Ваш отец Диавол».

Не больше и не меньше.

«Не правду ли мы говорим, что ты Самарянин, и что бес в тебе?»

«Во Мне беса нет, а вы бесчестите Меня. Кто соблюдет слово Мое, тот не увидит смерти вовек».

«Теперь мы узнали, что бес в тебе».

То есть, все сомнения рассеялись.

Обратите внимание: Иисус пытается опровергнуть обвинение в одержимости бесом, но пропускает мимо ушей слова о том, что он самаритянин. Здесь торчат уши «Иоанна».

Спор дошёл до кульминационной точки.

— Авраам увидел меня и возрадовался.

— Ты видел Авраама?

— Я был ещё до Авраама, уважаемые.

«Тогда взяли каменья, чтобы бросить на него…»

Понятное дело, он же богохульствовал в храме. Иисус убежал из «дома отца Его».

Проходили по пересечённой местности и увидели слепца. Апостолы решили пофилософствовать.

— Учитель, почему он слепой? Потому что грешил, или потому что родители его грешили?

— Нет, не потому. Он слепой не «почему», а «для чего». Для того, чтобы на нём могли проявиться дела божьи.

Господин Лазарев, этот христианский спец по диагностике кармы, может быть свободным.

Христос плюнул на землю, смешал слюну с пылью, намазал этой кашицей глаза больного, и больной прозрел. Ура.

Как обычно, была суббота. Такое ощущение, что он лишь по субботам и лечил.

Другая версия — суббота была каждый день.

«Тогда иудеи не поверили, что он был слеп и прозрел».

В этом подозрении есть рациональное зерно. До этого случая паренёк не работал, сидел на обочине и просил милостыню.

А теперь придётся засучить рукава и начать зарабатывать на жизнь. Или записываться в апостолы.

Дальше всё было, как в детективе. Иудеи (в субботу!) вызвали родителей слепца на допрос.

— Это ваш сын?

— Это наш сын.

— Он родился слепым?

— Слепым как крот, ваша честь.

— А как же он прозрел?

— Понятия не имеем. Спросите его сами, он уже совершеннолетний.

Сурово.

«Так отвечали родители его, потому что боялись иудеев».

А сами-то, кто были, бушмены что ли?

«Ибо иудеи сговорились уже, чтобы тех, кто признает Его за Христа, отлучать от синагоги».

Вызвали сына. Паренёк был хорошо подкован в теологии.

— Радуйся, мы знаем, что тебя вылечил грешник.

— Грешник он или нет, я не знаю, но знаю, что раньше был я слепой, а теперь зрячий.

— А как он вылечил тебя?

— Я уже рассказывал. Что вы всё расспрашиваете, никак в ученики к нему записаться хотите?

— Ты его ученик, а мы — ученики Моисея. С Моисеем бог разговаривал, и мы знаем об этом, а что это за фрукт, который тебя вылечил, мы не знаем.

— Странно, что вы не знаете, ведь он мне глаза открыл, а это лишь богу под силу.

— Кто ты такой, чтобы нас поучать?

«И выгнали его вон».

Иисус получил ещё одного поклонника. Сначала он не работал и просил милостыню. Теперь он был его учеником. И опять не работал.

«На суд Я пришел: чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы».

Чтобы видящие стали слепы. У него получилось.

— Кто входит в овчарню не через дверь, тот вор и разбойник. А пастуху привратник дверь открывает, он входит, овцы его узнают, он зовёт их по именам. И овцы выходят. Через дверь. Так вот, я — дверь для овец. Понятно?

— Нет, — апостолы переглянулись.

— Я дверь, а вы овцы. Все, кто приходили до меня, были «воры и разбойники». Но только тот, кто войдёт в меня, как в дверь, получит вечную жизнь. Теперь понятно?

— То есть, мы овцы, а ты — дверь, в которую мы выходим к пастуху?

— Наконец-то.

— А пастух тогда, кто?

— Я пастух. «Я есмь пастырь добрый и жизнь Мою полагаю за овец».

— Спасибо, конечно, но мы думали, что ты дверь, а не пастух.

— Я дверь и я же пастух, что тут сложного?

— Да нет, всё очень просто. Ты дверь и пастух. А мы овцы.

— Правильно. Но у меня есть и другие овцы, о которых вы не знаете. Их я тоже пасу.

— Ты им пастух и дверь?

— Ну, да.

— Сложно всё это. И жизнь ты полагаешь и за наше стадо, и за остальные отары?

— Да. Лучше, конечно, собрать вас в кучку. Я так и сделаю. И будет одно стадо и один пастух.

— И жизнь отдашь за это большое стадо?

— Да, отдам. Именно за это меня бог и любит. «Потому любит Меня Отец Мой, что Я отдаю жизнь мою, чтобы опять принять ее».

— А зачем отдавать, если опять принимать придётся?

— Иначе отец любить меня перестанет. Ведь он именно за это меня любит — нельзя любить просто так.

«От этих слов опять произошла между иудеями распря».

Они там дрались каждый день, эти иудеи, споря о смысле его речей.

— Что вы его слушаете, он просто сумасшедший, бесноватый! — кричали одни.

— Бесноватые не делают слепых зрячими, — кричали другие.

— Это совсем необязательно, — парировали оппоненты.

Страсти разгорелись нешуточные. Дело было зимой, подходил праздник обновления, и Христос опять околачивался в храме. Он уже не боялся ходить на праздники в столицу, как раньше. Привычка — великое дело.

Итак, Иисус сидел в Соломоновом притворе храма, и никто его там не трогал. Иудеи подошли к нему.

— Ты держишь нас в недоумении, уважаемый. Нельзя ли прямо сказать: ты Христос или нет?

Вообще-то они говорили не Христос. В лучшем случае — мессия. Ну, ладно. Спросить-то они спросили, но Иисус, как обычно, ушёл от прямого ответа. Ни разу он не ответил им: я Христос.

— За меня говорят мои дела, а вы этого разговора не слышите. А всё потому, что вы не мои овцы. А мои овцы знают мой голос, и понимают мои речи. За это я дам им вечную жизнь.

Все посмотрели на апостолов — те осклабились.

— Ведь я, и мой отец — одно и то же, — добавил Иисус.

Иудеи схватились за камни и решили побить его.

— Почему вы хотите меня бить? Я же совершил много хороших дел. Воду в вино превратил, например.

— Мы не за добрые дела тебя побить хотим, а за то, что ты богохульник. «Ты, будучи человеком, называешь себя Богом»!

— Секундочку, уважаемые. В вашем законе написано: «Я сказал: вы боги». Так или нет?

— Ты откуда цитатку дёрнул, родимый?

— Это неважно. Если Он назвал богами пророков, то почему я богохульствую, называя себя сыном божьим?

— Раньше ты называл себя сыном человеческим.

— Это одно и то же.

— Нет, ты определённо заслуживаешь наказания.

«Тогда опять искали схватить его, но он уклонился от рук их, и пошел опять за Иордан».

Убежал, одним словом. Занял исходную позицию — на месте крещения.

Жители Иерусалима получили новую забаву. На каждые праздники в храме появлялся Иисус, доводил священников до белого каления, горожане хватали камни, изображая намерение побить его, бедняга пугался и убегал, после чего все долго смеялись.

Недалеко от Иерусалима был посёлок Вифания — хорошее место для ночлега между экскурсиями в храм и перед походом на Голгофу.

В этом посёлке жили две сестрички: Марфа и Мария. Мария отличилась тем, что вытирала своими волосами ноги Иисусу.

Некоторые говорят, что она была Магдалиной, но это вряд ли, ведь Вифания и Магдала — разные вещи.

Мария была проституткой, а кем была Марфа — трудно сказать. Так вот, у сестричек был братик, которого звали Лазарь. Чем Лазарь зарабатывал на жизнь при таких-то сёстрах, можно лишь догадываться.

Лазарю не повезло — он заболел. Сёстры послали Иисусу письмо.

«Приходи, ибо заболел человек, которого ты любишь».

Да, любил он не всех. Что бы сегодня ни говорили о всеобщей любви, но если «Иоанн» называет имена тех, кого Иисус любил, то были и те, кого он не любил.

«Иисус же любил Марфу и сестру ее, и Лазаря».

Марию он любил. И Марфу любил. А ещё и Лазаря. Он прочитал письмо, подумал и сказал:

— Эта болезнь не к смерти, а к славе господней, а значит, и к моей, ведь мы с отцом — одно.

Узнав, что его возлюбленный Лазарь при смерти, Иисус специально оставался ещё два дня за Иорданом.

Наконец, когда больной уже точно должен был умереть, он решил идти в Иудею, ведь Вифания находилась именно там.

— Оно тебе надо, учитель? — вопрошали апостолы. — Тебя хотели камнями побить, и ты еле ноги унёс. Зачем пробовать ещё раз?

— Наш друг Лазарь умер. И я радуюсь.

— Радуешься?

— Радуюсь, что меня там не было. Теперь вы уверуете.

Его логика поражала даже учеников. Что уж говорить об иудеях?

Пришли в Вифанию. Лазаря уже оплакивали сёстры и просто иудеи. Марфа встретила Иисуса на подходе.

— Как жаль, что тебя не было здесь, когда мой брат умер, — всхлипывала Марфа.

Она не знала, что Иисус радуется как раз тому, чему она огорчается. Он не стал её разочаровывать.

«Иисус, когда увидел её плачущую и иудеев плачущих, сам восскорбел духом и возмутился».

Короче говоря, он пришёл к гробу, накричал на труп Лазаря громовым голосом, после чего труп ожил.

Увидев такие чудеса, первосвященники и фарисеи собрали совет.

«Если оставим его так, то все уверуют в него, и придут римляне и овладеют и местом нашим и народом».

Во, как! Логика — великая вещь. Стоит иудеям уверовать в Христа — французы тут, как тут. В смысле, римляне.

Интересно, а кто до этого владел Иудеей? Неужто китайцы?

Главным запевалой на этом совещании был первосвященник Каиафа. Этот человек занимал должность первый год, и хотел выслужиться. Так говорит «Иоанн».

«С того дня положили убить его».

А до этого не «положили». До этого кто-то другой «искал убить его».

«Посему Иисус уже не ходил явно между иудеями, а пошел оттуда в Ефраим, и там оставался с учениками».

А до этого, значит, ходил явно. Братья не его пинками гнали в Иудею: «покажись народу». Не он прятался за Иорданом. «Иоанн» сам себе врёт, как обычно.

Приближалась Пасха, в Иерусалим набилось народу, как обычно. И, как обычно, ждали Христа.

«Тогда искали Иисуса и, стоя в храме, говорили друг другу: как вы думаете? Не придет ли он на праздник?».

Вопрос, конечно, интересный.

«Первосвященники и фарисеи дали приказание, что если кто узнает, где он будет, то объявил бы, чтобы взять его».

Значит, решили-таки взять. Его.

За шесть дней до Пасхи Иисус пришёл в дом к Лазарю и сестричкам. И возлёг с ними поужинать. Марфа накрывала на стол.

А Мария решила повторить номер с миром. Взяла целый фунт мира и вылила его, но не на голову Христа, как в прошлый раз (в доме прокажённого фарисея), а на ноги.

Налила и начала втирать эту парфюмерию своими волосами в ноги учителя. Поговаривают, что описан один и тот же случай, но это не так.

Случаи разные — они происходили в разных домах, и сама процедура была иной. То голова, а то ноги.

«И дом наполнился благоуханием от мира».

Тут, как назло, пришел Иуда Искариот и всё испортил.

— Это масло можно было продать за 300 динариев, а деньги раздать нищим.

Сразу видно его злодейскую натуру. «Сказал же это не потому, что заботился о нищих, а потому, что был вор». Ворюга! О нищих думал, гад?

Не верим! Иуда таскал при себе ящик для пожертвований. Одним словом, общак держал. Вор, он и в Африке вор.

Да, это разные случаи. В те разы Иуда сразу же замыслил предать Христа и побежал к первосвященникам за мздой. А тут — ничего подобного.

«На другой день множество народа, пришедшего на праздник, услышав, что Иисус идет в Иерусалим, взяли пальмовые ветви…»

Далее по тексту. Это кто вышел — народ? Или иудеи? Те, которые искали убить его? Или те, которые говорили, что он безумен?

Если эти, то понятны их возгласы: «благословен царь Израилев». Шоу продолжалось! Долой скуку!

«Иисус же, найдя молодого осла, сел на него».

Видите, никто осла не воровал. Он просто валялся на дороге, а Иисус его нашёл. И сел на него — не пропадать же добру.

«Среди пришедших на праздник были некоторые Еллины».

Всех, конечно, не было, но некоторые пришли. Попраздновать. «Некоторые еллины» подошли к Филиппу — поговорить.

«Нам хочется видеть Иисуса».

Праздник так праздник: на храм посмотрели, а теперь хочется ещё чего-нибудь завлекательного.

Филипп рассказал о прихотливых греках Андрею. Андрей рассказал о них Иисусу. Иисус сказал:

— Пришёл час прославиться сыну человеческому!

Слава — ужасная вещь, честолюбие — страшная сила.

«И кто мне служит, того почтит отец мой».

Ну, а кто не служит, тот против нас.

После этой речи сразу началась тайная вечеря. Иисус разделся, опоясался полотенцем и помыл всем апостолам ноги. Они не хотели, но он настоял.

Пётр, правда, поинтересовался: а почему только ноги? Иисус ответил ему, что всё остальное у них чистое. И ещё он сказал, что с сегодняшнего дня все они должны мыть друг другу ноги.

Сели кушать. Возлегли — так точнее. Все картинки, на которых они сидят за столом, можно выбросить. Да, Иисус тут же произнёс спич о том, что его должен предать один из присутствующих.

Все жутко удивились, стали озираться по сторонам, заглядывать в глаза друг другу и страшным шёпотом вопрошать: кто бы это мог быть?

Один из апостолов, «которого любил Иисус», даже бросился на грудь учителю и оросил её слезами.

— Кто это, Равви?

— Кто-кто… Тот, кому я сейчас кусок хлеба дам.

Берёт кусок хлеба и… подаёт его Иуде!

Все апостолы были тупыми до безобразия, они так и не поняли, кого их учитель имел в виду.

«И после сего куска вошёл в него сатана».

О чём это говорит?

О том, что Иуда — жертва манипуляций. Не было у него никаких замыслов. С куском хлеба в него вошёл сатана.

И что? Иисус изгнал беса? Нет, он и не собирался этого делать. Он сказал Иуде: что делаешь, делай скорее. Вот так.

«Но никто из возлежавших не понял, к чему он это сказал…»

О сообразительности апостолов можно поэмы писать.

— Не в амперах ли измеряется сила тока?

— Конечно, в амперах.

Помните этот анекдот? Так вот, апостолы даже до такого уровня не дотягивают.

Вернёмся к Иуде.

«Он, приняв кусок, тотчас вышел; а была ночь».

Была ночь, а ученики Христа подумали, что Иуда пошёл в магазин за пельменями, или милостыню подавать. Самое время.

О том, что Христос обещал им указать куском хлеба на предателя, они и думать забыли.

Их может извинить только одно — они были пьяны в стельку. Тогда всё понятно.

Иисус произнёс ещё один спич.

— Ребята! Мне скоро уходить. И вам я говорю так же, как говорил иудеям: куда я пойду, туда вы пойти не сможете.

— А куда ты собираешься идти? — спросил Пётр.

В самом деле, тут было так хорошо, а он куда-то собрался.

— Куда я пойду, ты не сможешь идти, сколько раз повторять?

— Никогда-никогда?

— Нет, сможешь, конечно, но потом. Но, не это главное. Главное в том, чтобы вы любили друг друга так, как я вас любил. Понимаете? По этой любви люди узнают вас — моих учеников.

Не надо смущаться, верьте в меня и в бога. В его доме комнат хватает. А если бы их не хватило, то я бы приготовил каждому из вас по квартирке. А потом вернулся бы за вами, хотя вы и без меня дорогу знаете.

— Мы не знаем, куда ты собрался, и пути туда не знаем, — прорезался Фома.

— А я и есть дорога. К богу только через меня можно пройти. Вы знаете меня, а значит — знаете бога.

— Ты нам просто бога покажи, и этого хватит.

— Фома, ты меня видел — и этого достаточно. Зачем тебе что-то ещё? Я ухожу к папе, а он даст вам другого утешителя — дух истины.

Так и получилась христианская троица. Ох уж этот «Иоанн»! Ни Матфей, ни Марк, ни Лука — не додумались до этого.

Вы помните оперу «Иван Сусанин»? Или она называлась «Жизнь за царя»? Очень патриотично, но абсолютно недостоверно. На то она и опера. То же можно сказать о сцене ареста Иисуса по «Иоанну».

После вечери он произносит пространный и запутанный монолог, настолько пространный и настолько запутанный, что ученики вообще перестают понимать своего учителя.

Потом он ведёт их к Кедронскому потоку, где произносит ещё более пространный и ещё более запутанный монолог, если это вообще возможно.

И вот, собственно арест.

«И после сих слов Иисус возвел свои очи на небо и сказал: Отче! Пришел час, прославь Сына Своего! Да и Сын Твой прославит Тебя!»

Так вот, зачем вся каша заваривалась. Никаких спасений и прощений грехов. Слава! Слава, и ещё раз Слава!

«И ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого!..»

Бурные и продолжительные аплодисменты. Но рукоплескали не все.

«Иуда, взяв отряд воинов и служителей, приходит туда с фонарями, светильниками и оружием».

Этот Иуда, он неплохо подготовился.

Иисус вышел им навстречу и спросил: кого ищете, ребята? Ребята отвечали: Иисуса Назорея. Ты не видел его случайно?

Назорей скромно потупил очи и сказал: это я.

«И когда сказал им: это Я, отступили назад и пали на землю».

Испугались, понятное дело.

Но, не таковы апостолы! Вот Пётр, например, схватил меч и отрубил кому-то ухо. Кому-то, кого звали Малх. Лежачих, правда, не бьют, но из правил бывают исключения. Пётр, он вообще по исключениям мастак.

На этот раз никто никому ухо не приклеивал, а напуганная лежащая толпа просто связала Христа, и поволокла его к дому первосвященника. Нет, сначала она поволокла его к дому Анны, который Каиафе доводился зятем.

Пётр вложил меч в ножны, взял ещё одного апостола (анонима) и пошёл вместе с толпой. И никто его не узнал в доме Анны! И в доме Каиафы его не узнали. А ведь он единственный, кто отличился при аресте.

Я заметил, что все библейские персонажи страдают странной потерей памяти — от Яхве до Марии Магдалены. Человек размахивал мечом на глазах у всей толпы, а потом спокойно идёт с этой толпой, и никто не узнаёт его!

Нет, одна женщина, «раба придверница», попыталась что-то вспомнить. Что-то шевельнулось в её рабско-придверном мозгу. И она решила развеять свои сомнения, прямо спросила Петра, не апостол ли он.

Пётр её сомнения развеял: нет, что вы, уважаемая рабыня, как можно!

«Между тем рабы и служители, разведя огонь, потому что было холодно, стояли и грелись».

Вот так. Холодина была ужасная. Апостолы дрыхли в саду — им было нормально. Какой-то парнишка при аресте вырвался из одеяла, и убежал в голом виде. Всё это было только что, несколько минут назад. И вот — холод.

Представляете? В апреле стоял такой холод, что пришлось костры разводить. Вот в январе, когда Иоанн купал народ в Иордане, было нормально. В том же январе, когда Иисус сорок дней в пустыне жил, было тоже ничего.

В декабре, когда Иосиф ночевал с новорождённым Иисусом в сарае, холод не был столь пронизывающим. Даже пастухи свои отары сторожили на пастбищах. А тут на тебе — мороз.

Они стояли и грелись. И Пётр грелся. А между тем, начался допрос.

«Первосвященник же спросил Иисуса об учениках и об учении Его».

Какой первосвященник? И как ловко смещены акценты! Главное — ученики. «Где твои ученики, подлец? Признавайся!».

А ведь мог и не спрашивать. Один ученик, из самых буйных, стоял во дворе с мечом и грелся у костра. Второй ученик, имени которого нам не называют, вообще присутствовал при допросе. Мало того, он был хорошим приятелем хозяина дома. А тут такие вопросы.

Иисус пытался отвечать в том смысле, что народу в синагоге много было, и все слышали, о чём он учил. А вот об учениках он промолчал. За это «один из служителей» ударил Иисуса по щеке. «Не смей так говорить с первосвященником!»

Иисус спросил: за что ты меня бьёшь? Анна не ответил, но послал связанного Христа в дом Каиафы.

А Пётр всё стоял и грелся у костра. Ждал, когда же его ещё дважды заставят отречься от Христа. Дождался.

Его спросили во второй раз: ты не ученик ли Назорея? Он ответил: нет, конечно. Родственник бедняги, которому Пётр только что отрубил ухо, присмотрелся к боевитому апостолу.

— Дружище, разве не ты отрубил ухо моему кузену?

Петр взялся за рукоятку меча:

— Нет, это не я, клянусь этим клинком.

Все согласились с этим заявлением. Теперь можно было уходить — три отречения состоялось. Да ещё и петух прокукарекал. Мавр был свободен.

А что Христос? Его уже повели в преторию. Что происходило в доме Каиафы, автор не сообщает. Всё, что ему было нужно, уже произошло в доме Анны. Так зачем бумагу переводить?

Ещё раз: Христа увели в дом Каиафы, а Пётр всё стоял и грелся у костра — в доме Анны. И отвечал на глупые вопросы. «Чтобы сбылось сказанное...»

В претории арестованного представили Пилату. Понтий сильно удивился:

— Зачем вы сюда его привели?

— А он злодей.

— Если злодей, то и судите его сами — по вашему закону.

— Видишь ли, нам нельзя никого приговорить к смерти.

— Вот, как?

В самом деле. Как побить блудницу камнями — так пожалуйста. А тут «нельзя».

Прокуратор спросил Христа:

— Ты царь иудейский?

Нет, в самом деле, откуда он узнал про иудейского царя? Никто ни слова ещё не сказал об этом — лишь о злодействе. Иисус ответил скромно:

— Моё царство не от мира сего.

— Значит, всё-таки царь?

— Это ты сказал, что я царь.

Христос нашёл, с кем в софизмы играть — с государственным мужем римской империи, который получил классическое воспитание и труды античных философов знал назубок.

— Я пришёл говорить об истине, — продолжал Иисус.

— Дайте определение истины, как философской категории, молодой человек.

Молодой человек промолчал, он дома шпаргалки оставил. Не дождавшись ответа, прокуратор сказал «иудеям»:

— В словах этого человека много глупости, но нет никакого преступления. Давайте, я отпущу его на волю.

— Нет, не надо его на волю. На волю отпусти Варавву, а Иисуса распни.

«Хотите ли, отпущу вам царя иудейского?»

Римский прокуратор мог задать этот вопрос лишь в кавычках.

«Тогда Пилат взял Иисуса и велел бить его».

Какой резкий перепад настроения! Не у Пилата, а у автора евангелия. Шутили, спорили и раз! — бить.

В этом евангелии очень много дерутся. Вернее, бьют Иисуса. Жители рыбачьих посёлков, первосвященники и даже прокураторы — все норовят приложить руку к божеству.

Но ведь, богов не бьют — не так ли?

«И били его по ланитам». Это уже солдаты решили не отставать от остальных ботадэусов.

Кстати, вы знаете, что означает «ботадэус»? Ударивший бога — вот, что это означает. В

ернёмся к Пилату.

Пока его солдаты разминались с Иисусом, прокуратор опять вышел к народу.

— Я не вижу никакой вины в этом человеке. Вот, забирайте. Се человек!

«И сказал им Пилат: се человек!»

Он не только им это говорил. И нам тоже. Но они не поняли. Как и мы.

— Распни его!

— Вот вы сами и распинайте, а мне не за что его казнить.

— У нас есть закон, и по нашему закону он должен умереть.

Самое время Пилату удивиться. Только что иудеи заявили ему, что не могут никого казнить, а теперь оказалось, что могут, но не хотят. Но он не удивился. Он испугался.

«Пилат, услышав это слово, больше убоялся».

С чего бы это? Верно, он начал опасаться за своё психическое здоровье. Иудеи же продолжали кричать.

— Если ты отпустишь его, то ты не друг кесарю!

Вот оно, что! Иудеи его пугали. И он боялся. С ума сойти.

— Возьмите его себе, это ваш царь.

— Распни его!

— Как я могу распять вашего царя?

— У нас нет царя кроме кесаря!

Ай да иудеи! Это они накануне иудейских воен такие заявления делали. Хотели поработителей в заблуждение ввести.

«Тогда он предал Его им на распятие. И взяли Иисуса и повели».

Понимаете? Понтий Пилат отдал иудеям Христа, а они его распяли!

Вот, куда «Иоанн» клонит. Он с самого начала сюда клонит, между прочим.

Итак, иудеи взяли Христа у прокуратора, водрузили на него крест, отвели на Голгофу и распяли.

Они его вели, а следом семенил Понтий Пилат и что-то царапал на куске фанеры. Пока иудеи распинали Христа, прокуратор суетливо приколачивал эту дощечку к кресту.

— Эй, ты чего там написал? — грозно спросили иудеи римского прокуратора.

— Да так, ничего особенного. «Иисус Назорей Царь Иудейский». На трёх языках, между прочим.

— Не вздумай писать такую фигню, прокуратор.

Понтий Пилат обиделся.

— Что написал, то написал.

И показал им кукиш в кармане.

А солдаты делили одежду Иисуса. Зачем им его одежда? «Да сбудется реченное в Писании» — вот, зачем. У иудеев были свои солдаты, они распинали Христа и знали Писание.

Возле креста толпилось много народу. Мать Иисуса. Иоанн первым прямо назвал её среди присутствующих. А ещё там была сестра матери Иисуса.

Какая такая сестра?

Не знаю, может быть, мать Иоанна Крестителя. А ещё была Мария Клеопова. А ещё Мария Магдалена — с флакончиком духов, как водится. А ещё был ученик Христа, «которого он любил».

Иисус сказал матери: это твой сын. А ученику, которого любил, сказал: это твоя мама. «И с того времени ученик взял её к себе». Видимо, о ней больше некому было позаботиться.

Потом Иисус попросил воды. Ему дали уксуса. И он умер. А потом проткнули копьём грудь. Этого нет в других евангелиях.

Дальше шло почти по другим евангелиям. Иосиф из Аримафеи забрал тело. С Иосифом был Никодим, фарисей, который приходил ночью к Иисусу на свиданки.

Вот, что интересно — Иосиф, оказывается, был тайным учеником Христа. А тайным он был потому, что «боялся иудеев». Вот так.

Да, ещё — у Никодима была мазь для покойников, смесь смирны и алоя. И было у него этой мази «литр около ста».

Вот это секрет — в какой метрической системе жила Иудея времён Иисуса Христа? В чём измеряли объём жидкостей — в литрах?

Сцена воскрешения в этом евангелии самая запутанная. Сначала Мария Магдалена приходит к гробу и видит, что камень отвален. Не заглядывая внутрь, она бежит к Петру и «другому ученику» и сообщает о происшествии.

Пётр и «другой» ученик, которого любил Иисус, бегут к гробу. Ученик прибегает первым, а Пётр отстаёт. Ученик заглядывает в гроб, видит тряпки, но не входит. Прибегает Пётр, заходит в гробницу и видит, что она пуста.

Тогда заходит «ученик» и тоже видит. «И уверовал». Наконец-то. Ученик, которого любил Христос, уверовал. После этого они «вернулись к себе».

«А Мария стояла у гроба и плакала». Как так? Она же убежала. Вернулась, значит. И вот, она поплакала и заглянула в гроб.

И увидела двух ангелов, которых не заметил Пётр и «ученик». Ангелы сидели в гробнице. Они обернулись к ней и сказали: зачем ты плачешь, женщина? И всё. Больше они ничего ей сказали.

Всё очень просто — она вернулась к гробнице и увидела внутри Петра с «учеником». Да.

Потом она оглянулась и увидела кого-то, кого приняла за садовника. «Иоанн» считает, что она увидела Христа. «Садовник» тоже её спросил:

— Женщина, почему ты плачешь? Кого ты ищешь?

После этого «садовник» убедил её в том, что он и есть Христос. И просит сказать апостолам, что она его видела. Она пошла и сказала. А вечером прямо к ним пришёл сам Иисус. И говорил с ними. И ушёл.

«Фома же, один из двенадцати, называемый Близнец, не был тут с ними, когда приходил Иисус».

За это его прозвали Фома Неверующий. Но почему «один из двенадцати»? Ведь их осталось одинадцать!

Правда, «Иоанн» ничего не говорит о смерти Иуды, но после предательства оставаться одним из двенадцати он никак не мог.

Потом было ещё три явления Христа ученикам. Было чудо с ловлей рыбы. Было предсказание Петру о том, что он умрёт нехорошей смертью.

А ещё было предсказание о том, что «любимый ученик» никогда не умрёт, и что именно этот «любимый ученик» написал это евангелие. Намёк на Иоанна.

И ещё — явная попытка обоснования того, что «евангелие от Иоанна» было написано в гораздо более поздние времена.

Люди столько не живут, но «бессмертные любимые ученики» — запросто.