Влияние классической литературы

Влияние классической литературы. Расцвет творчества А.Блока пришелся на бурный революционный период в начале века, а завершился уже в советское время. И на протяжении всей жизни Блока отличала обращенность к традициям русской классической литературы, прежде всего поэзии, характеризующаяся своеобразной избирательностью в разные периоды его творчества. На раннем этапе творчества его развитие не означало смену одного увлечения другим, например Жуковский - Фет - Соловьев.

Всегда это было освоение новых идей, новых духовных ценностей, новых завоеваний в области художественного мастерства, но вовсе не означало полного и безоговорочного отказа от всего, что составляло его веру вчера. Блок пережил на своем пути не один кризис и умел проводить личную инвентаризацию И переоценку ценностей, но даже самые решительные разрывы с идейным прошлым например, с мистицизмом в 1906 г. не приводили к забвению дорогих образов и имен. Так, в новую эпоху с нарастанием трагических интонаций в лирике, обращаясь к близким ему теперь Григорьеву, Баратынскому, Тютчеву, Лермонтову, он вовсе не охладел навсегда к кумирам его молодости.

Важно еще и другое. Мы знаем, что первым учителем Блока был Жуковский, что увлечение Вл. Соловьевым пришло после того, как А. А. Кублицкая-Пиоттух, мать поэта, подарила ему на пасху весной 1901 г. книгу стихов Соловьева. Поэты, о которых говорили выше, каждый по - своему оттеняет разные грани блоковского творчества так, собственно в теме гибели человека в страшном мире преимущественно близкими Блоку оказались Григорьев и Баратынский, в освещении других тем - любви, человека в мире и во времени, его окружающих, России -велика роль Тютчева, и наконец воспитание воли к подвигу, укрепление жажды протеста и борьбы, преодоление трагизма жизни проходили под несомненным воздействием Лермонтова.

Подчеркнем еще раз слово преимущественно, так как практически Блок, конечно, имел в виду всю свою литературу сразу.

Вследствие этого вполне может быть, что в стихотворении, которое мы чисто условно называем в его творчестве тютчевским, просвечивает Баратынский, а в григорьевском уже слышен Тютчев или Лермонтов. К проблеме обнаружения традиций классического искусства, классической литературы в творчестве какого-либо автора возможен двойственный подход. Один путь - выявление сходных тем и художественных образов, выявление похожих структур, приемов в творчестве разных авторов.

При всей важности и трудоемкости такой работы нужно помнить, что она существенно ограничивает исследователя и требует большой осторожности в выводах, так как часто это оболочка, наполненная другим по сравнению с первоисточником содержанием. Особенно существенна эта оговорка в отношении Блока, о чем очень верно заметил видный исследователь его творчества Н. Венгров В поэтической речи Блока они широко известные образцы . выполняют функцию, схожую с литературной цитацией и сплошь и рядом, но более того 5 . Но и пренебрегать подобным сближением не следует когда в произведениях Жуковского мы обнаруживаем первичную огранку образов, которые позже засверкают в произведениях великих Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Блока это, может быть, еще не литературная традиция, но уже истоки ее, помогающие яснее увидеть единую линию развития нашей литературы.

Другой подход - более масштабный, когда важнейшей предпосылкой двуединства поэтов устанавливаются типологические взаимосвязи между системами мышления художников.

Представляется, что вне этого принципиального положения проблема исследования традиций и новаторства в творчестве того или иного автора не может быть раскрыта. И суждение того же Венгрова Работы о творческих связях Блока дают плодотворные результаты лишь в том случае, если они вскрывают мировоззренческие, творческие связи и влияния 6 - справедливо не только в отношении Блока. Таким образом, действительные творческие связи художника покоятся, с одной стороны, на стилеобразующей или чуть уже - формообразующей традиции, однако прежде всего они опосредованы общностью мировоззренческих принципов, мирочувствований художников.

Такой подход к изучению литературных истоков творчества Блока определяет круг имен русских поэтов XIX в которых мы называем его предтечами В. Жуковского, А. Фета, Ап. Григорьева, Е. Баратынского, Ф. Тютчева, М. Лермонтова. Естественно возникает вопрос, почему в этом ряду нет имен А. Пушкина, Н. Некрасова, Я. Полонского, А. Апухтина.

Через всю жизнь пронес Блок благоговейное отношение к великому Пушкину. То, что последним из написанного им стало послание Пушкинскому дому совпадение, но в общем не случайное. Имя Пушкина рассыпано в статьях, дневниках и письмах поэта, его строки и образы часто возникают в кадре блоковских стихотворений. Пушкинская национальная и общекультурная традиция ощущалась Блоком как постоянное животворное начало в литературе. Однако в выработке собственного художественного метода творчества Блок идет в стороне от Пушкина.

И даже там, где, казалось бы, пересечение неминуемо, где возникает пушкинская тема Шаги командора, например, решение ее не пушкинское. Таков же характер связей Блока с Некрасовым. Возникновение и усиление гражданских мотивов в поэзии Блока в революционную эпоху, развитие в ней темы России и народа неминуемо сближало его с поэтом-демократом например, в ранней лирике - Из газет, в более поздней - На железной дороге, циклы Родина , Вольные мысли , Город , Но опять-таки можно отметить лишь некоторое совпадение структуры произведений Блока с некрасовскими, своеобразие же раскрытия темы в них вполне блоковское.

Пластика и ясность пушкинских образов, их скульптурная зримость, сугубо заземленный характер поэзии Некрасова, требование простоты художественной формы, обязательное для обоих поэтов, то есть все то, что характеризует их творчество как реалистическую поэзию русской литературы XIX в не было органически свойственно художественному методу Блока. Блок принадлежал и сам ощущал себя принадлежащим романтической ветви отечественной литературы, к тому же он был художником трагического мировоззрения. Поэтому для него оказался важным и органически усвоенным в природе его творчества опыт русских поэтов-романтиков, указанных выше. Круг этих имен, подпирающих Блока, и определяет содержание нашей работы О том, что нужнее - сладкие яды забвения, парализующие волю, елисейские поля, где воздух синеет блаженством, или грубая демократическая пища, он произнесет сам по своему адресу почти тот же приговор.

По счастью, история редко ставит перед художником проблему подобного дихотомического выбора по счастью, так как он всегда грозит драмой жизни художника, что и было в судьбе Блока, драмой искусства.

Это всегдашнее противоречие между поэзией гражданской, обращенной к нуждам сегодняшнего дня страны, народа, и поэзией, апеллирующей к вечным ценностям или понимаемой исключительно так ее оппонентами.

В определенные моменты истории, например в моменты предреволюционной ситуации, эти противоречия, как правило, обостряются. Поэзия вечных ценностей, как бы она ни была хороша, отвлекает, с точки зрения критиков, читателя от животрепещущих проблем его времени. Так сбрасывали с парохода современности классику футуристы, так воевал с Пушкиным Писарев, по тем же причинам отрицали Жуковского декабристы. 1.2. Романтические традиции Жуковского в раннем творчестве А.Блока Итак, когда мы ведем речь о Блоке, на раннем этапе творчества повторяющем Жуковского, то два важнейших фактора должны приниматься в расчет идеалистическое мировоззрение, мистицизм юноши и в целом социальная пассивность, аполитичность быта его семьи, сближавшаяся с мистицизмом и внесоциальностью творчества Жуковского.

Что же касается подражательности, ученичества Блока 90-х годов, то и своего, блоковского, в нем было не меньше, чем ученического, жуковского. Для Блока одушевленность поэзии как неотъемлемое качество подлинного искусства оставалась, вне всякого сомнения, всегда.

Дело не в том, что начинающий поэт в Ante lucem и стихах, к циклу примыкающих, не устает повторять за Жуковским Когда б я мог дохнуть ей в душу Весенним счастьем в зимний день! т. 1, с. 10 или Мечтаю я, чтоб ни одна душа Не видела Твоей души нетленной т. 1, с. 329 В июне 1900 г. он, например, создает целый ряд стихотворений Уже бледнеет день прощальный , В ночь молчаливую чудесен , Полна усталого томленья и др как бы подхватывающих девиз Жуковского Все для души. Показательно, что в апреле 1921 г в преддверии кончины, смертельно больной Блок, полемизируя с Н. Гумилевым в защиту дорогих ему принципов искусства, упрекал акмеистов в том, что в своей поэзии а следовательно, и в себе самих они замалчивают самое главное, единственно ценное душу - т. 6, с. 183 . Как видно, уроки Жуковского не прошли бесследно не только для начинающего поэта, но и для Блока-мастера.

Акцент на чувство, природное, естественное, раскрепощенное, преобладает в поэзии Блока начальных лет. Герой юного Блока предстает перед нами мечтательным юношей с душой, часто печальной, страждущим красоты и не находящим ее, отчего даже время и пространство, его окружающее, кажутся ему наполненными грустью.

К своему двойнику в рубежный час столетий стихотворение 31 декабря 1900 г. он обращается с безрадостным приветом И ты, мой юный, мой печальный, уходишь прочь! Привет тебе, привет прощальный Или Отчего я задумчив и нем Отчего мои песни больны Отвечай, отвечай мне, зачем Эти вечно-тоскливые сны т. 1, с. 431 Примечательно это вечно-тоскливые, написанное одним словом, как выражение неизбывности печали в жизни героя.

При таком мироощущении, когда преобладает давнишняя печаль, тоска о прежних днях, он не мог не найти в герое Жуковского родственную душу. Поэтому иногда его стихи воспринимаются почти как дословное цитирование старого романтика. Например Блаженно ты, былое время, Младые трепетные сны т. 1, с. 410 ИЛИ Там, за далью бесконечной, Дышит счастье прошлых дней т. 1, с. 337 Обе лирические миниатюры написаны с интервалом в две недели, в мае-июне 1899 г. Можно считать, что это было время наиболее тесного сближения Блока с Жуковским.

Большинство других стихотворений, используемых нами в сопоставительном анализе, тоже приходится на этот период. А вот еще одна вариация на тему, написанная Блоком чуть позже, не зная авторства которой, не сразу и скажешь, кому принадлежит стихотворение - Блоку или Жуковскому Лелея то, что было сном Увы! Душа презреть не в силах И чует в песнях старины Страстей минувших, вечно милых Былые призраки и сны. Не презирай воспоминаний Во всех приведенных стихотворениях очевидно совпадение не только выразительной темы невозвратного счастливого прошлого, темы Жуковского, как мы условно ее называем, но совпадение лексического строя, образных построений, ритмико-интонационных ходов.

Вторичность содержательных элементов у такого поэта, как Блок, исчезнет очень быстро, а вот вырабатывающийся поэтический стиль, даже развившись в могучее и блоковское индивидуальное мастерство, надолго еще сохранит обертоны н краски поэтики, которым он учился у Жуковского.

Конечно, перепевов Жуковского у Блока много. Если собрать весь романтический реквизит ранней лирики Блока, наберется выразительный, пользуясь понятием, близким Жуковскому и наиболее точно определяющим суть подборки, лексикон былые вдохновения, годов печаль, заветная печаль, день дохнул страданьем, безнадежное стремленье, ночной хлад, мрак и молчанье, страданий чаша, страданьем сердце растравлять, печаль и грусть, душа усталая, смятые крыла, печальные порывы, бесплодные мечты, усталый соловей, оборвавшаяся песня и многое другое.

Особенно разнообразны формы плача и рыданий неутешно, долго, сладко, близ тебя, без тебя и т. д. Вот еще лишь небольшой ряд стихотворений, относимых нами к разряду произведений, написанных под влиянием Жуковского Хожу по камням старых плит , Есть много песен в светлых тайниках , Как мучительно думать о счастье былом , Былая жизнь, былые звуки , Молодость , Глухая полночь.

Цепененье , Плоды неизведанной страсти , Какой-то вышний серафим , Старые письма. Вообще стилизация - один из важнейших моментов в разработке эстетической тезы символистов, ей отдали заметную дань и старшие В. Брюсов и К. Бальмонт, и младшие А. Белый. Впрямую связывать Блока в 1890-е годы с символистской поэтикой, как мы установили, не следует - он еще не примкнул к ордену, но и не принимать в расчет общности художественных установок молодого поэта и деятелей нового искусства тоже нельзя - без этого, возможно, не было бы никакого сближения. Известная современная исследовательница литературы Л. Я Гинзбург, может быть, несколько резко умаляет роль и значение стилизации в эстетическом арсенале искусства Стилизация работает на вторичном, опосредованном материале.

Работает слепками готовых ценностей, которые переосмысляются, ассимилируются иным строем сознания, для иных целей.

Стиль выражает мировоззрение непосредственно, непосредственно строя эстетическую структуру - единство идеи и формы. Стилизация действует через уже существующую эстетическую форму 5 . Столь резко отзывается Гинзбург о стилизации, видимо, потому, что считает необходимым вывести Блока из круга стилизаторов, так как поэтика Блока - поэтика стилей в эпоху, когда вокруг процветала стилизация 5 . Приведенная выразительная характеристика стилизации вполне применима к молодому Блоку, хотя некоторые оговорки и уточнения необходимы. Можно указать, например, на несколько нарочитое употребление Блоком некоторых архаических лексических форм, уместных в литературе карамзинско-жуковской эпохи и явственно зияющих в языке новой литературы Воспомнить язвы тех страданий Я пред тобой о счастье воздыхал Я мнил единая струна Младые трепетные сны Вперяясь и сумрак ночи хладной Количество подобных примеров можно умножить Когда Жуковский восклицает, например, С сим гибельным чувством ужасен и свет, то это отражение его боли, его отчаяния.

Естественность чувства и новизна формы его выражения открытый лиризм знаменуют рождение в поэзии Жуковского нового оригинального стиля стиха, что было значительным завоеванием для всей отечественной литературы в целом.

К тому времени, когда эти открытия были отданы в распоряжение молодого Блока, они оказались ценностями, в значительной мере изжитыми русской литературой.

Блок не может быть убедительным его. Счастливая пора, дни юности мятежной! Умчалась ты и тихо я грущу. 1, 405 Это написано восемнадцатилетним юношей 1 апреля 1899 г Излишне добавлять, что с точки зрения житейской ностальгия по счастливой поре, ушедшей в прошлое, лишена всяких реальных начал, равно как душераздирающие мольбы Мне сердце режет каждый звук, О если б кончились страданья Иногда, даже забыв о правилах игры, он и на прошлое бросит тень печали и горести Мы все уйдем за грань могил Без счастья в прошлом и в грядущем. 1,451 Необходимо специально подчеркнуть, что, видимо, Блок уже тогда не хуже самых строгих критиков сознавал ученический характер многих своих созданий из рассмотренных нами более тридцати стихотворений Жуковского цикла в первоначальные сборники и собрания сочинений им были включены всего лишь четыре стихотворения.

Когда же Блок впоследствии обращался к правке своих юношеских стихов, то устранял в них прежде всего именно эту подражательность. Так, у него в ранних стихах, подобно Жуковскому, различима тема скорби врачующей, которую герой голубит Буди прошедшей скорби тень Она приносит исцеленье Не отравляй души своей. В стихотворении Летний вечер первоначальный вариант мотив скорби углублен и усилен нарастая в каждой последующей строфе, в финале он звучит почти страстно Ты, вечер, тих и можешь успокоить, Но столько чудного луна в себе таит, Что хочется любить и сердца боль удвоить, Все воскресив, что в сердце мирно спит! 1, 635 Герой зрелого Блока понял, что боли сердца - не красивая сказка, а следствие трагических потрясений, выпадающих на долю человека в страшном мире, и при подготовке ранних стихов к публикации в последующие годы красивости, подобные приведенным строкам, безжалостно поэтом вычеркивались.

Понятно, что таких не удовлетворяющих поэта в первой редакции стихотворений было немало в юношеской лирике.

Фигурально выражаясь, их можно назвать заявками на будущее. Так, из беспомощного Не презирайте, бога ради впоследствии возник шедевр Друзьям Друг другу мы тайно враждебны. Вот для сравнения сопоставимые строфы Не презирайте, бога ради, Меня за мысли и мечты, Когда найдете их тетради И пожелтевшие цветы.

Когда умру, прошу пас, дети, Сложить к безжизненной груди Останки жизни грустной эти И c ними в гроб меня снести. Когда-нибудь мои потомки, Сажая вешние цветы, Найдут в земле костей обломки И песен желтые листы. 23 января 1899 г. т. 1, с. 399 Предатели в жизни и дружбе, Пустых расточители слов, Что делать! Мы путь расчищаем Для наших далеких сынов! Когда под забором в крапиве Несчастные кости сгниют, Какой-нибудь поздний историк Напишет внушительный труд Зарыться бы в свежем бурьяне, Забыться бы сном навсегда! Молчите, проклятые книги! Я вас не писал никогда! 24 июля 1908 г. т. 3, с. 125, 126 Такую же метаморфозу претерпело невыразительное стихотворение Усни, пока для новой жизни т. 1, с. 407 , ставшее подлинной жемчужиной в лирике поэта О нет! не расколдуешь сердца ты т. 3, с. 147 . А мелодраматическое Как душно мне! Открой окно т. 1, с. 430 отозвалось в поздних циклах потрясающим по глубине раскрытия трагизма жизни Миры летят.

Года летят.

Пустая т. 3, с. 41 . Со своей стороны, отметим, что сама по себе идея повтора, видимо, не является открытием новой поэзии. Просто этот прием становится заметным и выразительным элементом стиля. Но в более обобщенном виде самоповтор различим и в творчестве авторов более ранних эпох. Надо полагать, в романтической поэзии по причине некоего преднамеренного сужения тематики и в силу этого поэтических изобразительно-выразительных средств повторы вообще неизбежны.

Так, у того же Жуковского мы без труда найдем сквозные образы - луны, песни, тумана и т. д. Один только любимый уголок поэта в двух томах его лирики возникает не менее десяти раз. Почти шаблонными уже у Жуковского, а после него и тем более воспринимаются вариации на тему верную руку- на долгую разлуку. И, наконец, взятый едва ли не наугад отрывок из послания К княгине А. Ю. Оболенской можно считать не просто самоповтором, но рефреном всей поэзии Жуковского.

Образы и интонации безошибочно маркируются кстати, слова в тексте выделены самим поэтом как повторяющийся смысловой знак, что делается им неоднократно. Как сон воздушный, мне предстала На утре дней моих она. И вместе с утром дней пропала Воздушной прелестию сна. Но от всего, что после было, Что невозвратно истребило Стремленье невозвратных лет, Ее, как лучший ЖИЗНИ цвет, Воспоминанье отделило Нашлось иль нет земное счастье - Но милое минувших дней На ясном утре упованья Нас веселившая звезда Милейшим будет завсегда Сокровищем воспоминанья. т.1, 243 Как видим, и в этом Блок в известном смысле шел вслед за Жуковским, но шел вполне самостоятельно.

В отечественном литературоведении начиная с Белинского и до наших дней за Жуковским прочно укрепилась характеристика поэта печали и утрат, поэта - певца одиночества и скоротечности земных радостей, что, безусловно, справедливо в плане осмысления идейно-содержательной и эмоциональной сторон его творчества.

Но этого оказывается мало для правильного понимания значения Жуковского в литературе, для понимания характера его влияния на других поэтов, в их числе на Блока, то есть того, что мы и называем традициями Жуковского. В самом общем виде Жуковского нужно назвать поэтом рефлексии. Привлекательны не печаль, страдание или тем более смерть сами по себе. Привлекательны сила мысли и чувства страдающего героя.

Герой рефлектирующий кажется более глубоким, более знающим жизнь, более значительным, чем герой, в характере которого действие преобладает над мыслью. Можно даже сказать, что рефлексия делает героя более благородным. А печаль и страдание уже как бы усугубляют все эти качества. Жуковский первым явил такого героя. Черты его героя мы узнаем и в лишнем человеке Пушкина и Лермонтова, и в героях Тургенева, Толстого, Достоевского, и в лирике Баратынского, Тютчева. Взгляд Фета на искусство, которое в его представлении есть путь постижения прекрасного.

Мысль о том, что красота - единственная цель искусства вообще и поэзии в частности неоднократно высказывалась Фетом. Дайте нам прежде всего в поэте его зоркость в отношении к красоте, а остальное на заднем плане 24 варьирует он один и тот же тезис о главенствующем положении красоты в искусстве в статье О стихотворениях Ф. Тютчева, на которую мы ссылались выше. Известны его неоднократные попытки оспорить стремление И. С. Тургенева наполнить свое творчество отзвуками общественной борьбы, ставить проблемы, выдвинутые современностью.

Красота, относимая поэтом к категории вечных ценностей, открываясь художнику, озаряет его жизнь священным огнем, наполняет ее глубоким смыслом, так как дает возможность приблизиться к возвышенному, вырваться из плена земной неприглядной повседневности. В фетовской концепции красоты, побеждающей время, вся она обращена к вечности, так как в грядущем цвету - все права красоты Солнца луч промеж лип был и жгуч и высок 1.2. Пушкинская культура в лирике А.Блока Что такое поет? Человек, который пишет стихами? Нет, конечно.

Он называется поэтом не потому, что он пишет стихами но он пишет, то есть приводит в гармонию слова и звуки, потому что он - сын гармонии, поэт говорил Блок в своей речи О назначении поэта, посвященной Пушкину 6, 161 . Имя Пушкина для Блока есть совершеннейшее воплощение гармонии, и потому это имя - звук Паша память хранит с малолетства веселое имя Пушкин.

Это имя, этот звук наполняет собою многие дни нашей жизни. Звуком, музыкой становится и то, что напоминает о Пушкине Имя Пушкинского Дома В Академии Наук! Звук понятный и знакомый, Не пустой для сердца звук! По мысли Блока, у поэта три дела. И первое освободить звуки из родной безначальной стихии. Создание произведения начинается тогда, когда покров снят, глубина открыта, звук принят в душу VI, 163 . Блок опирается на мысли Пушкина, рисовавшего образ поэта, который застигнут божественным глаголом, вдохновением Бежит он, дикий и суровый, И звуков и смятенья воли, На берега пустынных волн, В широкошумные дубровы.

Сущность этих звуков - социальная и духовная, им внимает душа поэта. Пушкинский пророк - поэт, духовной жаждою томим, in внял музыке мира, его гармонии. Космос, мир, история - конечное и бесконечное собираются в один звук. Тогда, как полагал Блок, начинается второе дело поэта звук должен быть, заключен в прочную и осязательную форму слова звуки и слова должны образовать единую гармонию.

Это - область мастерства 6, 163 . В седьмой главе Евгения Онегина есть крылатые строки Как часто в горестной разлуке, В моей блуждающей судьбе, Москва, я думал о тебе! Москва как много в этом звуке Для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось! Читатели порой совершают характерную ошибку, произнося и этом слове. Но Пушкин сказал в этом звуке. В слове Москва СЛИЛОСЬ, отозвалось слишком многое как много, как- много, повторяет Пушкин, и это многое нерасчленимо, теперь это уже родной звук, родной голос, принимаемый душой па веру, прежде осознания его смысла.

Быть может, для кого-то Москва это всего лишь слово, знак понятия, но для сердца русского это звук, полный музыки, которую не исчерпать словами. Слово в поэзии окружено музыкальным ореолом, слитно отражающим представления поэта о духовных ценностях. Музыка, звуки - ценностное постижение, летуче замыкающее в себе неделимый образ мира. Поэтический звук, будучи открыт всем, социально избирателен, в нем есть внутренняя посвященность.

Это и имел в виду Блок, когда говорил об испытании сердец гармонией. У Лермонтова мотив звука акцентирует одиночество поэта в последекабристском обществе Не встретит ответа Средь шума мирского Из пламя и света Рожденное слово Но в храме, средь боя, I И где я ни буду, Услышав его, я Услышу повсюду. Не кончив молитвы, На звук тот отвечу, И брошусь из битвы Ему я навстречу. Наступает очередь для третьего дела поэта принятые в душу и приведенные и гармонию звуки надлежит внести в мир. Здесь происходит знаменитое столкновение поэта с чернью отмечает Блок 2,с.136 . Здесь пути звуков расходятся.

Музыка или самоуглубляется, уходя от борьбы, или вступает в борьбу. МОЛЧИ, скрывайся и таи ИI чувства и мечты свои - афористический девиз поэта-философа. Лишь жить в себе самом умей - Есть целый мир в душе твоей Таинственно-волшебных дум Их оглушит наружный шум, Дневные разгонят лучи Внимай их пенью - и молчи т.2,с.121 Но это молчание поэтическое, оно само является звуком, звуком глубокой тишины зреющих дум, соединенных с мирозданием.

То потрясающие звуки, То замирающие вдруг Как бы последний ропот муки, В них отозвавшися, потух! Тютчев - сосредоточенность. Фет - пение. Из конфликта с чернью поэтический звук пришел к Фету отъединившимся от наружного шума, но распахнутым любви и природе. В некрасовском звуке Блок услыхал и страсть, и стон, и могущество. Блок перечитывал поэму Некрасова Рыцарь на час. В центре поэмы - воспоминание о матери, пробужденное звуками, несущимися над ее могилой.

Поднимается сторож-старик На свою колокольню-руину, На тени он громадно велик Пополам пересек всю равнину. Поднимись! -и медлительно бей, Чтобы слышалось долго гуденье! В тишине деревенских ночей Этих звуков властительно пенье т2,143 К образу матери и устремлены слова Некрасова, ставшие властительным пеньем свободолюбивой молодежи. Для одних, как известно, эти слова были лишены музыки и поэзии для других то были уж не просто слова, а поистине святые звуки.

Такими они были и для Блока. Блок не представлял музыки вне истории, вне жизни народа. Музыка, в понимании Блока, безмерна, бесстрашна, бескомпромиссна. С ней не найти уюта и покоя. Вся она - о подвиге. Двенадцать, рассказывал Блок, было писано в согласии со стихией например, во время и после окончания Двенадцати я несколько дней ощущал физически, слухом, большой шум вокруг - шум слитный вероятно, шум от крушения старого мира 11,474 . Один из Двенадцати, красногвардеец Петруха, оплакивает гибель своей возлюбленной, Катьки.

До того ли, когда идет последний и решительный ! И бойцы революции, понимая горе товарища, сурово, комиссарски урезонивают его -Верно, душу наизнанку Вздумал вывернуть? Изволь! Поддержи свою осанку! Над собой держи контроль! Не такое нынче время. Чтобы нянчиться с тобой! Потяжеле будет бремя Нам, товарищ дорогой! Блок - воспитанник глубоко интеллигентного, насыщенного литературными впечатлениями бекетовского дома дом родителей матери Блока, ученых и переводчиков, где прошло детство поэта, вместе с тем привыкший к комнатному воспитанию, к дворянскому баловству 3, 462 , и длительным отсутствием жизненных опытов 5, 13 . Для такого юноши естественным было стремление хотя бы отчасти компенсировать удаленность от жизни обилием и яркостью культурных впечатлений.

Поэтому искусство прошлого в первую очередь - поэзия для Блока периода Ante Lucem - интимно близкое, живое, сегодняшнее Он может посвящать стихи давно умершим Е. Баратынскому или Л. К. Толстому, полемизировать с Дельвигом Ты, Дельвиг, говоришь минута - вдохновенье , 1899 . Стихотворения Блока зачастую ориентированы на традицию не только в силу обычной для начинающего художника подражательности, но и поэтически осознанно.

Отсюда, например, обилие эпиграфов и графически выделенных в тексте цитат из Библии и Платона, Шекспира, Гейне, Жуковского, Пушкина и Лермонтова, Некрасова, Бодлера и др. Отсюда же - обилие стихотворений-вариаций па темы, заданные традицией литературной гамлетовский цикл или стих. Мери с подзаголовком Пир во время чумы , 1899 , живописной Стих. Погоня за счастьем Рош-Гросс , 1899 или оперной стих. Валкирия На мотив из Вагнера , 1900 . Наконец, погруженность в мир культурных впечатлений приводит к тому, что стихотворения Блока -1898-1900 годов зачастую строятся на сложной и поэтически осознанной вязи разнообразных цитат, реминисценций и другого рода чужих слов, органически вплетенных в текст.

Нередко это цитаты Из нескольких произведений, отсылающие нас к далеким друг от Друга авторам и культурам.

Так, стихотворение Есть в дикой роще, у оврага 1898 в первоначальной редакции имело два эпиграфа из Евгения Онегина и из Гамлета I, 574 . Как часто бывает у Блока и отнюдь не только раннего, эпиграфы эти, в окончательной редакции отсутствующие, оказывались ключом не только к теме, но ко всей образной системе стихотворения. В итоге создается текст, где описание могилы лирического героя-поэта, построенное на системе отсылок к описанию могилы Ленского в VII главе Евгения Онегина, истолковывается в финале и как изображение места, где зарыт Гамлет Там, там, глубоко, под корнями Лежат страдания мои, Питая вечными слезами, Офелия, цветы твои! I, 11 Параллель Ленский-Гамлет, намеченная уже Пушкиным, здесь приводит к отождествлению этих персонажей с лирическим я стихотворения.

Тем самым Блок не только поясняет сущность лирического героя через сложное переплетение традиции, но и создает свой образ литературной традиции. В данном случае по очень существенно, что образ этот не нов. Важнее другое Блок уже сейчас полон того особого, ставшего затем специфически символистским, чувства истории, которое подразумевает раскрытие глубинных чувств личности с мировым целым и с человечеством через те или иные историко-культурные уподобления.

В дальнейшем такое специфическое переживание действительности, пока еще отдающее романтическим предпочтением искусства, сменится постановкой явлении искусства в жизни в единый ряд. Произведение искусства окажется частью действительности ничуть не менее реальной, чем, например, феномены бытовой повседневности, а сопоставление явлений п всех областей жизни III, 297 обнаружит глубинное родство фактов искусства и фактов реальности. Отсюда - возможность такого построения художественного текста, при котором в один ряд выстраиваются впечатления жизни - и отзвуки других текстов, и создается произведение, входящее одновременно и в ряд литература, и в ряд мета-литература литература о литературе, точнее - об искусстве. Одним из аспектов такого рода композиции и станет сложное переплетение символов и символических мифологем, о которых речь шла выше. Что же касается особого ощущения жизни и искусства, позволившего Блоку отождествить лирического героя, Гамлета и Ленского, то и оно свидетельствует о внутренней созвучности блоковского мировосприятия поэтике соответствий уже тогда, когда структура его собственных произведений была еще вполне традиционной. 1.4.Влияние А.Фета на творчество А.Блока В 1915 г отвечая на вопросы анкеты, Блок назвал поэтов, оказавших решающее влияние на формирование его как художника Жуковского, Фета, Вл. Соловьева.

Если учесть тот факт, что Соловьев и сам был поэтом фетовской школы, разделявшим многие творческие принципы своего старшего современника, друга и учителя, станет ясно, в каком источнике черпал молодой Блок силы для укрепления своего таланта.

Правильнее, видимо, даже говорить не о влиянии Фета и Соловьева на Блока, а о прямом следовании его в русле лирики этих поэтов.

Характерно впечатление, произведенное на современников первыми публикациями Блока Точно воскресла поэзия Владимира Соловьева.

Это казалось прямо каким-то чудом. Кто-то пришел, как прямой и законный наследник отозванного певца 8,108 . Впечатление оказалось устойчивым, за Блоком надолго сохранилась характеристика поэта-мистика соловьевского толка. Скажем сразу, дело не только в мистицизме даже преодолевая его, Блок все же оставался последователем традиций названных поэтов.

В силу особенностей своего поэтического таланта Блок принадлежал к школе, художественные принципы которой вырабатывались прежде всего усилиями Фета, затем его последователями, среди которых выделялся Вл. Соловьев. Исследователи, характеризуя поэтическую доминанту лирики этого рода, дали ей определение мелодической. Как ни велико влияние Фета и Соловьева на всю символистскую поэзию, надо признать, что наиболее глубоко и органично их творчество было усвоено молодым Блоком, для которого мелодизм более поздний термин Андрея Белого оказался в высшей степени близким началом в поэзии.

Трудно сказать, эта ли формальная особенность лирики Фета и Соловьева обусловила интерес юноши к их идеям или же, напротив, первоначальная тяга к мистицизму, или мистическому романтизму в духе иенских романтиков Навалис, Брентано и Жуковского, затем Фета и Соловьева, привела Блока к той поэтической платформе, с которой начался его путь в литературе.

Важно, однако, что молодой Блок заявил о себе не просто как художник, работающий в манере Фета и Соловьева, не просто обнаружил формальное стилевое единство стиха с ними, но прежде всего показал общность мировоззренческой концепции. Блоковское понимание роли поэта и назначения искусства современного мира, так резко обозначившее отчуждение его в среде символистов в эпоху меж двух революций, первоначально вполне соответствовало канонам символической тезы, отчетливо перекликаясь с мыслями Фета. Стихотворение Пусть светит месяц - ночь темна, открывающее все собрания сочинений Блока, написанное семнадцатилетним юношей, сразу же проясняет идею осознания героем Блока своей исключительности, противопоставленности людям, толпе. Еще резче эта мысль выражена в стихотворении Когда толпа вокруг кумирам рукоплещет Затянут в бездну гибели сердечной, Я - равнодушный серый нелюдим Толпа кричит - я хладен бесконечно, Толпа зовет - я нем и недвижим. т. 1, с. 18 Примечательно, что эпиграфом к этому стихотворению служат строки из Думы М. Лермонтова К добру и злу постыдно равнодушны, В начале поприща мы вянем без борьбы но, как видно из текста, молодой Блок не только не разделяет горечи и негодования великого поэта при виде апатии и равнодушия своих современников, а, напротив, скорее солидаризируется с настроениями бесславного поколения.

В этом же ряду находятся стихотворения Душа молчит.

В холодном небе , Поэт, тебе ли покарать и Пока спокойною стопою Причем в последнем стихотворении автор позволил себе даже демонстрацию презрения в адрес жалкой толпы. Это чувство объясняется вполне фетовским представлением о поэте как уникуме среди людей, наделенном редчайшим даром соприкасаться с неведомым, провидеть новый свет Хоть все по-прежнему певец Небесное умом не измеримо, Лазурное сокрыто от умов. Лишь изредка приносят серафимы Священный сон избранникам миров.

Небесное умом не измеримо т.2,78 Сказано в духе традиционных символистских противопоставлений науки и искусства с явным предпочтением последнему.

Схожий образ запечатлен в стихотворении Ты много жил, я больше пел Ко мне незримый дух слетел, Открывший полных звуков море т. 1, с. 5 Это одно из самых первых стихотворений Блока. Неопытная ли рука начинающего мастера допустила стилистическую ошибку- полных звуков море вместо полное морс звуков, или уже тогда юный Блок гениальной интуицией ощутил свою стезю - полнозвучие поющих стихов, подчеркнув тем самым свое родство мелодической лирике Фета. А теснейшее это родство выявляется даже при поверхностном сличении произведений первого тома раннее творчество Блока с поэзией Фета. Если Фет принципиально отстаивал узость тематики своего творчества, ограничивал ее сферой интимных качеств человека, то и юный Блок, весьма далекий от всяких жизненных забот и тревог, идет по стопам своего учителя.

Более того, первая его книга Стихи о Прекрасной Даме, по существу, воплощает одну тему - любви священной даже диапазон лирики Фета оказывается для него широк.

Когда же он пытается вырваться за рамки этой темы и хочет сказать свое слово о жизни, о смысле бытия человека, то неискушенность, неразвитость мысли приводит к такому откровенному повторению ранее слышанных строф, что нельзя не улыбнуться Все настоящее ничтожно, Серо, как этот серый день, И сердцу рваться невозможно Схватить мелькающую тень. Все настоящее ничтожно , Конечно же, мы уже читали это и у Вл. Соловьева, и у Фета. Выше приводился выразительный финал послания Фета А. Л. Бржеской, где возникает символический образ напрасно сгорающей души человека Не жизни жаль с томительным дыханьем, Что жизнь и смерть? А жаль того огня, Что просиял над целым мирозданьем, И в ночь идет, и плачет, уходя. А вот фрагмент из стихотворения Блока Не жаль мне дней ни радостных, ни знойных, Ни лета зрелого, ни молодой весны. Мне жаль, что день великий скоро минет, Умрет едва рожденное дитя. О, жаль мне, друг грядущий пыл остынет, В прошедший мрак и в холод уходя! т. 1, с. 115 Это был период ученичества Блока, и подражательность в какой-то степени была неизбежной.

Показательно другое в 1919 г. общепризнанный мастер стиха, всеми почитаемый поэт, Блок, собирая для публикации книжку своих ранних стихотворений, дал ей название За гранью прошлых дней 7 Во вступлении он пояснил Заглавие книжки заимствовано из стихов Фета, которые некогда были для меня путеводной звездой 7 . В этом коротеньком признании заключено очень многое и мудрое сознание того, что сладкий плен фетовского лиризма был им все же изжит, и драгоценная, всегда ему сопутствовавшая блоковская искренность- так было и благодарность одного поэта другому, который так много значил для пего в трудную и прекрасную пору становления.

А как много взял молодой Блок у Фета, показывает анализ образной системы ранних его произведений.

Одна из особенностей фетовской лирики - его постоянная приверженность к неопределенности, недосказанности.

Как будто его dсе время влечет некая тайна, скрытая в переходах, в полутонах. Отсюда и пристрастие к употреблению конструкций с неопределенными местоимениями, нарочитое подчеркивание неизвестности и невыразимости тяжкое что-то, парод, чему-то рад, какой-то тайной жаждою, какие-то носятся звуки, как-то странно мы оба молчали, и откуда-то вдруг, я понять не могу, что-то к саду подошло, что за звук в полумраке вечернем? Бог весть и др. Той же цели служит и передача невнятицы, приглушенности звуков едва ли не самые распространенные звуки в стихах Фета - шепот и шуршание Шепот, робкое дыханье , Тихо шепчет лист печальный.

Шепчет не слова и т. п. Юный Блок очень хорошо почувствовал это своеобразие поэзии Фета. В стихотворении, посвященном его памяти, он воспроизводит начало, обильно насыщая текст фетовской лексикой Шепчутся тихие волны, Шепчется берег с другим, Месяц колышется полный Слышно ночное шептание Памяти А. А. Фета Та же приглушенность господствует у Фета в цвете. Он не чурается ярких красок, сочного звука, графического рисунка, но это, в его представлении, как бы передний план мира, то, что Вл. Соловьев назвал грубою корою вещества, а глубинный смысл явлений, сокровенная суть мира открывается взгляду художника в изменчивых бликах, в полутонах.

Преобладающее освещение в стихах Фета - сумерки или лунная ночь. Любимый его образ - тени. В нематериальности ее, в постоянной изменчивости видит поэт вспыхивающую и мгновенно ускользающую тайну.

Свет ночной, ночные тени, Тени без конца, Ряд волшебных изменений Милого лица Шепот, робкое дыханье В стихотворении Месяц зеркальный плывет по лазурной пустыне возникают неверные тени а в стихотворении Над озером лебедь в тростник протянул обронена совершенно, казалось бы, непримечательная фраза Легли вечерние тени, по именно она стала буквально откровением для Блока. Оп снова и снова возвращается к этому образу, выискивая в нем разгадки чаемой встречи с Женой. Значимость или значительность этого образа подчеркивается тем, что он появляется сразу, в первой же строке стихотворения и служит исходным моментом В цепи мыслей о ней Не легли еще тени вечерние , Тихо вечерние тени , Снова ближе вечерние тени , Вечереющий сумрак, поверь. Правда, не следует забывать, что Блок не просто повторяе Фета. Романтизм Фета, выражавший его идеалистическое мировоззрение, в эстетике символистов, и Блока в первую очередь, был существенно дополнен мистическими, апокалипсическими идеями Соловьева.

В своих мыслях, чувствах герой Фета все же ближе к природе, к земной жизни, чем это имеет место в символистской поэзии.

Если у Фета в центре внимания чувство, то у символистов-дух. И даже там, где молодой еще Блок как будто всего лишь повторяет, иногда дословно, Фета, даже там подтекст блоковской лирики более глубок в специфическом символистском толковании этого слова. Сравним первые строфы известных стихотворений Фета и Блока. У Фета Растут, растут причудливые тени, В одну сливаясь тень Уж позлатил последние ступени Перебежавший день. т с.91 И хотя в дальнейшем мысль поэта, абстрагируясь от зримых явлений, перестает быть вещной, все же она сосредоточивается па понятиях, связанных с реальной жизнью воспоминаниях героя, его судьбе.

То же у Блока, хотя он, казалось бы, повторяет не только образный строй Фета, но даже его рифму Бегут неверные дневные тени. Высок и внятен колокольный зов. Озарены церковные ступени, Их камень жив - и ждет твоих шагов. т. 1, с. 156 Известно, правда, что большинство стихотворений из Стихов о Прекрасной Даме, откуда взято цитириуемое, навеяны чувством любви поэта к своей невесте.

Но известно также, что центральный образ лирической героини первой книги стихов двойствен- в нем черты и вполне реальной девушки Л. Д. Менделеевой, и Жены, Облаченной в Солнце. А в стихотворении Вхожу я в темные храмы, обращенном к Вечной Жене, он прямо утверждает я верю Милая - Ты. Милая - так Блок называл Л. Менделееву.

Та же двойственность ощущается в строках Бегут неверные дневные тени, а в заключительном двустишии Блок переменой освещения усиливает элемент мистики Ложится мгла на старые ступени Я озарен - я жду твоих шагов т. 1, с. 156 Да и посвящено стихотворение С. Соловьеву, племяннику Вл. Соловьева, дальнему родственнику Блока, его брату по мистике, по символизму. Еще один пример дублета и углубления смысла в стихах Блока по сравнению с Фетом. У последнего в стихотворении Всю ночь гремел овраг соседний явление летящих над степью журавлей увлекает думу героини стихотворение написано от ее лица вслед их полету. а затем следует характерный вопрос Как верить перелетной тени? -промелькнувшей тени журавлей, хотя и здесь уже ощутим привкус расширения образа тень журавлей - перелетная тень - мечта.

Блок реализует эту возможность расширения до конца Смотрю на бледный цвет осенний, О чем-то память шепчет мне Но разве можно верить тени, Мелькнувшей в юношеском сне? Старик Здесь ни о какой реальной тени летящих птиц или чего-либо подобного не упоминается более того, иллюзия усиливается - тень мелькнула во сне. И в следующей строфе Блок вводит уже перемену понятий тень - мечта, при этом образ, рисуемый им, едва ли не самый расплывчатый во всей символической поэзии Мне иногда подолгу снилась Мечта, ушедшая в туман. Смысл этой нарочитой аморфности образа так же, как демонстративности прошедшего времени мелькнувшая тень, ушедшая мечта, раскрывается во фразе последней строфы Глупым сказкам я не верю - и в местоположении Старика в композиции сборника стихотворение взято из последнего раздела Стихов о Прекрасной Даме, где доминирует мотив прощания с несбывшейся мечтой, разочарования после долгих тщетных ожиданий Жены. Следование Фету у Блока достаточно разнообразно, иногда это прямое перенесение образов, даже с использованием фетовской лексики, иногда образы Блока воспринимаются как отзвук, как эхо фетовских строк.

Например, у Блока Дышит утро в окошко твое - несомненно перефразировка строки Утро дышит у ней на груди из известного стихотворения-романса Фета На заре ты ее не буди , Глубокий жар случайных встреч Там, в полусумраке собора, напротив, лишь отдаленно напоминает напрасный жар души Фета, тем не менее близость этих образов не случайна.

Близость Фету у Блока ощущается даже там, где нет внешнего подобия образов. блоковское четверостишие Встану я в утро туманное, Солнце ударит в лицо. Ты ли, подруга желанная, Всходишь ко мне па крыльцо т. 1, с. 127 Вроде бы далеко отстоит от стихотворения Фета Я пришел к тебе с приветом Рассказать, что солнце встало. Далеко ли? Эмоциональный импульс, чувство жизнерадостности, молодости, ощущения счастья встречи с любимой на заре нового дня заимствованы Блоком у Фета. Не всегда фетовский образ присутствует у Блока в снятом, так сказать, виде. Любопытный пример раздвоения пли разнесения образа Фета найдем мы в стихотворениях Блока Я отрок, зажигаю свечи и За темной далью городской. У Фета Над озером лебедь в тростник протянул, В поде опрокинулся лес, Зубцами вершин он в заре потонул.

Меж двух изгибаясь небес.

Над озером лебедь и тростник протянул Одна половина этого образа - зубчатые вершины леса и заря - воспроизведена в первом из указанных стихотворений И от вершин зубчатых леса Забрезжит брачная заря. т. 1, с. 204 Другая - опрокинутые в воде небеса во втором Как опрокинулся в воде Лазурный сон небес. т. 1, с. 209 Одна из самых выразительных тем молодого Блока - тема пути, дороги вдаль.

Д. Максимов, видный исследователь творчества символистов, убедительно показал связь этой темы с самой идеей движения, развития художника 8 . У молодого Блока в этой теме, как и во всех других, господствует мистика в представлении героя его путь - это путь к святой цели, даже повествуя о тяготах дороги, он не лишен выспренности от сознания своей высокой миссии.

Таковы стихотворения Я шел к блаженству. Путь блестел , Я стар душой. Какой-то жребий черный - Мой долгий путь , Лениво и тяжко плывут облака , Я шел во тьме дождливой ночи , Медленно, тяжко и верно , В полночь глухую рожденная , Я вышел.

Медленно сходили и др. И все же нельзя не согласиться с Д. Максимовым здесь заронено зерно мысли о необходимости движения вперед, в этом предопределение эволюции Блока-художника. Никакого отношения к Фету тема пути вообще не имеет. Но любопытно у Блока есть как бы вариант темы пути, связанный с любовным переживанием путь вдвоем.

Он раскрывается в таких, например, стихотворениях Помнишь ли город тревожный , Шли мы стезею лазурного , Сегодня в ночь одной тропою , Странно мы шли одинокой тропою и др. К ним же и принадлежит стихотворение Я помню вечер. Шли мы розно. И вот тут-то оказывается, что стихотворение, как часто в других случаях, буквально повторяет строки из В темноте, на треножнике ярком Фета Мы с тобой отворили калитку И по темной аллее пошли. Шли мы розно. Прохлада ночная 1, 25 У Фета это едва ли не единственное стихотворение, где встречается типично блоковский образ.

Слишком смело было бы утверждать, что из однажды оброненного Фетом двустишия Блок развил целую поэтическую тезу. Блоковская тема неизмеримо шире мимолетного образа Фета. Особо отметим блоковскую тему, которую условно можно назвать как тема далекой песни и звуков, доносящихся с того берега. Она становится одном из сквозных в блоковском творчестве и завершается в поэме Соловьиный сад. Истоки ее - тоже в лирике Фета. У Фета образ конкретного, земного происхождения содержит элемент тайны, колдовства Дождешься ль вечерней порой Опять и желанья, и лодки, Весла и огня за рекой? Вдали огонек за рекою т.1,с106 Для создания такого эффекта Фет вводит любимое сумеречное освещение, пытаясь в светотени уловить неведомое.

Стихотворение Вечер развивает этот образ, показательно, как Фет мистифицирует читателя, нарочито не называя объект действия, что создает ощущение неопределенности, загадочности Прозвучало над ясной рекою, Прозвенело в померкшем лугу, Прокатилось над рощей немою, Засветилось на том берегу. т.1,с.118 Лишь слегка обозначенное у Фета ощущение, у Блока получает подчеркнутую акцентировку если Фет романтизирует действительность, то Блок привлекает фетовскую атрибутику - сумерки, вечерние огни, отзвуки песни, другой берег реки - вне материальности, для него они - изначально символы, в которых отражается мир ноуменальный.

Наиболее рельефно это различие демонстрирует сам Блок взяв эпиграфом приведенные выше три строки из Вдали за рекою, он разворачивает фетовский мотив ожидания в совсем ином плане и наполняет фетовские образы иным содержанием.

Вот полный текст этого стихотворения Сумерки, сумерки вешние, Хладные волны у ног, В сердце - надежды нездешние, Волны бегут на песок. Отзвуки, песня далекая, Но различить - не могу. Плачет душа одинокая Там, на другом берегу. Тайна ль моя совершается, Ты ли зовешь вдалеке? Лодка ныряет, качается. Что-то бежит по реке. В сердце надежды нездешние, Кто-то навстречу - бег Отблески, сумерки вешние, Клики на том берегу. т. 1, с. 119 Блоковские нездешние надежды, совершающаяся тайна, зов издалека, стремление навстречу вместе с той неопределенностью, которая уже есть у Фета, уводят в русло апокалипсических чаяний, заимствованных у Вл. Соловьева.

Поскольку мотив этот самый важный в ранней лирике Блока, то и обращается он к нему гораздо чаще Фета. Можно назвать еще стихотворении, где такой мотив присутствует Последний пурпур догорал , Видно, дни золотые пришли , Зарево белое, желтое, красное , Мы отошли и стали у кормила , Я, отрок, зажигаю свечи , Грустно и тихо у берега сонного , Мы встречались с тобой на закате Мы встречались с тобой на закате, Ты веслом рассекала залив.

Я любил твое белое платье, Утонченность мечты разлюбив и т. д. т. 1, с. 194 Кроме совершенства формы, ярко выраженной звуковой инструментовки, о чем речь еще впереди, приведенные строки и все лирическое стихотворение запоминаются тем, что здесь, кажется, впервые у Блока возникает образ белого платья как символа молодости, любви и женского очарования.

Потом он не раз повторится в его поэзии и наконец, появится в Соловьином саде. Белое платье - один из элементов может быть, правильнее назвать это знаком стихии лиризма, соловьиного сада творчества Блока. 1.5. Н. В.Гоголь, Ф. Достоевский в творческом сознании Блока Интерес к объективной действительности, в том числе к быту и социальным вопросам, ведет Блока к традициям русской прозы XIX века. Однако линия социально-бытовая, социально-психологическая и т. п. Л. Толстой, повесть и роман 1840-60-х гг. пока не притягивает поэта.

Ей приписывается узко-натуралистическая устремленность. Значительно ближе Блоку реалистические произведения, включающие в себя элементы условности, фантастики. Большая степень обобщенности дает возможность истолковать их синтетизм Б. В. Томашевский как символизм, а вполне реалистическим по значению символам - приписать не только бытовой, социальный и т. п. смысл, но и значения, касающиеся миров иных. Так возникает интерес к линии русского реализма, ведущей от пушкинского Медного всадника и Пиковой дамы к творчеству Гоголя и Достоевского.

Для блоковского творчества 1903-06 гг. характерно появление полигенетических образов, ведущих одновременно к Пушкину, Гоголю и Достоевскому. Таковы, к примеру, все повороты петербургской темы в творчестве Блока, а также и другие образы и сюжеты, о которых пойдет речь в дальнейшем. Однако пушкинское, гоголевское и достоевское не только слиты в творческом сознании Блока. Они, вместе с тем, и разграничиваются.

С известной степенью упрощенности разграничение это можно представить так Осмысление земного мира как игры инфернальных сил или же как борьбы их с христианским положительно-прекрасным началом - основа мистического реализма как художественного миросозерцания - ведет Блока обычно к образам и сюжетам Достоевского. Сам же способ построения текста как чередования бытовых и фантастических образов и сцен - основа мистического реализма как художественного языка - связан у поэта всегда с традицией Гоголя и более того, совершенно факультативен для рецепций Достоевского. Разумеется, указанное противопоставление не абсолютно.

Блок периода Города воспринимает и Гоголя как писателя мистического, акцентируя внимание на романтических элементах его миросозерцания и нередко осмысляя его метафоры как имеющие прямой смысл. Но все же главная линия воздействия Гоголя на Блока 1903- Об гг. связана с освоением принципов чередования фантастического и бытового. Блок, с одной стороны, обращается к созданию картин внешнего, объективного мира к природоописаниям Пузыри земли, сценам городской жизни Город и т. д. С другой- именно эти объективные картины насыщаются фантастическими для самого поэта - мистическими образами, вкрапленными, как И у Гоголя, в самые реальные, бытовые описания Утро. Тучки. Дымы. Опрокинутые кадки.

В светлых струйках весело пляшет синева.

По улицам ставят красные рогатки. Шлепают солдатики раз! два! раз! два! В переулке у мокрого забора над телом Спящей девушки - трясется, бормочет голова Безобразный карлик занят долом Спускает в ручеек башмаки раз! два! Башмаки, крутясь, несутся по теченью, Стремительно обгоняет их красный колпак Обман - 1904 2, 147 Поясним мысль. Сами чертенята, карлики, молчальницы и осенницы лирики этих лет имеют слишком широкий генезис - от фольклора до его самых различных интерпретаций у романтиков начала XIX в. и символистов особенно у близкого теперь Блоку А. Ремизова. Но стремление увидеть, как плывут в ручье дьявольские башмаки и колпак и чтоб это время делают на улице солдатики, восходит, думается, ближайшим образом к Гоголю.

Именно гоголевскими воздействиями учитывая, конечно, и хорошее знание творчества Гоголя и любовь к нему можно объяснить сочетание резко возросшего интереса к быту и людям с образами низшей мистики. Сам мир народной фантастики представлен в вариантах, также близких Гоголю.

В Пузырях земли более ощутим дух Вечеров на хуторе близ Диканьки. Он виден и в совсем не страшном захудалом чорте, который стал тише вод и ниже трав 2,10 , подобно побежденному Вакулой черту в Ночи перед Рождеством, и в забавных чертенятах и карликах из Старушки и чертенят 2,20 , и, главное, в общем ощущении красоты и доброты природы, своеобразно дополняемом всей этой смешной нечистью Болотный попик и др Другой вариант фольклорно-фантастических образов - не иронический, а поэтический - тоже представлен в Пузырях земли и тоже родствен Вечерам например, страдающую несказанной болью русалку больную в стихотворении Осень поздняя.

Небо открытое и грустную русалочку в Майской ночи. Но наиболее близка к Гоголю и наиболее важна для творчества Блока 1903-06 гг. третья группа фантастических персонажей - тех, изображение которых окрашено в жуткие тона inferno и которые рисуются как носители и источник зла. Генетически они связаны гораздо теснее с Миргородом и Петербургскими повестями и особенно важны для цикла Город гоголевское в образах стихотворения Иванова ночь - 2, 90 . Урбанистическая тема, вообще, воспринималась символиста ми как унаследованная от Пушкина, Гоголя и Достоевского.

Уже отойдя достаточно далеко от культурной атмосферы 1900-х гг Г. Чулков писал о своем Петербурге как Петербурге Пиковой дамы и Медного всадника, гоголевского Невского проспекта и Шинели , Петербурге Достоевского 3,107 . Родство с Гоголем именно в этом плане ощущали и Д. С. Мережковский, и В. В. Розанов, и В. Брюсов и мн. др. Самостоятельность Блока, как увидим ниже, проявилась в данном случае не в самом обращении к традиции, а в ее трактовке, вначале близкой к общесимволистской, но постепенно все больше с пен расходящейся.

Город Блока глубоко родствен Петербургским повестям, и это родство - не только в отмеченной А. Белым близости женских образов. Прежде всего важно сходство общего отношения к теме. Город Блока, как и, к примеру, Невский проспект Гоголя не просто место действия, среда, пассивное географическое окружение героев.

Типичная для Гоголя высокая оценка активности социальной среды, понимание ее решающей роли в формировании характера и судеб героев определяют прием превращения среды в персонаж, в действующее лицо произведения. Подобная мысль и средства ее выражения усваиваются и Блоком. Это видно уже из самой поэтики названий и Невский проспект и Город в заглавии фигурируют как субъекты действия ср. также Петербург А. Белого ср. Urbi et orbi, где город, напротив, выступает как косвенный объект, подразумевающий в качестве субъекта автора, поэта-пророка, а в роли прямого объекта - его слово - творчество, обращенное к городу и миру. Петербург и в тексте выступает как персонаж.

Таковы, к примеру, у Гоголя постоянные олицетворения Невского проспекта типа О, не верьте этому Невскому проспекту Он лжет этот Невский проспект 3, 45 Таков у Блока Петербург стихотворений Город в красные пределы , Петр В качестве персонажей могут выступать и различные детали городского антуража, например, очень часто встречающиеся и у Гоголя, и у Блока образы фонарей ср. также особую роль в Городе образа Медного всадника, восходящего к Пушкину сквозь призму концепций гоголевского Петербурга. Следует отметить одну особо важную для Блока особенность гоголевской интерпретации среды. Как и во всем русском реализме XIX в социальная в частности, городская среда постоянно оказывается, так сказать, отрицательным полюсом текста именно она характеризуется несправедливостью, жестокостью, безобразием, противопоставленными правде, добру и красоте человеческой природы.

Но у Гоголя тема эта получает и очень существенный индивидуальный поворот.

Само положение, при котором среда может определять характер и судьбу живого, реального человека, представляется Гоголю странной и противоестественной аномалией одним из главных-проявлений ненормальности современной жизни. Странное соотношение неживого среда и живого личность порождает в его творчестве и общий интерес к оппозиции живое-мертвое, и специфическую сюжетную ситуацию, в которой дьявольски -злая среда судьба оказывается субъектом, а герой-человек - объектом действия.

Вместе с тем, понимание античеловеческого как по существу мертвого хотя и умеющего принимать облик живого, а человеческого - как в самой сущности своей живого порождает в Гоголе надежду на конечное торжество исконно-живой жизни. Блок, только начинающий путь к социальной теме, еще острее ощущает все аномалии современности как странность. В духе своих еще не преодоленных мистических представлений он объясняет странное зло города прямым вмешательством инфернальных сил, в том числе и сил самого города, притворяющегося скоплением предметов лишь днем, а ночью проявляющего свою дьявольскую силу и способность управлять жизнью живых людей Он спит, пока закат румян.

И сонно розовеют латы. И с тихим свистом сквозь туман Глядится Змей, копытом сжатый.

Сойдут глухие вечера, Змей расклубится над домами. В руке протянутой Петра Запляшет факельное пламя и т. д. 2, 141 . В такой трактовке Медного всадника собственно -пушкинское начало соотношение целого и личности оказывается оттесненным тем, которое сформировано Гоголевской идеей противостояния среды и человека - мертвого и ЖИВОГО . Что касается веры в конечную победу живого, то в первых стихотворениях Города она ощутима еще мало, зато впоследствии сыграет в творчестве Блока огромную роль. Отбор деталей городского антуража, их интерпретация и оценка у Блока часто до мелочей близки к гоголевским.

В городском окружении персонажей Гоголь в качестве его главного признака чаще всего подчеркивает иллюзорность, обманчивость О, не верьте этому Невскому проспекту Все обман, все мечта, все не то, чем к алеет с я III, 45 . Для Города Блока тема обмана также оказывается одной из основных Так заманчив обман 2, 148 Нет, опять он о б м а н у л 2, 202 На безысходные обманы Душа напрасно понеслась 2, 204 Блистательная ложь 2, 182 и т. д вплоть до названий стихотворений - Обман , Напрасно ранний заголовок стихотворения Ты смотришь в очи ясным зорям 2, 426 . Символами той обманности у обоих авторов чаще всего выступают витрины с их показным блеском и особенно фонари придающие всему лживое освещение. У Гоголя окошки магазинов с их роскошью 3, 14 , обм а н ч и в ы й, чудесный свет 3, 15 - обманчивый пит фонаря 3, 18 но и кроме фонаря, все дышит обманом 3, 46 . Обман этот имеет дьявольскую, инфернальную природу ночью сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем свете 3, 46 У Блока Блеснут витрины и тротуары. Фонарь манящий 2, 141 .В электрическом сне наяву 2, 159 В поэме Ее прибытие. Ты нам мстишь, электрический свет! Ты - не свет от зари, ты - мечта от земли 2, 54 А в набросках поэмы, приведенных В. II. Орловым, свет фонарей также сближен с дьявольским апокалипсическим символом неизбежной гибели городов 2, 395 В магической глуби зажжен, Ты горишь, электрический взгляд Городов и последних времен Фонарь - почти непременное окружение героев и в Петербургских повестях, и в Городе. Даже там, где образ этот не одушевлен и не наделен прямо магическими свойствами, он - незримый участник драматических коллизий городской жизни ср. у Гоголя отрывок Фонарь умирал, у Блока - Обман , Повесть , Легенда и др На этом образе отчетливо видна одна очень важная для Блока особенность гоголевской прозы.

Частые повторения некоторых вполне предметных и реальных деталей у Гоголя, включение их в ситуации, где, казалось бы, они не играют решающей роли, заставляют искать в них второй, метафорический смысл.

Совершенно очевидно, что для поэта-символиста именно этот переносный смысл воспринимается как основной.

С темой обмана связано и типовое время действия и Петербургских повестей и Города - вечер или ночь. У Гоголя Он лжет во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущенною массою наляжет на город 3, 46 . Ночь - время и обманов Невский проспект, и страшных превращений Портрет, и, вообще, всяких злых дел ограбление в Шинели и т. д У Блока Плащами всех укроет мгла Пускай невинность из угла Протяжно молит о пощаде! 2, 141 Девушке страшно Темный вечер ближе 2, 146 Был театр окутан мглою 2, 155 и т. д и т. п. Ночь или вечер - время действия всех сюжетных стихотворений Города, также связанных с темой обмана Обман, превращений Петр, зла Обман , Легенда , Повесть. Но ложь города потому и страшна, что сочетает с дьявольской злобой внешний блеск, красоту.

Это - и яркость красок, и шумы города Гоголь весь город превратился в гром и блеск - 3, 46 Блок блеснут витрины - 2, 141 музыка блеска, были улицы пьяны от криков 2, 159 и т. д В цветовой гамме города у обоих авторов особую роль будет играть красное, а в звуковой - голоса и то, и другое свяжется с женскими образами циклов см. ниже, 145 . Но, пожалуй, ярче всего блеск города проявляется и у Гоголя, и у Блока в его динамизме - выражении его магической силы. В гоголевском Петербурге к вечеру шаги всех ускоряются, люди бегут 3, 15 , и бег этот порой превращается в полет он летел так скоро -3, 16 . Однако и динамика города - одна из форм его обмана. Это не то исполненное смысла и поэзии движение к цели, которое будет воспето Гоголем в образе тройки и сыграет важнейшую роль в творчестве Блока 1906-08 гг. Это движение к псевдоцели, к обманной цели В это время чувствуется какая-то цель или лучше что-то похожее на цель. Шаги всех ускоряются 3, 15 . На безысходные обманы Душа напрасно понеслась 2, 204 . Недостижимая цель безумного бега городской жизни также рисуется в сходных тонах.

У Гоголя это - или страсть, погоня за женщиной, обманным видением красоты и чистоты Невский проспект, или погоня за деньгами Портрет и чинами Нос , Записки сумасшедшего. Последняя из этих тем Блока пока не интересует она возникнет позже, в Страшном мире, и тоже в контексте, близком к гоголевскому Но надо, надо в общество втираться, Скрывая для карьеры лязг костей 3, 36 Сходные характеристики города дополняются и сходством обитателей гоголевского и блоковского Петербурга.

Герои и Петербургских повестей, и Города отчетливо делятся на две группы на жертв зла и его носителей.

Жертвы городской жизни у Гоголя также бывают, грубо говоря, двух типов один из них вошел в критическую, научную а отчасти и художественную литературу под именем маленького человек второй - мечтателя. Полного разграничения их ни у Гоголя, ни у его последователей нет маленький человек может быть и мечтателем, как это чаще всего бывает, например, у раннего Достоевского. Однако речь идет все-таки о разных вариантах одного социального явления.

Мечтатель, как правило бедный интеллигент, и несправедливость среды по отношению к нему проявляется как нанесение духовного ущерба - утрата веры в мир и в людей Пискарев. Маленький человек лишен признака интеллигентности хотя отнюдь не лишен духовности и несправедливость среды проявляется здесь как нанесение материальною ущерба Акакий Акакиевич, впрочем, как и в первом случае, связанного, прежде всего, с чувством униженного человеческого достоинства.

Оба эти типа представлены и в Городе. Маленький человек нарисован в тонах, типологически близких Гоголю бедность, страдание от униженности. Однако сходство здесь иногда бывает слишком общим, восходящим, по сути, ко всей традиции русского реализма XIX в. или, по крайней мере, к линии Гоголь - Достоевский например, типичный и для Петербургских повестей, и для Бедных людей образ бедняка, работающего ночью при скудном свете О, если б не было в окнах Светов мерцающих! Штор и пунцовых цветочков! Лиц, наклоненных над скудной работой! -2, 162 . Что касается образа мечтателя, то роль его в блоковском цикле огромна, а генетическая связь с гоголевским творчеством безусловна.

Персонажи, рисуемые как носители зла и в этом смысле совп