Поэзия Гейне Введение. Все хорошие философы хороши по-разному, все плохие плохи одинаково. Гейне один из тех, кто не только покорил свое время, но и вторгся глубоко в будущее, став спутником духовной жизни человечества. О нем можно сказать, что ни до, ни после него не было поэта-философа, сходного с ним, хотя у него были и предки и потомки.Сам Гейне, оглядываясь на пройденный им путь, очень точно определил свое место в немецкой литературе . Он назвал себя последним поэтом романтизма и первым поэтом новой, революционной школы поэзии, довершив эту самооценку важным признанием, что после всех сокрушительных ударов, нанесенных им христианско-рыцарскому романтизму, он сам порой испытывал рецидивы томления по голубому цветку романтики, правда, в новой, предельно дерзкой форме современного юмора, который должен вобрать в себя все лучшие элементы прошлого Он был новатором в том единственном смысле этого слова, который предполагает органическое слияние традиций с новооткрытием. 1. Величайший поэт Германии. Останься Гейне автором одной лишь Книги песен, своего лирического первенца, он с полным правом вошел бы в круг величайших поэтов Германии.
Вместе с тем этой романтической, хотя и далеко не безобидной, книгой он, к удовольствию ее либеральных поклонников, ревнителей общественного спокойствия, не вызвал бы против себя Столетней войны, отголоски которой слышны еще сегодня. В этой ожесточенной войне кондотьеров реакции и мракобесия, вроде Меттерниха и Геббельса, с кинжалом в одной руке и факелом в другой, всегда окружали сонмы вооруженных перьями подручных.
Втайне вздыхая над страницами гейневских песен о любви, соловьях и розах, они гласно предавали анафеме и распинали на каждом журнальном кресте совсем другого Гейне - бунтовщика, врага порядка, хулителя всего священного. Одним словом, того Гейне, который, презрев обещанное ему всеобщее благорасположение при жизни и бестревожный сон в могиле, когда пришел срок социальных битв, отважно перевооружился, сменив золотую лиру на тугой лук и смертоносные стрелы.
Сверкать я молнией умею, Так вы решили я-не гром. Как вы ошиблись Я владею И громовержца языком.
И только нужный час настанет Я должен вас предостеречь Раскатом грома голос грянет, Ударом грозным станет речь. Он с честью выполнил свой долг. И когда в 1843 году молодой философ и революционер Карл Маркс впервые встретился с маститым и прославленным поэтом, он мог уже видеть в нем образец того типа писателя, какого требовало время они стали друзьями и соратниками . По свидетельству Лафарга, Гейне и Гете, которых Маркс в разговоре часто цитировал, он знал наизусть.
Он знал наизусть и цитировал не только громоподобные стихи Гейне той поры, когда дух его сатиры носился над хаосом немецкой политической поэзии и бунтовской философии, но и тихогласные мелодии Книги песен и Новой весны.Однажды Гейне сказал, что мир раскололся пополам, и трещина прошла по его сердцу, сердцу поэта, которое есть центр мира . В самом деле, великому философу было суждено стать средоточием стремительной, неустойчивой, переходной эпохи, когда в мире завершался цикл антифеодальных революций, но прежде чем капитализм очистил себе дорогу от обломков средневековья, он оказался перед лицом нового, им же порожденного врага - пролетариата, единственно революционного класса, который угрожал существованию самих основ буржуазного общества.
При этом, чем ближе к поворотному моменту - революции 1848 года, тем очевиднее становился отход буржуазной демократии от ее прежней революционности, тем решительнее возвещала о себе молодая, созревшая в классовых боях пролетарская демократия.
Оказавшись в самом водовороте общеевропейских событий и идейных волнений, Гейне, обладавший отзывчивым сердцем поэта, прозорливым умом мыслителя и острейшим пером мастера, чувствовал сильнее, понимал глубже, видел дальше всех своих немецких сверстников и сумел с большей мощью, чем все они вместе, отразить свой век, его величие и слабости и в то же время с покоряющей откровенностью раскрыть противоречивый мир собственной души, ее взлеты и падения, радости и муки. Он никогда не выжидал, когда события или новые идеи отодвинутся на достаточное расстояние, чтобы их можно было, как большую картину, рассмотреть издалека.
Стремясь идти в авангарде времени, он умел схватывать существеннейшие приметы и самое дыхание каждодневно творимой истории. 2. Художник-революционер. Во всем, что писал Гейне, от нежной песни до газетной статьи, кипит мощный поток лиризма, звучит голос внутренне раскованной, познавшей себя личности, художника-революционера, который, говоря о времени, не прячется за его широкой спиной, но с сознанием своего права говорит и о себе, кого оно избрало своим певцом, глашатаем и судьей.
Свое оружие - слово - Гейне недаром назвал певучим пламенем это пламя, которое, подобно естественному огню, и светит, и греет, и сжигает.С этим связано еще одно счастливейшее свойство философского дарования Гейне в своей поэзии он с удивительной последовательностью и полнотой воплотил не только все этапы целой исторической эпохи, но и все возрасты собственной жизни юность, зрелость, старость в их неподдельной физической и духовной сущности причем, не однажды, особенно в стихах последних лет, когда Гейне был уже неизлечимо болен, он поднимался до подлинного трагизма, но зато никогда не казался смешным или жалким, как это бывает с теми, кто тщится предстать в возрасте давно пережитом или еще не близком. Сознание и чувства Гейне, нередко спорившие друг с другом в решении этой огромной задачи - поэтического воссоздания жизни художника, дружно трудились над тем, чтобы он неизменно оставался самим собой.
Справедливо писал Генрих Манн, что когда к истрепанным томикам Гейне обращается зрелый человек, он находит в нем зрелого человека, как юноша находит в нем юношу, ибо каждый возраст одинаково ему присущ и узнает себя в нем. Своей лирической юностью называл Гейне Книгу песен 1827 - поэтическую хронику его первого творческого десятилетия.
Создавалась она в годы жестокой реакции, сковавшей, после крушения наполеоновской империи, все европейские страны, в особенности отсталую полуфеодальную дворянско-поповско-чиновничью Германию.
С самого начала работы над будущей книгой Гейне сознательно ставил себе цель быть оригинальным, выработать свой поэтическо-философский стиль. Разъясняя в одной ранней статье свое представление о романтизме, он бросил вызов реакционным романтикам, выдвинув два радикальных требования изгнать из поэзии христианско-рыцарский дух и отказаться от смутной, туманной, призрачной образной формы.
Образы, которым надлежит вызывать подлинные романтические чувства, должны быть столь же прозрачны и столь же четко очерчены, как и образы пластической поэзии. Вся Книга песен станет широкой ареной борьбы Гейне за демократический романтизм . Обычно принято говорить о мрачном тоне Книги песен и пессимизме ее автора.Спора нет, свинцовые тучи арестованного времени не прошли мимо Гейне, и черная тень их лежит на его стихах.
Стихотворный цикл Сновидения, которым открывается первый раздел - Юношеские страдания не только дань начинающего поэта традиции немецких романтиков, рассматривавших мир сквозь кошмарно-фантастическую призму ночной мглы, но живой стон одинокой, бесприютной, оскорбленной души философа-плебея. Сквозной темой книги, ее ведущей осью является неразделенная любовь.Строгий отбор поэтического материала и вдумчивое его расположение превратили стихотворный сборник в своеобразную лирическую повесть, внешне завершенную, внутренне единую и динамичную, в которой каждый из четырех разделов ощущается как ступень в развитии любовного сюжета, как стремительное восхождение всей поэтической системы к просторам реализма.
С каждой страницей повести все отчетливей проступает живой, многогранный образ ее лирического героя.Не беспечно веселый подмастерье народной песни, ставшей животворным источником гейневской философии, а современный образованный и мыслящий молодой человек смотрит на нас широко раскрытыми то печальными, то озорными глазами, юноша с пылким и беспокойным сердцем, распахнутым и для радости бытия, и для чужого горя, сердцем, жаждущим счастья и борьбы, но обреченным на одиночество и страдания в этом темном филистерском царстве господ и рабов.
Сходство между героем и его творцом очевидно, ибо философ создавал его по собственному образу и подобию.Обоим тесно и душно в мире, где справляют свой маскарад рыцари, монахи, государи.
Оба хотели бы бороться, но еще не свершились желанные сроки вокруг - сумерки, страх и безмолвие. Оба парят в небе сладостно-утешительной мечты, но это романтическое небо - иллюзорное убежище для слабых духом, золотой сон с безрадостным пробуждением.Остается любовь - неотчуждаемый дар молодости остается упоение хмелем первой, чистой страсти, со смехом и слезами, горькой радостью и светлой скорбью всем, что люди называют счастьем.
Но в этом мире и любовь - трагедия. Она заключается не в том, что ныне, как тысячу лет назад, действует стихийный закон естества, когда Юноша девушку любит, А ей полюбился другой Но тот - не ее, а другую Назвал своей дорогой За первого встречного замуж Девушка с горя идет, А юноша тяжко страдает, Спасенья нигде не найдет. 3. Старая, но вечно новая история. Старая, но вечно новая история.С каждым она хоть раз в жизни случилась, и поэтому лирический рассказ о ней заставляет сердце одного дрогнуть еще не утихшей болью, сердце другого - грустью ожившего воспоминания. Себе самому и всем жертвам этого недуга Гейне в таком случае дает простой совет забудь ее и полюби другую . Вот если недуг повторился, тогда это уже горе, но и против него есть лекарство посмейся над собой, дай ему раствориться в смехе Тот, кто любит в первый раз, Хоть несчастливо, тот - бог А кто любит во второй Безнадежно, тот - дурак.
Я - дурак такой люблю я Без надежды вновь. Смеются Солнце, месяц, звезды, с ними Я смеюсь - и умираю С другой стороны, в голове влюбленного философа-поэта, опьяненной близостью милой, соловьиной ночью, ароматом цветов, бьется мучительно трезвая мысль, что между ним, простолюдином, и его жестокой избранницей сердца стоит не вечный закон взаимного притяжения, а закон социальный, отделивший каменной стеной отчуждения всех благоденствующих от обездоленных.
В этом трагедия современной любви. В романтическую ткань книги время от времени вплетаются стихотворения, которые раскрывают этот социальный мотив, озаряя своим уже не призрачным, а реальным светом печальную повесть о не осуществившейся любви.
Вместе с Фреско-сонетами, балладами Гренадеры и Валтасар, со многими космическими метафорами Северного моря они напоминают нам о том, что за поэтом-волшебником, неподражаемым певцом любви, стоит суровый, с гневно сжатыми губами поэт-гражданин, решивший освободиться от великого груза сердечных страстей и выйти на ратное поле жизни.Смело ломая окаменевшие традиции романтизма, не выходя при этом из его русла, Гейне ломал и самого себя. В этой двойной борьбе он пускает в ход сильнейшее свое оружие - иронию.
Она - не озорство, не надуманный прием . Во всех ее гранях - саркастическая, юмористически добродушная, исполненная горечи или грусти - она вырастает из самых глубин его противоречивого духа, из столкновения живущего в нем бойца, порывающегося к реальному действию, и романтика, вынужденного предаваться мечтательному созерцанию.В лирическую стихию Книги песен ирония входит не как чуждое ей начало, а как ее живой фермент, призванный стоять на страже того, чтобы поэзия, рожденная в разорванном, дисгармоническом мире, сама, вопреки правде жизни, не превратилась во всепримиряющую гармонию, чтобы чувства философа, стремящегося в романтическую высь, и критический разум, стоящий на почве земной действительности, не теряли друг друга из вида. В сентиментально-коварных песенках Гейне ирония то звучит как вторая, насмешливо диссонирующая мелодия, то неожиданно взрывается в финале, разрушая так любовно и бережно возведенное здание мечты.
В иронии Гейне таится не только разрушительная, но и созидательная сила. С помощью иронии он преодолевает свою одержимость одной страстью с ее трагической безысходностью, формирует в себе нового человека, свободного от моральной скверны старого общества и готового идти навстречу своей тяжелой, но единственной судьбе.
Вместе со своей обоюдоострой иронией он отрывается от романтической созерцательности и учится видеть мир глазами реалиста.
Действительно, после Лирического интермеццо, где действие любовной повести все еще происходит во сне или в тайниках души, окутанной дымкой, в разделе Опять на родине нам предстает в графически четких линиях немецкий город, его реальные обитатели, да и сама возлюбленная поэта выходит наконец из тумана, и оказывается - она не королевская дочь, не безликая в своей многоликости красавица, а обыкновенная женщина, к тому же еще несчастная, обремененная нуждой и житейскими заботами.
В великолепно-грандиозных эпиграммах Северного моря, венчающего книгу, перед нами неожиданно распахивается такая ширь пространства и времени, что человеку, кажется, в пору растаять в ней. Но именно здесь, оставшись один на один со своими думами, со всеми стихиями природы, столь созвучными его душе, поэт сам обретает рост и голос исполина. В метрически-вольных, как море, стихах, овеянных всеми ветрами, пропитанных соленой влагой прибоя, то убаюканных штилем, то вздыбленных штормом, ведет он раздумчивые и веселые беседы с небесными светилами, со своими собратьями древними эллинами и их вечно прекрасными очеловеченными богами . В этом одухотворенном, величественном, всегда юном организме природы все сущее, от цветка до галактик, равноценно и равноправно.
Стихи Северного моря, прозвучавшие как гимн торжествующей молодости, были предвестьем нового, оптимистического восприятия жизни и любви у Гейне. Оно сказалось во втором сборнике его лирики Новая весна, последней книге, созданной поэтом на земле своей родины.
Он оставил позади юность, пропев ей прощальную песню в стихах этой книги, но взял с собой в новую дорогу окрепшее мужество, свободу духа и решимость стать солдатом в общественной войне человечества. Чуть не в каждой галерее Есть картина, где герой, Порываясь в бой скорее, Поднял щит над головой. Но амурчики стащили Меч у хмурого бойца И гирляндой роз и лилий Окружили молодца.Цепи горя, путы счастья Принуждают и меня Оставаться без участья К битвам нынешнего дня. Сквозь лирическую поэзию Гейне, этот сплав чувственности и целомудрия, пробивается одна мысль, которая поднимет голос в его первой прозаической книге Путешествие по Гарпу, а в дальнейшем станет сердцевиной его философских и социальных воззрений возмущенная мысль о том, что аскетическая мораль христианской религии с ее требованием обуздания греховной плоти ради спасения вечной души в корне враждебна самой природе человека, его естественному стремлению наслаждаться радостями земного бытия, не ожидая небесных благ . Все любимые наставники Гейне, от гуманистов Возрождения до сенсимонистов и великого язычника Гете, внушали ему, что человек - высшее творение природы, более высокое, чем сам бог, которого он же придумал, и создан он для счастья на земле.
Смелый до дерзости отпор постной догме отречения, питавшей поэзию феодальных романтиков, равно как и лицемерие сухопарых ханжей и святош, дал Гейне в циклах стихотворений под названием Разные, написанных уже в Париже, куда немецкий поэт-патриот, гонимый на родине, переехал вскоре после того, как Франция пережила события революции 1830 года. В Париже, о жителях которого Энгельс сказал, что они сочетают в себе страсть к наслаждению со страстью к историческому действию, Гейне сразу попал в свою стихию, тем более что обе страсти были одинаково присущи его натуре.
Страсть Гейне к историческому действию нашла себе широкое применение на арене воинствующей революционной публицистики, страсть к наслаждению, сбросив покров юношеской стыдливости, хлынула в эротические стихи Разных.
Смысл названия книги - разные женщины.
В пластически осязаемых, словно отлитых из бронзы стихах, на фоне всегда взвихренного, веселящегося и спорящего Парижа, выступает новый образ поэта, зрелого мужа . Он давно осознал, что для людей его возраста и принципов то, что называется делом всей жизни, неизмеримо выше любви, но, как человек, которому ничто человеческое не чуждо, он спешит без самобичевания и мук допить свой золотой кубок счастья и, как фульский король, бросить его в море. Не отвергай Пусть жар погас, Возврата нет весне, Но дай еще хоть малый срок, Чтоб отгореть и мне. И пусть не можешь ты любить Хоть другом назови.
Мы в дружбе ценим поздний дар Долюбленной любви. 4. Масленица страсти.С другой стороны, словно для того, чтобы раскалить возмущение рыцарей мещанской добродетели, женщины, с которыми справляет свою масленицу страсти поэт это красотки парижских бульваров, дамы с камелиями.
Слов нет, в любви двадцать пятачков не составляют рубля. Но немецкие критики с таким жаром напали на автора Разных, так прямолинейно отнесли эту головокружительную историю мимолетных связей, свиданий и измен к личности самого Гейне, что можно подумать, будто в творчестве настоящего поэта его внутренняя жизнь всегда тождественна фактам его внешней биографии.Размах гейневской философии огромен - от передачи едва уловимых вибраций души до выражения пафоса целой эпохи, от песенки Ты - как цветок до Силезских ткачей, отличающихся друг от друга, как свирель и зовущий к битве барабан.
Неизменно отстаивая неотъемлемые права духа в поэзии, Гейне добровольно подчинял свой талант только совести и требованиям истории. Он еще раз, к вящей славе своей, принял их диктат, когда в начале сороковых годов, в виду приближавшейся германской революции, выступил как ее певец и предтеча.Свободно, с таким веселым задором, точно решение стать барабанщиком революции пришло к нему как озарение, а не в результате раздумий и преодоленных противоречий, возвещает он в трех строфах Доктрины, открывающей книгу Современных стихотворений, свой символ веры поэта и гражданина Стучи в барабан и не бойся, Целуй маркитанку под стук Вся мудрость житейская в этом, Весь смысл глубочайших наук. Будя барабаном уснувших, Тревогу без устали бей Вперед и вперед подвигайся- В том тайна премудрости всей. И Гегель, и тайны науки - Все в этой доктрине одной Я понял ее, потому что Я сам барабанщик лихой Со свойственным ему искусством выражать многое в немногих словах, Гейне, определяя свое место в строю борцов за свободу, попутно, одной строкой Целуй маркитанку под стук - отметает обычный для мелкобуржуазных поэтов его времени идеал революционера как аскета с горящими глазами, отрешившегося от всего мирского, а двумя другими строками И Гегель, и тайны науки - все в этой доктрине одной - с гордостью напоминает о том, что именно он, Гейне, первый понял революционный дух гегелевской диалектики и первый, вопреки своему учителю, сделал из нее реальный вывод о закономерности народных восстаний.
Считая себя солдатом революции, Гейне обращается к своему отточенному оружию - сатире.
Смех Гейне, родившийся в Книге песен, как звонкий родник среди романтических деревьев старого сказочного леса, вырвавшись на простор жизни, становится бурной рекой, низвергающей на своем пути гранитные скалы и пороги . Душою Современных стихотворений, в которых поэт не оставляет камня на камне от всех идолов старой Германии, является стихотворение Силезские ткачи-отклик на первое организованное восстание немецких рабочих в 1844 году. Стихотворение это, как небо от земли, далеко от поэзии так называемого истинного социализма с ее жалостливо-филантропическим лепетом о страдающем бедняке и о классовом братстве. Оно написано сурово-пророческим, гневно-угрожащим стихом, каждое слово которого обрушивается, как чугунный молот, сокрушая по частям официальный лозунг феодальной партии С богом за короля и отечество - и возвещая великую миссию пролетариата, призванного историей стать могильщиком собственнического мира. 5. Соединенные силы смеха и гнева Гейне. Соединенными силами смеха и гнева Гейне, дробя стекло, кует булат, разрушает отживающее и утверждает новое.
В своей сатирико-романтической поэме Германия.
Зимняя сказка он страстно порывается рассмотреть сквозь мглу времени облик социалистического общества однако в нарисованной им картине, при всем обилии в ней света и радостных красок, общий рисунок лишен реалистической четкости, как и само представление поэта о социализме.
Связанный многими сторонами своего существа со старой, домарксистской эпохой, Гейне, преодолевая мучительные колебания и сомнения, больше сердцем, чем сознанием приблизился к порогу научного социализма, но не нашел в себе силы сделать еще один шаг. Он остался на рубеже, но с глазами, жадно обращенными в будущее, с душою, полной обманчивого страха за судьбы веками созданных кумиров красоты и ликующей веры, что только победивший пролетариат нанесет смертельный удар старому миру, в котором невинность погибала, эгоизм благоденствовал, человек эксплуатировал человека.
События революции 1848 года и ее трагический финал Гейне встретил прикованный смертельной болезнью к постели, с которой ему уже не суждено было подняться.
Физические муки и душевная скорбь о жестоко обманутых ожиданиях, соединившись, ввергли поэта в состояние глубокого отчаяния, от крайностей которого его спасали не медицинские средства и утешения близких, а его собственные испытанные целители - светлый ум, неиссякаемый юмор и поэзия. Вместе с тем того, что было завоевано всей его жизнью - веры в торжество правды, надежды на будущее и любви к человеку не могли сломить в нем ни материальные невзгоды, ни болезнь, превратившая его в Иова на ложе страданий, ни темная ночь реакции, нависшая над притихшей Европой.
Однако самое потрясающее в этой трагедии долгого и мучительного умирания было то, что творческий дух поэта не только не померк, не изменил себе, а напротив, как бы назло самой смерти, оставался ясным и неутомимо деятельным до последнего часа. Словно неопалимая купина, горел он, не сгорая, и в этом пламени рождались такие сокровища, каким могла бы позавидовать даже его собственная молодость.
Среди этих сокровищ сборник стихов Романсеро - золотая книга побежденного, вокруг которой сосредоточено все, что создано Гейне в последние годы жизни.
В этой великой, но скорбной книге счастливейший поэт, но несчастнейший человек, как прикованный Прометей, свободный только в мыслях, расширяет свои поэтические владения до отдаленных границ земного мира и истории. Всю книгу объединяют философские раздумья о минувших веках, о сегодняшнем дне, о будущем человека . Отшумела буря революции. Одни остались на поле боя, другие, истекая кровью, скрылись в тревожной тьме. Все они побежденные.Сам поэт - один из них он побежден, но не сдался.
Он тридцать лет, как часовой свободы, стоял на боевом посту, но вот Свободен пост Мое слабеет тело Один упал - другой сменил бойца Я не сдаюсь Еще оружье цело, И только жизнь иссякла до конца. Всегда было так гибли добрые, торжествовали злые. Но кровь героя, пролитая за правду, не умирает не только вожди, увенчанные победами, но и сын злосчастья, Смелый воин, побежденный Лишь судьбой несправедливой, Будет в памяти потомков Как герой вовеки славен.И тот, кто сегодня побежден, завтра станет победителем.
Заключение С такой мыслью, которая, как свет лампады, озаряет изнутри каждое, даже трагическое, слово поэта, он навсегда, без обиды на живых, но с горькой иронией над самим собой, покорно, но сохраняя гордость и величие перед лицом смерти, прощается с людьми, с природой, с ее вечным праздником красоты и благости, хотя О, как страшна, как мерзостна могила Как сладостен уют гнезда земного И как расстаться горестно и больно Он расстается с недругами и друзьями.
С одними зная, что они вырвут язык у его трупа, чтобы он не заговорил и мертвый. С другими уповая на то, что, простив своему поэту все его вольные и невольные ошибки, они бережно будут хранить его добрую славу и передадут ее детям и внукам. Он не ошибся. Светлая память о Генрихе Гейне живет не в мраморе и бронзе, а в сердцах народов, которые усыновили и ввели в свою семью великого национального немецкого поэта, сделав его дорогое наследие достоянием всего человечество.