Творчество Фёдора Ивановича Тютчева

Творчество Фёдора Ивановича Тютчева. Поэзия Тютчева приходила к читателям в несколь¬ко этапов или, вернее сказать, несколько раз. Поначалу стихотворения своего бывшего учени¬ка много и часто печатал в редактируемых им журна¬лах и альманахах Раич. Имени славного поэта эти публикации Тютчеву не составили.

В 1835 году со стихотворениями Тютчева позна¬комился его сослуживец по миссии в Мюнхене князь Иван Сергеевич Гагарин и был очарован ими. Вер¬нувшись в Санкт-Петербург, он показал некоторые из них Жуковскому и Вяземскому. Те, в свою оче¬редь, рекомендовали Пушкину опубликовать стихо¬творения Тютчева в «Современнике». Пушкин отнес¬ся к ним «как должно», О чем Гагарин не преминул сообщить автору в Мюнхене.

В 1836 году, в третьей и четвёртой книгах «Современника», были напечатаны двадцать четыре стихотворения Тютчева. Среди них были и те, что ранее уже публиковались Раичем. Надо сказать, что и после смерти Пушкина, до 1840 года, в «Современнике» время от времени появ¬лялись произведения Тютчева, никем особо не заме¬ченные. Так, Белинский лишь однажды в своих веле¬речивых статьях упомянул Тютчева - в подстрочном примечании, поставив его имя рядом с именами Рот¬чева, Марковича, Вердеревского - кто такие При его жизни еще только однажды его произве¬дения выходили отдельной книгой - в 1868 году, ста¬раниями И. С. Аксакова.

Творческая судьба Федора Ивановича Тютчева, кажется своеобразная расплата за то безразли¬чие, которое он проявлял к своему творчеств. Ведь Тургеневу пришлось уговаривать Тютчева издать в свет «собирание своих стихотворений», а к книге, из¬данной Аксаковым, по словам одного из исследова¬телей творчества Тютчева, Григория Чулкова, «поэт остался совершенно равнодушен», хотя она включа¬ла важнейшие его произведения общим числом сто восемьдесят пять. Как некогда Белинский прошел мимо поэзии Тют¬чева, так прошли мимо нее его ученики и последова¬тели. Уже в восьмидесятые годы прошлого столетия критик Скабичевский, который останется в памяти потомков только потому, может быть, что в издева¬тельском контексте упомянут в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита», рубил наотмашь: «Открытый из среды посредственности и внезап¬но возвеличенный в мрачные годы общественного без¬временья, Тютчев, во всяком случае, в достаточной мере скучноват в своих безукоризненных красотах и, исключая некоторых его произведений, помещенных в хрестоматиях, большинство их читается с трудом и ценится лишь самыми строгими и рьяными эстетиками». А среди этих «эстетиков» в разные годы литера¬турного бытия Тютчева, напомню, были: Александр Пушкин, Василий Жуковский, Петр Вяземский, Нико¬лай Некрасов, Иван Тургенев, Афанасий Фет. К ним следует добавить Достоевского и Толстого.

Интеллектуальный и эстетический уровень поэ¬зии Тютчева, ее «безукоризненные красоты» (что-то Скабичевский, все-таки, понимал!) дано было постиг¬нуть немногим, а, постигнув - со слезами на глазах читать некоторые его стихотворения, как читал Лев Толстой это: Тени сизые смесились, Цвет поблекнул, звук уснул- ¬Жизнь, движенье разрешились В сумрак зыбкий, в дальний гул Мотылька полет незримый Слышен в воздухе ночном Час тоски невыразимой! … Все во мне и я во всем Скабичевский, возможно, читал эти стихи с тру¬дом, не проникаясь даже поверхностным их смыслом, а Толстой радовался, что, написанные еще в тридцатые годы, впервые опубликованные после смерти Тютче¬ва в 1879 году в журнале «Русский Архив», они - истинное произведение искусства. Истинное! А пото¬му не подвластное времени (сорок с лишним лет мину¬ло со дня их написания до публикации) и кургузым оцен¬кам кургузых людей.

Многие из них видели в Тютчеве «учителя по¬эзии для поэтов», замечали, прежде всего, его космизм и закрывали глаза на поразительную конкретность стихотворений Тютчева.

На тот факт, что все они на¬писаны «на случай» - по поводу прочитанной книги, посещения церкви, увиденного пейзажа, страстной влюбленности в женщину, какого-нибудь политиче¬ского события и т. д. Но это не недостаток символистов и их последо¬вателей, а, кажется, еще один из парадоксов Тютче¬ва: умение личное переплавлять во всеобщее.

Вот бреду я вдоль большой дороги В тихом свет гаснущего дня, Тяжело мне, замирают ноги Друг мой милый, видишь ли меня? Все темней, темнее над землею – ¬Улетел последний отблеск дня Вот тот мир, где жили мы с тобою, Ангел мой, ты видишь ли меня? Завтра день молитвы и печали, Завтра память рокового дня Ангел мой, где б души ни витали, Ангел мой, ты видишь ли меня? Боязно разрушать банальными комментариями зыбкое, как сама человеческая жизнь, печальное, как она же, звучание неведомого тебе голоса Тютчева.

Это он говорит! С тобой! И с другими! И говорил раньше.

И говорить будет после, когда ты тоже, когда «все тем¬ней, темнее над землею», бесплотной душой будешь витать над какой-нибудь проселочной дорогой с алой от заходящего солнца травой или над шестнадцати¬этажными параллелепипедами, по странной прихоти человеческого сознания получившими название дом. Стихотворение, переполненное такой невырази¬мой музыкой, такое гармоничное в своем отрицании всяческих «красот», называется длинно и неуклюже: «Накануне годовщины 4-го августа 1864г.» 4 августа 1864 года умерла Елена Александров¬на Денисьева, и Тютчев записал собственные ощу¬щения в годовщину ее смерти.

Не больше того. Но и не меньше! Поскольку в стихотворении оказались отраженными чувства многих и многих поколений.

Научиться поэзии по нему невозможно по причи¬не полного отсутствия «поэтических достижений» в нем. Однако оно способно научить большему - быть человеком чувствующим и думающим.

И если в этом контексте воспринимать Тютчева, как «учителя поэ¬зии для поэтов», то придется с горечью заметить: уро¬ки его не всегда и не всем пошли на пользу. Многие из мнимых его учеников заслуживают полновесный «неуд» за превратно усвоенные уроки. Или неусвоен¬ные вообще. Особенно по теме до болезненности близ¬кой Тютчеву - Россия.