Краткие биографические сведения

Краткие биографические сведения. Этель Лилиан Войнич (Ethel Lilian Voynich) родилась 11 мая 1864 г. в семье известного английского математика Джорджа Буля (Boole). Она окончила Берлинскую консерваторию и одновременно слушала лекции по славяноведению в Берлин¬ском университете.

В молодости она сблизилась с полити¬ческими эмигрантами, находившими убежище в Лондоне. В их числе были русские и польские революционеры; возможно, что она была хорошо знакома и с революционерами, эмигриро¬вавшими из Италии. В конце 80-х годов будущая писательница жила в России, в Петербурге. По свидетельству ее русских современников, она уже в ту пору хорошо знала русский язык, живо интересо¬валась вопросами политики. Ее мужем стал участник польского национально-освободительного движения Вильфрид Михаил Войнич, бежавший в 1890 г. из царской ссылки в Лондон.

Через Войнича, бывшего одним из организаторов эмигрантского «Фонда вольной русской прессы» в Лондоне и сотрудником жур¬нала «Свободная Россия» (Free Russia), Э. Л. Войнич тесно сблизилась с русскими народовольцами, и особенное С. М. Степняком-Кравчинским. Как рассказала сама писательница группе советских журналистов, посетивших её в Нью-Йорке в конце 1955 г Степняка-Кравчинского она называла своим опеку¬ном; именно он побудил Войнич заняться литературной дея¬тельностью.

Она перевела на английский язык некоторые сочи¬нения Степняка-Кравчинского; тот в свою очередь написал предисловия к её переводам повестей Н. М. Гаршина (1893) и к сборнику «Юмор России» (The Humour of Russia, 1895), со¬ставленному из переведённых Войнич произведений Гоголя, Щедрина, Островского и других русских писателей. Сотрудничество со Степняком-Кравчинским не только по¬могло Войнич хорошо узнать жизнь и культуру России, но и усилило её интерес к революционному движению в других странах.

Не приходится сомневаться, что Степняк-Кравчинский — участник одного из вооруженных восстаний в Италии, написавший некоторые свои работы на итальянском языке и посвятивший итальянской политической жизни ряд статей (в том числе статью о Гарибальди), немало способствовал рас¬ширению литературного и политического кругозора будущего создателя романов «Овод», «Джек Реймонд», «Оливия Летэм», «Прерванная дружба». После «Прерванной дружбы» Войнич вновь обращается к переводам и продолжает знакомить английского читателя с литературой славянских народов.

Кроме упомянутых выше сборников переводов с русского, ей принадлежит также перевод песни о Степане Разине, включенный в роман «Оливия Летэм», В 1911 г. она публикует сборник «Шесть стихотворений Та¬раса Шевченко» (Six Lyrics from Ruthenian of Taras Shevchenko), которому предпосылает обстоятельный очерк жизни и деятельности великого украинского поэта. Шевченко был почти неизвестен в Англии того времени; Войнич, стремившаяся, по её словам, сделать «его бессмертную лирику» доступной запад¬ноевропейским читателям, была одним из первых пропаганди¬стов его творчества в Англии.

После издания переводов Шевченко Войнич надолго отходит от литературной деятельности и посвящает себя музыке. В 1931 г. в США, куда переехала Войнич, выходит собрание писем Шопена в её переводах с польского и французского. Лишь в середине 40-х годов Войнич вновь выступает как романистка.

Роман «Сними обувь твою» (Put off Thy Shoes, 1945) — зве¬но того цикла романов, который, по выражению самой писа¬тельницы, был спутником всей ее жизни. Она умерла 28 июля 1960 г. в возрасте 96 лет. И по завещанию была кремирована, а прах был развеян над центральным парком Нью-Йорка. «Овод» Близость Войнич к кругам революционной эмиграции в Лондоне, её тесная связь с революционерами разных стран сказались на всех ее романах конца XIX —начала XX в и в особенности на первом и самом значительном ее произведе¬нии — «Овод» (The Gadfly, 1897), где она выступает как уже сложившийся художник, нашедший свой круг идей и образов.

Предметом своего романа она избирает события револю¬ционного прошлого Италии 30- 40-х годов XIX в. и изображает их увлекательно, правдиво, с горячим сочувствием. Рево¬люция 1848 года в Италии привлекала внимание и других английских писателей второй половины XIX в. Но ни Элиза¬бет Баррет-Браунинг (поэма «Окна дома Гвидо», 1851), ни Мередит (роман «Виттория», 1867) не сумели так выразительно передать атмосферу широкого народного недовольства, создать такой яркий образ революционного борца, как это сделала Войнич.

В романе «Овод», проникнутом страстной защитой свобо¬долюбивого итальянского народа, особенно отчетливо видна связь творчества Войнич с революционно-романтической тра¬дицией в английской литературе; в нём проявилось органиче¬ское сочетание традиций критического реализма с героическим началом, с революционно-романтическим утверждением идеа¬лов освободительной борьбы против национального, религиоз¬ного и социального деспотизма.

Недаром в «Оводе» звучат сло¬ва Шелли, любимого поэта героини романа Джеммы Уоррен: «Прошлое принадлежит смерти, а будущее — в твоих соб¬ственных руках». Шелли (как это станет ясным из позднее написанного романа Войнич «Прерванная дружба») — лю¬бимый поэт и самого Овода. Возможно, что Байрон, великий английский поэт, боровшийся за освобождение Италии, мог в известной мере послужить прототипом героя романа.

Сме¬лость, с какой писательница выступает в защиту национально-освободительного движения порабощенных народов, в котором значительную роль играют и англичане (Артур и Джемма), тем более замечательна, что роман был написан накануне англо-бурской войны, в период разгула империалистических шовинистических идей. Роман «Овод» пронизан духом революционно-демократи¬ческого протеста, романтикой самоотверженного подвига. Увлечённая героическим духом национально-освободи¬тельной борьбы итальянского народа, Войнич с большим вни¬манием изучала материалы революционного движения в Ита¬лии 30—50-х годов. «Считаю своим долгом принести глубокую сердечную благодарность многим лицам, которые помогли мне собирать в Италии материалы для этой повести», — писала Войнич в предисловии к «Оводу», выражая особую призна¬тельность распорядителям Флорентийской библиотеки, Госу¬дарственного архива и Гражданского музея в Болонье.

Однако писательница не считала своей основной художест¬венной задачей точное и скрупулёзное изображение жизни Италии 30 — 40-х годов XIX в детальное воспроизведение перипетий борьбы за национальную независимость.

В образе Овода, в истории его исключительной судьбы она стремилась, прежде всего, передать общую атмосферу революционной эпохи, породившей таких людей, как Джузеппе Мадзини — создатель патриотической организации «Молодая Италия», и его сподвиж¬ник Джузеппе Гарибальди. Романтическое освещение событий обусловило эмоциональную напряженность стиля «Овода». Критико-реалистическое изображение общественных и ча¬стных нравов отступает в романе на второй план. Жизнь респектабельного и ханжеского семейства судовладельцев Бёртонов, в котором вырос Овод, показана лишь как фон, оттеняю¬щий по контрасту бескорыстный энтузиазм революционеров.

Основу произведения составляет романтически трактованная героика революционного подполья «Молодой Италии». Дей¬ствие, как правило, развивается стремительно; сюжет строится на остром драматическом столкновении враждебных сил. Эта динамичность насыщенного событиями сюжета, в которой нашло своё выражение героически действенное начало романтики «Овода», противостояла вялому, неторопливому бытописательству английских натуралистов конца XIX в. Острой сюжет¬ностью, стремительностью развития действия Войнич скорее напоминает писателей-«неоромантиков». Однако, в отличие от Стивенсона, Конрада, она не пытается бежать от будничной действительности в историю или в экзотику, а ищет в рево¬люционном прошлом ответ на насущные вопросы настоя¬щего. Романтический пафос в «Оводе» органически связан с реа¬листической темой романа.

Конфликт между Оводом и карди¬налом Монтанелли — идейными противниками, людьми, стоя¬щими по разные стороны баррикады, — приобретает особый драматизм в силу того, что Овод оказывается не только вос¬питанником, но и сыном Монтанелли.

Такое необычайное стечение обстоятельств важно для Войнич не просто как эф¬фектное мелодраматическое совпадение.

Предельно осложняя конфликт, писательница добивается чрезвычайно вырази¬тельного раскрытия внутренней сущности обеих столкнувшихся сторон: веры и атеизма, абстрактного христианского чело¬веколюбия и подлинного революционного гуманизма. Искрен¬няя, но мучительно подавляемая любовь Овода к своему отцу и наставнику еще выразительнее подчеркивает мысль автора о том, что для революционера невозможно идти на компромисс со своей совестью. Романтическим пафосом проникнута и смело написанная сцена расстрела Овода. В литературе известно немало про¬изведений, в которых изображен бесстрашный революционер, гордо встречающий смерть.

Но Войнич и здесь создаст пре¬дельно напряженную, обостренно-драматическую ситуацию, заставляя самого Овода, уже раненного, произнести слова по¬следней команды оробевшим и потрясенным его мужеством сол¬датам. Романтически-необычная ситуация позволяет Вой¬нич полнее и глубже раскрыть характер Овода. Сцена гибели героя становится его апофеозом.

Эмоциональная приподнятость характеризует многие образы романа. «Молодая Италия» в изображении Войнич — это не только тайная политическая организация, сплачивающая всех патриотов в стране, но и символ боевого духа молодости, без¬заветной преданности общему делу. Войнич изображает итальянских революционеров на двух этапах их борьбы: в начале 30-х годов и накануне событий 1848 года. Вначале деятели «Молодой Италии» предстают перед нами как пылкие, но неопытные борцы за освобождение родины.

В них ещё немало наивного простодушия, они способны на без¬рассудные порывы (как юный Артур Бёртон, будущий Овод, готовый доверить конспиративную тайну лукавому католи¬ческому священнику). Во второй и третьей частях «Овода» действие происходит 13 лет спустя. Опыт борьбы сказался на революционерах — героях романа. Они становятся сдержаннее, осмотрительнее. Потеряв многих из своих товарищей, испытав немало пора¬жений, они сохраняют твердую уверенность в победе, по-прежнему полны отваги и самоотверженности.

Патриоты-заговорщики — Артур - Овод, Болла, Джемма, Мар¬тини не одиноки в своей борьбе, Войнич создает героический образ итальянского народа, не прекращающего в течение долгих лет сопротивления захватчикам. Крестьяне, горцы-конт¬рабандисты с риском для жизни помогают Оводу. Пойманный и заточенный в крепость, Овод остается по-прежнему опас¬ным для властей: они имеют все основания бояться, что народ ни перед чем не остановится, чтобы освободить своего героя. В образе Овода Войнич удалось запечатлеть типические черты передовых людей, «людей 48 года». Человек исключи¬тельной одаренности, огромной силы воли, большой идейной целеустремленности, он питает отвращение к либеральному краснобайству, дешевой сентиментальности, ненавидит ком¬промиссы и презирает мнение светского «общества». Всегда го¬товый пожертвовать собой ради общего дела, человек большой гуманности, он глубоко скрывает от посторонних глаз свою чувствительность за ядовитыми, остроумными шутками.

Свои¬ми безжалостными насмешками он и заслужил прозвище «Овод», ставшее его журналистским псевдонимом. Политиче¬ская программа Овода несколько расплывчата; сам Овод не лишён некоторых индивидуалистических черт, но эти особен¬ности героя исторически обусловлены, достоверны и соответ¬ствуют общей незрелости итальянского революционного дви¬жения того времени.

Образ Овода многим напоминает Мадзини и Гарибальди,— честных патриотов, нередко, однако, заблуж¬давшихся в поисках путей освобождения родины.

Если сопоставить Овода с Гарибальди, образ которого вырази¬тельно очерчен в биографическом очерке Степняка-Кравчинского, то, можно найти немало черт сходства. Гарибальди тоже бежал в Южную Америку и там сражался, как и Овод, против диктатуры Розаса в Арген¬тине. Он также отличался самоотверженностью и огромной выдержкой, которую не могли сломить пытки; был любимцем народа, и о нём, как и о герое Войнич, в народе слагались легенды. Любопытно заметить, что Войнич придаёт Оводу еще одну характерную черточку, сближающую его с Гарибальди: Овод, как и Гарибальди, — художественная натура, он любит природу, пишет стихи.

Овода раздирают мучительные противоречия, приводящие его порой к раздвоенности, к трагическому восприятию жизнен¬ных конфликтов. Через весь роман проходит болезненно пере¬живаемая им личная драма его двойственных отношений к Джемме и к Монтанелли. Несправедливо оскорбленный и отвергну¬тый Джеммой (которая сочла его предателем), обманутый своим духовным наставником Монтанелли (который скрыл от него, что он его отец), Овод втайне по-прежнему любит обоих, но лю¬бовью мучительной и горькой.

Он сам ищет встреч с Монтанел¬ли, снова и снова растравляя старые душевные раны; за недо¬молвками и иронией он пытается скрыть своё чувство от Джеммы. Однако главным в характере Овода остается всё же дух революционной непримиримости. Павел Корчагин, герой романа Н. Островского «Как зака¬лялась сталь», выразительно говорит о том, чем дорог «Овод» пролетарским революционерам, для которых роман Войнич был одной из любимейших книг. «Отброшен только ненужный тра¬гизм мучительной операции с испытанием своей воли. Но я за основное в «Оводе» — за его мужество, за безграничную вы¬носливость, за этот тип человека, умеющего переносить страда¬ния, не показывая их всем и каждому.

Я за этот образ револю¬ционера, для которого личное ничто в сравнении с общим». В одном лагере с Оводом оказываются лишь истинные пат¬риоты, те, кому судьбы Италии дороже личных удобств и карье¬ры. Такова англичанка Джемма, сильная, волевая женщина, внешне сдержанная, но по существу глубокая и страстная на¬тура. Её образ как бы дополняет образ Овода: столь же безза¬ветно преданная делу революции, она в отличие от него не воз¬лагает надежд на заговорщические тайные организации и не делает ставку лишь на убийство отдельных лиц. Она смотрит на вещи шире и не считает терроризм верным путем.

Поддер¬живая Овода, она в то же время открыто выражает своё несо¬гласие с его методами борьбы. К истинным патриотам принадлежит и Мартини.

Он любит Джемму и неприязненно относится к Оводу, но никогда не ставит своих личных симпатий и антипатий выше обществен¬ного долга. Героизм для этих людей — обычное, естественное дело. Революционная непримиримость Овода и его товарищей, их мужество и неуклонная последовательность в осуществлении своих планов прекрасно оттеняются образами итальянских обще¬ственных деятелей либерального толка, лишь играющих в оппозицию.

Изображая сцену в салоне Грассини, где происходит спор между либералами и демократами-мадзинистами, Войнич показывает, что большинство спорящих придает решающее зна¬чение слову, а не действию. Писательница высмеивает хозяйку салона, синьору Грассини, которая кокетничает «патриотическими» фразами и стре¬мится во что бы то ни стало заполучить в свой салон очередную модную «знаменитость». Роман «Овод» — одно из сильнейших в мировой литературе антицерковных атеистических произведений. Прослеживая путь становления революционера, превращение Артура Бёртона в Овода, Войнич с большой художественной убедительностью показывает губительную роль религии.

Первоначально преданность национально-освободительной борьбе сочетается в Артуре с религиозной экзальтацией (ему представляется, что сам господь беседовал с ним, дабы укрепить его в мысли, что освобождение Италии — это его жизненное предназначение). Он лелеет наивную веру, что религия и дело, которому он отныне посвятил свою жизнь, вполне совместимы.

Под влиянием своего наставника Монтанелли, он утверждает, что Италии нужна не ненависть, а любовь. «Он страстно вслу¬шивался в проповеди падре,— пишет автор,— стараясь уло¬вить в них следы внутреннего сродства с республиканским идеа¬лом; усиленно изучал евангелие и наслаждался демократиче¬ским духом христианства, каким оно было проникнуто в пер¬вые времена». Войнич доказывает, что пути революции и религии несов¬местимы и что церковное вероучение — будь то протестантизм (который исповедуют родственники Артура) или католицизм (которого придерживаются кардинал Монтанелли и священник Карди) — калечит духовный облик человека.

Характерно, что «добропорядочные» буржуа Бёртоны, гор¬дящиеся своей веротерпимостью, медленно сживают со света кроткую, богобоязненную мать Артура своими постоянными напоминаниями о её «греховном» прошлом и доводят Артура до отчаяния своим эгоизмом и черствостью. Но не лучше и като¬лики. В лице священника Карди, который разыгрывает роль просвещённого либерала, сочувствующего вольнолюбивым стремлениям молодежи, чтобы затем передать в руки полиции полученные им на исповеди от доверившегося ему Артура све¬дения о деятелях «Молодой Италии», Войнич разоблачает про¬вокаторскую деятельность церкви — прислужницы самых реак¬ционных политических сил. Всей логикой развития образов — в первую очередь кар¬динала Монтанелли, как и через историю его отношений с Артуром (Оводом) Войнич доказывает, что религия вредна и бесчело¬вечна не только в тех случаях, когда её сознательно исполь¬зуют в своих целях бесчестные эгоисты, но и тогда, когда её про¬поведуют прекраснодушные альтруисты, убежденные, что они творят добро.

Больше того, нередко религия становится еще бо¬лее опасным оружием в руках хороших людей, ибо их личный авторитет внешне облагораживает несправедливое дело. «Если монсиньор Монтанелли сам и не подлец, то он орудие в ру¬ках подлецов»,— с горечью говорит Овод о своем отце, ко¬торого он научился презирать, хотя втайне и продолжает любить.

Артур превратился в атеиста, убедившись в лживости цер¬ковников.

Его доверие к церкви подорвано не столько веролом¬ством Карди, сколько многолетним обманом Монтанелли, ко¬торый не имел мужества признаться, что он отец Артура. Писательница очень тонко показывает, как добрый и бла¬городный по натуре кардинал не только сам оказывается жерт¬вой ложных религиозных идей, но и подчиняет их власти других. Во время одной из опаснейших операций, связанных с до¬ставкой оружия для повстанцев, Овод попадается в ловушку, расставленную полицией. Он может спастись, но его губит гу¬маннейший Монтанелли, который бросается между сражающи¬мися и призывая всех бросить оружие, становится прямо под дуло пистолета Овода. Думая сделать доброе дело, Монтанелли фактически помогает врагам Овода: его хватают, воспользо¬вавшись тем, что он не стал стрелять в безоружного.

Приверженность к церкви превращает лучшие человеческие порывы в их противоположность. Вмешательство Монтанелли, который стремится облегчить участь узника, кладет конец фи¬зическим мукам Овода; но это вмешательство для него ста¬новится источником еще более жестокой ДУХОВНОЙ пытки.

Кар¬динал предлагает ему самому решить вопрос о своей судьбе: должен ли Монтанелли дать согласие на военный суд над Оводом или же, не дав согласия, принять на себя моральную ответственность за возможность смут и кровопролития в случае попытки сторонников Овода освободить его из крепости. В саркастическом ответе Овода слышится скрытая горечь.

Только церковникам, говорит он, доступна подобная изощрен¬ная жестокость. «Не будете ли вы добры подписать свой собствен¬ный смертный приговор — обнажает Овод мысль Монтанелли.— Я обладаю слишком нежным сердцем, чтобы сделать это». Овод глубоко любит Монтанелли как человека и тщетно пы¬тается вырвать его из мертвящих оков религиозных догм. Но он сознает, что между ними непроходимая пропасть, и реши¬тельно отвергает предложенный ему компромисс. Роман — хотя и кончается гибелью Овода — оптимистичен по своему характеру.

Символический смысл приобретает сцена расстрела Овода, оказавшегося перед лицом смерти сильнее своих палачей. А письмо к Джемме, написанное в ночь перед казнью, он заканчивает словами поэта-романтика Вильяма Блейка: Живу ли я, Умру ли я - Я мошка все ж Счастливая. Появившийся в русском переводе спустя три месяца после опубликования в Лондоне, роман «Овод» прочно завоевал сердце передового русского читателя. Вдохновленный в немалой мере российским революционным опытом, роман этот стал в свою очередь любимой книгой русской передовой общественности.

Русская пресса с восхищением отзывалась о жизнеутверждаю¬щем тоне «Овода». Особую популярность приобретает «Овод» в России в годы революционного подъема 1905 года. «В молодых кружках много говорилось о нём и по поводу него, им зачитывались с увлече¬нием», — писал рецензент марксистского журнала «Правда» в 1905 году. «Джек Реймонд» Последующие произведения Войнич по своей художествен¬ной силе уступают «Оводу», но и в них она остаётся верной свое¬му направлению.

В романе «Джек Реймонд» (Jack Raymond, 1901) Войнич продолжает изобличение религии. Неугомонный, озорной мальчишка Джек под влиянием воспитания своего дяди-вика¬рия, который хочет побоями вытравить из него «дурную наслед¬ственность» (Джек — сын актрисы, по убеждению викария,— беспутной женщины), становится скрытным, замкнутым, мсти¬тельным. Садист-викарий, едва не забивший до смерти Джека,— раб догматов церкви.

Этот чёрствый, педантичный человек всегда поступает так, как ему подсказывает сознание религиозного долга. Он калечит физически и духовно Джека, он выгоняет из дома «запятнавшую свое имя» сестру Джека — Молли. Единственным человеком, кто впервые пожалел «отпетого» мальчишку, поверил в его искренность и увидел в нем отзывчи¬вую ко всему доброму и красивому натуру, была Елена, вдова политического ссыльного, поляка, которого царское правитель¬ство сгноило в Сибири.

Лишь этой женщине, которой довелось воочию увидеть в си¬бирской ссылке «обнаженные раны человечества», удалось по¬нять мальчика, заменить ему мать. Войнич утверждает право женщины на самостоятельный путь в жизни, рисуя образы Молли, которая отказывается под¬чиниться тирании викария, преследующего её за «греховную» связь, и особенно Елены, соединившей свою жизнь с человеком, которому постоянно угрожала опасность ссылки и казни. «Оливия Летэм» Героический образ женщины занимает центральное место в романе «Оливия Летэм» (Olive Latham, 1904), имеющем, до некоторой степени, автобиографический характер. В центре романа — умная волевая девушка, смущающая родных и близких независимостью своих суждений и поступков.

Она, дочь директора банка, долгое время работает простой си¬делкой в одной из лондонских больниц, решительно отвергая попытки матери уговорить её отказаться от выбранного ею пути. Узнав, что жизни любимого ею человека — народовольца Владимира Дамарова грозит опасность, Оливия принимает ре¬шение ехать в Россию, в Петербург.

В книге Войнич выделяются образы двух революционеров— русского Дамарова и его друга, поляка Кароля Славянского. Особенным мужеством, выдержкой, целеустремленностью от¬личается Славинский. Его не сломили годы каторги в Сибири; несмотря на то, что за ним установлен надзор полиции, он про¬должает свою деятельность по сплочению борцов против само¬державия. Хотя с детства его воспитывали в духе ненависти к русским, он приходит к убеждению, что и русские, и поляки имеют одного врага — царизм, и выступает поборником братства и единения славян.

Иными путями пришел к революционной деятельности Вла¬димир Дамаров. Дворянин по происхождению, скульптор по призванию, Владимир как бы олицетворяет «больную совесть» русской интеллигенции, которая страдает, видя муки и беспра¬вие родного народа. Ненависть мужественных борцов за свободу к самодержавию, как показывает автор, глубоко обоснована. Войнич рисует правдивую картину вопиющей нищеты и запустения русской деревни.

Писательница обнаруживает хорошее знание жизни и быта России, русского языка. Перед читателем проходят помещики, крестьяне, сатирически обрисованные образы жандармов и правительственных чиновников. Детально, подчас с натурали¬стическими подробностями изображает она темноту и невеже¬ство крестьян, вырождение помещиков. В речах и поступках Владимира, Кароля и их товарищей проявляются настроения подвижничества, жертвенности, ощу¬щение своей изолированности в борьбе.

Они не сомневаются в том, что погибнут. «Мы не были достаточно сильны, а страна — подготовлена к революционному перевороту»,— говорит Вла¬димир. То же говорит и Кароль, признавая, что перед лицом великого дела их маленькие жизни не имеют цены. Большим усилием воли Кароль Славинский подавляет за¬родившееся в нем чувство к Оливии, так как не хочет, чтобы она связала свою жизнь с тяжело больным человеком, обреченным стать калекой. По мнению Кароля, революционер должен от¬казаться от личного счастья.

Эти настроения реалистически обоснованы писательницей. Народовольцы очень далеки от народа, они одиноки. В уста крестьян Войнич вкладывает насмешливую оценку деятель¬ности таких людей, как Владимир: «Барские затеи!». Это опре¬деление одинаково относится и к занятиям Владимиром скульп¬турой, и к его революционной деятельности. Вряд ли можно сомневаться, что влияние идей Степняка-Кравчинского в 90-х го¬дах, т. е. в ту пору, когда он подверг пересмотру некоторые положения программы народников, сказалось в реалистиче¬ском понимании писательницей слабостей народнической по¬зиции. Тем не менее роман Войнич проникнут уверенностью в том, что темные силы реакции будут рано или поздно сломлены.

Владимир, признавшийся Оливии, что он и его товарищи по¬терпели неудачу и обречены на гибель (позже он действительно погибает в царских застенках), убежден в том, что «те люди, которые придут после нас, победят». «Прерванная дружба» В романе «Прерванная дружба» (An Interrupted Friendship, 1910) Войнич снова возвращается к образу Овода, который выведен здесь под именем Ривареса.

Он становится переводчи¬ком южноамериканской географической экспедиции Дюпрэ. Читатель лишь по некоторым намекам и упоминаниям (в этом романе и в «Оводе») может восстановить в общих чертах исто¬рию жизни героя, после того как тот покинул родину. Овод прошёл через нечеловеческие страдания, голод, зверские по¬бои и издевательства. Но он вынес всё, и ненависть к насилию и несправедливости укрепила в нем стремление к активному протесту. Как выясняется, он принимал участие в боях за Аргентинскую республику против диктатуры Росаса.

После разгрома восстания он бежал из плена и вынужден был скры¬ваться, терпя большие лишения. После успешного завершения экспедиции Овод, поселив¬шись в Париже, имеет возможность сделать блестящую карьеру журналиста. Но он вновь отзывается на призыв к освободи¬тельной борьбе и принимает участие в подготавливающемся вос¬стании в Болонье.

Риварес, рискуя жизнью, идет туда, куда ему велит идти долг. Хотя роман «Прерванная дружба» и значительно уступает «Оводу», но он представляет интерес, так как проливает свет на формирование личности Овода-борца и как бы восполняет пробел между первой и второй частями романа «Овод».