Глава XXIX. 1917

Слухи о контр-революционном движении. - Разрыв между Керенским и Корниловым. - Керенский отклоняет переговоры с Корниловым и объявляет его изменником. - Приказ Корнилова войскам о наступлении на Петроград. Остановка движения. - Корнилов подчиняется

Едва успело разойтись Московское Государственное Совещание, как слухи о проектируемом перевороте стали приобретать более конкретную форму. Журналисты и другие лица, находившиеся в контакте с его организаторами, говорили мне даже, что успех переворота обеспечен, и что правительство и Совет капитулируют без борьбы. В среду, 5 сентября, ко мне зашел один мой русский друг, состоявший директором одного из крупнейших петроградских банков, и сказал, что он находится в довольно затруднительном положении, так как некоторые лица, имена которых он назвал, дали ему поручение, исполнение которого, как он чувствует, для него едва ли удобно. Эти лица, продолжал он, желают поставить меня в известность, что их организация поддерживается некоторыми важными финансистами и промышленниками, что она может рассчитывать на поддержку Корнилова и одного армейского корпуса, что она начнет операции в ближайшую субботу, 8 сентября, и что правительство будет при этом арестовано, а Совет распущен. Они надеются, что я поддержу их, предоставив в их распоряжение британские броневики, и помогу им скрыться, в случае неудачи их предприятия.

Я ответил, что со стороны этих лиц весьма наивно просить посла принять участие в заговоре против правительства, при котором он аккредитован, и что если бы я захотел исполнить свой долг, то должен был донести об их заговоре. Хотя я не хочу обмануть их доверие, однако я не стану оказывать ни покровительства, ни поддержки. Напротив, я посоветовал бы им отказаться от предприятия, которое не только обречено заранее на неудачу, но и будет немедленно же использовано большевиками. Если бы генерал Корнилов был благоразумен, то он подождал бы, пока большевики не сделают первый шаг, а тогда он пришел бы и раздавил их.

Падение Риги и отступление русской армии вызвали панику в городе, и всякий, кто мог, готовился к отъезду. Уже были сделаны шаги к переводу государственных архивов в Москву, и правительство серьезно рассматривало вопрос о перенесении туда своей резиденции. Терещенко в беседе со мной 6 сентября сообщил мне, что с фронта вызваны три кавалерийские дивизии для предотвращения опасности большевистского восстания, и из того, что он говорил мне о политическом положении, я получил некоторую надежду на то, что Керенский и Корнилов, в конце концов, соединили свои усилия для поддержания порядка. В воскресенье, 9 сентября, я выехал в Мурино, деревню, расположенную верстах в 20 от Петрограда, где британская колония устроила большое состязание в голф, а по возвращении, оттуда вечером я нашел телефонограмму от Терещенко, приглашавшую меня притти в министерство вместе с французским послом г. Нулансом немедленно после обеда. Там он рассказал нам об окончательном разрыве, произошедшем только что между Керенским и Корниловым.

О происхождении этого конфликта опубликовано столько различных сообщений, что все еще трудно установить долю вины в нем каждого, и даже точно установить, что именно произошло в действительности. Лицом, на которое падает ответственность в том, что оно умышленно или не умышленно довело дело до разрыва, является бывший обер-прокурор святейшего синода Владимир Львов. Он имел беседу с Керенским 4 сентября и немедленно вслед за тем выехал в ставку, невидимому, с целью способствовать образованию более сильного правительства. Согласно сообщению, опубликованному впоследствии Савинковым, Львов предоставил Корнилову на выбор один из трех возможных выходов, причем держал себя таким образом, что у Корнилова создалось впечатление, что он говорит от имени Керенского:

1. Корнилов образует правительство с Керенским и Савинковым, получающими портфели: первый - министра юстиции, а второй - военного.

2. Триумвират с диктаторской властью, в составе Керенского, Корнилова и Савинкова.

3. Корнилов провозглашает себя диктатором.

По возвращении в Петроград в субботу, 8-го числа, Львов сказал Керенскому, что Корнилов решил объявить себя диктатором и что он хочет, чтобы Керенский и Савинков прибыли в ставку в следующий понедельник, получив от него портфели министров юстиции и военного. Керенский попросил Львова представить ему это сообщение в письменной форме, а затем вызвал Корнилова по прямому проводу и спросил его, подтверждает ли он сообщение, доставленное Львовым. Он получил на это утвердительный ответ. Терещенко впоследствии рассказывал мне, что изложенная версия более или менее правильна, но что Керенский сделал большую ошибку, пообещав Корнилову во время своей беседы прибыть в ставку в ближайшие дни. Только посовещавшись с Некрасовым, Керенский решил по совету последнего объявить Корнилова изменником и потребовать его отставки. По словам Савинкова, Львов намеренно или ненамеренно извратил позицию Корнилова, придав его сообщению форму ультиматума, вместо того, чтобы представить его как выражение его мнения. С другой стороны, Некрасов заявлял, что Львов спас революцию, раскрыв и разоблачив заговор, прежде чем он мог быть приведен в исполнение. К несчастью, Терещенко в критический момент был на полдороге между Петроградом и ставкой, когда получил телеграмму от Керенского, предлагающую ему немедленно возвратиться. Если бы он был в Петрограде, то он отсоветовал бы Керенскому доводить дело до полного разрыва, а если бы был в ставке, то оказал бы умеряющее влияние на Корнилова.

В разговоре, происходившем у меня в Лондоне в 1918 г. с Керенским, последний в ответ на мой вопрос о его отношении к Корнилову сказал, что он всегда смотрел на него, как на патриота и честного человека, но очень плохого политика. Он уступил всем требованиям Корнилова в отношении смертной казни и включения Петрограда в фронтовую полосу, но он не мог допустить, чтобы он распоряжался местопребыванием правительства, так как в таком случае министры были бы отданы на произвол Корнилову. Поэтому он послал Савинкова в ставку с целью попытаться выработать с ним практическое соглашение. Он знал, что Завойко, Аладьиным и другими лицами из числа окружавших Корнилова был организован заговор, имевший целью свержение правительства, и всего дней за десять до окончательного разрыва он предупреждал Корнилова, что тот не должен проявлять излишней торопливости, а должен дать правительству время для постепенного обнародования дисциплинарных мероприятий, на которых он настаивал. Он даже спросил его, предполагает ли он установить военную диктатуру, и Корнилов ответил: "Да, если на то будет господня воля". Он, Керенский, определенным образом условился о том, чтобы кавказская дивизия, известная под именем "дикой дивизии", не была включена в число войск, предназначенных к отправке в Петроград, и чтобы эти войска не были отданы под командование ген. Крымова; но, несмотря на это, Корнилов назначил Крымова командующим и послал вместе с ним "дикую дивизию". Хотя он имел разговор с Львовым перед отъездом последнего в ставку, но он не давал ему никакого поручения; и в телеграфном разговоре, который он имел с Корниловым по возвращении Львова, он поставил первому вопрос совершенно ясно, в выражениях, не допускавших недоразумения, и получил утвердительный ответ. Так как он знал, что войска Крымова уже достигли Луги, и что в Петрограде подготовлено восстание, которое должно было вспыхнуть, как только он выедет в ставку, то у него не было никакого иного выхода, кроме объявления Корнилова изменником.

В двух приказах по армии, опубликованных 10 и 11 сентября, Корнилов привел версию, которая изображает его поведение в совершенно ином свете.

По получении телеграммы Керенского, предлагавшей ему подать в отставку, Корнилов должен был сделать выбор между полным подчинением и открытым мятежом; и он предпочел последний, будучи добросовестно убежден, что продолжение нерешительной политики правительства будет только усиливать бедствия России. Нижеследующие выдержки из моего дневника и телеграфных сообщений в министерство иностранных дел показывают, как тяжело было положение в течение последующих критических дней.

10 сентября.

"Зайдя к Терещенко сегодня утром, я нашел его очень озабоченным тем оборотом, который приняли события. По его словам, в полночь приехал генерал Алексеев и настоятельно требовал примирительной политики. Правительство было занято обсуждением этого вопроса, как вдруг оно получило сообщение, что Корнилов провозгласил себя диктатором и в выпущенном им манифесте обвинял правительство в том, что оно вызвало кризис, послав Львова в ставку в качестве провокатора. Затем он дал приказ генералу Крымову двигаться на Петроград с кавалерийским корпусом и артиллерией, которые находились в Луге в нескольких дневных переходах от столицы. Это означало начало гражданской войны, и поэтому правительство уже не могло вести с ним дальнейшие переговоры. Наступлению на Петроград будет дан отпор силой, но он боится, что прекращение снабжения, которое произойдет вследствие этого, вызовет большевистское восстание, которое закончится коммуной. Поэтому он советовал бы дипломатическому корпусу немедленно выехать в Москву или Финляндию; при этом он обещал сделать все необходимые распоряжения в этом направлении, выслушав предварительно мое мнение по этому вопросу. Я сказал ему, что для меня невозможно уехать и оставить британскую колонию без защиты, и что теперь нет времени для того, чтобы подготовить эвакуацию всех союзных колоний. Я созову собрание глав миссий и поставлю его в известность об их пожеланиях, но в то же время я должен настаивать перед правительством на необходимости примирения с верховным главнокомандующим и на командировании генерала Алексеева в качестве посредника для выработки соглашения с ним. Так как он не выражал никакой надежды на то, что будет предпринят какой-либо шаг в этом направлении, то не остается ничего иного, как выжидать событий и верить в то, что Корнилов окажется достаточно сильным, чтобы преодолеть всякое сопротивление в течение нескольких дней.

По возвращении домой я старался убедить свою жену и дочь уехать в Финляндию, но они с характерным для них мужеством наотрез отказались покинуть меня. На собрании глав миссий, состоявшемся в английском посольстве после полудня, было решено, что мы должны остаться в Петрограде, чтобы обеспечить защиту нашим соотечественникам. В то же время союзные представительства приняли резолюцию, в которой предлагали свои добрые услуги в качестве посредников в конфликте, вспыхнувшем между Временным Правительством и верховным главнокомандующим, с единственной целью предотвратить гражданскую войну и служить интересам России и ее союзников".

10 сентября.

"Вручая Терещенко сегодня вечером резолюцию, принятую союзными представительствами, я сказал ему, что, не имея ни малейшего желания вмешиваться во внутренние дела России, мы хотим, как друзья и союзники России, предоставить в распоряжение правительства наши услуги, если только мы в состоянии каким бы ни было образом помочь избежать того, что может оказаться непоправимым бедствием.

Выразив благодарность и заявив, что он немедленно уведомит министра-председателя о предпринятом нами шаге, он сказал, что, по его мнению, конфликт в настоящее время неизбежен. Социалисты-революционеры вместе с Керенским считают, что в настоящее время остается только решить спор оружием, так как события зашли слишком далеко для того, чтобы допускать какой бы то ни было компромисс. С другой стороны, кадеты настроены в пользу того, чтобы правительство уступило и предоставило Корнилову составить министерство. Сам Терещенко всегда был горячим поклонником верховного главнокомандующего и готов был итти очень далеко для того, чтобы спасти страну от гражданской войны. Однако он не может относиться без серьезных опасений к мысли о том, чтобы передать судьбы России в руки людей, окружающих Корнилова. Его главный советчик Завойко предназначен на пост министра финансов, но его прошлое таково, что к нему нельзя питать ни малейшего доверия. Его будущие коллеги, в том числе Аладьин, которому предстоит стать министром иностранных дел, немногим лучше. Терещенко прибавил, что лично он все еще старается достичь примирения и настаивает, чтобы как Керенский, так и Корнилов ушли, и чтобы новое правительство было образовано из представителей умеренных партий с исключением представителей Совета".

11 сентября.

"Министр иностранных дел уведомил меня сегодня утром, что министр-председатель поручил ему благодарить союзных послов за их выступление, которое очень его тронуло, и выразить сожаление, что позиция верховного главнокомандующего делает невозможным для правительства попытки притти с ним к соглашению.

Терещенко сообщает мне, что петроградский гарнизон высказался за правительство, и что единственные войска, на которые может опереться Корнилов, составляют три кавалерийские дивизии под начальством Крымова. Все министры подали в отставку, хотя и продолжают работать во главе своих ведомств, и Керенский является настоящим диктатором".

12 сентября.

"Вследствие медленности продвижения Корнилова правительство имело время организовать гарнизон, привести солдат и матросов из Кронштадта, вооружить тысячи рабочих и арестовать многих сторонников Корнилова".

12 сентября.

"Терещенко говорит мне, что Корнилов окончательно вышел в отставку, что Керенский принял верховное командование над армией с генералом Алексеевым в качестве начальника штаба верховного главнокомандующего, и что генерал Верховский, главнокомандующий московского округа, будет назначен военным министром.

Выступление Корнилова с самого начала было отмечено почти детской неспособностью его организаторов и, в конце концов, потерпело полное крушение. По прибытии на станцию на расстоянии около 25 верст от Петрограда его войска были встречены Черновым, а так как их держали в неведении относительно цели их похода, то Чернов убедил их высказаться за Керенского. Их командир Крымов был доставлен в Петроград на моторе и после беседы с Керенским застрелился. Корнилов был арестован и отдан под суд по обвинению в государственной измене, но после большевистской революции ему удалось бежать.

Хотя все мои симпатии были на стороне Корнилова, однако я все время старался изо всех сил бороться с идеей военного переворота, так как наилучшую надежду на спасение России дало бы тесное сотрудничество между Корниловым и Керенским. Корнилов вовсе не был реакционером, он добросовестно верил, что Львова командировал Керенский с целью выяснить его взгляды на политическое положение; и он высказал их со своей обычной прямотой, не придавая им формы ультиматума. Совершенно нельзя объяснить роли, сыгранной в этом деле Львовым. Он извратил позицию Керенского перед Корниловым и позицию Корнилова перед Керенским. Но я не могу сказать, был ли он мошенником или глупцом. Во всяком случае, он оказался зловредным интриганом. Корнилов решился на выступление только получив предложение Керенского подать в отставку, и им двигали при этом исключительно патриотические мотивы. Но в то время, как лично он был готов работать с Керенским, за его спиной стояли люди, уже в течение нескольких недель до того устраивавшие заговоры с целью низвержения правительства и желавшие воспользоваться им как своим орудием и заставить его плясать под их дудку.

О тайне этого контр-революционного движения знало столько лиц, что оно перестало быть тайным. Керенский знал о нем, так что, когда Львов передал ему то, что было истолковано, хотя и совершенно неправильно, как ультиматум Корнилова, то он уже был настроен подозрительно и был предубежден против Корнилова. Хотя Керенский, несомненно, считал его опасным соперником, который, получив однажды власть над армией, мог бы использовать ее против правительства, однако я не думаю, чтобы он намеренно подставил ловушку Корнилову с целью убрать его с дороги. Однако и за его спиной, как и за спиной Корнилова, стояли дурные советчики, которые ради личных или партийных побуждений подстрекали его удалить верховного главнокомандующего. Что он еще колебался сделать это, показывает то обстоятельство, что в телеграфном своем разговоре с Корниловым он обещал приехать в ставку, и только Некрасов окончательно убедил его объявить Корнилова изменником. Вся его политика была слабой и колеблющейся. Страх перед Советом, повидимому, парализовал всякий его шаг. После июльского восстания ему представлялся случай подавить большевиков раз навсегда, но он отказался им воспользоваться, а теперь, вместо того, чтобы постараться притти к соглашению с Корниловым, он уволил в отставку единственного сильного человека, способного восстановить дисциплину в армии. Кроме того, в целях защиты революции, которая всегда у него была на первом плане, он сделал дальнейшую ошибку, вооружив рабочих, и прямо сыграл таким образом в руку большевикам. В письме в министерство иностранных дел от 21 сентября я говорил: "Как сказал мне вчера один известный иностранный государственный деятель, у Керенского две души: одна - душа главы правительства и патриота, а другая - социалиста и идеалиста. Пока он находится под влиянием первой, - он издает приказы о строгих мерах и говорит об установлении железной дисциплины, но как только он начинает прислушиваться к внушениям второй, его охватывает паралич, и он допускает, чтобы его приказы оставались мертвой буквой. Боюсь, кроме того, что, подобно Совету, он вовсе не хочет создания сильной армии и что, как он однажды мне заметил, никогда не станет ковать собственными руками оружие, которое может быть некогда использовано против революции".