никуда.

Он глядит, уединенный, точно демон полусонный.

Свет струится, тень ложится на полу дрожит всегда.

И душа моя из тени, что волнуется всегда, Не восстанет - никогда! Всякого, кто начинает читать стихи Эдгара По, поразит постоянство мотива смерти.

Это его знаменитые произведения Город у моря , Спящая , Линор , Улялюм , Червь-победитель и другие.

К их числу относится и Ворон, наполненный тоской по умершей подруге.

Многие поэты-романтики обращались к этой теме, однако только у Э. По мы находим такую сосредоточенность и постоянство на теме смерти. Помимо влияния литературной моды здесь сказалось и личное, субъективное состояние поэта.

В его стихах мы то и дело сталкиваемся не просто с горем, тоской, печалью - естественной эмоциональной реакцией героя, потерявшего возлюбленную, но именно с душевной, психологической зависимостью от темы смерти, от которой он не хочет или не может освободиться.

Мертвые держат живых цепкой хваткой, как Ленора держит лирического героя Ворона, не позволяя ему забыть себя и начать новую жизнь And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting On the pallid bust of Pallas just above my chamber door And his eyes have all the seeming of a demons that is dreaming, And the lamp-light oer him streaming throws his shadow on the floor And my soul from out that shadow that lies floating on the floor Shall be lifted - nevermore! В этих строчках проступает образная идея души, порабощенной прошлым, неспособной уйти из вчерашнего дня в сегодняшний, а тем более в завтрашний.

Среди причин, обусловивших постоянную тягу По к мотивам смерти, важное место занимает сама сущность его поэзии.

Главной целью своей поэзии поэт считал душевное волнение, которое должно передаться и охватить читателя источником таких волнений обычно бывают те события человеческой жизни, которые обладают наиболее мощным воздействием это, по мнению романтиков, любовь и смерть.

Не случайно в стихах Э. По речь идет об утрате любимого существа.

Смерть у Э. По - это категория не столько физическая, сколько эстетическая.

Смерть любимого существа всегда прекрасна говорил он, По, в отличие от собратьев-романтиков, эстетизирует, возвышает смерть, она у него - источник возвышающего душу волнения.

Это связано с особенностью любовного чувства поэта, оно у него идеально и не имеет ничего общего с любовью земной. Также и образ возлюбленной лирического героя - не земной, а идеальный. К земной женщине можно питать лишь плотскую страсть, тогда как душа героя принадлежит небу. Не случайно и имена героинь По экзотические - Линор, Лигейя, Улялюм.

Среди романтиков По был символистом 18, 146 . Его привлекала в символе многозначность и неопределенность, его суггестивность т.е. внушение. Символы у Э. По не содержат в себе какой-то конкретной мысли, они не рационалистичны, напротив, они - воплощение целого комплекса переживаний лирического героя, связанных со смутно воспоминаемым, ушедшим в небытие временем.

Многие стихотворения поэта содержат самые разнообразные символы, в том числе и Ворон. Центральный образ-символ в поэме - Ворон. Динамика, развитие сюжета произведения тесно связаны именно с образом Ворона.

Но это не просто развитие сюжета, это и движение от прошлого к настоящему от воспоминаний о Линор к настоящим событиям в полночный час в комнате лирического героя, это еще и движение в настроении, эмоциональной напряженности действия - от печали к мраку безысходного отчаяния.

И движение это создает символ.

Характерной чертой образа-символа у По является противопоставление прекрасного прошлого, связанного с погибшей возлюбленной, отвратительному настоящему в образе черной птицы. Причем прошлое представлено в виде идеала, который у По всегда воплощался в образе прекрасной женщины в данном случае - Линор. Поэма построена в виде своеобразного диалога лирического героя с залетевшей неведомо каким образом к нему в комнату Вороном, но ему предшествует своего рода экспозиция, когда в полночный час герою, охваченному тоской и печалью, чудится неясный стук в дверь As of some one gently rapping, rapping at my chamber door. Символисты любили облекать в символы и придавать особое значение разным звукам, шорохам, предчувствиям.

Сама атмосфера в начале стихотворения способствует появлению чего-то необычайного Ah, distinctly I remember it was in the bleak December And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor. Полночный час, ненастная погода за окном, тускло тлеющие угли камина, одиночество наполняют душу героя неясным страхом, ожиданием чего-то ужасного.

Мерно повторяющийся стук усиливает эти дурные предчувствия, герой начинает успокаивать себя, пытаясь силой рассудка победить свой страх Tis some visiter entreating entrance at my chamber door. Но гостя нет, вместо него - ночной мрак. Э. По постепенно нагнетает эмоциональное напряжение, неизвестность, неясность происхождения стука ветер ли или сломалось что, там, за окном усиливают взволнованность героя.

Данный прием - нагнетание Таинственного, Загадочного - один из излюбленных у символистов. Но вот загадка разрешилась Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter, In there stepped a stately Raven of the saintly days of yore Not the least obeisance made he not a minute stopped or stayed he. Однако эмоциональное напряжение от этого не только не ослабло, напротив, возрастает.

Герой поначалу воспринимает птицу как несчастное существо, обитавшее когда-то у какого-то страдальца, потерявшего всякую надежду в жизни, и от своего хозяина птица научилась произносить Nevermore, но вскоре понимает, что ее ответ это не просто удачно подобранное слово, что в нем кроется нечто большее. Вот так вполне конкретный образ постепенно вырастает в образ символический, наполненный множественными смыслами.

Героя мучают догадки, что же скрывается за этим Nevermore Thus I sad engaged in guessing, but no syllable expressing To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosoms core Ему кажется, что сам Бог послал ему забвенье о Линоре, однако вновь следует ответ Никогда. Герой в отчаянье умоляет сказать ему, увидит ли он когда-нибудь в пределах рая свою возлюбленную Nevermore - ответствует ему зловещая птица.

Be that word our sign of parting, bird or friend! I shrieked, upstarting - Get thee back into the tempest and the Nights Plutonian shore! Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken восклицает он, но Ворон сидит и сидит и не с обирается никуда улетать. Герой в ужасе понимает, что душе его уже не возродиться никогда, и все надежды напрасны. Мир символов в поэзии Эдгара По бесконечно богат и разнообразен, а его источники - многочисленны. Первым и главным источником символов для По является природа Символы возможны потому, что сама природа символ - и в целом и в каждом ее проявлении. Язык природы - язык символов, доступный поэту, и По охотно заимствовал у природы свои символы. Его стихотворения пронизаны символикой красок, звуков, запахов.

Под пером поэта символическое значение обретают солнце, луна, звезды, море, озера, леса, день, ночь, времена года и т.д. 18, 154 . Так и в поэме Ворон птица является символом. Символика По характеризуется тонкостью, психологической глубиной и поэтичностью.

Одна из особенностей поэтической символики у По заключается в ее сложности, нередко символы у него содержат двойной, тройной смысл, как, например, в поэме Ворон ворон - птица, традиционно символизирующая в народном сознании идею рока, судьбы, или, как говорит поэт, вещая, зловещая птица слово зловещая состоит из двух основ - зло и весть. В таком качестве Ворон и появляется в начале произведения - как носитель плохой вести. Однако далее, строфа за строфой, образ зловещей птицы обретает еще одно важное значение. Он становится символом скорбного, никогда-не-прекращающегося воспоминания Только у По. Только в этом стихотворении 155 . Многозначность, свойственная природе символа, у Эдгара По всячески подчеркивается.

Он видел в символе основу музыкальности, способность мощного эмоционального воздействия на читателя, создания у него определенного, необходимого для восприятия произведения настроения. Поэт рассматривал символы как важный элемент музыкальной организации поэтического произведения. Музыкальность стихов Эдгара По общеизвестна.

Поэт преклонялся перед музыкой, считая ее самым высоким из искусств. Быть может, именно в музыке писал он душа более всего приближается к той великой цели, к которой, будучи одухотворена поэтическим чувством, она стремится к созданию неземной красоты Часто мы ощущаем с трепетным восторгом, что земная арфа исторгает звуки, ведомые ангелам. И поэтому не может быть сомнения, что союз поэзии музыкой в общепринятом смысле открывает широчайшее поле для поэтического развития 2, 139 . Однако понятие музыкальность По воспринимал шире, нежели просто мелодическая интонация стиха он понимал под музыкальностью всю звуковую организацию произведения, включая ритм, поэтический размер, метрику, рифму, строфику, рефрен, ассонанс, или аллитерацию и т.д в органическом единстве со смысловым содержанием.

Все эти элементы он ставил в зависимость друг от друга и подчинял общей задаче - достижению эффекта. Эдгар По неоднократно писал о слиянии музыки с мыслью, т.е. с содержанием, поэтому звучание стиха у него невозможно отделить от его содержания.

Каждое поэтическое произведение По - это новый эксперимент в области строфики, рифмы, ритма к числу таких экспериментов относится и поэма Ворон. Он впервые в мировой поэзии вводит так называемую внутреннюю рифму в каждой строфе его поэмы начальная строка содержит такую внутреннюю рифму dreary - weary, remember - December, uncertain - curtain и т.д. В 3-ей строке каждой строфы также присутствует внутренняя рифма, которая сочетается с концевой и к тому же имеет пару в середине следующей, 4-ой строки в результате получается тройной повтор одной и той же рифмы Then, upon the velvet sinking, I betook myself to linking Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore. При этом 1-ая и 3-я строки, имеющие внутреннюю рифму, не рифмуются между собой, чем вносят неожиданный диссонанс, зато все остальные строки, 2-ая, 4-ая, 5-ая и 6-ая, имеют общую концевую рифму before - Lenore - Lenore - more, ashore - implore - implore - Nevermore и т.д. В той или иной форме рифма в поэме Э. По господствует в каждой из строф, создавая удивительную текучую мелодию the force of monotone, словно переливающуюся из фразы в фразу.

При этом во всех строфах доминирует одна рифма door - bore - yore - store - Lenore - more - Nevermore, образующая протяжную мелодию, похожую на стон или тяжкий вздох.

Причем здесь присутствует как ассонанс рифмы, где совпадают гласные ударные звуки, так и диссонанс совпадение согласных звуков. Изобретенная поэтом рифма, повторяющаяся, как эхо, была воспринята в Европе как магия стиха великого поэта.

Э. По использует здесь прием аллитерации, или созвучия ассонанса доминирующий долгий звук сочетается с сонорными звуками l, n , r, m , усиливающими воздействие рифмы на читателя, создающие дополнительную минорную мелодию. Конечная рифма нередко является частью другого приема - рефрена когда повторяется целая фраза whom the angels name Lenore - whom the angels name Lenore. Своеобразная рифмовка в сочетании с единозвучием и рефреном создают особый монотонный скандирующий ритм и оказывают гипнотическое суггестивное воздействие, вводя читателя в некое состояние транса, отрешенности.

Вот так и достигается totality effect. Еще более значительная роль в поэме принадлежит рефрену Nevermore, который является ключом к пониманию поэмы. Сам По писал, что слово никогда включает предельное выражение бесконечного горя и отчаяния. Поэт говорил, что создание этого произведения он начал именно с повтора. Такой рефрен сжимает сердце, а повторенный в конце каждой строфы, он приобретает неотвратимую убеждающую силу монотонности, представленную в звуке и мысли. Поэту необходимо было выразить свое трагическое мироощущение, которое было результатом общественных разочарований и личного сердечного горя. Любимую Виргинию Эдгар По сделал героиней ряда поэм и новелл, возведя ее трагическую судьбу в некий поэтический принцип. Смерть прекрасной женщины есть, бесспорно, самый поэтический в мире сюжет, меланхолия является самым законным из всех поэтических тонов утверждал он в Философии композиции. Вот почему Nevermore в Вороне было для него поэтическим словом, полным трагического смысла, словом, определяющим всю тональность поэмы - скорбной и возвышенной.

Ворон - это символ безрадостной судьбы поэта.

Этот демон тьмы не случайно и появляется в час угрюмый. В мировой лирике немного произведений, которые бы производили столь сильное и целостное эмоциональное воздействие на читателя, как Ворон Эдгара По. О силе этого воздействия говорит, например, массовое восторженное увлечение Вороном после его появления в печати в январе 1845 г. у американского читателя.

То был шумный, но кратковременный успех По-поэта. Текучая музыка произведения По иногда прерывается резко акцентированными, ударными звуками, вроде tell me, tell me или конце поэмы это отчаянное still is sitting, still is sitting. Каждая строфа представляет собой шестистишие, в которой пять строк служат развитию темы, а последняя и самая короткая подобна резкому и категорическому ответу-выводу.

Эти короткие отрывистые фразы также вносят диссонирующий момент в общую мелодию поэмы, однако и в диссонансах По есть своя гармония и соразмерность в произведении 18 строф, каждая из которых заканчивается аналогичным предыдущей образом и на общем фоне эти nothing more и Nevermore создают свою музыкальную тему. Э. По активно экспериментировал в процессе ритмического создания красоты, он различными способами нарушал классически правильную поэтическую речь. 2 .