Лондон не перестает удивлять чемболее в него вчитываешься.Сложившийся образ этого писателя рушится или, во всяком случае, взывает ксущественным уточнениям, когда мы возвращаемся к книгам, поразившим нашеюношеское воображение. Мы запомнили романтика, который воспел человеческую стойкость, отвагу и товарищество.По давнему ощущениюмы воспринимаем Лондона как писателя Клондайка, создавшего грандиозную сагу оСевере, об испытаниях, каким подвергает личность столкновение один на один свеличественной, суровой природой.
И такое ощущение не обманывает нас. Просто оно не вполне достаточно, не целостно. Потомучто очень многое и наследия Лондона ускользает, пока в поле зрения мы держим Белое безмолвие , Любовь к жизни , Тропой ложных солнц - и только.Укаждого крупного писателя есть своя главная книга. Обычно к ней ведет петляющаядорога, которая протянулась через десятилетия поисков. С Лондоном дело обстоялопо другому.Северные рассказы которым он более всего обязан своей не меркнущейславой, созданы в самом начале творческого пути. Разумеется, они явилисьнаиболее творческим свершением писателя.
Однако материал, казавшийсянеисчерпаемым, стал иссякать, и довольно быстро. Белый клык , опубликованный в1906 году, был последней лондоновской страницей о Севере.Четыре года спустя,переработав свои старые сюжеты, а отчасти их дополнив, Лондон напечатал роман Время не ждет , потом цикл новелл Смок Белью , и выяснилось, что он повторяетсамого себя. Мало того, он себя ухудшает.Отчегопроизошла такая подмена? О многом тут можно только догадываться.
Обычноговорят, что роковую роль в судьбе Лондона сыграл его невероятный читательскийуспех, который он хотел удержать во что бы то ни стало. Если это и правда, тоне полная видны причины, лежащие на поверхности, и не видны другие, хотя они,возможно, самые главные. Да Лондон писал в вечной спешке, он не щадил своеготаланта, не проявлял к себе должной требовательности.Все это известно, какизвестен и печальный итог чувство своего литературного банкротства и смерть всорок лет, очень похожая на самоубийство. И все же подобный финал не объяснить,толкуя о популярности, которую Лондон пытался сохранить, делая уступку зауступкой не самым взыскательным вкусам, о напряжении, какого потребовали его поздно написанные книги, окаждодневной работе на пределе физических сил.Каквсегда, если речь идет о драме выдающейся творческой личности, истоки этойдрамы нужно искать в творчестве, а не в одних лишь разочарованиях в будничнойжизни. И, может быть, решающим фактом драмы Джека Лондона как раз явилосьнеотступно последовавшее чувство, что высший взлет дарования совпал для него сначальной порой писательства.
В дальнейшем только мгновениями - как в МартинеИдене , как в Мексиканце и нескольких рассказах, навеянных впечатлениями отплавания в Полинезию обретал он свой истинный творческий уровень. Нопревзойти себя не мог даже в эти счастливые минуты.
Дляистинного художника сознание, что пик давно позади и дорога идет неуклонно вниз, тягостно без меры. Сохранилось не так уж много свидетельств, которым можнодоверять, когда пытаешься представить себе реальную атмосферу последних летжизни и творчества Лондона.
Это очень разные свидетельства, однако все онисходны в одном писателем овладел страх оказаться в тупике, страх переднепоправимым срывом. Он может удивить, учитывая, как много за те годы былосделано. И он вполне объясним, если оценивать написанное тогда по истинномудостоинству.Лунная долина , Зеленый скиталец , Маленькая хозяйка большогодома - разве названные книги идут в какое-то сравнение с тем, что былонаписано десятью - пятнадцатью годами раньше, с его северным циклом?Он,видимо, сам понимал, что писательское счастье изменило, и делал отчаянныепопытки его вернуть. Смок Белью и Время не ждет - грустные иллюстрациибесплодия таких усилий, особенно очевидного от того, что материал тут тот жесамый, клондайский.
Популярность Лондона, все еще очень высокая, побудилатогдашних писателей с жадностью наброситься на эти книги, но почти единодушнойреакцией оказалось разочарование.
Да и как могло быть иначе, ведь всем ещепомнилось, какой новизной, какой талантливостью поразили Сын Волка , Бог егоотцов - сборники рассказов, которыми Лондон дебютировал десять лет назад.Хужевсего, что неудачи последнего периода породили определенный стереотип отношенияк Лондону, сохраняющийся по сей день. Литературой из созданного им признаютлишь северные рассказы с оговорками Мартина Идена да Железную пяту . Всеостальное воспринимается как эфемерная беллетристика, которая, строго говоря,должна была пережить участь однодневок, и никем бы сейчас не читалась, если быне авторство Лондона.
Основаниядля подобных суждений как будто более чем достаточны. И все же это пристрастныйсуд слишком резко рассекается на две неравномерные части то, что составлялоединый художественный мир, слишком много восторгов по поводу одних книг, небреженияпо поводу других.А ведь это все принадлежит перу Лондона и все несет на себепечать его личности, его исканий и противоречий, открытий и слабостей.
Тутпролегли глубокие связи. Внимательный взгляд непременно их обнаружит.Когдапоявились рассказы о Клондайке, впечатление было такое, словно до Лондона никтооб этом не писал.Лишь потом вспомнились Майн Рид, приключенческие романы,авантюрные истории, действие которых разворачивалось поблизости от тех же мест.но в такой литературе Север остается лишь декорацией. Лондон впервые сделал этуособую страну достоянием искусства.
Вскоре у него появилось очень многоподражателей, однако ощущение полной новизны и необычности картин, созданныхЛондоном, не исчезло, не притупилось по сей день. И это не удивительно.Художественное открытие можно освоить, но повторить его нельзя оно совершаетсяоднажды и остается в литературе навсегда как не эксплуатируют егопоследователи. Асеверные новеллы Лондона были истинным открытием, и хотя новизна их мотивовдавно потускнела, поэзия этих рассказов не меркнет.
Вот хотя бы сюжет, неперестающий волновать писателя проверка на истинность, которую человекпоходит в условиях, создающих угрозу самому его существованию. После Лондона такие ситуации стали привычные в прозе ХХвека. Не сложно понять, почему они такие привлекательные об этомпозаботилась сама действительность, в наш век наполнившаяся противоречиямистоль масштабными и острыми, что от каждого потребовалась поистине величайшаясобранность, чтобы устоять на крутых переломах истории.Сойдясь лицом к лицу сосмертью, человек у Лондона побеждал, если он был носителем подлиннойчеловечности.
И эти героика, не нуждающаяся в пышности, стала органичнымсвойством настоящей прозы нашего столетия, обязанной в этом отношении Лондонубольше, чем кому - либо еще. Современем и второй важнейший мотив северных циклов приобрел множествоотголосков.Это мотив прямого столкновения века стали с веком каменным ,непосредственного контакта двух полярно раздельных форм жизнеустройства, системценностей и эпических понятий.
Здесь была сквозная тема индейских новелл, а вдальнейшем - рассказов, посвященных ограбленной колонизаторами Полинезии,таких, как Дом Мапуи или Кулау прокаженный . Мирэтих рассказов трагичен, потому что предрешен и неминуем исход конфликта будущее принадлежит веку стали . Но за необратимостью перемен Лондон увидел нетот безоблачный прогресс , какой обычно виделся его современникам.Онобнаружил в подобных столкновениях глубокое социальное содержание, сделавшееновеллы индийского и полинезийского циклов произведениями, резко обличительнымипо своему пафосу.
Героями их он изображал людей, величественных даже внеизбежном своем поражении, потому что проигрывают они не как слабые исражаются до конца.А то, именовалось прогрессом , под пером Лондона предстало исторической драмой, где противоречатдруг другу две эпохи, не совместимые по своим устремлениям, верованиямпринципам.Завязываются тугие узлыпротиворечий, созданные самим поступательным ходом времени.
Сколько раз вследза Лондоном обращалась к ним мировая литература! Тогдаи приобретет свою притягательность та поэзия стойкости, которая была наверное,доминирующим началом художественного мира Лондона. Тогда откроется, какойогромный пласт проблематики разведывал он, размышляя в своих сказаниях,поднятых до символики, над теми приобретениями и утратами, которые всегдасопутствуют цивилизации.Проверенные временем, рассказы Лондона окажутся тойисходной точкой, откуда берет начало сегодняшняя проза.