Основные мотивы любовной лирики

Основные мотивы любовной лирики. Любовной лирике М.Ю.Лермонтова характерны тенденции к «заземлению», биографизму и стихийному стремлению к циклизации. Стихи Лермонтова о любви, если брать их в целом, ближе к подлинной биографии поэта, точнее отражают ее реальные факты, чем его лирические произведения на другие темы. Отсюда широта содержания этих стихов, выходящих за пределы своей главной любовной темы и отражающих всю полноту внутренней жизни героя: Счастливцы, мнил я, не поймут Того, что сам не разберу я, И черных дум не унесут Ни радость дружеских минут, Ни страстный пламень поцелуя.

Мои неясные мечты Я выразить хотел стихами, Чтобы, прочтя сии листы, Меня бы примирила ты С людьми и с буйными страстями; Но взор спокойный, чистый твой В меня вперился изумленный, Ты покачала головой, Сказав, что болен разум мой, Желаньем вздорным ослепленный [12, с. 38]. Отсюда же – психологизация изображения и, в более редких случаях, воспроизведение внешней обстановки: Я видел юношу: он был верхом На серой борзой лошади – и мчался Вдоль берега крутого Клязьмы.

Вечер Погас уж на багряном небосклоне, И месяц в облаках блистал и в волнах; Но юный всадник не боялся, видно, Ни ночи, ни росы холодной; жарко Пылали его ланиты … [12, с. 86]. Циклы любовных стихотворений Лермонтова не выделены им самим, не вполне ясны по своему составу, но тем не менее очень для него характерны. Любовные стихи молодого Лермонтова были посвящены: Анне Столыпиной, Екатерине Сушковой, Наталье Ивановой (по мнению Д.Е.Максимова, самый обширный цикл) и Варваре Лопухиной (с точки зрения С.В.Иванова, именно этот цикл стихотворений составляет главнейшую часть любовной лирики поэта). Стихотворения некоторых из этих циклов дают возможность проследить не только какой-либо отдельный момент любовных переживаний, но и фазу общего развития его отношений с возлюблено, например, возникновение его чувства, ее «измену», нарастание его скорби, вызванное «изменой», охлаждение и так далее (стихи к Н.Ивановой). В этих стихах преобладают ходячие, условные обозначения женской красоты («прелестный взор», «чудные глаза», сравнение с мадонной Рафаэля и т. п.), но сквозь эти штампы просвечивают и живые, индивидуализированные образы героинь.

В стихах, адресованных Е.Сушковой, пунктирно намечается ее светский облик: «притворное вниманье», «острота речей», насмешливое отношение с героем, бездушие (стихотворение «Благодарю!»): Благодарю вчера мое признанье И стих мой ты без смеха приняла; Хоть ты страстей моих не поняла, Но за твое притворное вниманье Благодарю! В другом краю ты некогда пленяла, Твой чудный взор и острота речей Останутся навек в душе моей, Но не хочу, чтобы ты мне сказала: Благодарю! [12, с. 64]. И обида от этой неразделенной любви пробуждает в герое чувство гордости и вызывает его на борьбу со своей любовью и с любимой, которую он не склонен извинять («Взгляни, как мой спокоен взор»): Смеялась надо мною ты, И я с презреньем отвечал – С тех пор сердечной пустоты Я уж ничем не заменял.

Ничто не сблизит больше нас, Ничто мне не отдаст покой … Хоть в сердце шепчет чудный глас: Я не могу любить другой.

Я жертвовал другим страстям, Но если первые мечты Служить не могут снова нам Но чем же их заменишь ты Чем успокоишь жизнь мою, Когда уж обратила в прах Мои надежды в сем краю, А может быть, и в небесах [12, с. 67]. В цикле, связанном с Н.Ивановой более серьезном и глубоком женский образ разработан психологически: Ты не коварна, как змея, Лишь часто новым впечатленьям Душа вверяется твоя. Она увлечена мгновеньем; Ей милы многие, вполне Еще никто; но это мне Служить не может утешеньем [12, с. 153]. Этот образ, так же как и в стихах, обращенных к Е.Сушковой, окружен легкими светскими ассоциациями, но не сопровождается отрицательной характеристикой.

Героиня не понимает героя и в конце концов «изменяет» ему. Но герой не мстит ей презреньем, пытается подняться над своей обидой и проанализировать причину своего неуспеха («Всевышний произнес свой приговор»): Я знал: то не любовь – и перенес; Но отгадать не мог я тоже, Что всех моих надежд, и мук, и слез Веселый миг тебе дороже! Будь счастлива несчастием моим И, услыхав, что я страдаю, Ты не томись раскаяньем пустым.

Прости! – вот все, что я желаю … Чем заслужил я, чтоб твоих очей Затмился свежий блеск слезами? Ко смеху приучать себя нужней: Ведь жизнь смеется же над нами! [12, с. 81-82]. Этот цикл характерен, наряду с чисто лермонтовским психологическим анализом, трагической тональностью.

И, что особенно важно, в этом цикле есть намеки на то, что причиной любовной трагедии являются некоторые особенности героини, сближающие ее с духом светского общества, и само светское общество («… и мук и слез веселый миг тебе дороже», «… и слишком ты любезна, чтоб любить», «мы с тобой разлучены злословием людским» и так далее). По мнению же С.И.Кормилова, «Н. Ф.Иванова действительно явилась причиной не слишком благородного «донжуанства» Лермонтова» [8, с. 45]. В доказательство приводится стихотворение «К ***», которое содержит программу дальнейшего поведения поэта с женщинами, недостойными уважения, и которое является не любовной лирикой, а декларацией романтического самоутверждения: Отныне стану наслаждаться И в страсти стану клясться всем; Со всеми буду я смеяться, А плакать не хочу ни с кем; Начну обманывать безбожно, Чтоб не любить, как я любил, - Иль женщин уважать возможно, Когда мне ангел изменил? [12, с. 160]. Иную характеристику получает женский образ в стихах, относящихся к В.Лопухиной.

В героине этого цикла не только не отмечены черты, обычные для своего светского круга, но, наоборот, она с ее «чудной простотой» и неспособностью лицемерить скорее противопоставлена идеалу светской красавицы («Она не гордой красотою…»): Она не гордой красотою Прельщает юношей живых, Она не водит за собою Толпу вздыхателей немых.

И стан ее – не стан богини, И грудь волною не встает, И в ней никто своей святыни, Припав к земле, не признает.

Однако все ее движенья, Улыбки, речи и черты Так полны жизни, вдохновенья, Так полны чудной простоты.

Но голос душу проникает, Как вспоминанье лучших дней, И сердце любит и страдает, Почти стыдясь любви своей [12, с. 140]. Герой цикла не случайно называет ее своим товарищем, «лучом- путеводителем («Мы случайно сведены судьбою …») и своей мадонной – эпитеты, которые трудно было применить к Е.Сушковой и к Н.Ивановой.

В связи с этим и чувство, рассказанное в стихах к Варваре Лопухиной разделенное и просветленное в корне отличалось от скорбной и бесплотной страсти, окрасившей собой предшествующие любовные циклы Лермонтова. Я рожден, чтоб целый мир был зритель Торжества иль гибели моей, Но с тобой, мой луч-путеводитель, Что хвала иль гордый смех людей! [12, с. 133]. Принцип индивидуализации, обозначившийся в ранних стихах Лермонтова о любви, с особенной силой проявился в лирической характеристике их героя. Выявление внутреннего мира этого героя не сводится к демонстрации его чувства.

Любовь для него не замыкается в своих собственных пределах или в пределах «нейтрального» сознания. Герой любовной лирики Лермонтова обладает всей сложностью характера и мировоззрения «лермонтовского человека», отмечен его «пятном тоски в уме», наделен его сомнениями, идеалами и мечтами о своем высоком назначении. Мысли о любви смешиваются с его заветными мыслями о себе и обо всем. При этом одной из главных индивидуальных особенностей лермонтовской поэзии является связанная с нею надежда (почти всегда не сбывающаяся) на то, что любовь должна привести к преодолению одиночества.

Количество любовных стихотворений у Лермонтова в зрелый период меньше, чем в предыдущий. Стихотворения о любви не циклизируются уже, как прежде, в любовные «новеллы», но часто содержат в себе – каждое порознь – скрытый новеллистический сюжет («Оправдание», «Договор», «Сон» и другие): Расстались мы; но твой портрет Я на груди моей храню: Как бледный призрак лучших лет, Он душу радует мою. И, новым преданный страстям, Я разлюбить его не мог: Так храм оставленный – все храм, Кумир поверженный – все бог! [12, с. 162]. В этих стихотворениях нет напряжения и подъема большой любви, а только легкие и благоговейные прикосновения к ней. Она не ослепляет поэта своим сверканием, силой и славой.

В те годы любовь является у Лермонтова чаще всего как воспоминание о прошлом («1-е января», «Нет, не тебя так пылко я люблю»): О грезах юности томим воспоминаньем, С отрадой тайною и тайным содроганьем … [12, с. 78]; Как мелькнувшая надежда на будущее («Из-под таинственной холодной полумаски …»): И создал я тогда в моем воображенье По легким признакам красавицу мою; И с той поры бесплотное виденье Ношу в душе моей, ласкаю и люблю.

И все мне кажется: живые эти речи В года минувшие слыхал когда-то я; И кто-то шепчет мне, что после этой встречи Мы вновь увидимся, как старые друзья [12, с. 99]; или как мечта, которая создает объективные образы, не имеющие прямого отношения к поэтической биографии автора.

Нередко Лермонтов как бы останавливается на полдороге к любви, ограничиваясь любезностью («Графиня Эмилия», «К портрету», «А.О.Смирновой»): Без вас хочу сказать вам много, При вас я слушать вас хочу; Но молча вы глядите строго, И я в смущении молчу. Что ж делать Речью неискусной Занять ваш ум мне не дано … Все это было бы смешно, Когда бы не было так грустно … [12, с. 80]. В некоторых лермонтовских стихотворениях затаены намеки на какие-то неотвратимые, коренящиеся в эпохе причины неустроенности любовных отношений.

Он находит в любви современных людей господство случая («Дума»): И ненавидим мы, и любим мы случайно Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви … [12, с. 41]. В послании «Валерик», как и в ранних стихотворениях Лермонтова, говорится о том, что «забавы света» мешают героине понять рассказчика, автора послания. В стихотворении «Отчего» судьба возлюбленной и ее счастье целиком связываются с воздействием враждебной среды: Мне грустно, потому что я тебя люблю, И знаю: молодость цветущую твою Не пощадит молвы коварное гоненье.

За каждый светлый день иль сладкое мгновенье Слезами и тоской заплатишь ты судьбе. Мне грустно … потому что весело тебе [12, с. 75]. При этом лермонтовский герой не всегда довольствуется ролью внутренне непримиренной жертвы общественных условий, препятствующих его любви, но иногда и восстает против этих условий («Договор»): Пускай толпа клеймит презреньем Наш неразгаданный союз, Пускай людским предубежденьем Ты лишена семейных уз. Но перед идолами света Не гну колени я мои; Как ты, не знаю в нем предмета Ни сильной злобы, ни любви.

Как ты, кружусь в веселье шумном, Не отличая никого: Делюся с умным и безумным, Живу для сердца своего [12, с. 213]. Не отличается в этом и героиня Лермонтова в таких стихотворениях, как «Прелестница», «Оправдание»: И будешь спать в земле безгласно То сердце, где кипела кровь, Где так безумно, так напрасно С враждой боролося любовь, Когда пред общим приговором Ты смолкнешь, голову склоняя, И будет для тебя позором Любовь безгрешная твоя, - Того, кто страстью и пороком Затмил твои младые дни, Молю: язвительным упреком Ты в оный час не помяни [12, с. 92]. В этих стихотворениях Лермонтов создает образ вольной, «беззаконной» подруги героя.

Для новой стадии развития лирики Лермонтова, так или иначе связанной с темой любви, характерно также появление женских образов, раскрываемых вне прямой зависимости от чувства, которое внушали или могли внушить эти женщины поэту.

Лермонтов освобождает здесь образы своих героинь от крепостного гнета любви героя. В лирической группе, о которой идет речь, эти героини уже не объекты страсти или влюбленности, а предмет широкого человеческого интереса и сочувствия. Именно так повернуты портретно-психологические стихотворения Лермонтова «Слепец, страданьем вдохновленный» («А.Г.Хомутовой»), «На светские цепи» (М.А.Щербатовой) и «Как мальчик кудрявый резва» (А.К.Воронцовой-Дашковай). Перекликается с ними и стихотворение «Молитва» («Я, матерь божия, ныне с молитвою …»), в основании которого лежит не религиозный мотив, заданный в заглавии, а горячее, проникновенное и бескорыстное сочувствие женщине-человеку: Я, матерь божия, ныне с молитвою Пред твоим образом, ярким сиянием, Не о спасении, не перед битвою, Не с благодарностью иль покаянием, Не за свою молю душу пустынную, За душу странника в свете безродного; Но я вручить хочу деву невинную Теплой заступнице мира холодного.

Окружи счастием душу достойную; Дай ей сопутников, полных внимания, Молодость светлую, старость спокойную, Сердцу незлобному мир упования.

Срок ли приблизится часу прощальному В утро ли шумное, в ночь ли безгласную, Ты восприять пошли к ложу печальному Лучшего ангела душу прекрасную [12, с. 162]. Таким образом, в любовной лирике М.Ю.Лермонтова можно выделить несколько мотивов. Одним из них является мотив любви к светской женщине.

Он, в свою очередь, распадается на две составляющие: любовь к женщине - светской львице и женщине, которая хоть и подвержена влиянию «света», но еще не утратила таких качеств, как душевность, человечность. Вторым мотивом любовной лирики Лермонтова в силу осложненности и обогащенности философским и политическим содержанием было величайшее уважение к женщине – другу, товарищу. Последний мотив, который можно выделить, есть проникновенная и горячая любовь к женщине-человеку.