Александр Александрович Блок родился и воспитывался в высококультурной дворянско-интеллигентской семье.Его отец, Александр Львович, вел свой род от врача Иоганна фон Блока, приехавшего в Россию в середине XVIII века из Мекленбурга, и был профессором Варшавского университета по кафедре государственного права. По отзывам сына, он был также способным музыкантом, знатоком литературы и тонким стилистом. Однако его деспотический характер стал причиной того, что мать будущего поэта, Александра Андреевна, была вынуждена уйти от мужа еще до рождения сына. Таким образом, детские и юношеские годы Блока прошли сначала в петербургском “ректорском доме” (дед, Андрей Николаевич Бекетов, — профессор-ботаник, ректор Петербургского университета) , затем, после второго замужества матери, в доме отчима — офицера Франца Феликсовича Кублицкого-Пиоттух, а каждое лето — в бекетовском подмосковном имении Шахматове.
В либеральной и “народолюбивой” семье Бекетовых многие занимались литературным трудом.
Дед Блока был автором не только солидных трудов, но и многих научно-популярных очерков. Бабушка, Елизавета Григорьевна, всю жизнь занималась переводами научных и художественных произведений. “Список ее трудов громаден” , — вспоминал позднее внук. Литературной работой систематически занимались и ее дочери — мать Блока и его тетки. Атмосфера литературных интересов очень рано пробудила в нем непреодолимую тягу к поэзии.Благодаря воспоминаниям М. А. Бекетовой до нас дошли детские стихи Блока, написанные им в пятилетнем возрасте.
Однако серьезное обращение к поэтическому творчеству, во многом связанное с увлечением юного Блока поэзией Жуковского, Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета, Полонского, падает на годы окончания им гимназии и поступления в 1898 году на юридический факультет Петербургского университета (в 1901 году он перейдет на славяно-русское отделение историко-филологического факультета и успешно закончит его в 1906 году) . Лирика Блока — явление уникальное.
При всем многообразии ее проблематики и художественных решений, при всем отличии ранних стихотворений от последующих — она выступает как единое целое, как одно развернутое во времени произведение, как отражение пройденного поэтом “пути” . На эту ее особенность указывал и сам Блок. Повторимся, что в 1910—1911 годах, подготавливая к изданию свое первое собрание стихотворений, Блок разместил их по трем книгам.Это трехтомное деление поэт сохранил и в двух последующих изданиях (1916 и 1918—1921) , хотя внутри томов автор и внес существенные изменения.
В окончательном виде три тома включают в себя 18 лирических циклов (“стран души” , по выражению поэта) . В предисловии к первому изданию “Собрания стихотворений” Блок подчеркивал единство своего замысла: “Каждое стихотворение необходимо для образования главы (т.е. цикла. — Ред.) ; из нескольких глав составляется книга; каждая книга есть часть трилогии; всю трилогию я могу назвать “романом в стихах” ” А через несколько месяцев в письме к Андрею Белому он раскрывает основной смысл этапов пройденного им пути и содержание каждой из книг трилогии: “ таков мой путь, теперь, когда он пройден, я твердо уверен, что это должное и что все стихи вместе — “трилогия вочеловечения” (от мгновения слишком яркого света — через необходимый болотистый лес — к отчаянью, проклятиям, “возмездию* и — к рождению человека “общественного” , художника, мужественно глядящего в лицо миру ) ” . В первый том (1898—1903) вошли три цикла.
Первый из них — “Ante lucem” (“До света” ) — как бы предварение будущего нелегкого пути. Общая романтическая настроенность цикла предопределила и антиномическое отношение молодого поэта к жизни.
На одном полюсе — мотивы мрачной разочарованности, кажущиеся такими неестественными для девятнадцатилетнего юноши: “Я стар душой.Какой-то жребий черный — // Мой долгий путь” . Или: “Смеюсь над жалкою толпою // И вздохов ей не отдаю” . Зато на другом — тяга к жизни, приятие ее: Я стремлюсь к роскошной воле, Мчусь к прекрасной стороне, Где в широком чистом поле Хорошо, как в чудном сне, — и осознание высокой миссии поэта, его грядущего торжества: Но к пели близится поэт, Стремится, истиной влекомый, И вдруг провидит новый свет За далью, прежде незнакомой Центральный цикл первого тома — “Стихи о Прекрасной Даме” . Это и есть то “мгновение слишком яркого света” , о котором Блок писал А. Белому.
В этом цикле нашли отражение любовь молодого поэта к своей будущей жене Л. Д. Менделеевой и увлечение его философскими идеями Вл. Соловьева.
Наиболее близко ему в это время было учение философа о существовании Души Мира, или Вечной Женственности, которая может примирить “землю” и “небо” и спасти находящийся на грани катастрофы мир через его духовное обновление. Живой отклик у поэта-романтика получила мысль философа о том, что сама любовь к миру открыта через любовь к женщине.Соловьевские идеи “двоемирия” , сочетание материального и духовного воплотились в цикле через многообразную систему символов.
Многопланов облик героини. С одной стороны, это вполне реальная, “земная” женщина. “Она стройна и высока, // Всегда надменна и сурова” . Герой видит ее “каждый день издалека” . С другой же стороны, перед нами небесный, мистический образ “Девы” , “Зари” , “Величавой Вечной жены” , “Святой” . “Ясной” , “Непостижимой” То же можно сказать и о герое цикла. “Я и молод, и свеж, и влюблен” , — вполне “земная” самохарактеристика.А далее он же “безрадостный и темный инок” или “отрок” , зажигающий свечи. Для усиления мистического впечатления Блок щедро использует эпитеты, такие, например, как “призрачные” , “неведомые тени” или “неведомые звуки” , “надежды нездешние” или “нездешние видения” , “красота неизреченная” , “непостижимая тайна” , “грусть несказанных намеков” и т.п. Таким образом история земной, вполне реальной любви преображается в романтико-символический мистико-философский миф. У него своя фабула и свой сюжет.
Основа фабулы — противопоставление “земного” (лирический герой) “небесному” (Прекрасная Дама) и в то же время стремление к их соединению, “встрече” , в результате чего и должно наступить преображение мира, полная гармония.
Однако лирический сюжет осложняет и драматизирует фабулу.От стихотворения к стихотворению происходит смена настроений героя: радужные надежды — и сомнения в них, ожидание любви — и боязнь ее крушения, вера в неизменность облика Девы — и допущение того, что он может быть искажен (“Но страшно мне: изменишь облик Ты” ) . Драматическая напряженность присуща и завершающему первый том циклу с многозначительным названием “Распутья” . Тема Прекрасной Дамы продолжает звучать и в этом цикле, но здесь возникает и нечто новое: качественно иная связь с “повседневностью” , внимание к людскому горю, социальная проблематика (“Фабрика” , “Из газет” , “По берегу плелся больной человек ” и др.) . “Распутья” намечают возможность грядущих перемен в творчестве поэта, которые отчетливо проявят себя уже во втором томе. Лирика второго тома (1904—1908) отразила существенные изменения блоковского мировосприятия.
Общественный подъем, охвативший в это время самые широкие слои российского народа, решающим образом воздействовал и на Блока. Он отходит от мистицизма Вл. Соловьева, от чаянного идеала мировой гармонии, но не потому, что идеал этот стал несостоятельным для поэта.
Он навсегда остался для него той “тезой” , от которой начинался его путь. Но в сознание поэта властно вторгаются события окружающей жизни, требующие своего осмысления.
Он воспринимает их как динамичное начало, “стихию” , вступающую в конфликт с “несмутимой” Душой Мира, как “антитезу” , противостоящую “тезе” , и погружается в сложный и противоречивый мир людских страстей, страданий, борьбы.Своеобразный пролог ко второму тому — цикл “Пузыри земли” . Поэт неожиданно и полемически обращается к изображению “низменной” природы: “вечности болот” , “ржавых кочек и пней” , фантастических сказочных тварей, их населяющих.
Он мог бы сказать вместе со своим добрейшим “болотным попиком” : Душа моя рада Всякому гаду И всякому зверю И о всякой вере, — признавая закономерность существования этого стихийного мира и право его обитателей чтить “своего полевого Христа” . В последующих двух циклах (“Разные стихотворения” и “Город” ) охват явлений действительности неизмеримо расширяется.Поэт погружается в тревожный, остроконфликтный мир повседневной жизни, ощущая себя сопричастным всему происходящему.
Это и события революции, которую он воспринимал, подобно другим символистам, как проявление народной разрушительной стихии, как борьбу людей новой формации с ненавистным ему царством социального бесправия, насилия и пошлости. В той или иной степени эта позиция отражена в стихотворениях “Шли на приступ.Прямо в грудь ” , “Поднимались из тьмы погребов ” , “Митинг” , “Сытые” и др. Характерно, однако, что лирический герой при всей солидарности с теми, кто выступает на защиту угнетенных, не считает себя достойным оказаться в их рядах: Вот они далёко, Весело плывут.
Только вас с тобою, Верно, не возьмут! (Барка жизни стала ) На такой щемящей ноте начинает звучать в лирике Блока одна из главных для него проблем — народ и интеллигенция. Помимо мотивов, связанных с революционными событиями, в названных циклах отражены и многие другие стороны многообразной и бесконечно изменчивой русской жизни.Но особое значение приобретают стихотворения, где поэт развертывает “широкоохватный” образ родины и подчеркивает свою неразрывную связь с ней. В первом из них (“Осенняя воля” , 1905) отчетливо просматриваются лермонтовские традиции.
В стихотворении “Родина” Лермонтов назвал свою любовь к отчизне “странной” , потому что она расходится с традиционным “патриотизмом” . Ему были дороги “не слава, купленная кровью” , а “степей холодное молчанье” и “дрожащие огни печальных деревень” . Такова же и любовь Блока: “Над печалью нив твоих заплачу, // Твой простор навеки полюблю ” , — с той, пожалуй, разницей, что она у него более интимная, более личная.
Не случайно образ родины “перетекает” здесь в образ женщины (“И вдали, вдали призывно машет // Твой узорный, твой цветной рукав” ) , — прием, который будет повторяться и в более поздних стихотворениях Блока о родине.Блоковский герой не случайный прохожий, а один из сыновей России, идущий “знакомым” путем и сопричастный горькой судьбе тех, кто “умирает, не любя” , но кто стремится к слиянию с родиной: “Приюти ты в далях необъятных! // Как и жить и плакать без тебя!” По-иному раскрывается образ отчизны в стихотворении “Русь” (1906) . Русь — это тайна — вот исходное и итоговое резюме, подчеркнутое кольцевой композицией стихотворения.
Поначалу кажется, что тайна Руси проистекает из “преданий старины” : “мутного взора колдуна” , ведунов с ворожеями, ведьм, чертей Однако, вчитываясь в стихотворение, начинаешь понимать, что тайна Руси не в этом. Она там, “где разноликие народы // Из края в край, из дола в дол // Ведут ночные хороводы // Под заревом горящих сел” . Разгадка тайны — в “живой душе” народа, не запятнавшей на просторах России своей “первоначальной чистоты” . Чтобы ее постичь, надо жить одною жизнью с народом.
Погружаясь в стихию повседневности, Блок создает и ряд стихотворений, который исследователи его творчества называют “чердачным циклом” : “Холодный день” , “В октябре” , “Ночь. Город угомонился ” , "Я в четырех стенах — убитый // Земной заботой и нуждой ” , “Окна во двор” , “Хожу, брожу понурый ” , “На чердаке” и др. Лирический герой цикла — представитель городских низов, один из многих “униженных и оскорбленных” , обитатель городских подвалов и чердаков.
Уже сами названия и зачины стихов, а в еще большей степени детали обстановки, окружающей героя (“зловонные двери” , “низкий потолок” , “заплеванный угол” , “оловянные кровли” , “колодезь двора” и пр.) , кажутся неожиданными в устах певца Прекрасной Дамы. Но вот что еще удивительнее: герой “чердачного цикла” при всей своей внешней непохожести на автора воспринимается нами именно как выразитель авторского “я” . И это не актерский прием поэта, играющего соответствующую роль. Здесь проявилась существенная особенность блоковского лиризма, которую он не только сознавал, но и активно защищал: “Писатель, может быть, больше всего — человек, потому-то ему случается так особенно мучительно безвозвратно и горестно растрачивать свое человеческое “я” , растворять его в массе других требовательных и неблагодарных “я” . И еще: “ Писатель, верующий в свое призвание, каких бы размеров этот писатель ни был, сопоставляет себя со своей родиной, полагая, что болеет ее болезнями, сораспинается с нею ” Таким образом, самораскрытие блоковского лирического героя в ряде случаев происходит через “растворение себя” в чужих “я” , через “сораспинание” его с этими чужими “я” , благодаря чему происходит обретение самого себя. Два следующих цикла второго тома — “Снежная маска* и “Фаина” — отражают внезапно вспыхнувшее чувство поэта к актрисе Н. Н. Волоховой.
Стихия природы (“Пузыри земли” ) , стихия повседневной жизни (“Разные стихотворения” , “Город” ) теперь сменяются стихией хмельной, испепеляющей страсти.
Отдаваясь своему чувству, герой “Снежной маски” , “настигнутый метелью” , погружается в “вихри снежные” , в “снежный мрак очей” , упивается этими “снежными хмелями” и во имя любви готов сгореть “на снежном костре” . Заметим, что символы ветра, метели пройдут через всю поэзию Блока вплоть до поэмы “Двенадцать” , знаменуя собой стихийную, динамическую сторону жизни.
Героиня цикла почти лишена конкретных примет, ее черты романтически условны (у нее “неизбежные глаза” , они могут “цвести” ; “тихая поступь” и “снежная кровь” , ее голос “слышен сквозь метели” ) . В цикле “Фаина” образ героини обогащается новыми свойствами.
Она не только воплощение “стихии души” , но и выражение стихии народной жизни: Смотрю я — руки вскинула, В широкий пляс пошла, Цветами всех осыпала И в песне изошла Неверная, лукавая, Коварная — пляши! И будь навек отравою Растраченной души. Мотив “растраченной души” звучит и в других стихотворениях цикла, в том числе и в широко известном “О, весна без конца и без краю ” . Его обычно приводят как пример мужественного взгляда поэта на жизнь.
И это, конечно, верно.Но сам Блок говорил, что “художник, мужественно глядящий в лицо миру” , вглядывается “в контуры добра и зла — ценою утраты части души” . Недаром стихотворение это заканчивается упоминанием не только “мучений” , но и “гибели” : И смотрю, и вражду измеряю, Ненавидя, кляня и любя: За мученья, за гибель — я знаю — Все равно: принимаю тебя! Однако из мира стихий, “бушующих лиловых миров” , как определяет сам Блок период “антитезы” , отраженный во втором томе, художник выходит не столько с утратами, сколько с обретениями.
Теперь “за плечами все “мое” и все “не мое” , равно великое ” — пишет он в письме А. Белому.Это новое мироощущение поэта отразилось и в венчающем второй том цикле с многозначительным названием “Вольные мысли” . Именно здесь звучат слова, предвещающие его переход к третьему, завершающему этапу его “вочеловечения” : Всегда хочу смотреть в глаза людские, И пить вино, и женщин целовать, И яростью желаний полнить вечер, Когда жара мешает днем мечтать.
И песни петь! — И слушать в мире ветер! Третий том — завершающий, высший этап пройденного поэтом трудного, подчас мучительного пути. “Тезу” первого и “антитезу” второго тома сменяет “синтез” . Синтез — это новая, более высокая ступень осмысления действительности, отвергающая предыдущие и в то же время соединяющая в себе по-новому некоторые их черты.
Это следует иметь в виду, ибо существует довольно распространенное представление о пути Блока как о прямолинейном и неуклонном движении “все вперед и выше” . А между тем сам поэт свидетельствовал, что его “восхождение” шло не по прямой, а по спирали и сопровождалось “отклонениями” и “возвратами” . И содержание третьего тома подтверждает это. Он открывается циклом “Страшный мир” . Тема “страшного мира” — сквозная в творчестве Блока. Она присутствует и в первом, и особенно во втором томе. К сожалению, ее часто трактуют лишь как тему обличения “буржуазной действительности” . На самом же деле это только внешняя, легко видимая сторона “страшного мира” . Но есть и другая, глубинная его суть, быть может еще более важная для поэта.
Человек, живущий в “страшном мире” , испытывает его тлетворное воздействие.
При этом страдают и нравственные ценности. Стихия, “демонические” настроения, губительные страсти овладевают человеком. В орбиту этих темных сил попадает и сам лирический герой. Душа его трагически переживает состояние собственной греховности, безверия, опустошенности, смертельной усталости. Здесь отсутствуют естественные, здоровые человеческие чувства.Любовь? Ее тоже нет. Есть “горькая страсть, как полынь” , “низкая страсть” , бунт “черной крови” (“Унижение” , “На островах” , “В ресторане” , “Черная кровь” ) . Герой, утративший душу, предстает перед нами в разных обличиях.
То он лермонтовско-врубелевский демон, страдающий сам и несущий гибель другим (два стихотворения с одинаковым названием “Демон” ) , то “стареющий юноша” — двойник лирического героя (“Двойник” ) . Прием “двойничества” лег в основу и трагически-сатирического цикла “Жизнь моего приятеля” . Это история человека, который “в сумасшествии тихом” бессмысленных и безрадостных буден растратил сокровища своей души: “Пробудился: тридцать лет.// Хвать-похвать, — а сердца нет” . Печальный итог его жизни подводит сама смерть (“Говорит смерть” ) : С него довольно славить Бога, — Уж он — не голос, только — стон, Я отворю.
Пускай немного Еще помучается он. Трагическое мироощущение, “угрюмство” , свойственные большинству стихотворений цикла, находят свое крайнее выражение в тех из них, где законы “страшного мира” приобретают космические масштабы: Миры летят. Года летят.Пустая Вселенная глядит в нас мраком глаз. А ты, душа, усталая, глухая, О счастии твердишь, — который раз? Мысль о роковом круговороте жизни, о ее безысходности с удивительной простотой и силой выражена в известном восьмистишии “Ночь, улица, фонарь, аптека ” . Этому способствуют его кольцевая композиция, точные и емкие эпитеты (“бессмысленный и тусклый свет” , “ледяная рябь канала” ) , наконец, необычная и смелая гипербола (“Умрешь — начнешь опять сначала” ) . Такой же обобщающий смысл несет и последнее стихотворение цикла “Голос из хора” . В нем звучит мрачное, поистине апокалипсическое пророчество о грядущем торжестве зла во всем мире: И век последний, ужасней всех, Увидим и вы и я. Все небо скроет гнусный грех, На всех устах застынет смех, Тоска небытия.