Штиль в океане. – Восемь дней в шлюпке. – Разговор на палубе. – Долгожданный бриз. – Земля!..

 

Ночь была такой темной, что с трудом различалась линия, разделяющая море и небо, обложенное тяжелыми рваными тучами, низко нависшими над океаном. То и дело сверкала молния, сопровождаемая гулкими раскатами грома, и тогда огромное пространство океана ярко освещалось. Потом все вокруг опять становилось мрачно и пустынно. Ни одна волна не пенилась на морской поверхности, везде лишь легкое равномерное колыхание мелкой зыби со светлой рябью. Даже малейший ветерок не освежил эту беспредельную водную гладь, а воздух так наэлектризован, что над водой поблескивают фосфорические искорки и огоньки святого Эльма^[130] на верхушках мачт. И хотя прошло уже пять или шесть часов, после того как село солнце, все еще держалась удушающая дневная жара, нисколько не уменьшаясь.

Большая шлюпка, наполовину прикрытая палубным настилом, мерно покачивалась на лениво перекатывавшихся волнах. В такт этой качке слышалось лишь слабое хлопанье кливера и фока.

На корме шлюпки виднелись силуэты двух мужчин, тихо переговаривающихся между собой. Один из них крепко держал румпель,^[131] стараясь уменьшить покачивание шлюпки из стороны в сторону. По всему видно, что это был опытный моряк: лет сорока, коренастый и сильный, крепкого телосложения. В его облике не замечалось следов усталости, лишении или душевных переживаний. Это был боцман,^[132] англичанин по происхождению, по имени Блок, а еще точнее Джон Блок.

Собеседник боцмана выглядел значительно моложе, на вид лет двадцать, не более. И вряд ли морское дело было его профессией.

На носу шлюпки, под настилом или банками,^[133] лежали люди, и среди них – пятилетний ребенок. Бедное дитя жалобно всхлипывало, а мать старалась успокоить его ласковыми словами и поцелуями.

Перед мачтой, на настиле, возле шкотов кливера, взявшись за руки, сидели двое. Неподвижные и молчаливые, они, по-видимому, предавались самым отчаянным мыслям. В густом мраке лица друг друга можно было видеть только при бликах молний.

Иногда в глубине шлюпки поднималась чья-то голова, но тут же бессильно падала вниз.

И только боцман с молодым человеком продолжали свою тихую беседу.

–…Я внимательно осмотрел горизонт во время заката солнца, – говорил боцман, – увы, ничего похожего на берег или парус… Но… будем надеяться. То, что не видно вечером, может обнаружиться утром.

– Но, боцман, – произнес его молодой собеседник, – завтра нам просто необходимо пристать к какому-нибудь берегу, иначе… через сутки-вторые никого не останется в живых…

– Знаю, знаю, и не сомневаюсь, что земля непременно должна показаться. Ведь острова и континенты для того и существуют, чтобы в самые тяжелые моменты к ним могли пристать отважные мореплаватели, – успокаивал его боцман.

– Да, но при условии, что им помогает попутный ветер…

– Для этого он и существует… Но сегодня, к несчастью, ветер занят в другом месте, возможно в Атлантическом океане, или на просторах Тихого, а здесь, он, увы, не способен даже надуть мою шапку… Да… Уж лучше бы поднялась буря и выбросила шлюпку на любой берег.

– Или поглотила бы ее в волнах… – мрачно добавил юноша.

– Только не это, нет, нет, только не это, – запротестовал боцман.

Из всех вариантов этот был, конечно, самый неподходящий.

– Кто знает, кто знает, боцман, – печально произнес юноша.

Собеседники умолкли на несколько минут, задумавшись, прислушиваясь к легкому плеску волн у бортов суденышка.

– Как там наш капитан? – возобновил разговор молодой человек.

– Гарри Гульд – очень мужественный человек… Эти негодяи чуть не убили его… Рана на голове причиняет ему большие страдания, но как стойко он все переносит! Страшно подумать, что все случившееся – дело рук офицера, которому наш бедный капитан так доверял! Этот негодяй подбил матросов на бунт! И должен за это поплатиться! Уверен, что в один прекрасный день, а может быть вечер, он будет повешен на рее.^[134]

– Презренный… подлый, – повторял молодой человек, в ярости сжимая кулаки. – Наш бедный Гарри Гульд… Это вы, Блок, перевязывали его сегодня вечером?

– Конечно. Как только я перенес его в укромное местечко под настилом и наложил компресс, он пришел в себя и заговорил… Но каким слабым голосом! «Спасибо, спасибо, Блок», – вымолвил он еле слышно. Как будто я делал это ради благодарности! «А земля, земля?!» – сразу заволновался он. «Не беспокойтесь, капитан, – успокоил я его, – она где-то, должно быть, совсем недалеко…» Гарри Гульд посмотрел на меня недоверчиво, и глаза его закрылись.

– Земля, земля… – повторил боцман горестно. – Ну, конечно, Борупт и его сообщники знали, что делали! В то время, когда мы томились в трюме, мерзавцы изменили курс корабля… И лишь удалившись на много сотен лье, они оставили нас в шлюпке одних в таком пустынном месте, куда не заглядывает ни один корабль…

Молодой человек вдруг поднялся и, повернув ухо к левому борту, стал внимательно прислушиваться.

– Вы ничего не слышите. Блок? – спросил он.

– Абсолютно! Даже волны такие бесшумные, будто их смазали маслом…

Молодой человек, скрестив руки на груди, молча опустился на банку. К нему подсел один из пассажиров. Он стал говорить с отчаянием:

– О, лучше бы эту шлюпку опрокинуло шквалом… лучше бы всем сразу погибнуть, чем испытывать муки голода! Завтра заканчиваются последние запасы продуктов…

– Но ведь это завтра, господин Уолстон, – заметил боцман спокойно. – Если же шлюпка перевернется, то это завтра никогда не наступит, а пока есть надежда…

– Джон Блок прав, – поддержал боцмана его молодой собеседник. – Не стоит отчаиваться, Джеймс! Какие бы опасности нам ни угрожали, не будем забывать, что наша судьба в руках Господних, Он один ею располагает… Во всем воля Божья, и мы не должны думать, что Всевышний отвернулся от нас…

– Да, да, – прошептал Джеймс, поникнув головой, – но так трудно держать себя в руках…

В этот момент с кормы палубы поднялся мужчина лет тридцати и приблизился к беседующим.

– Боцман, – сказал он, обращаясь к Джону Блоку, – все восемь дней, в этой шлюпке в пустынном океане… вы заменяете беднягу капитана. Наше спасение в ваших руках. Скажите, боцман, есть хоть какая-нибудь надежда?

– Я в этом нисколько не сомневаюсь, – бодро ответил боцман. – Убежден, что этот дьявольский штиль скоро закончится и ветер быстро домчит нас до ближайшего порта…

– До порта? – недоверчиво переспросил пассажир, вглядываясь в зловещую ночную темноту.

– Да, черт возьми, – воскликнул Джон Блок, – должен же быть где-то поблизости какой-нибудь порт! Уверен, как только ветер наполнит наши паруса, мы найдем, куда пристать! О, будь я Творцом, я создал бы здесь к нашим услугам с полдюжины островов!

– Ну, столько нам, пожалуй, ни к чему, – ответил с улыбкой пассажир.

– Да, разумеется, нам достаточно и одного острова, куда могла бы пристать шлюпка, остальные нам не нужны, хотя, откровенно говоря, Создатель явно поскупился здесь на этот счет…

– Так где же мы все-таки находимся? – не унимался пассажир.

– К сожалению, не могу сказать этого даже приблизительно, – ответил боцман. – Ведь восемь дней… целых восемь дней мы находились в трюме, не имея возможности определить, куда направляется корабль – на север или на юг… Ясно одно: море было довольно бурным, так как мы ощущали и боковую и килевую качку.^[135]

– Я полагаю, за это время мы прошли большое расстояние. Но в каком направлении?

– Трудно сказать. Вполне возможно, что вместо Индийского океана мы попали в Тихий… Известно только, что в день мятежа мы находились на траверзе Мадагаскара… Но потом с запада подул ветер, и кто знает, не отнесло ли шлюпку на сотни лье в сторону, к островам Сен-Поль и Амстердам.^[136]

– Заселенным, кстати, свирепыми дикими племенами, – заметил Джеймс Уолстон. – Впрочем, те, по чьей вине мы брошены на произвол судьбы в океане, не лучше дикарей.

– Но несомненно одно, – продолжал Джон Блок, – подлый Борупт не мог не изменить курс «Флега», чтобы уйти в такие воды, где легче ускользнуть от наказания и можно продолжать со своими сообщниками мерзкое пиратское дело. Думаю, что мы оказались далеки от маршрута корабля уже тогда, когда эти негодяи бросили нас в открытом море… Если бы здесь находился хоть один остров, пусть даже пустынный… Охота и рыбная ловля нас бы кормили, а кров можно найти в любой пещере. Может быть, нам удалось бы сделать на этом острове то же самое, что потерпевшие кораблекрушение на «Лендлорде» создали на своей Новой Швейцарии. Нужны только трудолюбивые руки, смекалка и мужество.

– Да, разумеется, – согласился Джеймс Уолстон. – Но не забывайте, что пассажиры «Лендлорда» воспользовались всем, что было на корабле, тогда как мы уже никогда не сможем ничего взять с «Флега».

В этот момент из глубины шлюпки донеслось еле слышно:

– Пить… пить…

– Это Гарри Гульд! – заметил кто-то из пассажиров. – Его опять мучает лихорадка. А у нас нет даже воды…

– Я помогу ему, – сказал боцман, – пусть только кто-нибудь заменит меня у руля… Я знаю, где стоит бидон… Возможно, несколько глотков облегчат страдания капитана.

Джон Блок быстро перешел с кормы шлюпки на нос.

Трое пассажиров безмолвно ожидали возвращения боцмана.

Через две-три минуты он вернулся.

– Как там наш капитан? – спросил один пассажир.

– Меня опередили, – ответил Джон Блок. – Наш добрый ангел оказалась возле больного прежде меня. Она дала капитану немного свежей воды и освежила его пылающий лоб. Не знаю, в бреду ли или в сознании капитан все время повторял: «Земля, земля, она должна быть там…» И его дрожащая рука напоминала вымпел на грот-мачте,^[137] трепещущий от ветра. Я ответил: «Да, господин капитан, да, земля где-то здесь, совсем недалеко… Мы скоро пристанем к берегу… Я чувствую ее… на севере…» И это действительно так. У нас, старых морских волков, есть особое чутье в подобных случаях. И я сказал ему: «Не беспокойтесь, господин капитан, все в порядке: у нас прочная шлюпка, и я ее веду. Поблизости должно быть несколько островов, трудность лишь в том, какой выбрать… Но в конце концов мы выберем самый подходящий – обитаемый остров, куда высадимся и где будем хорошо встречены…» Бедняга слышал и понимал меня, я в этом не сомневаюсь: когда я приблизил к его лицу фонарь, он мне улыбнулся, но какая это была печальная улыбка! Затем глаза его сомкнулись, и он снова впал в забытье… Конечно, я покривил душой, когда так уверенно говорил о суше, как будто она уже в нескольких милях от нас! Но мог ли я поступить иначе?

– Нет, дорогой Джон, – произнес самый юный из пассажиров. – И это такая ложь, которую Бог прощает.

Разговор затих, и тишину нарушали лишь удары паруса о мачту при качании шлюпки из стороны в сторону. Почти все пассажиры, изнемогшие и ослабевшие от усталости и длительных лишений, пребывали в полузабытьи, не в состоянии думать о тех опасностях, которые готовит им завтрашний день… Будущее представлялось им неопределенным, и, кто знает, не ограничится ли оно несколькими днями… Правда, у несчастных имелся кое-какой запас пресной воды, но чем утолять голод? От нескольких фунтов солонины, которые бросили им на дно шлюпки, отправив на верную гибель, почти ничего не осталось. На одиннадцать человек оставался лишь мешок сухарей. Что делать, если штиль продлится несколько дней? Ведь уже двое суток даже слабое дуновение ветерка не освежило удушающей атмосферы, не говоря уже о внезапных вихрях, похожих на последний хрип умирающего. В таком положении ничто, кроме голодной смерти, не может ожидать бедных путешественников. Трудно рассчитывать, что в этих местах при полном отсутствии ветра встретится какой-либо корабль (в описываемое время еще не существовало пароходного сообщения).^[138] Столь же маловероятна и надежда на то, что при таких условиях шлюпка сможет пристать к какому-либо берегу.

Поистине, надо глубоко верить в Бога, чтобы не впасть в отчаяние, и обладать оптимизмом боцмана с его твердой надеждой на лучшее.

– Я знаю, – бормотал он сам себе, – наступит момент, когда будет съеден последний сухарь. Но если есть желудок и нет провизии, это еще не самое страшное. Вот когда полно еды, но нет желудка, чтобы его наполнять, – тогда действительно беда.

Джон Блок снова стал у руля, а пассажиры расселись по своим местам. Все были молчаливы. Лишь жалобные всхлипывания ребенка да стоны капитана слышались в тишине.

Прошло еще два часа. Шлюпка не продвинулась ни на один кабельтов, лишь однообразное колыхание зыби слегка пошатывало ее из стороны в сторону. На море – ни малейшего волнения. Несколько деревянных брусков, брошенных за борт накануне, по-прежнему болтались на поверхности воды почти на том же месте. Ни разу парус не надулся настолько, чтобы шлюпка хотя бы немного от них отдалилась.

Оставаться у руля совершенно бесполезно, тем не менее боцман не покидал свой пост. Держа руку на румпеле, он старался, по крайней мере, уменьшить качание шлюпки, чтобы избавить спутников от толчков.

Было три часа утра, когда Джон Блок вдруг почувствовал, как легкое дуновение коснулось его загорелого лица, огрубевшего от палящих солнечных лучей.

– Неужели наконец поднимается ветер? – прошептал боцман, выпрямляясь.

Повернувшись к югу, он поднял вверх указательный палец, смоченный слюной.

Легкое ощущение свежести, вызванное испарением, и отдаленный плеск волн подтвердили его предположение.

– Господин Фриц! – позвал он пассажира, сидевшего на средней банке рядом с особой женского пола.

– Что вам угодно, боцман?

– Посмотрите туда, на восток…

– И что там такое?

– Если я не ошибаюсь, там на горизонте виднеется узкая светлая полоска…

И действительно, вдали между морем и небом появился просвет. Похоже, что туманная пелена разорвалась, и этот разрыв становится все шире.

– Это ветер, – уверенно сказал боцман.

Но туман мог просто рассеяться при первых лучах солнца.

– А если это всего лишь занимается заря?.. – высказал предположение пассажир.

– Может быть и так, хотя еще очень рано, – сказал Джон Блок. – Это все же ветер… Посмотрите, он слегка даже треплет мою бороду. Конечно, еще далеко до того, чтобы убирать брамсели,^[139] но ведь в течение двух суток вообще был полнейший штиль… Господин Фриц, прислушайтесь хорошенько, вы тоже должны услышать то, что донеслось до моего уха.

Пассажир оперся о планшир^[140] и через несколько секунд подтвердил:

– Вы правы, это бриз…

– И мы готовы его встретить, – радостно подхватил боцман. – Фок на блоке, остается только натянуть шкоты, чтобы полностью воспользоваться поднимающимся ветром.

– Но куда он нас понесет?

– Куда угодно, только бы вывел шлюпку из этого проклятого места…

Прошло двадцать минут. Ветерок, еле ощутимый вначале, стал заметно сильнее, за кормой на поверхности воды четко обозначалась борозда. Шлюпка заколыхалась из стороны в сторону, но это уже не напоминало ленивое болтание на спокойной морской зыби. Складки паруса расправились, снова сложились, опять расправились, и по уключине хлестнуло шкотом. Ветер, однако, был пока еще недостаточно силен, чтобы наполнить полотнища фока и кливера, поэтому следовало набраться терпения и направлять шлюпку с помощью весел.

Не прошло и четверти часа, как за кормой обозначилась более четкая струя.

С кормы поднялся один из пассажиров и, переходя от одной банки к другой, стал пробираться к боцману. Посмотрев внимательно в сторону все расширявшейся полоски света между небом и морем, он обратился к Джону:

– Ветер?

– Да, – ответил тот, – и надеюсь, мы будем держать его как пойманную птицу, не выпуская из рук…

Ветер стал быстро разгонять облака, увеличивая просвет, откуда пробивался утренний свет. Но все пространство с юго-востока до юго-запада на три четверти горизонта пока еще по-прежнему плотно покрыто темными тучами. Видимость ограничивается несколькими кабельтовыми, далее нельзя разглядеть даже судно, появись оно здесь внезапно.

Ветер посвежел, и надо было отпустить шкоты, подтянуть фок, фал^[141] которого ослабел, и повернуть на несколько градусов, чтобы кливер поймал ветер.

– Мы держим его, держим, – повторял радостно боцман, когда шлюпка, слегка наклонясь на правый борт, разрезала носом первые волны.

Просвет между облаками все увеличивался и наконец достиг зенита. Небо приобрело красноватый оттенок. А это значило, что ветер установился надолго и будет дуть в данном направлении, что время штиля в этом районе океана закончилось.

Вместе с ветром к путешественникам вернулась надежда добраться до суши и даже встретить корабль, который тоже мог пережидать штиль и теперь возобновил свой путь.

В пять часов утра облака окрасились нежными светлыми тонами. Наступал день с той быстротой, какая свойственна тропическим широтам. Пурпурные солнечные лучи вспыхнули вскоре на горизонте и веером раскинулись по всему небу. Край солнечного диска, приподнятый рефракцией, слегка коснулся линии, отчетливо появившейся между небом и морем, и почти в то же мгновение легкие облачка на небе зажглись всеми оттенками красного цвета. И только скопившиеся на севере тяжелые тучи оставались непроницаемыми для солнечных лучей. Поэтому радиус видимости, широкий сзади, оставался ограниченным впереди. Но шлюпка уже набирала скорость, оставляя за собой пенящийся след, ярко выделяющийся на зеленоватой поверхности моря.

И вот над линией горизонта во всей своей красе появилось светило. Ни одно облачко уже не могло затмить его ослепительных лучей. Но взоры путешественников были прикованы совсем не к солнцу. Пассажиры смотрели только на север, куда относил их ветер. Ведь то, что скрывается за пока еще густой завесой тумана, скоро станет видимым. Удастся ли солнцу рассеять эту завесу?..

Через полтора часа плавания один из пассажиров, не выдержав, ухватился за фал фока и стал ловко взбираться вверх. И в тот момент, когда все небо осветилось солнечными лучами, раздался его радостный возглас:

– Земля-а-а!