Переломный год

Переломный год. Чехова привез в Петербург Лейкин, издатель петербургского журнала «Осколки». В его доме он и остановился, получив «пару лошадей, отменный стол, даровые билеты во все театры» и будучи принужден выслушивать, какой должна быть литература.

В этот приезд Чехов впервые встретился с людьми другого круга – не «малой прессы», а большой литературы. С этой поездки начались многолетние дружеские отношения с Алексеем Сергеевичем Сувориным – публицистом, беллетристом, драматургом, крупным издателем.

Чехов сотрудничал в его газете «Новое время» до начала 1890-х годов. Суворин издал чеховские сборники «В сумерках» (1887), «Хмурые люди» (1890), «Пьесы» (1897) и другие. Ощущение того, что его литературная деятельность воспринимается всерьез, усилилось после письма Д.В.Григоровича 25 марта 1896 года. В этом письме литературный патриарх впервые признался Чехову в том, что видит у него «настоящий талант, – талант, выдвигающий Вас далеко из круга литераторов нового поколения». Это было первое признание чеховского таланта.

Чехов понимал, что выбиться из колеи срочной работы будет нелегко – в том числе и по материальным причинам. Но понимание того, что переломить свою писательскую судьбу необходимо, постепенно укреплялось в Чехове. Переломным в его судьбе стал 1888 год. К тому времени Чехов был весьма известным писателем, автором не только «малой прессы», но и престижной суворинской газеты «Новое время». Вышли его сборники «Пестрые рассказы» (с указанием авторства «А. Чехонте (Ан. П.Чехов)»), «В сумерках» (за него годом позже будет присуждена высшая литературная награда – академическая Пушкинская премия) и «Невинные речи». Состоялась премьера его комедии «Иванов» в московском театре Ф.А.Корша. В 1888 году Чехов написал повесть «Степь (История одной поездки)» – рубежное произведение, отделившее раннее творчество Антоши Чехонте от прозы Антона Павловича Чехова.

Разумеется, говорить о раздельности этапов жизни крупной творческой личности можно лишь условно, да и не все чеховские рассказы до 1888 года были юмористическими.

Но, возможно, именно в «Степи» Чехов начал в полной мере воплощать то, в чем признался как-то Григоровичу: «Писал я и всячески старался не потратить на рассказ образов и картин, которые мне дороги и которые я, Бог знает почему, берег и тщательно прятал». Образы и картины «Степи» связаны с первыми детскими впечатлениями Чехова. Мальчиком он навещал деда, управляющего имениями графов Платоновых в Приазовье.

Путешествие десятилетнего мальчика Егорушки по степи во многом автобиографично. Некоторые эпизоды повести – например, сцена на еврейском постоялом дворе – напрямую повторяют события чеховского детства, которые, по его словам, врезались в его память как «Отче наш». Но художественные обращения, сделанные Чеховым в «Степи», выводят ее далеко за рамки автобиографии. Чехов назвал свою повесть «странной» и, чувствуя ее единый поэтический тон, боялся сорваться на него. «Степь» полна чудесных пейзажных картин («Пока я писал, я чувствовал, что пахло коло меня летом и степью»), но очарование ее, связанное с красотой пейзажа, не исчерпывается им. «Какова будет эта жизнь?» – такими словами завершается повесть.

И вместе с тем она уже содержит в себе глубинную, сущностную картину будущей жизни мальчика Егорушки и человеческой жизни вообще. Егорушка впервые задумывается о том, как связаны между собою пространство и время: «Казалось, что с утра прошло уже сто лет…Не хотел ли Бог, чтобы Егорушка, бричка и лошади замерли в это воздухе и, как холмы, окаменели бы и остались навеки на одном месте?» Большинство тогдашних критиков восприняло «Степь» как набор этнографических наблюдений, связанных друг с другом не более чем картинки в калейдоскопе.

Произведение рассматривалось в той системе ценностей, в которой художественное новаторство Чехова считалось неудачей. Чехов не стремился дать определение человеческим типам и жизненным явлениям, которые предстали перед его героем Егорушкой.

В «Степи» он словно попробовал еще один вариант найденного и принятого им для себя творческого метода, который получил название «объективного»: когда автор «растворяется» в героях и картинах, не стремясь делать прямых обобщений и выводов, а предоставляя это читателю. [3, c.26 – 32] 3.