Отношение Шурика к самому себе

Отношение Шурика к самому себе. Одна из отличительных черт Шурика – умение остро ощущать вину по отношению к самому себе. Смерть бабушки: «А Шурик никакой громкой музыкой не мог заглушить огромного чувства вины, которое перевешивало в нём саму потерю.

Он находился в оцепенении, подобно тому, которое переживает куколка перед тем, как, треснув по намеченному природой шву, выпустить из себя взрослое существо» [1;87 ]. Вера попадает в больницу. «У Шурика перехватило дыхание в том месте, где маму разрезали: виноват, виноват, во всём виноват (пассивная конструкция). Мамочка бедная, маленькая, худая, еле живая, а он здоровый до отвращения кабан, козёл, скотина… Она задыхалась в приступе, а он трахал Матильду… И острое отвращение к себе отбрасывало какую-то неприятную тень на в общем-то непричастных к преступлению Лилю и Матильду » [1;173]. Антитеза, созданная самим же Шуриком: мамочка (полож. коннотация) и здоровый до отвращения кабан Шурик (отрицат. коннотация). Кабан, козёл, скотина – слова с отрицательной эмоциональной составляющей, с пометкой в словаре как бранные, с экспрессивной составляющей «усилительное», а стилистической – «разговорное». « И вот Шурику было очевидно до ужаса, как предал он «высшую» любовь ради «низшей». В отличие от большинства людей, особенно молодых мужчин, попадавших в сходное положение, он даже не пытался выстроить хоть какую-то психологическую самооборону, самому себе шепнуть на ухо, что, может, в чём-то он виноват, а в чём-то и не виноват» [1;175]. Получается, позиция автора: «в чём-то он виноват, а в чём-то и не виноват». Но Шурик ведь привык быть очень хорошим мальчиком, а отсюда следует, что должен отдавать себя матери целиком? «Вера не требовала никакой жертвы – она подразумевалась сама собой»[1;212]. В заключении истории Шурику почти тридцать.

И он видит себя в зеркало «немолодым, довольно мордастым, с намечающимся вторым подбородком (отрицательная коннотация)… и ещё целая куча обязательств, которые он не то что брал на себя, а они были на него возложены (пассивная конструкция!)» [1; 599] 5.5. Шурик и его женщины.

Он умел жалеть женщин: и девочку Марию, и “старую дуру” Матильду. “Жалость, опускаясь вниз, претерпевала какое-то тонкое и постепенное изменение…» [1;344] «… Шурик выполнил свой мужской урок добросовестно и с пылом, и почему-то это принесло облегчение и ему, и Матильде, и в нём даже промелькнуло смутное ощущение хорошего поступка хорошего мальчика – ну не странно ли…» [1;90] Мне кажется, в данном контексте Улицкая вкладывает в лексическую единицу «хороший» ироническую эмоциональную составляющую, которая подчёркивается присоединительной конструкцией «ну не странно ли…» Вообще, самое частотное определение для Шурика в романе – «хороший». И ни парень, ни молодой человек, а именно мальчик. «Она [Матильда] знала, что он всю дорогу бежал как зверь на водопой, и знала, что бежал бы не двадцать минут, а всю ночь, а, может, неделю, чтобы поскорее её обнять, потому что голод его был молодой, зверский, и она чувствовала готовность ответить ему»[1;115]. Одно из значений слова зверь: «О человеке, делающем что-то рьяно, с азартом (разг.)». [6 ; 230] Здесь я снова выдвигаю гипотезу, что Людмила Улицкая вкладывала в слова «зверь», «голод его был модой, зверский» ироническую эмоциональную составляющую. «К маме спешит усмехалась она добродушно. – Не привязаться бы старой дуре…» [1;115] Как видим, речь тут идёт не про чувства, а про всего только банальную привязанность.

Противопоставление «старая дура» и мальчик Шурик, который « к маме спешит». Когда на Новый год Шурик не является к Матильде, она добродушно отмахивается: « - Дружочек мой, и говорить об этом нечего!» [1;142] Дружочек мой – положительная коннотация с разговорным стилистическим компонентом. Шурик для Матильды дружочек (даже не «друг» она сказала), хороший мальчик.

С возникновением Валерии вновь возникает такая же антитеза (выведенная Валерией), как и с Матильдой: «мальчик – старая дура». «Вот от такого мальчика родить бы ребёночка, и ничего мне больше не нужно.

Вот дура старая…» [1; 244]. Ещё Валерия видит Шурика «душевно чистым и славным» (слово с оценочным положительным денототивным значением). В произведениях Людмилы Улицкой достаточно часто интеллигентные, хорошо воспитанные люди противопоставляются более грубым и простым персонажам.

В отношениях «Шурик – Тогусова» это и происходит.

Для Али «жизнь – борьба, и не только за высшее образование» [1; 157] Может быть, поэтому и Шурик ей был необходим, чтобы воевать, одерживать победы, ведь для неё жизнь – борьба.

На Новый год, дома у Шурика: «Видели бы её акмолинские подружки… … Шурик Корн, пианино, шампанское…». [1; 101] Видимо, для Али Шурик не мальчик, как для некоторых женских персонажей, а мужчина, атрибут престижной столичной жизни. «Аля же была с детства приучена к мысли, что мужикам от баб известно чего нужно.

Такая была её простенькая теория, и она ей следовала, не сочтя нужным спрашивать, желательно ли это в данный момент Шурику.

Ему же и в голову не пришло отказывать девушке в такой малости» [1; 222] Лексические единицы «мужики» и «бабы» со стилистическим компонентом коннотации «разговорное» выражают сущность провинциальной девушки Али. Для Шурика же интимные отношения оказываются всего «малостью» (возможно Улицкая снова вкладывала в коннотацию эмоциональный компонент «ироническое»). В конце концов, Аля так и не смогла одержать победу над Шуриком.

И поэтому «Шурика и не вспоминала – чего вспоминать о неудачах » Для Лены Стовбы Шурик - «московский мальчик, вшивший интеллигент, маменькин сынок» (ироническая эмоциональная составляющая коннотации). Но, тем не менее, она принимает от него помощь и выходит замуж. А позже и жалость принимает от Шурика-мужа. Возникшие интимные отношения были такими: « Они гладили друг друга – утешительно – по лицу, по шее, по груди, они просто шалели от жалости (вероятно, у Улицкой здесь эмоциональный компонент коннотации «ироническое»): Шурик – к Стовбе, а Стовба – к самой себе… … Она время от времени называла Шурика Энрике». [1;234] Шурик стал для Стовбы хорошим мальчиком, сделавшим хороший поступок, а по большому счёту, вообще никем: «называла Шурика Энрике». Светлану автор нарекает «девицей» (отрицательная коннотация, просторечное слово). И тут вновь возникает столкновение интеллигентных и мягких людей с более простыми и нагловатыми.

Их отношения начинались так: «Но он всё не нахальничал и не нахальничал, ну просто как истукан, и ей не пришлось говорить гордое «нет», а напротив, пришлось всё взять в свои руки…» [1; 344] Света с болезненной психикой «проникала во все поры» в жизни Шурика (негативная коннотация» [1;601] Она видит Шурика положительно: не подлецом, «как Серёжка Гнездовский, и не предателем, как Асмалазян. … Он другой…» [ 1; 394 ] Когда появляется девочка Мария, у Шурика, возможно, впервые рождается страх. «Девочку было жалко, и проклятая жалость была неразборчива, безнравственна… Нет, нет, только не это… Неужели и она, такая маленькая, совсем ребёнок, а уже женщина, и уже ждёт от него простейшего утешения…» [1; 444] В первые в романе к шуриковой «жалости» подбирается определение «проклятая» ( слово с негативным сигнификативным оценочным значением). Отношения с француженка Жоэль чем-то напоминали отношения с Лилей. Это был редкий для Шурика случай, когда связь с женщиной не была лишена юношеской романтики. «Они чудесно болтали обо всём на свете, перескакивая с одной темы на другую, перебивая друг друга…» [1; 504] Но для Жоэль, похоже, он был всего временной игрушкой. «Я тебя очень люблю, ты знаешь.

Я буду здесь ещё пять недель! Замужем с тобой!» [ 1 ; 508].