ПОДАРОК СУЛТАНА

 

 

Весть об ужасном побоище под Парканом и сдаче Гра­на, привезенная Арсеном, потрясла Кара-Мустафу. Он долго молчал, кусая губы. Лицо его побледнело и стало ма­тово-серым. Только глаза пылали яростью. Затем великий визирь освирепел. Затопал ногами. Закричал:

– Чаушей!

Вбежали чауши во главе с чауш-пашой Сафар-беем. Замерли, ожидая приказаний.

– Приведите пашу будского Ибрагима, Каплана Мустафу-пашу, хана Мюрад-Гирея, графа Текели! Всех па­шей, кого найдете, сюда! Ко мне!

Пока чауши выполняли этот приказ – а выполнить его из-за полной неразберихи в войсках было нелегко, – сераскер помылся, велел слугам почистить свою одежду, съел кусок холодной телятины и заперся в прохладной комнате, имеющей два выхода – в парадный зал и, через другую комнату, в сад.

Оставшись в одиночестве, он тяжело опустился на мяг­кий, обтянутый розовым бархатом стульчик и обхватил ру­ками голову. Смертельный ужас, отчаяние и боль терзали его сердце.

«О аллах! – беззвучно шевелил сухими губами вели­кий визирь. – Ты поставил меня перед страшной бездной! Все, о чем я мечтал и к чему стремился, разлетелось в прах. Великая и безграничная власть над войском, богатство и надежда на будущее – все пропало!»

Сидеть на одном месте Кара-Мустафа не мог. Подошел к раскрытому окну, выглянул в пышный, лишь кое-где трону­тый осенней позолотой сад. Но деревья внезапно заколыха­лись, расплылись... Затуманился взгляд. И он с удивлени­ем ощутил, что его трясет, как в ознобе.

«Тьфу! Только этого не хватало! – Ему стало щемяще жаль себя. – Что делать? Как спасти честь, власть и, нако­нец, жизнь?»

Великий визирь надолго задумался.

Собственно, для спасения оставался один путь – всю вину за разгром, за позорное поражение свалить на дру­гих. Способ не новый, но хорошо действующий. Не одному хитрецу он приносил успех. Воспользоваться им стоит и те­перь.

А еще – нужно как-то задобрить султана. Вытрясти из своих сундуков золото, драгоценные камни. Послать в по­дарок сотню или две австрийских красавиц, которых, слава аллаху, в городах и селах Австрии взяли не одну тысячу... Или – подарить Златку?

Как утопающий хватается за соломинку, так и великий визирь ухватился за эту, как ему показалось, спасительную мысль. Отдать султану Златку!

Кара-Мустафа заскрежетал зубами.

«О аллах экбер! Как несправедливо отнесся ты к одно­му из твоих преданнейших сынов! Ты отбираешь у меня не только славу непобедимого воина, не только честь, но и единственную в моей жизни девушку, к которой я испыты­ваю настоящую любовь. Я берег ее для себя, а ты решил иначе – даровав победу неверным, разрушил мое сча­стье!»

В то же самое время здравый смысл говорил Кара-Мустафе другое: ради жизни не следует жалеть ничего. Злат­ка как раз и может стать той каплей на чаше весов, кото­рая перевесит в сладострастном сердце султана в сторону милосердия.

Он сжал горячими руками виски и зашагал по ком­нате.

«А может быть, не отдавать Златку? Может, еще не все утрачено? Может быть, удастся собрать разбросанные вдоль Дуная, потерявшие разум от страха орты и бюлюки янычар, отряды спахиев и крымскую орду, стянуть их в единый кулак и в решительном бою разгромить ненави­стного Яна Собеского?»

Великий визирь даже остановился посреди комнаты, удивленный этой мыслью, но сразу же отбросил ее.

«Нет, пока соберу войско, пока фортуна повернется ко мне лицом, мои недруги и завистники уведомят султана о поражении под Веной и Парканом, и этот ожиревший без­дельник подпишет фирман об отстранении меня от власти над войском и над империей... Значит, нужно поскорее за­добрить его! Нужно убедить, что не я виноват в поражении и что есть еще надежда круто изменить ход событий в этой тяжелой и затяжной войне...

Итак, решено: пошлю в подарок султану Златку, а в придачу – сотню австрийских красавиц, прикажу доставить из тайников в Эйюбе сундук золота и са­моцветов! А с виновниками поражения под Веной, с виновниками моего бесславия и позора следует рас­правиться сейчас же и беспощадно! Эта расправа поможет удержать в руках власть, убедить султана в моей спо­собности обновить войско и защитить западные земли империи... Ради этого стоит пожертвовать и Златкой, и всеми красавицами мира!»

Кара-Мустафа от природы был человек нерешитель­ный, долго колебался при окончательном выборе, терзаясь сомнениями, но когда решение было принято, начинал дей­ствовать немедленно.

Он позвал капуджи-агу.

– Паши прибыли, Мурад-ага?

– Сидят в зале, эфенди, – поклонился налитый бычьей силой капуджи-ага, преданным, собачьим взглядом следя за малейшим жестом своего хозяина.

– Мурад, – великий визирь понизил голос до шепо­та, – аллах покарал нас немилостью своей и даровал побе­ду неверным... Но это не означает, что среди нас нет винов­ников нашего поражения... Они есть – и их нужно на­казать!

– Кто это? – хриплым голосом спросил Мурад, с го­товностью берясь здоровенной ручищей за рукоятку ятагана.

– Они там, в зале... Но обойдемся без крови...

– Удавкой?

– Да. Станешь с двумя-тремя верными капуджи вот за этой дверью, – Кара-Мустафа открыл дверь в соседнюю комнату, – и всех, кого я направлю сюда, удавишь, а тру­пы вытащишь на галерею, выходящую в сад.

– Будет исполнено, мой повелитель, – поклонился Мурад. – Со мной всегда надежные люди.

Отдав это распоряжение, Кара-Мустафа вошел в зал.

Паши вскочили, застыли в молчаливом поклоне.

Вот они – все, кто из-за своей трусости и бездарности привел войско к невиданному поражению! Нет только хит­рого хана Мюрад-Гирея да графа Текели – пронюхали, верно, вонючие шакалы, об опасности и не торопятся на вызов, чтобы ответить за свое далеко не рыцарское поведе­ние на поле боя. Но он доберется и до них, достанет их хоть из-под земли!

– С чем пришли, паши? Чем порадуете сердце вашего сердара? – спросил великий визирь глухо, едва сдержи­вая ярость. – Где ваши воины? Где ваши знамена? Где оружие и обозы? Где, спрашиваю я вас?..

С каждым его словом все ниже склонялись головы па­шей. В зале стояла гробовая тишина.

– Чего молчите? И почему я вижу вас всех живыми? Почему ни один не сложил голову в бою? А? Видимо, пото­му, что вы не воины, а ничтожества, трусы, свинопасы! Вы не достойны носить высокое звание паши, которого удостоил вас богом данный султан!

Голос сераскера дрожал от гнева. Никто не посмел воз­разить ему. Только зять султана, прямой и горячий Ибра­гим-паша, смотрел великому визирю прямо в глаза, не скрывая ненависти и презрения.

Кара-Мустафа заметил это и обратил свой гнев на него.

– Что скажем султану, паша? Кто виноват в пора­жении?

Ибрагим-паша шагнул вперед, сверкнул глазами.

– Все мы виноваты! Но наибольшая вина – твоя, Мустафа-паша!

– Почему?

– Ты – сердар. Ты и в ответе за все войско. А мы – лишь за свои отряды.

– Я буду отвечать перед падишахом, а вы – передо мной!

– Мы и отвечаем!

– Это не ответ! Сейчас каждый из вас зайдет ко мне и один на один доложит, что он делал под Веной и Парканом... Вот ты, Ибрагим-паша, первым и заходи!

Кара-Мустафа пропустил перед собой в комнату Ибра­гима-пашу. Тот хотел направиться к столу, но Кара-Муста­фа указал на вторую дверь.

– Нет, паша, сюда, пожалуйста!

Ничего не подозревая, Ибрагим-паша переступил порог и оказался в просторной полутемной комнате – густые вет­ви деревьев затеняли окна. В тот же миг два капуджи схватили его, как тисками, за руки, а третий молниеносно накинул на шею петлю. Паша и вскрикнуть не успел, как петля сдавила ему горло, в глазах потемнело...

Высоченный капуджи перекинул веревку через плечо, выпрямился – и паша повис у него на спине. С минуту он еще дергался, но скоро затих.

Капуджи-«виселица» для верности еще немного подер­жал свою жертву на себе, а потом, убедившись, что тот уже отошел в «райские сады аллаха», отволок труп на галерею и там швырнул в угол.

– Первый готов! – сказал он, вернувшись в комнату.

Кара-Мустафа мрачно взглянул на Мурада.

– Зови Каплан-пашу!..

До самого вечера продолжалась расправа. Устал вели­кий визирь. Устали палачи. Капуджи-«виселица» еле воло­чил ноги: шутка ли – повесить на собственных плечах пятьдесят одного пашу!

Весть о жуткой казни быстро разнеслась по городу. Ле­дяным холодом наполнялись сердца тех высших воена­чальников, которые в этот день остались живы. Каждый ждал своей участи...

Крымский хан и граф Текели наказания избежали, ук­рывшись в своих отрядах.

 

 

В ту же ночь Кара-Мустафа выехал из Буды в Белград. Здесь, в своем роскошном дворце, не отдыхая, сел писать объяснение султану. Всю вину за поражение свалил на Мюрад-Гирея, Текели и на пашей. Красочно описал, как они изменили или проявили трусость и слабоволие. Затем сообщил, что казнил виновных через повешение, а Мюрад-Гирея, который, взяв от Собеского большой бакшиш[88], пер­вым бросился бежать с поля боя, он властью, данной ему падишахом, лишил трона. В завершение заверил султана в преданности и пообещал, собрав силы, остановить армии союзников, а потом разбить их...

Закончив, собственноручно переписал начисто, свернул письмо трубкой, обвязал зеленой лентой, приложил печать и только тогда позвонил в колокольчик.

Явился Мурад-ага.

– Пришли ко мне Сафар-бея и Асен-агу, а также при­веди невольницу Златку. И сам готовься к отъезду в Стамбул.

Когда Ненко и Арсен в сопровождении Мурад-аги вош­ли в покои великого визиря, уже светало, но в подсвечни­ках все еще горели свечи. За широким, с резьбой столом си­дел осунувшийся, с более темным, чем обычно, лицом Ка­ра-Мустафа и грустными глазами, в которых, казалось, блестели слезы, смотрел на стоящую перед ним нарядно одетую девушку.

Это была Златка.

Увидев Арсена и Ненко, она вскрикнула и побледнела, но быстро овладела собой и опустила на лицо тонкую шел­ковую вуаль.

Молодые чауши тоже были поражены неожиданной встречей. Они даже забыли, как велел этикет, низко покло­ниться великому визирю.

Однако Кара-Мустафа сидел молча в кресле и, как за­вороженный, не сводил взгляда со Златки. Кроме нее, ни­кого не замечал.

Наконец тяжело вздохнул и едва уловимым жестом ру­ки отпустил девушку.

– Иди! – сорвалось с губ единственное слово.

Златка пошла к выходу, и тут же из темного угла к ней шагнули Фатима и Джалиль. Ни Арсен, ни Ненко сначала не заметили их.

Проходя мимо Арсена, Златка подняла голову, чуть приоткрыла шаль... Кровь так и бросилась в голову Арсе­ну. Во взгляде девушки были и любовь, и боль, и мольба... Она будто спрашивала с укоризной: милый, когда же ты освободишь меня?

Как он сдержался, не натворил беды – и сам не знал. Мелькнула было молнией мысль – выстрелить из пистолета в Кара-Мустафу, ударить ятаганом Мурада, а потом, схва­тив Златку, бежать...

Но далеко ли убежал бы?

Златка скрылась за дверью. Исчезла, как сон.

Чауши переглянулись и запоздало поклонились велико­му визирю, застывшему черной статуей.

Прошло несколько тяжких минут, прежде чем Кара-Мустафа обратил на них внимание. Он еще раз вздохнул, затем вышел из-за стола, держа в руках свиток бумаги.

– Поедете в Стамбул! – сказал устало. – Отвезете падишаху мое письмо... Коней не жалейте. Покупайте све­жих – деньги на это у вас будут... Я хочу, чтобы это письмо попало в мобейн раньше, чем туда дойдут слухи о пораже­нии под Веной. Султан должен знать правду! Но лучше эту горькую правду скажу я, чем недруги мои... Вы меня поня­ли?

– Да, наш повелитель.

– Второе... С одним письмом являться пред светлые очи падишаха не годится. Султаны тоже любят подарки. С вами поедет Мурад-ага во главе отряда моих телохрани­телей. Кроме того, что он будет охранять вас в дороге, он повезет от меня в подарок султану девушку-невольницу. Вы ее только что видели. Султан давно прослышал о ее красе – пусть теперь утешается! Берегите эту невольницу как зеницу ока. Вслед за вами я вышлю падишаху обоз ав­стрийских девушек-пленниц. Они прибудут в Стамбул позднее, однако скажите о них султану, чтобы знал...

Услыхав, что Кара-Мустафа решил подарить Златку султану, Арсен чуть было не лишился чувств. Из одной не­воли девушка попадет в другую – более страшную! Как говорится, из огня да в полымя... Если не посчастливится вызволить в дороге, попробуй-ка вырви ее тогда из султан­ского гарема!

Ненко понял состояние Арсена, незаметно коснулся локтем его руки: мол, держись, друг! И тут же поспешил поклониться великому визирю, заверив его:

– Все сделаем, как приказывает наш преславный вла­стелин!

Но Кара-Мустафа не отпускал их. Углубившись в свои мысли, прошелся по мягкому пестрому ковру, постоял пе­ред окном, побарабанил сухими темными пальцами по окрашенному подоконнику и только потом, словно решив­шись на что-то важное, повернулся и добавил:

– И, наконец, последнее... Нужно позолотить горечь новости, чтобы не такой горькой казалась. Заедете в Эйюб и из моей сокровищницы возьмете зеленый сундук с драгоценностями. Мурад уже получил на это полномочия. Пре­поднесете его султану одновременно с девушкой... Отправляйтесь немедленно и в дороге не мешкайте! Все. Идите. Да хранит вас аллах!

 

 

Арсен был в отчаянии: им не удалось освободить Златку в пути. Из Белграда до Стамбула отряд Мурад-аги мчался как ветер. Останавливались только немного отдохнуть и покормить коней. Рядом с каретой, в которой ехала Златка с Фатимой и Джалилем, неотступно следовали два десятка свирепых капуджи. О том, чтобы выкрасть девушку, нечего было и думать.

В Эйюб прибыли поздним осенним вечером. К их удив­лению, здесь уже знали о поражении Кара-Мустафы, и во дворце царила растерянность, граничившая с паникой. Все, кто пригрелся под крылышком великого визиря, с ужасом ждали конца своего благополучия. Некоторые по­степенно собирались – складывали вещи, прибавляя к ним кое-что из имущества хозяина.

Мурад-ага твердой рукой сразу навел порядок. На кухне запахло ужином для прибывших. Банщик затопил печи в бане. Цирюльники правили бритвы – нужно было придать чаушам и капуджи благообразный вид, угодный аллаху, а рабыни доставали из сундуков новую одежду для них, что­бы завтра своими «лохмотьями» не оскорбили Высокий Порог.

Несмотря на поздний час, дворец сиял огнями. Гремел властный голос Мурад-аги. Суетились слуги, рабы и ра­быни.

Златку поместили в ее прежнее жилище, поставили стражу; к ней могли заходить лишь женщины, которые го­товили ее к завтрашнему утру, когда она предстанет пред ясные очи падишаха.

Арсен и Ненко поужинали, побывали в бане, у цирюль­ника и только после полуночи вошли в отведенную им ком­нату. Обоим было не до сна.

– Нужно предпринимать что-то сейчас – завтра бу­дет поздно! – решительно заявил Арсен, быстро расхажи­вая по комнате.

Ненко поднял на него свои темные, как ночь, глаза.

– Что ты надумал?

– Ничего... Будь нас не двое, а двадцать, мы бы напа­ли на охрану, перебили всех, вывели из башни Златку – и ищи ветра в поле!

– Это неразумно!

– Знаю, что неразумно... Но ничего путного в голову не приходит. Жуть берет от одной мысли, что завтра мы отве­дем Златку в султанский сераль. Сами!.. Я не переживу этого! Как подумаю, что она будет рабыней в гареме султа­на, так готов немедля схватиться с капуджи и погибнуть от их сабель.

– Почему ты думаешь – рабыней? Султан может сде­лать Златку своей ирбалью – возлюбленной, или кадуной, то есть женой... Златка – очень красивая девушка! – с грустью сказал Ненко.

Арсена даже передернуло.

– Не добивай меня окончательно, Ненко! Этим не шу­тят!

– А я не шучу, – серьезно ответил тот. – Если Кара-Мустафа отослал Златку в подарок султану, значит, навер­няка знал, что она с ее красотой и обаянием понравится ему и, пожалуй, станет его женой. Султаны женятся не так, как простые смертные. Они никогда не берут турчанок, по­тому что считают недостойным жениться на своих поддан­ных. В султанском гареме всегда есть несколько сотен кра­савиц со всего света. Не все, конечно, становятся возлюб­ленными, а тем более женами падишаха. Далеко не все... Рабыню, удостоившуюся его внимания, называют гиездой, то есть той, которая приглянулась, – она сразу поднимает­ся в гареме на ранг выше. Когда гнезду начинают считать ирбалью, ей дают несколько комнат, рабыни и евнухи об­служивают ее, и она, пока пользуется благосклонностью султана, чувствует себя полновластной хозяйкой своего не­большого дайре – двора... И все же она еще не жена... И вообще, законных жен у султана не бывает. Достаточно ему произнести три слова: «Это моя жена!» – как гиезда или ирбаль считается кадуной падишаха... Но стоит ему сказать: «Я не желаю видеть эту женщину!» – как такую гнезду или ирбаль в течение дня выселяют из гарема и от­дают замуж за какого-нибудь чиновника. Правда, все иму­щество она может забрать с собой... Если же годы ее не да­ют надежды выйти замуж, то ее просто выводят за воро­та – и иди куда хочешь... Очень скоро эти изгнанницы про­едают сбережения, одежду, драгоценности и нищенствуют на базарах Стамбула, нередко становясь воровками. Мно­гие в отчаянии бросаются в воды Мраморного моря...

– А кадуны?

– Кадуны-эфенди вместе со своими детьми – прин­цами и принцессами – постоянно живут в гареме, враждуя между собой и воспитывая сыновей – шах-заде – в лю­той ненависти к сыновьям других кадун. Когда шах-заде подрастают, они становятся смертельными врагами, и тот из них, кому удается захватить престол, беспощадно унич­тожает своих братьев-соперников или же кидает их в сырые казематы Семибашенного замка...

– Страшную картину нарисовал ты, Ненко. Выходит, что султанский сераль – настоящая тюрьма для многих сотен людей? Но для чего ты мне все это рассказываешь?

Ненко печально взглянул на друга.

– Пойми, Арсен, нужно смотреть правде в глаза. Че­рез несколько часов Златка попадет в сераль, и ее упрячут в гарем. Я хочу, чтобы ты знал, что такое султанский гарем, и не падал духом. У вас есть пословица: не так страшен черт, как его малюют... Я слышал ее от тебя...

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что когда Златка окажется в султанском гаре­ме, то и тогда у нас останется надежда на ее освобождение. Даже большая, чем сейчас... В гареме постоянно живет не менее двух тысяч людей – рабынь, служанок, аляибр – то есть молоденьких невольниц, гиезд, ирбалей, ка­дун, принцесс крови, малолетних принцев крови, евнухов... Кого там только нет! Под видом возчиков, которые достав­ляют все необходимое для кухни, дровосеков, трубочистов, золотарей, вывозящих нечистоты, лекарей, ворожей в га­рем не так уж и трудно проникнуть. Да и султанские жены и невольницы не сидят там безвылазно. Время от времени их выпускают под присмотром слуг-батаджи, – которых, по­нятно, можно и подкупить, – в город, где они развлекают­ся, посещая базары, наблюдая свадебные и похоронные процессии, покупают себе обновки и сладости. Нередко за­водят флирт с молодыми людьми, особенно с янычарскими чорбаджиями...

– Не может быть! – удивился Арсен. – Я был уверен, что евнухи им и шагу ступить не дают из гарема.

– И все же это так! Когда я обучался в военной школе, то сам не раз встречался с девушками из султанского гарема.

– Твои слова – нож для моего сердца! – с мукой в голосе воскликнул Арсен. – Лучше нам со Златкой погиб­нуть вместе, чем ей испытать такое!

Ненко обнял Арсена за плечи, привлек к себе.

– Держись, друг! Не все потеряно! Положись на ме­ня – я хорошо знаю Стамбул и султанский сераль. А если погибать, то погибнем все трое! Неужели ты думаешь, что я оставлю сестру и тебя в беде? Но завтра мы выполним по­ручение Кара-Мустафы, другого выхода у нас нет.

– Нужно устранить его!

– Я согласен с тобой. Но сделаем это руками других...

– Как?

– Это моя забота. А сейчас хотя бы часок отдохнем, ибо завтра, вернее уже сегодня, нас ждут немалые ис­пытания...

 

 

Галера мягко пристала к каменному причалу. Первыми на берег ступили чауши, за ними, в окружении четырех капуджи, – Златка. Потом сошел Мурад-ага во главе целого отряда своих людей, которые несли и охраняли зеленый сундук с драгоценностями великого визиря.

Их встретили, предупрежденные посланцем Мурад-аги, четыре чауша султана и по каменным ступеням проводили к громаднейшему беломраморному дворцу – султанскому сералю, утопавшему в зелени великолепного приморского парка.

Ненко тихонько объяснял Арсену:

– Слева – мобейн, или селямлик, где живет султан. Справа – гарем. Между ними, посредине, где виднеется лестница, ведущая к парадной двери, – зал для приемов. За ним – коридоры, соединяющие оба крыла сераля...

Их привели в небольшой зал. Здесь было пусто.

– Сейчас мы увидим самого султана, сообщим ему «приятную» новость, – шепнул Ненко. – Слава аллаху, что прошли времена, когда за такие вести чаушам отруба­ли головы!

Батаджи-нубийцы распахнули высокие двери, и султан­ский чауш-паша дал знак следовать за ним.

Ненко и Арсен, переступив порог, упали на колени и, не­престанно кланяясь, поползли к позолоченному трону, на котором восседал Магомет IV.

Вдоль стен стояли высшие сановники Порты – шейх-уль-ислам, визири, главный привратник «дверей сча­стья» – первый евнух, имперский казначей, главный ин­тендант, первый цирюльник и другие лица из ближайшего окружения султана.

За чаушами ввели Златку, наряженную в роскошные одежды с большим, как было принято, декольте, с непокры­той головой и без вуали на лице – ведь она была невольница-гяурка, на которую не распространялись требования корана.

Потом Мурад-ага со своими капуджи внесли сундук и поставили его посреди зала.

Султан, не шелохнувшись, следил за всеми приготовле­ниями. Его полное, слегка желтоватое лицо, обрамленное черной бородой, было непроницаемо.

Когда капуджи, принесшие сундук, кланяясь, попяти­лись к дверям, Магомет взглянул на Мурад-агу, распла­ставшегося на блестевшем полу, и спросил:

– Ты что за человек?

– Капуджи-ага великого визиря, о падишах всего ми­ра, – пролепетал в страхе Мурад-ага, приподняв голову.

– Ты не нужен здесь!

Мурад-ага, не поднимаясь, пополз к дверям так быстро, будто был не человеком, а ящерицей.

Наконец Магомет посмотрел на чаушей.

– Говорите, с чем прибыли! – Голос его был ледя­ным: он уже знал о поражении войска.

Ненко сделал несколько шагов, упал на колени и протя­нул свиток Кара-Мустафы. Чауш-паша передал его султа­ну, а тот – одному из визирей, стоящих у трона.

– Читай! – приказал коротко.

В могильной тишине падали, как каменные глыбы, сло­ва, которыми великий визирь оправдывался перед султа­ном за страшное поражение.

Чем дальше, тем больше хмурились лица членов дива­на, а Магомет в бессильном гневе кусал губы. Из письма следовало, что это не просто поражение, отступление, как утверждали слухи, а разгром, позорное бегство, потеря по­ловины войска и большей части обоза!

Услышать такое ни султан, ни члены дивана не ожи­дали.

Напоминание о преданности, безмерной любви к пади­шаху всего мира, тени бога на земле, проявлением чего бы­ли присланные в подарок красавица-полонянка и сто австрийских пленных девушек из знатных семей, а также зо­лото и другие драгоценности на несколько миллионов ди­наров, вызвало у султана и визирей недобрые пренебрежи­тельные усмешки.

А когда был прочитан список казненных пашей, видней­ших полководцев империи, по залу прокатился грозный гул. Несмотря на присутствие султана, члены дивана не могли сдержать своего негодования.

Магомет побагровел. Злобой блеснули его глаза. Он вскочил, топнул ногой и, воздев руки, воскликнул:

– О аллах! Ты наказал этого человека, помутив его разум! Но наказал недостаточно! Его ждет еще и суд зем­ной! – Он обратился к членам дивана: – Как ответить на это письмо Мустафе-паше, достойные визири?

– Что скажут чауши об осаде Вены? Были ли они сви­детелями позорного бегства сераскера с поля боя? – спро­сил шейх-уль-ислам. – Выслушаем сначала очевидцев...

– Хорошо, – согласился султан, опустился на трон и, равнодушно взглянув на Златку, кинул коротко: – Выве­дите ее!

Когда батаджи закрыли за перепуганной, едва держав­шейся на ногах Златкой двери, Ненко и Арсен стали рядом и низко поклонились.

– О великий повелитель правоверных, – начал Нен­ко, – мы с Асен-агой были участниками и очевидцами оса­ды Вены и битвы под Парканом.

– Почему Кара-Мустафа не взял Вену? – спросил султан. – За два месяца ее можно было сровнять с землей!

– За два месяца было всего два генеральных штурма, да и те были отбиты с большими потерями для нас.

– Сераскер не позволял бомбардировать город, – вставил Арсен. – Если не считать сожженных самими ав­стрийцами предместий и нескольких разрушенных домов сразу же за валами, то вся Вена осталась целой и невреди­мой...

– Почему? Не хватало пороху и бомб? – удивился главный интендант.

– И пороху и бомб хватило бы, чтобы сровнять с зем­лей еще один такой город, как Вена, – ответил Арсен.

– В чем же причина?

– Сераскер Мустафа-паша не позволял обстреливать прекрасные дома и дворцы, потому что хотел захватить Ве­ну неповрежденной. В войске говорили, что сераскер мечтал стать императором на завоеванных землях, а Вену сде­лать своей столицей...

Султан снова вскочил, с яростью воскликнул:

– Проклятье! Я приказал ему уничтожить столицу им­ператора Леопольда, народ покорить, а земли присоеди­нить к Священной империи османов! А он, оказывается, вынашивал совсем иные, преступные замыслы! Этот чело­век не имеет права на жизнь!

– Не имеет, не имеет! – дружно откликнулись визи­ри. – Смертный приговор ему! Послать шелковый шну­рок! – зашелестело в зале.

– Шелковый шнурок!

– Шелковый шнурок!

Султан согласно кивнул.

– Принесите серебряное блюдо!

Батаджи тут же внесли большое серебряное блюдо, на котором лежал тонкий, но крепкий, длинный шелковый шнур с зелеными кистями на концах. Подали сул­тану.

Магомет, держа на вытянутых руках плоское круглое блюдо, повернулся к чаушам.

– Подойдите сюда! – И когда Арсен и Ненко с по­клоном приблизились к нему, сказал: – Своей правдиво­стью и преданностью вы заслужили мое доверие. Я пору­чаю вам отвезти мой подарок великому визирю и сераскеру Мустафе!

Ненко взял блюдо. Молча поклонился.

Султан обратился к визирям и советникам:

– Все приказы Мустафы-паши отменить! Богатства, хранящиеся в Эйюбе, передать в государственную казну! Ибрагим-пашу[89] и хана Селим-Гирея, сосланных на остров Родос, освободить и привезти в Стамбул! Освободить так­же из заключения в Семибашенном замке Юрия Хмельниц­кого и немедленно, дав ему надежную стражу во главе с Азем-агой, послать на Украину... Там казаки пойдут за ним... Мы должны в это тяжкое время сохранить за собой те земли, чтобы в будущем, хорошо подготовившись, нанести оттуда смертельные удары Москве и Варшаве!

Арсен незаметно скосил глаза на Ненко: мол, слышал ли? Но тот, придерживаясь ритуала, застыл как каменный, с блестящим, украшенным по краю чернью блюдом в ру­ках, не мигая смотрел на султана.

– Все! Идите! Выполняйте мои приказы! – И Маго­мет, не глядя на придворных, склонившихся в глубоком по­клоне, скрылся во внутренних покоях мобейна.

 

 

С отъездом в Белград ни Ненко, ни тем более Арсен не торопились. Они выговорили у гениш-ачераса[90], который должен был дать им охрану, день отдыха после изнуритель­ной дороги в Стамбул. Этого, конечно, было мало, чтобы найти Златку и освободить ее, поэтому друзья не теряли времени.

С самого начала они договорились, что с подарком сул­тана к Кара-Мустафе поедет один Ненко. Арсен же, если им удастся вызволить Златку, помчится с нею сперва в Болгарию, к воеводе Младену, а потом – на Украину. Ес­ли не посчастливится сразу освободить ее, останется в Стамбуле, будет искать пути к этому, ожидая возвращения Ненко.

Ненко хорошо знал обычаи, царящие в серале.

Когда они подошли к старому батаджи-аге, лениво на­блюдавшему, как на крыше конюшни, нахохлившись, де­рутся воробьи, Ненко сунул ему в руку золотую монету. Тот глянул на нее сонным взглядом и сразу ожил. Поклонился.

– Я к твоим услугам, чауш-ага.

– Мне нужно знать, где теперь девушка, которую Мурад-ага привез от великого визиря Мустафа-паши.

– Я видел ее... Очень красивая девушка, эфенди.

– Куда ее повели и кто?

– Повели в гарем... Кто – не рассмотрел.

Ненко достал из кармана еще один золотой. У батаджи жадно блеснули глаза.

– Постой, постой, кажется, я припоминаю... О, аллах, дай памяти!

Ненко положил монету на его протянутую ладонь. Батаджи-ага крепко зажал ее в кулаке.

– О! – воскликнул он. – Припомнил! Ее взял евнух Саид... И передал кальфе[91] Мариам, а та забрала в свой даире... А зачем эфенди интересуется этой девушкой? – Батаджи-ага улыбнулся, но смотрел он пытливо и холодно.

Ненко опустил в карман батаджи-аге еще монету. Же­стко сказал:

– Батаджи-ага, не лучше ли получать в подарок золо­то, чем железо? Ты меня понял? Мы тебя не знаем, ты нас не видел...

Тот, поклонился, сложил молитвенно руки.

– Понял, эфенди. Пусть мне выжгут раскаленным прутом глаза, если я вас видел, и пусть отрежут ятаганом язык, если я вам сказал хоть слово! Аллах свидетель!

Итак, стало известно, где находится Златка. Это так об­радовало Арсена, что, оставшись с Ненко наедине, он едва не задушил его в объятиях.

– Ты просто волшебник! Три золотых – и дело сделано!

Но тот охладил его восторг:

– Это – самое легкое... Тяжело будет вырвать ее от­туда, а еще тяжелее – уйти от погони.

– С чего же нам лучше начать?

Ненко задумался.

– Если удастся, нужно, пока светло, предупредить Златку, чтобы была готова. Затем – приобрести коней и одежду. И на всякий случай, позаботиться о ночлеге в Стамбуле. Ибо вечером и ночью все ворота города закры­ты – не выедешь...

– Тогда не будем мешкать! – заторопился Арсен. – Я во всем полагаюсь на тебя.

Они вышли из дворца с противоположной от моря сто­роны, и только сейчас, с высоты парадного входа, Арсен впервые смог как следует разглядеть весь сераль.

Огромный дворец, с бесчисленными пристройками, мно­жеством крылечек и дверей, тянулся почти на милю. К нему примыкали дворы – три около мобейна и несколько у га­рема – с самыми разнообразными строениями: кухнями, конюшнями, складами, казармами для янычар, банями, помещениями для слуг и рабов, карет и возов... Всюду сно­вали слуги, разъезжали всадники и погонщики, слышались людской гомон, лошадиное ржание, ослиный рев...

Это был целый город! В нем постоянно проживало две или три тысячи человек, а днем, вместе с вольнонаемными слугами, жившими за границами сераля, набиралось, по­жалуй, до четырех тысяч...

Друзья пошли дворами и задворками вдоль гарема. Никто не останавливал их. Батаджи-евнухи, устроившиеся на солнышке возле своих дверей, равнодушно смотрели на янычар... Из некоторых окошек с любопытством выгляды­вали хорошенькие личики девушек. За которым же Златка?

– Мы должны пойти на риск, – сказал Ненко. – Не хотелось бы ни у кого спрашивать, где двор кальфы Мариам, однако придется... Только прежде нам нужно изменить свою внешность и кое-что приобрести.

Арсен вынужден был согласиться.

 

 

На другой день, утром, когда к сералю потянулись вере­ницы возов с овощами, фруктами, мясом, печеным хлебом, мукой, рыбой и другими припасами, в ворота гарема въе­хал запряженный сытыми лошадьми крытый воз. На перед­ке, держа в руках ременные вожжи, сидел старый борода­тый турок. Из-за его спины выглядывала такая же старая, как и он, высокая худая турчанка в темном одеянии, с опу­щенной чадрой, сквозь которую поблескивали только глаза.

– Эй, любезный, скажи, будь добр, где мне найти кальфу Мариам? – прошамкал возница, обращаясь к вы­сокому безбородому евнуху, который медленно, опустив го­лову, брел по двору.

Тот вяло махнул тонкой холеной рукой.

– Поезжай дальше, старик... Вон, видишь, баня? Там, как раз напротив, вход в дайре кальфы Мариам...

– Спасибо, любезный. – И возница тронул вожжами коней...

Воз подъехал к бане – большому мрачному строению, чуть ли не со всех сторон обложенному дровами, – и оста­новился. С него слезла турчанка, по-старушечьи покачива­ясь, поплелась к гарему. Тяжелый узел оттягивал ей руку.

В полутемном коридоре ее окликнул евнух.

– Бабка, ты к кому?

– К кальфе Мариам, сынок, – прошипела та хриплым голосом. – Привезла кое-что для нее и для красавиц... По­кажи, где ее найти!

– Иди сюда, бабка. – Евнух провел старуху в конец коридора. – Вот комната Мариам...

– Спасибо, сынок... Да хранит тебя аллах!

Старуха толкнула дверь и вошла в большое помещение с широким зарешеченным окном. Вдоль стен стояли узкие топчаны, покрытые коврами, да окованные железными узорчатыми пластинами сундучки. Посредине – низень­кий круглый стол, на нем – большая миска с горячим пло­вом и высокий кувшин с шербетом.

На топчанах, подобрав ноги, сидели несколько девушек и голодными глазами смотрели, как пышнотелая женщина, не обращая на них никакого внимания, доставала рукой из миски куски мяса побольше и запихивала в рот.

– Кальфа Мариам? – спросила старуха. – Пусть хранит тебя аллах!

– Да, я. А тебе чего? С чем пришла? – недовольно пробурчала кальфа, глотая мясо. – Видишь – не вовре­мя... У нас как раз завтрак.

– Прошу прощения, – поклонилась старуха. – Я по­дожду, если позволишь... Сяду вот тут. – И присела на краешек топчана.

Мариам покосилась на нее, но не сказала ничего. Еще некоторое время она, не торопясь, запихивала в рот то, что повкуснее, потом прямо из кувшина напилась шербета и только после того, как вытерла рукой жирные губы, сказа­ла коротко:

– Ешьте!

В то же мгновение девушки вскочили, окружили миску и стоя начали брать еду и торопливо глотать ее, как голод­ные щенки.

Только одна осталась сидеть на своем месте в уголке, накрывшись платком.

– Ты чего? Ешь! – обернулась к ней Мариам. – Вче­ра не ужинала! Сегодня не завтракаешь! Или сдохнуть хо­чешь, чтобы меня обвинили в том, что я объедаю своих уче­ниц?.. Но тебе это не удастся. Я заставлю тебя есть!

– Не буду есть! Не хочу! – ответила девушка, не от­крывая лица.

Услыхав ее голос, старуха вздрогнула. Через просвет чадры, которую она так и не сняла, пристально посмотрела на строптивую одалиску.

– Нет, будешь! – Мариам поднялась и крикнула сво­им подопечным, которые уплетали плов из миски: – Эй, хватит вам! Оставьте малость этой сумасшедшей. Видали, она недовольна, что попала в султанский гарем! Ей бы стать наложницей или рабыней какого-нибудь грязного торгаша или спахии! Или на хозяйственном дворе топить печь в бане, стирать белье, мыть посуду на кухне... Это лучше?

– Лучше.

– Ну и глупая ты! Но эта дурость пройдет... Не таким здесь рога обламывали... Иди ешь!

– Не буду! Лучше умру...

– Ха-ха! Вы слыхали? Она не будет есть! Голод припе­чет – сама попросишь... Доедайте, девчата, – не пропа­дать же добру!

Девушки опять бросились к миске и быстро опорожни­ли ее. Было ясно, что голод – постоянный спутник их жизни.

Кальфа подошла к старухе, пнула ногой ее узел.

– Покажи, что принесла. Чем удивишь моих краса­виц?

Старуха поклонилась. Заскорузлыми пальцами развя­зала веревку, стала вынимать небольшие кусочки цвета­стых тканей. Раскинула их на тахте поближе к свету.

Девушки в восторге всплескивали руками.

– Ой, какая красота!

Кальфа Мариам тоже не смогла скрыть своих чувств. Как завороженная рассматривала материю, – все было ве­ликолепным! Только странными казались размеры – со­всем маленькие лоскуты: на косынку и то еле хватит

– Так из этого платья не выйдет! – воскликнула она с сожалением, примеряя на себя кусок яркого китайского шелка.

– Отчего не выйдет? – прошамкала старуха. – Во дворе стоит мой воз – там есть все, чего только душа по­желает! Правда, не очень много... На весь гарем не хватит. Но вам достанется. Мой старик отмерит, лишь бы денежки были!

Девушки кинулись к своим сундучкам и с зажатыми в руках акче, курушами и динарами выпорхнули из комнаты.

Одна лишь новенькая не проявила заинтересованности: согнувшись, как надломленный ветром стебелек, молча си­дела в углу на топчане.

Старуха начала медленно собирать свое добро, склады­вать в узел. Каждый лоскут она сворачивала по нескольку раз, укладывала, потом снова вынимала.

Кальфа нетерпеливо притопнула ногой.

– Да побыстрей ты!

– А ты, голубушка, иди, иди... Не бойся – я не воров­ка. Да и не одна я остаюсь, есть кому за мной присмот­реть: – И старуха скрюченным пальцем указала на новень­кую. – Иди, я сейчас соберу – да за тобой следом... Не мешкай, не то там расхватают все...

Последние слова подстегнули кальфу – хлопнув дверью, она протопала во двор.

В тот же миг старуха, открыв лицо, устремилась к де­вушке и совсем другим голосом воскликнула:

– Златка! Милая! Неужели не узнала меня?

– Арсен! – Девушка поначалу не поверила своим глазам, а потом с рыданием упала к нему на грудь. – Ми­лый мой! Ты здесь!..

– Т-с-с! – Арсен зажал ей рот ладонью. – Слушай внимательно! Мы с Ненко прибыли за тобой. Он с под­водой во дворе. Вот тебе другая одежда. – Он выхватил сверток из своего узла. – Пока твои подружки выбирают у Ненко обновы, накинь на себя эти лохмотья рабыни, выйди во двор и жди нас возле ворот... Мы не задержимся. Быст­рей!

Скомкав все лоскуты, казак запихнул их в узел и, вновь согнувшись, как старая бабка, заковылял из комнаты.

Около воза шла бойкая торговля. Ненко не скупился. За бесценок продавал то, что втридорога купил вчера с Ар­сеном у заморских купцов. Кальфа и девушки держали в руках отрезы дорогих тканей и, не имея больше денег, с за­вистью и сожалением смотрели на оставшееся.

Арсен, выйдя из гарема, подождал, пока мимо него про­мелькнула Златка, а потом направился к возу.

– Накупили, сороки? – зашипел он на девушек. – Вижу – набрали... Ну и хватит! А теперь – кыш, кыш! Некогда нам, надо ехать дальше, ведь в кошельках у вас, хе-хе, ничего не осталось! – Он влез на воз. – Погоняй, старик!

Ненко взмахнул камчой[92], хлестнул коней.

– Где она? – спросил тихо, когда немного отъехали.

– Вон побежала... Будет ждать... Теперь бы хоть ма­лость пофартило нам!

Не задавая больше вопросов, Ненко быстрее погнал ло­шадей.

– Эй-эй, берегись! – кричал он тем, кто оказывался на пути.

Запыхавшаяся Златка стояла у ворот, боязливо озира­ясь вокруг через узенькую щель чадры. Она, видимо, еще не могла поверить в реальность происходящего. Худенькую ее фигурку так и притягивало к быстро приближающейся подводе.

Ненко натянул вожжи.

Арсен подхватил девушку под руки, поднял – и она мгновенно оказалась внутри будки.

– Гони! – крикнул казак.

Камча обожгла спины лошадей. Колеса, высекая из камней искры, громко затарахтели в узком проезде под ка­менной башней.

Часовые, стоявшие снаружи, у ворот, бросились на шум, однако завидев, что на них мчатся озверевшие кони, испуганно отшатнулись, чтобы не попасть под ко­пыта.

– Вай, вай! Горе мне! – вопил Ненко, размахивая камчой. – Взбесились, окаянные! Вай, вай!

Капуджи скрестили длинные копья, закричали:

– Стой! Назад!

Но было поздно. Кибитка вихрем вылетела из-под баш­ни, промчалась через широкий майдан, разгоняя испуган­ных прохожих, и скрылась за углом, в боковой улице.

– Сумасшедший старик! – буркнул старший. – Свер­нет себе шею! Или кому-нибудь...

Младший добавил:

– Попадись он мне в руки – отходил бы его копьем по спине!..

Тем временем Арсен внутри будки скинул женское платье, остался в обычной своей одежде янычарского чорбаджия. Потом он сменил на передке Ненко – и тот вскоре тоже красовался в пышном наряде чауш-аги. Переоделась и Златка, преобразившись в юного стройного чорбаджия.

Проехав через весь Стамбул, беглецы миновали ворота Айвасары-капу и быстро домчались до леса, что неподалеку от Эйюба.

Здесь их ждала другая повозка.

Ненко обнял Арсена.

– Прощай, друг мой и брат! Бумаги и деньги на дорогу у тебя есть, а куда путь держать – сам знаешь. Увидишь воеводу Младена, отца нашего, скажи, что скоро прибуду к нему. Вот выполню приятное для меня поручение султа­на – и приеду...

– Смотри – не выпусти его из рук! – сказал Арсен, памятуя об изворотливости Кара-Мустафы.

– Будь спокоен! Не забывай, что я не только Ненко, но и Сафар-бей! Хватка у меня – янычарская! – И он сжал, усмехаясь, свой крепкий кулак. Потом обнял Златку. – Ну, дорогая моя сестренка, прощай! Нашел я тебя, но, возмож­но, никогда больше не встречу. Я знаю, что с Арсеном ты будешь счастлива, и рад вашему счастью...

– Ты приедешь к нам, Ненко?.. – прошептала сквозь слезы Златка.

– Все может быть... Поезжайте! Счастливого вам пути!

Он еще раз крепко обнял их и долго стоял у дороги, по­ка богатая повозка не скрылась за поворотом, в лесной чаще.

 

 

С нараставшей тревогой ждал Кара-Мустафа вестей из Стамбула. Измучился вконец. По ночам вскакивал в хо­лодном поту при любом шуме.

Днем, когда отдавал разные распоряжения, когда уст­раивал смотры ортам, которые постепенно вновь станови­лись подобными прежнему боеспособному войску, было легче, и казалось, что все обойдется, все будет по-старому.

А ночи были ужасными. Долгие, осенние, с северными холодными ветрами, завывающими за окнами его теплого дворца, от чего ледяным страхом сжимало сердце, с кошмарными снами и бесконечными тяжкими мыслями.

Надежда боролась в нем с безысходностью.

Великий визирь надеялся на легковерие и привязан­ность к нему султана, надеялся, что подарки смягчат гнев, а основательное, подробное письмо объяснит истинные при­чины поражения и укажет на настоящих виновников.

Потом он припомнил, сколько у него в Стамбуле врагов, которые, безусловно, науськивают султана на него, и ему стало страшно. Неужели нет никакой надежды?

На всякий случай Кара-Мустафа держал при себе дра­гоценности, поскольку решил бежать при малейшей опас­ности. Вокруг дворца поставил часовых и приказал никого не впускать, не предупредив его. За высокой каменной стеной, в соседней усадьбе, куда был прокопан подземный ход, под присмотром надежных слуг стояли наготове быстроногие кони...

Кончался несчастливый для него 1683 год.

День 25 декабря ничем не отличался от предыдущих. Разве что изменилась к лучшему погода – яркие живи­тельные лучи солнца залили Белград, повеселевший широ­кий Дунай, который во время непогоды выглядел мрачным, даже грозным, и его меньшую сестрицу Саву, а также все окрестности города.

Потеплело на сердце и у великого визиря, он впервые за долгие месяцы после обеденного намаза пошел в библиоте­ку, достал из богато инкрустированной серебром с перла­мутром шкатулки коран в дорогом переплете и углубился в чтение.

Спустя полчаса его стал одолевать сон. Он лег на мяг­кую широкую оттоманку, но его покой был тут же нарушен появлением секретаря.

– Прости меня, эфенди, за беспокойство. Из Стамбула прибыл чауш...

– Что?! – подскочил Кара-Мустафа. – Его впу­стили?

– Пока что нет. Мой повелитель сам изволил так при­казать.

– Он один?

– Чауши султана, да и визиря, не ездят в одиночку... Всегда с охраной, – спокойно ответил секретарь.

– Ладно. Пойди к воротам и посмотри, кто там, спроси имя чауша, с чем прибыл, а потом, не впуская никого, вер­нешься немедленно сюда!

Секретарь молча поклонился и вышел.

Кара-Мустафа торопливо зашагал по просторному по­мещению библиотеки, залитому солнечными лучами. Лихо­радочно думал: что привез чауш? Жизнь или смерть?

Никто не мог дать ответа на этот вопрос.

Остаться и выяснить, кто этот чауш, с чем приехал, или бежать сразу, пока не поздно?

Он колебался. И на эти вопросы ответить мог, пожалуй, только один аллах.

Страх сжимал его сердце. Но все же в самой глубине сознания теплилась мизерная надежда. Может, не все ут­рачено? Может, привезен приказ о новом походе? Или – отставка?..

Возвратился секретарь.

– Ну что? – подался к нему всем телом великий ви­зирь.

– Прибыл чауш-ага Сафар-бей, эфенди.

– Сафар-бей! – обрадовался Кара-Мустафа, чув­ствуя, как огромная тяжесть постепенно оставляет его. За­быв даже спросить, с чем тот прибыл, сразу же прика­зал: – Сафар-бея ко мне! Быстро!

Секретарь удалился.

Кара-Мустафа облегченно вздохнул. Ну, кажется, ал­лах смилостивился. От своего-то чауш-аги, безусловно, не­чего ждать плохих вестей... Значит, либо вести хорошие, либо, выполнив приказ, Сафар-бей просто возвратился... От него многое можно узнать... Он видел султана!

Дверь распахнулась внезапно. В библиотеку торже­ственно, как на параде, вошел чауш-ага Сафар-бей. Но что это на его вытянутых руках? «О аллах-экбер!» Кара-Му­стафа вздрогнул. Ему несли на серебряном блюде шелко­вый шнурок!

В библиотеку входили и входили янычары. В дверях стоял бледный, перепуганный секретарь. За ним толпились слуги, тоже бледные и испуганные.

Великий визирь все еще не верил собственным глазам.

– Ты... Сафар-бей?.. – глухо проговорил он, поражен­ный происходящим. Смертный приговор прислан с его со­бственным чаушем!

– Это воля падишаха! – громко объявил Сафар-бей.

У Кара-Мустафы зашлось сердце, онемели ноги.

– Есть у меня право выбора – выпить яд или застре­литься? – спросил великий визирь, в надежде выговорить хотя бы малейшую оттяжку, которая дала бы ему возмож­ность кинуться к противоположной двери – за ней винто­вая лестница в подземелье, откуда начинался тайный ход. Шанс ничтожный, но все же...

– Такого выбора у тебя нет, Асан Мустафа! – жестко ответил Сафар-бей и приказал янычарам: – Взять его!

Янычары быстро окружили великого визиря, схватили за руки.

Тонкий и скользкий шелковый шнур змеей обвился во­круг его шеи...