Амброз Бирс и американский фольклор

Амброз Бирс и американский фольклор. В Калифорнии существовала богатая фантастическая традиция, сформировавшаяся под влиянием фольклора и устной народной литературы жанр страшного рассказа испытал ее влияние.

Так, Спиллер, к примеру, находит истоки этого жанра в негритянском фольклоре и замечает, что это устная фольклорная традиция страшилки сыграла известную роль в тематике и стилистике новелл Бирса. Культура устного рассказа и искусство рассказчика занимают в американской литературе XIX века важное место. Известно, что Марк Твен и целая плеяда юмористов выступали как профессиональные рассказчики и придавали этой стороне своего творчества большое значение.

К богатой американской традиции Бирс присовокупил средства и методы европейского романтизма с его тягой к сверхъестественному, берущей начало в так называемой готической литературе. Американская мистическая литература носила журнально-газетный характер будучи одним из виднейших деятелей журналистики того времени, Бирс не мог не знать о существовании подобного рода литературы. Бирс творил в тот исторический период, когда в сознании американского народа углубился интерес к традициям и культуре американских индейцев, к американским народным песням и сказаниям, к американскому фольклору в целом.

И хотя в том смысле, который принят у большинства европейских народов, население США нельзя назвать единой нацией поскольку население США составляют выходцы из разных стран, отрицать существование фольклора у американцев как это делали традиционные фольклористы, сводя его к сумме заимствований из фольклорного наследия англичан, шотландцев, французов и иных переселенцев на американский континент - значит оставлять без внимания запечатленную в культуре память о богатом историческом опыте, присущем американскому народу.

В годы Гражданской войны на Севере страны был открыт негритянский спиричуэл, а в 1888 году появляется добротный сборник народных сказок. В это время в Гарварде Френсис Джеймс Чайлд, который уже свыше тридцати лет собирал английские и шотландские баллады в основном, из британских источников, готовил к публикации свой монументальный труд из трехсот пяти баллад. В его книге Английские и шотландские народные баллады 1882-1898 более одной трети было обнаружено в устном бытовании среди народов США. Фольклор представляет собой сумму знаний верований, обычаев, афоризмов, песен, историй, преданий и т.п созданных игрой наивного воображения на основе повседневного человеческого опыта, которые сохраняются без помощи письменных или печатных средств.

В основе фольклора заложены попытки воображения передать события, выразить чувства и объяснить явления путем конкретно запоминаемой схемы.

Этот материал обычно передается одним человеком другому посредством слова или действия обряды. Повторение и бессознательное варьирование стирают начальные следы индивидуальности и фольклор становится общим достоянием народа. Меру участия народа США в создании значительного фольклорного слоя можно определить, рассматривая разные типы фольклора и примеры того, что было сохранено. В дальнейшем в интересах нашего исследования речь пойдет лишь об одном из четырех основных типов, различаемых фольклористами - о распространяющемся устно литературном типе рассказа, включающем народную поэзию и столь различные прозаические формы, как легенда, миф и сказка.

Прочие, как то лингвистический - афоризмы, пословицы и загадки научный - заговоры, предсказания, народные приметы и четвертый, включающий искусства и ремесла, обряды, танцы, драму, празднества, игры и музыку - больше принадлежат антропологии, социологии и общей истории культуры, чем литературной истории. Из прозаических повествований, относящихся к классическим фольклорным категориям, наиболее широко бытует легенда.

Литературная обработка легенды в творчестве Ирвинга, Готорна и Купера привлекла внимание к самому факту ее существования на Востоке США. С тех пор ее обнаруживают повсюду. Рассказы о сокровищах капитана Кидда, Черной Бороды, Тийча и других пиратов были обнаружены в районе Денежной Бухты, штат Мэн, и отмелей Северной Каролины.

Самые характерные и широко распространенные легенды Америки посвящены поискам сокровищ и богатства. В качестве яркого примера литературной адаптации подобных историй достаточно привести известную новеллу Золотой жук Э. По. Юго-Запад страны изобиловал в XIX веке такими рассказами о заброшенных копях и тайных, иногда забытых кладах. Вашингтон Ирвинг 1783-1859 , выпустивший основные сборники своих рассказов в 20-х годах, обладая живым и острым умом, сформировавшимся под влиянием идеалов XVIII века, получал подлинное наслаждение от блужданий в сумерках прошлого Паррингтон В.Л. Основные течения американской мысли.

Американская литература со времен возникновения до 1920-х в 3 т М 1963-Т.2 с. 237 Настоящее представлялось ему менее интересным, чем прошлое, и, конечно, менее красочным. Уже в этом можно заметить его сходство с Амброзом Бирсом, который всю свою творческую жизнь не расставался с темой Гражданской войны - самым ярким впечатлением его юности. Бирс и Ирвинг равно не могли примириться с духом торгашества и спекуляции. В глазах Ирвинга черная бутылка, принесшая столь необычайные приключения Рипу Ван Винклю, казалась символом свободы фантазии, воображения.

Ему нравилось все эфемерное и красочное. Поэтому Ирвинг старался обособиться от современной ему Америки и занимал эту позицию в течение всей своей жизни, не упуская случая пересказать в прозрачно-ясной прозе те романтические истории, которые встречались на его пути, и зарабатывал тем самым славу и деньги.

Это был, безусловно, приятный и спокойный образ жизни, однако удивительно нетипичный для Америки, которая по воле судьбы оказалась его родиной и затем провозгласила его своим первым национальным писателем. Создавая свой первый и самый прославленный рассказ Рип Ван Винкль , Ирвинг, по его собственному признанию, заботился о том, чтобы придать национальной литературе романтический колорит, который в ней еще не утвердился. Сочетание фантастического с реалистическим, мягкие переходы повседневного в волшебное и обратно - характерная черта романтической манеры Ирвинга - новеллиста.

Мотив волшебного сна, использованный в рассказе, имеет давнюю историю. В европейской литературе он почти всегда имеет трагическую окраску пробуждаясь, человек попадает к своим далеким потомкам и гибнет непонятый и одинокий. У Ирвинга в его рассказе нет и тени драматизма, который так характерен для новелл Амброза Бирса, где реальное и ирреальное столь же близки. В большинстве страшных рассказов Бирса мучительное наваждение смерти - чаще внезапной - прорывается через перипетии традиционного прозаического повествования к особому, саркастическому ощущению реальности через сновидения, обрывки воспоминаний, галлюцинации например, в Пересмешнике. Многие рассказы Бирса содержат иронию и, вместе с тем, ощущения безысходности. В более поздних рассказах конфликтная ситуация находит свое проявление в психологических экспериментах над героями и читателем, чудовищных розыгрышах и в псевдонаучной фантастике.

Интерес рассказчика к сверхъестественному не исключал натуралистичной подачи образов, бирсовский рационализм придавал некую достоверность даже рассказам о привидениях.

Особенно показателен в этом отношении рассказ Смерть Хелпина Фрейзера с его интерполяцией навязчивого сна-галлюцинации рассказчика, кошмаром в духе Кафки о заблудившемся в лесу поэте. Повествование в рассказе Ирвинга ведется в нарочито приземленных и мягко иронических тонах. Рип - простой, добродушный, покорный, забитый супруг какой контраст с бирсовской, зачастую столь язвительной характеристикой персонажей появляется перед читателем, бредущим по деревенской улице, окруженный ватагой влюбленных в него мальчишек.

Ленивый, беспечный, занятый с приятелями в кабачке пересудами политических событий полугодовой давности, он знает лишь одну страсть - бродить в горах с ружьем за плечами. Погрузив своего героя в волшебный сон на двадцать лет, автор добивается большого эффекта. Рип видит, проснувшись, что изменилась природа малый ручей превратился в бурный поток разросся и стал непроходимым лес, изменился облик деревни, изменились люди вместо былой невозмутимости и сонного спокойствия во всем проступала деловитость напористость и суетливость. Не изменился лишь сам Рип, оставшись все таким же ленивцем, любителем поболтать и посудачить.

Чтобы подчеркнуть юмористическую неизменность его никчемной натуры, автор дает в лице сына Рипа точную копию отца - ленивца и оборванца. Может отгреметь война за независимость, быть свергнуто иго английской тирании, укрепиться новый политический строй, бывшая колония может превратиться в республику - лишь беспутный ленивец остается все тем же. Юный Рип, как и его старый отец, занимается всем, чем угодно, только не собственным делом. И все же читатель чувствует, что не Рип Ван Винкль - объект авторской иронии.

Он противопоставлен напору деловитых, суетливых и жадных сограждан. Недаром автор утверждал в кругу друзей, что жадность заразительна, как холера, и издевался над всеобщим американским безумием - желанием внезапно разбогатеть.

Иметь деньги для меня значит чувствовать себя преступником говорит он. Особенность раннего Ирвинга-романтика в его отрицании окружающего сказывалась в том, что он создавал в своих произведениях особый мир, непохожий на действительность, ему современную. Он обладал тонким даром поэтизировать обыденность, набрасывать на нее нежный флер таинственности и сказочности. В рассказах Ирвинга мертвецы и духи стерегут бесчисленные клады, не желая отдать отдавать их в руки живых старый морской пират и после смерти не расстается с награбленным и верхом на своем сундуке несется в бурном потоке сквозь Ворота Дьявола, что в шести милях от Манхэттена. Создавая страшные рассказы, где использование традиционного арсенала романтической фантастики, включающего призраков, привидений, загадочные звуки, старые кладбища и т.д. переплетается с данью писателя современным ему мистическим теориям, Бирс подчиняет все одному из основных принципов романтического изображения - вызвать чувство, близкое к сверхъестественному по известной формулировке С. Кольриджа. Писатель делает экскурс в область таинственного, где над героями властвуют силы, находящиеся за пределами человеческой реальности, заставляющие нас почти зримо ощущать мир потустороннего Тайна долины Макарджера , Долина смерти. В качестве типической приведем новеллу Тайна долины Макарджера. Охотник, промышляющий в некой безлюдной долине, застигнутый темнотой, вынужден переночевать в заброшенной хижине посреди леса. Это мотив роковой случайности.

В европейской мистической литературе роль временного пристанища играли замки, особняки, в которых с наступлением темноты происходят таинственные события.

С помощью тщательной детализации одного из излюбленных приемов Эдгара По автор убеждал читателя в возможности фантастического и реальности невероятного.

Логическое восприятие окружающего мира борется с воображением в герое, который прямо признается, что чувствует бессознательную тягу ко всему бессознательному и ощущает себя заодно с таинственными силами природы.

Затем герой погружается в сон, оказавшийся вещим. Сон - это некое промежуточное состояние между жизнью и смертью, которое позволяет Бирсу расширить границы постижимого и сделать героя повествования свидетелем событий, происшедших на этом месте задолго до его появления. Необъяснимое вторгается в человеческую жизнь наяву и таким образом рациональное и иррациональное начало вносят равный вклад в развитие сюжетного повествования.

Причем, финал нередко продиктован подчинением реального нереальному. В финале рассматриваемого нами произведения подтверждается подлинность событий, пригрезившихся герою. Точную характеристику стилю Бирса дал М. Левидов Левидов М. Новеллы А.Бирса. Литературное обозрение,1939- 7 Бешеный поток страсти и ненависти, который клокочет подо льдом стилистического равнодушия и какой стремительный натиск в этом медлительном по внешности повествовании! Ночь, тьма, луна, зловещие тени, оживающие мертвецы - это традиционное, то, что оттачивалось и совершенствовалось долгие годы и даже столетия.

Но по соседству с привычными атрибутами романтизма мы обнаружим совершенно неожиданные предметы - уже из нашего, XX века. Радио-приборы, роботы, лаборатории, микроскопы, отдаляющие или, напротив, чудовищно увеличивающие предмет, способные превратить крохотное насекомое в ужасающее чудовище - во всем этом есть что-то от черной магии.

Эти предметы приоткрывают Бирсу - а заодно и его читателям - кусочек иного, потустороннего мира. Не менее почитаемы Бирсом всяческие чучела, ружья, даже окна, подчас внушающие его героям просто мистический ужас. Магия этих вещей у Бирса физически ощутима, они приоткрывают читателю красоту инфернального, пусть косвенно, мимоходом, но намекают на существование потустороннего мира. Нужно представлять одержимость тогдашнего американского читателя, приходившего в восторг от готических, черных европейских романов, местом действия которых были средневековые замки, руины, кладбища, где являлись выходцы из могил, чтобы понять и оценить иронию Ирвинга в Женихе - призраке, в Необыкновенных рассказах нервного джентльмена и других новеллах.

Европейская механика ужасного у Ирвинга сохранена привидения ютятся в жутких старых домах, зловеще завывает буря, таинственно звучат шаги, сдвигаются стены, оживают портреты, духи появляются ровно в полночь и глухо стонут.

Но все это имеет иронический или же пародийный подтекст. Так, призрак дамы в белом заламывает руки, подобно актрисе в дешевой мелодраме, закоченевшее приведение отогревается у камина, оживший портрет оказывается ночным грабителем, заколдованная мебель не просто передвигается, а пускается в бешенный пляс, а таинственный полный джентльмен, к которому автор старательно приковывает внимание читателя, являет, садясь в карету, не свой загадочный лик, а лишь округлый зад. Автор не верит в потустороннее и страшное, но это - мир вымысла, и он влечет его, как волшебные сказки Альгамбры с влюбленными рыцарями, прекрасными принцессами и коврами-самолетами, влечет и доставляет радость.

Ее-то и дарит Ирвинг читателю и, усладив его авантюрами, занимательными ситуациями, юмором, тонкими наблюдениями, ироническими иносказаниями и политическими намеками, раскрывает таинственное как нечто естественное. Эта игра мысли, чувства, языка и делает обаятельными новеллы Вашингтона Ирвинга.

Бирс, в отличие от Ирвинга, не стремился погружаться в свой удивительный мир, чтобы отгородиться от окружающей действительности. В его творчестве, на которое оказала свое несомненное влияние его деятельность, как журналиста-колумниста, проявилась скорее прямо противоположная тенденция - он был далек от поэтизации современности. Тематика его рассказов была сходна с тематикой рассказов Вашингтона Ирвинга, но если у последнего тема страшного иронически переосмысляется, то у Бирса она воплощается наиболее ярко и рельефно в его жесткой сатире. Определенную категорию прозаических фольклорных повествований Америки представляют также истории о ведьмах, призраках, дьяволах и привидениях.

По численности, популярности и разнообразию они составляют одну из самых значительных групп народных сказок, отражая старые и глубоко укоренившиеся предрассудки американского народа. Ведьма и прялка из Луизианы, Старая Кожа-да-кости из Северной Каролины и Из своей шкуры у негров гула gullah - от искаженного Angola Представители негритянской народности, рабов береговых районов Южной Каролины, Джорджии и северо-восточной части Флориды, Южная Каролина, отражают поверье, в соответствии с которым ведьма меняет облик, чтобы сотворить зло. В Колокольной ведьме Теннесси и Миссисипи рассказывается о вампире. Это история о преследованиях, которым дух убитого в начале XIX века сторожа подвергает семью жителей Северной Каролины, из-за чего они поспешно отправляются на Юг. Относящийся к XVIII столетию и распространенный в Нью-Джерси Дьявол Лидса повествует об устрашающих деяниях сына ведьмы. В Смертном вальсе рассказывается о явлении духа умершего жениха на свадьбу невесты.

Торг с дьяволом - основной мотив в Джеке - фонарщике, мэрилендской истории об умном Джеке, перехитрившем дьявола.

Рассмотрим один из типичных рассказов Бирса о привидениях - Кувшин сиропа. Это повествование начинается со смерти героя - вот первая фраза рассказа, из которого мы узнаем историю лавочника Сайласа Димера, по прозвищу Ibidem лат. там же - домоседа и старожила маленького захолустного городка, которого обыватели вот уже двадцать пять лет подряд видят каждый день на привычном месте - в его лавке он ни разу не болел и даже местный суд был изумлен, когда некий адвокат предложил послать ему вызов для дачи показаний по важному делу Бирс А.Г. Заколоченное окно. Сборник рассказов Свердловск 1989 - С. 205, первый же вышедший после его смерти номер местной газетки добродушно отметил, что Димер разрешил себе наконец небольшой отпуск. И вот после похорон, которым был свидетелем весь Гилбрук, один из самых почтенных граждан банкир Элвен Крид, придя домой, обнаружил исчезновение кувшина с сиропом, который он только что купил у Димера и принес.

Повозмущавшись, он внезапно вспоминает, что лавочник умер - но если нет его, то не может быть и проданного им кувшина, однако Димера он только что видел! Так появляется на свет дух Сайласа Димера и для его утверждения, как и для материализации проклятой твари из одноименного рассказа, Бирс, по примеру Э. По, не жалеет реалистических деталей для создания видимости полного правдоподобия.

Крид не может не доверять собственным глазам, а так как банкир - почтенный человек, вслед за ним весь город начинает верить в призрак лавочника.

Следующим вечером целая толпа горожан осаждает бывший дом Димера все настойчиво вызывают духа, требуя, чтобы он показался и им. Но вся их решимость испаряется, когда в окнах внезапно вспыхивает свет и внутри лавки появляется привидение, мирно перелистывающее приходно-расходную книгу.

Казалось бы, любопытство толпы и стремление пощекотать нервы удовлетворены и все прояснилось, но народ наваливается на дверь, проникает внутрь здания, где внезапно теряет способность ориентироваться. И после того, как последний любопытный вмешивается в невообразимую толчею, где люди бессмысленно двигались ощупью, наносили удары куда попало и осыпали друг друга бранью, в лавке внезапно гаснет свет. Наутро магазин оказывается абсолютно пуст и в книге на прилавке все записи оборваны последним днем, когда лавочник еще был жив. Жители Гилбрука же, окончательно убедивщиеся в реальности духа, решают, что принимая во внимание безобидный и добропорядочный характер сделки, совершенной Димером при изменившихся обстоятельствах. Можно было бы разрешить покойнику снова занять свое место за прилавком. К сему суждению лукаво добавляет Бирс местный летописец почел за благо присоединиться. К этому суждению как будто бы присоединяется и сам писатель, но уже ссылкой на летописца и манерой рассказа он убеждает читателя как раз в обратном - в ленивой тупости гилбрукских обывателей, которые легко поверили в то, во что хотели поверить.

Когда соседи растащат заброшенный дом на дрова, то легко убедить всю улицу, что дома-то, собственно, и не было. Когда в каждом коренится свой страх и свои суеверия, легко поверить и в страхи других.

Сам Бирс всегда разоблачает эти страхи - иногда для этого достаточно лишь намека.

Но давая реалистичное объяснение призраку в рассказе Соответствующая обстановка, он расставляет ловушку для читателя, которому вздумалось бы поверить в объяснение феномена проклятой твари, предложенное в ! дневнике ее жертвы. Это данный на втором плане ряд намеков исчезнувшая собака, которую Морган сначала считает бешеной хриплые, дикие звуки, напоминающие рычание, когда Морган борется с невидимой тварью, по которым скептически настроенный читатель может построить свою собачью версию смерти главного героя.

Бирс охотно ставит персонажей своих рассказов в опасное положение, но самая опасность эта - лишь внешнее воплощение внутреннего страха, ужас перед чучелами, что буквально обыгрывается в рассказе Человек и змея. В этом рассказе налицо настоящее, до смерти пугающее чучело. Если в Глазах пантеры безобидным пугалом является несчастная Айрин, которая погибает от пули жениха, то в рассказе Без вести пропавший опасность воплощается уже в настоящем чучеле наведенное в лоб, но давно разряженное ружье одной лишь угрозой смерти делает свое дело - убивает рядового Спринга.

В Соответствующей обстановке ситуация доведена до предела мальчуган, заглянувший ночью в окно, под влиянием подходящей обстановки превращается в сознании напуганного человека в призрак самоубийцы. Бирс безжалостно расправляется со своими призраками, но не менее беспощаден он и к их жертвам - исполнителям его творческих замыслов. Гилбрукские обыватели все без исключения трусы, и, как трусы, они думают ногами или руками в суматошной свалке.

Если уж привиделась одному из них красная свитка - дух умершего Сайласа Димера, так не найдется ни одного здравомыслящего во всем городе, который не поддался бы коллективному самогипнозу. Импульс к созданию легенд о сверхъестественном продолжает оставаться действенным на американском континенте и Сцены и характеры Фишер-ривер Скитта Х.И. Тальферро, опубликованные в 1859 г содержат северо-калифорнийские истории, циркулировавшие, как полагают, в 20-х годах.

Они являются, вероятно, типичными образцами историй о пионерах и включают охотничьи побасенки дядюшки Дэйви Лейна, который вошел в пословицу своей способностью выдумывать небывальщину. Сюда же относится истории о пантерах легли в основу рассказа Бирса Заколоченное окно, медведях, рогатых змеях и бизонах, сражениях на фронтире, анекдоты о новичках и местных знаменитостях, специфические варианты легенды об Ионе и ките. Подобные истории, сохранившиеся еще в старых газетах, альманахах, хрониках графств и приходов, а также в памяти народа по-прежнему в ходу там, где еще помнят о фронтире страны.

Как профессиональный журналист, Бирс, несомненно, был хорошо знаком с подобными публикациями. И внимательное изучение сюжетного строя рассказов писателя дает нам возможность сделать вывод, что Бирс не просто передавал национальный колорит охотничьих рассказов эпохи фронтира и историй о пионерах, но напрямую заимствовал и обрабатывал наиболее типичные истории и анекдоты, которые легли в основу таких его рассказов как Заколоченное окно , Глаза пантеры , Пересмешник и Соответствующая обстановка. В последнем устами одного из персонажей буквально дается ссылка на подзаголовок рассказа, напечатанного в номере Вестника, где черным по белому значится Рассказ с привидениями и заметку из Таймс. В рассказе Глаза пантеры, например, страхи оправданы и мистика исчезает, по-настоящему жаль и безумную девушку, и полюбившего ее храброго человека.

Ее безумие мотивировано, насколько может быть мотивировано безумие.

По-человечески понятны и горе, и боязнь сойти с ума. В одинокой, заброшенной хижине скоропостижно умирает любимая жена но этого мало. Надо еще, чтобы ворвалась ночью пантера и загрызла неостывший труп Заколоченное окно. Это обстоятельство, пожалуй, не усиливает страх, а, напротив, ослабляет его. Такие излишества встречаются у Бирса не редко. Критиками и историками американской культуры уже отмечалось влияние фольклорного материала на форму и содержание американской литературы XIX-XX вв. В качестве примеров они ссылаются на Там, позади, автобиографию Уэйлина Хога, в основе которой лежат фольклорные мотивы и народные обычаи Мифы о Линкольне Ллойда Льюиса, отражающие действенную способность американцев к мифотворчеству, и Джона Генри Роарка Бредфорда, маленький эпос, полуфантазию с трагическим подтекстом. Радуга у меня за плечами Х.У. Одама и Я вспоминаю Рида являют собой интересные вариации фольклорной основы в автобиографическом произведении, в первом случае - вымышленной, во втором - фактографической.

Дьявол и Дэниэл Уэбстер Стивена Винсента Бине и история Уиндвегона Смита, созданная Уилбером Шрамом - примеры филигранной обработки небылиц, а истории вроде Медведя Фолкнера и Под луной Юга Марджори Киннен Роллингс демонстрируют живучесть охотничьих побасенок.

Писателей американского Запада, выступивших после Гражданской Войны - Артимеса Уорда, Джоакина Миллера, Брета Гарта, Марка Твена в их числе был и Амброз Бирс - отличала яркая театральность все они хранили верность манере юмористического преувеличения, восходящей к ранним негритянским песенкам и амплуа парня из деревни актера-комика Чарльза Мэтьюза, к Сэму Синку Хэмбертона, к проделкам Дэйви Крокетта, к бесчисленным пиратским изданиям юмора янки, а также к Запискам Биглоу Лоуэлла, острословью Холмса и Гансу Брейтману Лелланда.

Таким образом, можно констатировать, что к тому времени, как Бирс входил в литературу, в Америке уже существовала богатая традиция литературной адаптации фольклорного материала.

Естественные и самопроизвольные способы его распространения певец, сказитель или рассказчик, в роли которых в XIX веке зачастую выступали разъезжающие по всей стране страховые агенты, торговцы и т.д. дополнялись печатной продукцией и средством профессиональных артистов. Помимо листков, страну наводняли сотни песенников и альманахов, важнее которых, впрочем, оказались газеты.

Практически с тех пор, как печатная продукция стала дешевой и общедоступной, а чтение и письменность - заурядным явлением, фольклор стало трудно отличать от популярной или устной литературы и наоборот. Редакторы в каждом городе следовали практике местных изданий, посвящая статьи старым песням и историям. Весь этот печатный материал оказал свое действие при создании всенационального фольклора, который иначе ограничивался бы отдельными регионами.