Глава X. 1912-1913

Австро-русские отношения. - Растущая разруха на Балканах. Сербо-болгарский договор в феврале 1912 г. - Образование Балканской конфедерации. - Балканский кризис. - Совещание в Бальморале. - Первая Балканская война. - Позиция России по отношению к Балканским государствам. Сербский порт на Адриатическом море. - Опасность австро-русского конфликта. - Миссия принца Гогенлоэ в С.-Петербурге. - Ослабление напряжения. - Албания. - Конференция по вопросу о болгаро-румынской границе

На Балканах, где турецко-итальянская война посеяла начало всеобщего переворота, события развертывались быстро. Последовавший кризис привел к непосредственному столкновению интересов России и Австрии и не однажды угрожал нарушением европейского мира.

Смерть графа Эренталя и назначение на его место графа Берхтольда вызвали заметное улучшение русско-австрийских отношений. Граф Берхтольд, будучи австрийским послом в Петербурге во время боснийского кризиса 1908-1909 годов, провел свою трудную миссию с таким тактом и скромностью, что грехи его правительства не отозвались на его репутации. Этот дипломат, которому было предназначено играть такую роковую и решающую роль во время переговоров, предшествовавших Великой войне, был "persona grata" при русском дворе, и это обстоятельство способствовало смягчению существовавшей между Россией и Австрией натянутости. Более того, вопрос о Боснии и Герцеговине, служивший предметом споров обоих правительств, как это ни странно, временно послужил к их более тесному сближению, пока он, вновь обострившись, не привел их отношения к границе опасного разрыва.

В аудиенции, данной мне императором в начале 1912 года, его величество сказал мне, что он серьезно озабочен положением на Балканах; хотя он намерен поддерживать дружеские отношения с Турцией, он все же не может оставаться беспристрастным зрителем войны между этой державой и одним из балканских государств. Поэтому он предложил, чтобы державы Тройственного Согласия предварительно выработали между собою общий план действий на случай внезапного взрыва Балканской войны или наступления со стороны Австрии. Для осуществления этого предложения не было предпринято никаких шагов, потому что, как я указал императору, мы хотели избежать действий, которые могли бы расколоть Европу на два враждебные лагеря. Мы, наоборот, предпочли бы, чтобы Россия и Австрия, как две наиболее заинтересованные державы, пришли к соглашению, к которому могли бы присоединиться все остальные державы. Русская дипломатия тем временем не дремала, и в феврале 1912 года, как я узнал об этом позже в том же году, Болгария и Сербия подписали договор об оборонительном союзе, гарантирующем целость того и другого государства, в случае нападения на которое-либо из них со стороны Австрии, Румынии или какой-либо другой державы. В секретной военной конвенции, дополнявшей этот договор, было предусмотрено количество войск, выставляемых каждой из двух договаривающихся сторон в такой оборонительной войне, а также и расположение их армий и план кампании - на случай войны с Турцией.

Дальнейшим секретным "прибавлением" они определили свои сферы влияния в Македонии, причем условились, что спорные вопросы относительно применения или толкования договора должны быть представлены на окончательное решение России. Присутствие членов королевских фамилий Греции и Черногории на торжестве совершеннолетия наследного принца Бориса, которое несколько позже праздновалось в Софии, подготовило почву для заключения подобных договоров с Грецией и Черногорией. С подписанием этих договоров Балканская конфедерация, об организации которой так долго старалась Россия, сделалась совершившимся фактом. По ее внушению Сербия и Болгария, два народа, годами бывшие на ножах из-за Македонии, заключили между собою союзный договор, и Балканская конфедерация была, наконец, организована. Россия предполагала, что эта конфедерация будет послушным орудием в ее руках и послужит двум целям: сохранению мира на Балканах и преградой движению Австрии к Эгейскому морю.

Вскоре, однако, надежды, которые Россия возлагала на это орудие мира, были жестоко обмануты. Первая тревожная нота прозвучала в начале июля в донесении русского посла в Софии, гласившем, что военный заговор в Турции и Албанское восстание вызвали в Болгарии опасное движение в пользу вооруженного вмешательства. Г. Сазонов и граф Берхтольд, один вслед за другим, предложили способы остановить надвигавшуюся бурю. Программа последнего, основанная на сохранении территориального status quo и мирного развития Балканских стран, получила официальное одобрение Петербурга, но русское правительство было не совсем довольно тем обстоятельством, что инициатива подобного предложения исходила от Австрии. Ее подозревали в желании играть роль покровителя Балканских государств, - роль, на которую Россия предъявляла исключительную претензию. В сентябре настроение болгарского правительства сделалось настолько угрожающим, что вызвало со стороны России предупреждение, что в случае выступления против Турции Россия будет считать свою историческую миссию законченной и предоставит Болгарию своей судьбе. В то же время Сазонов при поддержке британского правительства потребовал в Константинополе от Порты немедленного введения широких реформ.

Любопытно, что, будучи в конце того же месяца в Бальморале, Сазонов, несмотря на растущую опасность положения, ни разу не предложил, чтобы мы произвели на Порту более сильное давление, а в официальном отчете о его переговорах с сэром Эдуардом Греем о балканском кризисе сказано только в беглых словах. Вследствие этого, русское общество, возлагавшее большие надежды на Бальморальское свидание, несправедливо отнесло дальнейший серьезный ход событий на счет отказа Англии оказать России поддержку. Но даже если бы надежды эти осуществились, и на Бальморальском свидании решено было бы оказать более сильное давление на Константинополь, оно не достигло бы цели. Приказ о мобилизации болгарской армии был отдан еще до от'езда Сазонова из Лондона, а раньше чем он приехал в Петербург, война уже была объявлена.

Русское правительство направило все свои усилия к тому, чтобы локализовать войну и предупредить занятие Австрией Санджака, потому что такое нарушение нейтралитета неизбежно вызвало бы вмешательство России. Оно немедленно объявило свое решение поддержать принцип территориального status quo и представило Вене твердые заверения, что Россия не вмешается, если Австрия воздержится от этого. Австрия со своей стороны обязалась ограничить свои действия концентрацией войск возле сербской границы, так что временно оба правительства могли действовать в согласии. Такая политика, впрочем, поддерживалась недолго. Около конца октября император, который охотился в Спале вместе с великим князем Николаем и другими генералами, послал за Сазоновым и заявил, что он хочет оказать помощь Балканским государствам, даже если б это вовлекло Россию в серьезные затруднения. Эта аудиенция явилась поворотным пунктом в позиции русского правительства. Оно сначала относилось с некотором опасением к мысли о расширении Болгарии на восток и настаивало на том, чтобы будущая турецко-болгарская граница была отодвинута к северу от Адрианополя. Оно даже обратилось к британскому правительству с предложением о посредничестве и выработало программу реформ для Европейской Турции. Но раньше, чем могло осуществиться какое-нибудь из этих предложений, произошло сражение при Люли-Бургасе, и балканские союзники заявили, что они не вернутся домой с пустыми руками. Россия взяла на себя задачу защиты обширных требований Балканских государств. В начале ноября г. Сазонов следующим образом формулировал свои взгляды на предполагаемые изменения территориального status quo:

Турция сохраняет за собой Константинополь с территорией, заключенной внутри линии Енос - Мидия, а остальные ее европейские провинции делятся по праву завоевания между Балканскими государствами; Сербия, согласно Сербо-болгарскому договору 1912 г., получает Ускюб и полосу территории до озера Охрида; ей обеспечивается владение Сан-Джиованни-ди-Медуа (San-Djiovanni-di-Medua) и доступ к морю через коридор, непосредственно ведущий в этот порт; Албания становится самостоятельной провинцией; Черногория получает Санджак; Румыния вознаграждается за свой нейтралитет расширением ее границы в сторону Добруджи; Салоники превращаются в открытый порт, а Афон остается нейтральным, чисто монашеским поселением.

Набрасывая эту программу, Сазонов надеялся, что Болгария согласится компенсировать Румынию небольшой уступкой территории, и что противодействие Австрии получению Сербией порта на Адриатическом море можно уничтожить, дав ей гарантию экономического доступа к Эгейскому морю. Но эти ожидания оказались обманчивыми, а последний вопрос, к несчастью, вырос до таких размеров, что был момент, когда он угрожал европейскому миру. Русское правительство поддерживало сербские требования вследствие ошибочного впечатления, что, если Австрия и будет возражать, то Германия настолько миролюбиво настроена, что не позволит своему союзнику никаких действий, могущих вызвать международные осложнения. Отношения Германии с Россией по своим официальным проявлениям носили характер традиционной дружбы. И несмотря на роль Германии в боснийском кризисе, император Николай, как он сам мне говорил, не питал к ней недоверия. Вера в мирные намерения Германии была еще усилена при свидании обоих императоров в Балтийском порту, где личность германского канцлера произвела такое благоприятное впечатление как на императора, так и на Сазонова, что заявления Бетман-Гольвега, что Германия не поддержит наступательной политики Австрии на Балканах, были поняты ими в слишком широком смысле.

Поэтому русское правительство было неприятно поражено, когда германский посол, осведомившись, не рассматривает ли Россия вопрос о сербском порте как Kraft-Probe (пробу сил), заговорил языком, не оставившим никаких сомнений относительно намерений Германии в случае русско-австрийской войны. Сазонов в своем ответе напомнил графу Пурталесу, что такие пробы сил уже были в 1909 и 1911 годах, и что если Германия собирается действовать по отношению к России в духе ее агадирской политики, то последствия могут быть очень серьезные. Русское правительство, однако, не имеет желания зайти слишком далеко, но сознает вместе с тем, что, если Австрия попытается изгнать Сербию из какого-нибудь захваченного ею порта, Россия принуждена будет вмешаться. Русское правительство дало совет белградскому быть умеренным в своих требованиях и уведомило германского посла, что, хотя Сербия должна быть эмансипирована от ее зависимого положения по отношению к другим державам, вопрос о том, как провести это на деле, должен быть отложен до рассмотрения его державами. Благодаря вмешательству сэра Эдуарда Грея удалось добиться того, чтобы в Лондоне была созвана конференция послов для разрешения вопросов о доступе Сербии к морю, об Албании, Эгейских островах и Афоне; рассмотрение условий мира было отложено до окончания войны.

До начала этой конференции в конце 1912 года русская политика стремилась к поддержанию европейского мира, исходя из того, что ее жизненные интересы требуют мирных путей. С другой стороны, надо признать, что русское правительство не раз рисковало нарушить этот мир своим неумением ориентироваться в положении. Ни Россия, ни Австрия не предвидели побед, послуживших Сербии основанием требовать себе выхода к морю, но когда она увидела, что это требование грозит войной с Германией и Австрией, она отказалась от него, как от неисполнимого. Ее постоянные перемены фронта в каждый данный момент были отражением взглядов императора, который колебался между желанием оказать поддержку требованиям Балканских государств и боязнью вызвать международные осложнения. Сазонову приходилось поэтому менять свой дипломатический язык в зависимости от того, какое из этих желаний преобладало в это время в душе государя. Присутствие на императорской охоте в Спале в конце октября великого князя Николая и других генералов было причиной того, что легко поддававшийся влиянию окружающих император склонился в сторону шовинистической политики; а вернувшись в начале декабря в Царское Село, он опять подчинился влиянию Сазонова и Коковцева, не желавших войны. Благодаря их вмешательству была отменена частичная мобилизация, предложенная военным министром, хотя в связи с количеством войск, собранных Австрией около сербской границы, и с подкреплениями, посланными ею в Галицию, Россия вынуждена была удержать под знаменами 350.000 выслуживших срок солдат. Независимо от того, чем было вызвано миролюбивое направление политики в конце года, советами ли министров или боязнью вспышки революционного движения при столкновении русской армии с серьезным противником, оно пришлось как нельзя более кстати. Общественное мнение было настроено против Австрии, и в некоторых слоях населения поднималось течение в пользу войны.

К счастью, при таком положении вещей австрийский император прислал императору Николаю через князя Готфрида Гогенлоэ, бывшего военного атташе в Петербурге и "persona grata" при русском дворе, собственноручное письмо. Этот шаг в русских официальных кругах был принят как "geste paciphique"{8}. Миссия князя заключалась не столько в детальном обсуждении рассматриваемых вопросов, сколько в устранении недоразумений между обоими правительствами. Это ему до известной степени удалось, и ответ императора Николая австрийскому императору был составлен в очень дружеских выражениях. Он подчеркивал уступку со стороны России, выразившуюся в ее согласии на образование автономной Албании, и в заключение выражал надежду, что взаимными уступками удастся добиться положения, удовлетворяющего оба правительства. Следующим шагом со стороны австрийского правительства было предложение, чтобы Россия распустила по домам отпускных солдат под условием, что число австрийских войск на галицийской границе будет несколько меньше числа солдат действительной службы в русских войсках при мирных условиях.

Считаясь с политическими условиями момента, Австрия не хотела уменьшить количества своих войск на сербской границе, поэтому русское правительство потребовало, чтобы в официальном сообщении о роспуске отпускных была выражена уверенность, что Австрия не питает агрессивных намерений по отношению к Сербии. После недели безуспешных переговоров австрийский посол дал согласие на опубликование в газете "Россия" официального сообщения такого содержания, но по непонятному недосмотру он не осведомил свое правительство об этом шаге. Поэтому появившееся в "России" сообщение было опровергнуто Венским телеграфным агентством. Граф Турн телеграфно сообщил в Вену, как произошло это недоразумение, а так как г. Сазонов не имел желания портить ему карьеру, - инцидент был обойден молчанием в русской прессе. Граф Берхтольд поблагодарил г. Сазонова за его сдержанное поведение и одновременно опубликовал официальное сообщение, в котором возлагал ответственность за различные слухи по поводу этого инцидента на венскую прессу. Граф Турн тем не менее был вскоре отозван.

Тем временем пал Адрианополь, и 16 апреля в Чаталдже было заключено предварительное перемирие; но страх России перед наступлением Болгарии на Константинополь был так велик, что она взяла назад свое предложение о посылке в Дарданеллы международной эскадры только после того, как Болгария окончательно отказалась от перехода за линию Чаталджи. Начались переговоры о мире, и 30 мая был подписан Лондонский договор.

И остальные два вопроса, в которых Россия была непосредственно заинтересована, - установление границ будущего Албанского государства и притязание Румынии на исправление ее границы со стороны Добруджи, - за это время проходили через ряд острых фазисов, не однажды грозивших вовлечением ее в войну. Соглашаясь на образование автономной Албании, Россия предполагала, что ее территория будет ограничена линией, идущей с моря от Химарры, пересекающей озеро Охрида и следующей по течению рек Дрина и Бояка, до Адриатического моря. Поэтому, когда Австрия выставила неожиданное требование, чтобы Скутари, предназначавшийся Россией для Черногории, был включен в территорию Албании, создался тупик, тем более опасный, что Австрия была уверена в поддержке своего требования Германией. Россия так опасалась желания Австрии сделать из Скутари столицу совершенно самостоятельной Албании для развития своего преобладающего влияния на ее католические племена, что, несмотря на предупреждение со стороны английского правительства не заходить в этом вопросе, в конце концов, второстепенном, слишком далеко, так как оно может оказать ей только дипломатическую поддержку, она отказалась продолжать переговоры, если Сербия не будет вполне удовлетворена отдачей ей пяти городов: Тарабоша, Люма, Радомира, Дьяковой и Дибры.

В течение дальнейших переговоров она согласилась на отдачу первых трех городов Албании, но уперлась в вопросе о Дибре и Дьяковой, заявив, что она никогда не согласится включить в состав мусульманского государства местностей со славянскими религиозными учреждениями. Благодаря сэру Э. Грею удалось добиться уступки Австрией Дибры, но Дьякова все еще оставалась спорным вопросом. Положение становилось тем более острым, что черногорский король упорно продолжал осаду Скутари. Незадолго перед тем король Николай навлек на себя недовольство России письмом, в котором он извещал императора, что, подчиняясь до тех пор всем его приказаниям, он, пожертвовав столькими черногорцами, не может отступить от уже взятого Скутари, даже если бы его величество приказал ему это сделать; он даже скорее согласен освободить Россию от всех ее обязательств по отношению к Черногории.

Император в своем ответе королю указал, что он уже освободил Россию от ее обязательств, разорвав соглашение, по которому он не имел права предпринимать военные действия без разрешения России, что, по мнению всех друзей и союзников последней, претензии Черногории на Скутари необоснованы, и что Россия не может оказать ей поддержки, так как она окажется в таком случае изолированной. Ввиду растущей опасности положения русскому правительству было предложено совместно с другими державами сделать энергичные представления в Белграде и Цетинье о снятии осады Скутари и обеспечении эвакуации предназначенных для Албании областей. Ввиду поставленного Россией непременного условия, чтобы Дьякова была уступлена Сербии, граф Берхтольд 21 марта согласился на это с тем, что эта уступка повлечет за собою немедленное прекращение военных действий и эвакуацию Сербией и Черногорией будущих албанских земель. К сожалению, благодаря замедлению со стороны русского министра, было задержано представление в Белграде, поэтому австрийское правительство предъявило в Цетинье ультиматум с требованием, чтобы гражданскому населению было разрешено в течение трех дней покинуть осажденный город.

Это изолированное выступление Австрии возбудило досаду России, но приказ короля Николая о генеральной атаке на Скутари вызвал такое негодование, что русское правительство предложило державам произвести совместную морскую демонстрацию в Антивари, хотя Россия в ней участвовать и не могла. В то же время император послал королю Николаю личную телеграмму, составленную в выражениях, граничащих с приказанием, о том, что он должен подчиниться решению держав. Вследствие заявлений, сделанных Россией в Белграде, сербские войска получили 10 апреля приказ воздержаться от дальнейших активных действий против Скутари, но 23-го город сдался черногорцам. Создалось крайне критическое положение, ибо, если бы державы не приняли совместно каких-либо решительных мер, можно было опасаться, что Австрия выступит отдельно, что легко послужит поводом для вовлечения России в войну. Чтобы предупредить такую возможность, русское правительство обратилось к французскому и великобританскому с просьбой выступить, даже если бы в случае принятия каких-либо решительных мер, им не пришлось сделать ни одного выстрела. Но тут возникли затруднения по вопросу об осуществлении этих мер. К счастью, когда положение сделалось совсем безнадежным - был момент, когда я считал войну неизбежной - король Николай 4 мая об'явил о своем намерении отдать Скутари державам. Десять дней спустя город был занят международным морским отрядом.

Второй вопрос - притязания Румынии на территориальную компенсацию поднимался еще на Лондонской мирной конференции, но бестактное поведение болгарского делегата, Д. Данева, помешало его решению. Румыны теперь выставили требование на "всю территорию, ограниченную линией, проведенной от Силистрии до Балчика, чем поставили Россию в очень затруднительное положение. По конвенции 1902 года она гарантировала неприкосновенность болгарской территории и должна была дружески предостеречь Румынию от покушений на нее силой. Об'явленное Румынией в середине февраля намерение занять Силистрию произвело в Петербурге впечатление разорвавшейся бомбы и вызвало чувство глубокой угнетенности в официальных кругах и сильное падение ценностей на бирже. Но как бы ни был оскорблен император ничем, по его мнению, не оправдываемым покушением Румынии на территорию, которую Россия завоевала для Болгарии в Освободительной войне, он был теперь настроен так миролюбиво, что, употребляя все свое влияние, чтобы остановить Румынию, он предупредил Болгарию о неизбежности уступок с ее стороны. Отказавшись, она вовлекла бы в войну не только Россию, но и всю Европу, поэтому его величество ей определенно указал, что она может рассчитывать на его поддержку, только уступив Силистрию Румынии.

Этот вопрос был предметом довольно оживленного разговора между г. Сазоновым и германским послом, причем последний, указав, что активное вмешательство России может повлечь за собой серьезные последствия, предложил, чтобы в случае столкновения между Болгарией и Румынией державы оставались в стороне подобно тому, как это было во время Балканской войны. Но Россия была слишком заинтересована в этом вопросе, чтобы принять такое предложение. Черное море - не Адриатическое, и поэтому, как г. Сазонов предупредил графа Пурталеса, могут возникнуть обстоятельства, при которых действия России будут продиктованы ее интересами. Тем не менее он воспользовался случаем предложить, чтобы Болгария и Румыния предоставили решение вопроса державам. Было решено созвать по этому поводу конференцию послов в Петербурге.

Первое заседание этой конференции происходило 31 марта под председательством г. Сазонова, и прения происходили таким образом, что на стороне Румынии были послы держав Тройственного Союза, на стороне Болгарии г. Сазонов, г. Делькассе и я. Первые поддерживали требование Румынии на Силистрию и на область, ограниченную линией, идущей от этого города до Балчика, оправдывая его стратегическим значением их для защиты Добруджи. Особенно они настаивали на том обстоятельстве, что Румыния держалась в стороне во все время войны, полагаясь на заверения держав о неизменности территориального status quo, а теперь, когда Балканские государства значительно расширили свои территории, Румыния также вправе требовать себе компенсации. Они доказывали также, что, если бы в 1878 году Болгария получила те области, которые ей теперь предназначены, Румыния получила бы тогда Силистрию.

С другой стороны, представители Тройственного Согласия утверждали, что румыно-болгарская граница установлена в окончательном виде в Берлинском договоре. Так как по своему географическому положению Румыния не может принимать участия в разделе турецких земель, она может получить территориальную компенсацию только насчет Болгарии; но в международном праве нет указания, что государство вправе требовать уступки территории от соседнего только потому, что оно расширилось в противоположном направлении; единственный довод, на который может опереться Румыния, это - право сильного; и, вполне одобряя корректное поведение Румынии, они признают за ней только право просить уступку некоторых стратегических пунктов, чтобы обеспечить свою границу со стороны Болгарии.

После длительного и оживленного обсуждения, конференция решила, что Силистрия вместе с областью, радиусом в 3 километра, должна быть отдана Румынии; что те из болгарских подданных, которые в продолжение полугода выразят желание выехать из этой территории, должны получить возмещение убытков; и что Болгария не должна возводить никаких укреплений вдоль границы в полосе между Дунаем и Черным морем. Единственно интересной в этом решении, вскоре превратившемся в мертвую букву, была сердечная поддержка Болгарии со стороны г. Сазонова, представлявшая резкий контраст с его отношением к ней несколько месяцев спустя.