Роль од в формировании поэтического идеала Шелли

Роль од в формировании поэтического идеала Шелли. Философская «Ода к небесам» (1819) состоит из обращения трех духов к небесам.

Они по-разному оценивают небо в соответствии с различными сторонами философской мысли Шелли, выражая и преклонение перед божественной его природой, и понимание его как порождения ума человеческого и как независимую от него материальную реальность. Признанной вершиной одического искусства Шелли является «Ода западному ветру» (1819), где в сильнейшей степени проявилось единство личных и общественных чувств поэта, неразрывность для него социальных и природных сил, трагического восприятия настоящего и надежды на грядущее.

Западный ветер в оде Шелли приобретает как конкретные, так и символические функции: он призван смести с пути сухие листья ушедшего лета и вместе с тем развеять мертвые, застывшие людские обычаи и установления; своими дикими порывами он разносит по земле «крылатые семена», которые символизируют новое возрождение-то, что настает с приходом весны.

С этой основной функцией ветра по сложным законам поэтической ассоциации связывается и бурное его движение в воздухе и небесах — он разгоняет тучи, как мертвые листья; перепутанные его порывами облака напоминают ветки, такие же ломаные, как и изгибы волн в океане. В бурную ночь бешеные порывы ветра сливают все в единую разгневанную стихию, символизирующую уже не благое начало, а ярость политической реакции.

Разлетевшиеся по небу тучи ассоциируются с разметавшимися волосами дикой вакханки, предвестницы бури, а вой ветра — с отходной по умирающему году, с могилами, в которых погребены надежды человечества. Перед грозным голосом западного ветра трепещут не только высоты небесные, но и глубины океана. Чисто романтический мир оды, в котором всеобщность замысла сливается с голосом непосредственного чувства, прямо выражая авторское «я», раскрывается до конца в мечтах поэта стать частицей стихии, разрушающей и созидающей, и так спастись от тяжкого бремени часов, пригнувших его к земле, от ранящих его шипов жизни.

Шелли мечтал лишь о том, чтобы могучий ветер его устами возвестил миру о близкой весне и возрождении. Природа, стихии, история, чувство составляют в оде неразрывное единство. Смелые метафоры передают быстрое, как полет ветра, движение мысли, устремленной к благу человечества. В «Оде свободе» и «Оде Неаполю» поэтический идеал Шелли осуществляется тогда, когда Италия, ныне «потерянный рай», станет «возвращенным раем». Отсюда двоякий характер образов в его итальянских стихах.

В одних, овеянных трагизмом, подчеркивается противоречивость, совмещение противоположностей, как в стихотворении «О леонардовской Медузе», построенном исключительно на сталкивании страха и очарования, ужаса и красоты, которые одинаково божественны, света, который страшнее мрака. По ощущению Шелли, музыка красоты, проникающая в застывший мрак боли, очеловечивает и гармонизирует.

В других образах, напротив, раскрывается вожделенный идеал единства, согласия, взаимопроникновения всего, что прекрасно, утверждению которого в поэзии Шелли помогла Италия. Так, описывая Анархию, наступающую на восставший Неаполь с севера и, «подобно Хаосу, рассотворяющую творение, Шелли взывает к глубочайшей Любви, Великому духу, который правит и движет всем сущим на италийских берегах… духу красоты. Равнодушие Шелли к частностям, к индивидуальным деталям в последние годы исчезает.

Отчасти тому причиной растущая зрелость поэта, постепенно приближающегося к синтезу общего и единичного, отчасти — его восторженный интерес к Италии, отчасти, и, быть может, более всего, то, что она сама и все с нею связанное приобретают для Шелли символический смысл. Она — поруганная красота, которую должны воскресить сильные духом, те, кого вдохновляет поэзия. Вопреки обычному представлению, мир природы, уподоблен островкам, мир скорби людской — безбрежному океану.

Вой вихря напоминает поэту вопли побежденного города, когда король-победитель скачет посреди торжества братоубийц: Символична также параллель между океаном, которому постепенно суждено поглотить Венецию, и океаном горя и тирании, разрушающим ее величие. Символом единства духовного и физического, неотделимого для Шелли от истинно прекрасного, является соединение в облике Венеции реального, зримого очарования и «идеального» ореола, которым окружил ее Байрон, когда жил и пел в ее стенах.

Символ нередко вырастает у Шелли из сравнения. Так, символ грядущей победы красоты Шелли видит в солнце — оно парит в небесах, подобно окрыленной мыслью свободе. Этот тип сравнения обычен для поэтики Шелли, склонного объяснять явления природы с помощью явлений психологии. Конкретное он уподобляет более абстрактному. В итальянских стихах, особенно насыщенных образами, чрезвычайно распространена отмеченная выше синестезия, то есть соединение в образе данных, добытых разными органами чувств. В самые последние годы жизни поэтическое зрение Шелли обостряется.

Он учится видеть красоту не только в прекрасном, но и в обыкновенном, не переставая воспринимать все частности как проявления единого, великого, как отсвет рая, — того, что возвратится с отвоеванной свободой. Его сияние падает и на самые точные пейзажи Шелли, как например описание «замученных бурями сосен, стволы которых переплелись, как змеи». Постепенная конкретизация образов была закономерной для Шелли, но Италия дала его развитию в этом направлении могущественный толчок.

Осмысление ее природы, искусства и исторических судеб стало основой зрелого творчества поэта. Поэтический идеал Шелли выражается в неутомимом служении его поэзии добру и способствовании поэтической красотой бескровно побеждать.