Философия творчества С. Есенина

Философия творчества С. Есенина. Принципиальная особенность С. Есенина – отсутствие экзистенциального скепсиса по отношению к высшему смыслу бытия.

Поэтому мощный пафос жизнелюбия и светлой веры, невзирая на периоды сомнений, и душевной усталости, продолжал питать есенинскую поэзию на протяжении всей его жизни, а нота приятия и благословения мира во всех его проявлениях звучала в его лирической симфонии до самого конца не менее волнующе и пронзительно, чем интонация грусти и тоски.

В полемике с концепцией А. Лагуновского нам представляется гораздо более взвешенной и аргументированной позиция другого современного исследователя - В. Хазана: «Есенин по характеру своего дарования, по цельности мирочувствования и творческого мышления вовсе не пессимистический поэт, склонный к угрюмой мизантропии…» Но вместе с тем в нем, как и в Блоке, «было сильно развито чувство вселенской неустроенности и катастрофичности бытия, его одолевала тяга познать мир в «минуты роковые» трагических конфликтов и противоречий Мотивы блужданий, утраты перспективы и цели столь же органичны для есенинской концепции пути, как и процесс оптимистического обретения веры в правильность избранной жизненной дороги». Исследование А. Лагуновского является не только попыткой анализа экзистенциальной проблематики творчества С. Есенина, но и одним из современных примеров применения методологии фрейдистского психоанализа к его творчеству.

Подобные попытки изучения «подсознательных» основ есенинской лирики с позиций «реформированного» психоанализа, тяготеющего к «психокритике», в западном литературоведении предпринимались уже давно. Обращение отечественных исследователей и ученых из ближнего зарубежья к данной методологии, все чаще дающее о себе знать в последнее время, нельзя не признать вполне естественным и закономерным.

Вопрос лишь в том, насколько ценен эстетический результат такой интерпретации есенинских произведений, что нового открывает она в психологии творчества их создателя.

Если подойти с этих позиций к работе А. Лагуновского, то обращает на себя внимание спорность целого ряда выводов.

Так, например, исследователь считает, что в создании «культа родины» у поэта проявился своеобразный Эдипов комплекс: «Чувство поэта к родине-матери не только духовное, возвышенное, но и плотское, телесное чувство». И далее: «Инцестуальные устремления поэта к родине сильны и мучительны». Подобные выводы распространяются А. Лагуновским и на героев повести «Яр», у которых он обнаруживает «инцестуальную привязанность к земле», «инцестуальный симбиоз с природой». Перенося ту же фрейдовскую схему на творчество С. Есенина, А. Лагуновский сходным образом универсализирует ее. Внешне эффектные формулировки, обнаруживающие незаурядную философскую эрудицию исследователя, выполняют, однако, малопродуктивную функцию, поскольку искажают естественный характер взаимосвязи человека и природы, как в крестьянском сознании, так и в отразившем его творчестве Есенина, подменяют давно уже выработанные отечественной литературнофилософской мыслью ясные и выразительные понятия: «власть земли», «почвенное сознание», «чувство родины». Идея «узловой завязи» человека и природы, составляющая сердцевину «органической философии» Есенина, имеет в своих истоках, как известно, древнейшую мифологическую традицию, а отнюдь не аномальные явления подсознательного характера.

Не может не вызвать споров и подчеркнуто биологизаторская трактовка А. Лагуновским трагического противостояния «живого» и «железного» в послереволюционной лирике С. Есенина, попытка перевести эту острую социальную и духовную коллизию в плоскость психоаналитических построений наподобие «конфликта между некрофильным и биофильным ориентированием» , якобы имеющем место в человеческом подсознании.

В данном случае, на наш взгляд, исследователь вообще выходит за пределы применимости психоанализа к произведениям искусства, ибо эстетическая реальность далеко не всегда поддается расщеплению даже самым тонким философским инструментарием.

Об этом, кстати сказать, писали отечественные философы еще в 20-е годы. Так, И. Григорьев в статье «Психоанализ как метод исследования художественной литературы», опубликованной в 1925 году, замечал: «Такое пользование психоаналитическим методом – опасно.

Если наперед быть уверенным, что всякое литературное произведение лишь сублимация Эдипова комплекса, то при беспредельной гибкости этого построения, которое легко повернуть и вывернуть как угодно, можно без всяких усилий в любом произведении в два приема обнаружить наличие Эдипова комплекса.

Вместе с тем литературное исследование должно будет прекратиться». Означает ли это, что психоанализ в принципе не применим к интерпретации есенинских произведений? Отнюдь нет. Уже имеется опыт плодотворного использования юнгианской «теории архетипов», концепции «коллективного бессознательного». Позитивные перспективы может иметь в этом плане и теория динамического бессознательного, способная в значительной степени прояснить сложные вопросы психологии творческого процесса, творческого поведения художника, особенностей восприятия его произведений массовым читательским сознанием, самого «феномена Есенина» как социально-психологического явления.