рефераты конспекты курсовые дипломные лекции шпоры

Реферат Курсовая Конспект

УТРЕННИЙ ЧИН

УТРЕННИЙ ЧИН - раздел Литература, Александр СЕГЕНЬ. НЕВСКАЯ БИТВА И Покуда Васюнька Не Начал Сердиться, Что Никто Не Устремляется К Нему С Вост...

И покуда Васюнька не начал сердиться, что никто не устремляется к нему с восторгами и не спешит кор­мить, князь и княгиня встали под образами на утрен­нюю молитву, ибо и птицы за окном уже вовсю при­ступили славить Бога.

До чего же любил князь Александр эти утренние молитвенные мгновения! Раньше любил в одиночестве идти по мостику в небо, а теперь полюбил вдвоем с же­ною лететь туда, выше и выше, к подножию Всемило­стивого Творца, сотворившего очередное чудо — это новое упоительное утро.

Он читал и пел молитвы вполголоса, а сзади, слева Саночка тихонько и нежно подпевала ему. Неугаси­мая лампада горела огнем, принесенным из Русалима монахом Алексием. Когда-нибудь придет время, и они с Александрой тоже отправятся в хожение ко Святому Граду по Святой Земле. У нее была ладанка с мощами преподобной Евфросинии Полоцкой, почитаемой по всей Руси. И она, милая, подарила эту ценную святы­ню несостоявшейся невесте покойного брата Феди за то только, что та тоже Евфросиния. А Полоцкая игу­менья не только в паломничество в Русалим ходила, но и осталась жить там, и усопла там же, в обители святого Саввы. А мощи ее были перенесены в Киев, где и покоятся в пещерах преподобного Феодосия.

Иные спорят, говоря, что не надобно православ­ным христианам уподобляться римлянам и стремить­ся в Иерусалим, ибо, мол, там Господа нашего казни­ли смертию те же самые римляне Пилатовы по жидов­скому наущению. Якобы, как убийцу манит к себе то место, на коем он совершил смертный грех свой, так и римляне туда влекутся, а нам сего не надобно. Пусть так, но ведь на месте казни своей и воссиял Господь во всей силе, и свет сей оттуда до нас дотекает. И Огнь ежегодно является. Вот от того Огня лампада горит, и он чувствует от нее силу Христову... Нет, очень бы хотелось побывать там, где родился и возрастал слад­чайший Иисус, где Он творил свои проповеди и совер­шал чудеса, где Он был предан, бит и распят и где Он воскрес и вознесся на небеса, даря нам завет спасения душ наших.

— Приидите, поклонимся и припадем Самому Христу Цареви и Богу нашему! — в третий раз встал на колени и отбил нижайший поклон Александр, чув­ствуя дыхание одежд и свежего тела жены, припав­шей к полу поблизости. Стал читать пятидесятый пса­лом Давида. Жиды... Жиды — одно, а Русалим — сов­сем другое. Проклинаем жидовство за мерзость, сотворенную ими со Христом, но поклоняемся ветхо­заветным праведникам за их прозрения о Христе и го­ворим: «...и да созиждутся стены Иерусалимския», ибо Русалим и есть главная и предбудущая столица Русская, там будет сидеть царь православный. И будет он русичем. А кем же еще!

Однако Васюня уже весьма гневно начал покряхтывать и постанывать, кончилось его блаженное утречко, когда животик еще не дал знать о себе. Едва достояв с мужем до «Чаю воскресения мертвых», Саночка пош­ла кормить дитятку. Извлекла малыша из колываньки, села на постель и дала ему грудь. Александр не видел этого, он продолжал молиться, но счастливая картина все равно возникла пред мысленным взором, и был ли в том большой грех?..

А вот любопытно было бы увидеть себя в таком воз­расте, каков ты был... Сказывают, когда Александр лежал в своей люльке, а рядом молились, то он никог­да не издавал ни единого писка, лежал себе тихонечко и улыбался. И лишь когда молитвы заканчивались, начинал требовать кормления. Так ли было?

Увы, себя маленького не увидишь и не припом­нишь, каково тебе было, когда рядом с тобой молились твои отец и мать. Первое Александрово воспомина­ние — крещенская прорубь во льду Клещина озера, яр­кое солнце, играющее лучами в глубокой и холодной воде, бездонность голубизны неба, отражающегося на поверхности крещенской ердани, и такая же бездон­ность озерной глубины... Кажется, да, это и есть его первое воспоминание в жизни. Быть может, когда-ни­будь и другое откроется, так хочется припомнить, как тебя крестили, как впервые освятили уста Причастием, как стал ходить, как произнес первое слово... Но пока­мест крещенская крестовидная прорубь — самое ран­нее, за ним — обрывочные другие воспоминания.

— К Тебе, Владыко Человеколюбче, от сна восстав прибегаю...

Постриги — вот первое, что отчетливо и много при­поминалось. Ему уже пять лет было, совсем взрослый отрок, не младенец какой-нибудь. Деревянной саблей за милую душу рубил полчища высоких трав, ибо то, конечно, были не травы, а лютые враги Отечества на­шего — репьи латынские!

— До сего дня был ты дитя, а с сего дня будешь Младой муж, — молвил ему отец.

В Спасо-Преображенском соборе Переяславля он сидел на огромной подушке, покрытой аксамитовой наволочкой с изображениями золотых лефандо и львов. Сей белокаменный храм был построен его прадедом Юрги Долгоруким, который украсно укра­сил его и исполнил книгами и мощами священными. И Александр уже тогда знал, что се — «прадедушкин храм». Образ долгорукого прадеда с малых лет воспа­лял его воображение — жалко, что Юрги уже в Раю, вот бы поглядеть на его руки, какова была их долгота. И хотя и разъясняли ему, что руки у прадеда были обычные, а прозванье связано с долгими устремления­ми к новым землям, Александру все равно представ­лялся огромный богатырь с безразмерными ручища­ми. Берет врага христианского за воротник и длинной дланью своею заносит высоко-высоко — на конек кры­ши. Очень смешное зрелище!

И вот после долгих молитв епископ Симон взял в руки ноженцы и приблизился к нему решительным шагом, так что Александр невольно отпрянул. И длин­ные шелковистые пряди, от рожденья не стриженные, с нежным хрустом отстригаются и ложатся в кипари­совую укладочку. Отныне его всегда будут стричь, ибо, как завещал Владимир Мономах, «се грех, аще же муж носит долги власы», а он отныне уже не Са­шенька, а Александр, не дитя, а младой муж, как ска­зал батюшка.

После пострига и заздравных молебнов новоявлен­ного младого мужа выводят во двор. Народ переяслав­ский кричит ему здравие. Матушка Феодосия берет его на руки и, целуя, прощается с ним. Теперь они бу­дут видеться реже, ибо жить Александр станет у свое­го пестуна — Федора Даниловича. Матушка передает его с рук на руки боярину-воспитателю, Федор Дани­лович бережно берет своего нового воспитанника и са­жает высоко-высоко, на коня, в сияющее серебром ко­жаное седло так высоко, как Юрги Долгорукий — су­постата, в мечтах маленького Саши. Но теперь — прочь мечты детства! Он сидит на коне, он очень и очень взрослый, его препоясывают мечом, не дет­ским деревянным, а самым настоящим, хотя и не очень большим, не таким, как у отца. Меч тяжел, но Саша смело берет его рукоять, цепко обхватывает и с напряженным усилием вытаскивает из ножен. Меч шатается в еще не очень сильной руке и сверкает на солнце, тяжело держать его, но надо, и он возносит кладенец над головою, а епископ возглашает:

— В нощи мя и во дни сохраняй, борющих враг из-бавляющи мя!

Еще труднее было вставить клинок меча обратно в ножны, но он и с этим справился, утопил булатное лезвие в мягком бархате ножнового вместилища. На другой день предстояло впервые поехать на ловы...

— Моли Бога о мне, святый угодниче Божий и мучениче, воине Александре, яко аз усердно к тебе при­бегаю, скорому помощнику и молитвеннику о душе моей.

В честь воина нареченный, был он прежде всего во­ин, и когда научился читать, первыми книгами его стали не только жития святых, среди коих было и жи­тие праведного воина Александра, но и «Александ­рия» — описание жизни и подвигов Александра Маке­донского. Сию книгу он перечитывал много раз, вдох­новляясь благородством воинского духа и мечтая о столь же бесстрашных подвигах. Его восхищал и не­обычный ум македонского царя и полководца, как тот говорил: «Восточные страны весьма удобны для завое­ваний, ибо они обширны и густо заселены народами». Или как хитроумно поучал: «Аще бываете в чужом граде, присматривайте, и коли узрите, что там домаш­них мелких зверушек — собак и кошек — в изобилии и они окружены излишней лаской, тако знайте же, что сей град легко завоевать вам будет, ибо тут мужи слабы и ленивы, детей не воспроизводят в достатке, и женам хочется изливать свою любовь опричь детей на собак да кошек». И много другой нелишней мудрости было в сказаниях об Александре, одно плохо — жил он до явления Христа Бога и не мог прибавить к своим доблестям подвига христианского.

Александру Переяславскому же, в отличие от Ма­кедонского, Бог дал счастье родиться в мире, озарен­ном светом Христовой любви, в мире, где цвела и све­тилась несравненная страна — Русь родная. И в буду­щем уготованы ему воинские свершения не ради своей славы, как у Македонского, но прежде всего ради тор­жества Христова и ради пущего величия русского на­рода.

— Спаси, Господи, люди Твоя и благослови досто­яние Твое, победы православным христианам на сопротивныя даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жи­тельство.

Под пестование дядьки Данилыча он попал, как зерно попадает в ступе под тяжелый пест. Тут уж ни­кто не жалел, не щадил его нежного возраста, часами приходилось носить на себе и брони, и кольчуги, и щи­ты, и мечи, и шлемы, обучаться фарьству — умению добро сидеть в седле и управлять конем, натягивать тетиву лука, обдирая об нее детские пальцы.

— Ничего, ничего, повлажнись поди на тертости, да хорошенько повлажнись, не брезгуй, — нисколько не проявлял жалости, а лишь думая о помощи и поль­зе, учил пестуш Федор Данилыч. — Так, повлажнился? Добро. Теперь мы твои лапы о-о-от так завернем, завтра все как копьем снимет. И впредь знай, что ког­да коню где-то потертость на спине или боках случит­ся, от седла или подпруги, спереди от нагрудника или сзади от пахвы, без стеснения увлажни больные места собственной своей влагою, а потом прикрой на всю ночь капустными листами, как я тебе сейчас.

К семи годам Александр уже в доспехах мог долго сидеть в седле, владел мечом, сколь сие возможно в столь юную пору, и лихо стрелял из малого лука. Считалось, что отменный лучник точно в цель посыла­ет одну стрелу за одно прочтение «Отче наш», бывали и такие, что могли шесть раз выстрелить за одно «Ве­рую»67. Семилетний Александр, сидя в седле, за одно «Верую» мог дважды зарядить лук и пустить стрелку. С двадцати шагов, правда, своих, детских, а не взрос­лого человека, он легко вонзал в дерево срезку68, а на пятнадцати таких же шагах томаркой69 сбивал с плет­ня какой-нибудь чурбачок.

Осанистым молодцом привез его тогда отец в Нов­город вкупе с братом Федей на княжение. В первый день поселились неподалеку от города, на Городи­ще, — в Благовещенской церкви служили благодарст­венный молебен. На другой день предстояло идти в Новгород «присягу бить», как сказал отец. И Алек-саше представлялось, что надо будет биться с кем-то, ведь не зря его готовили, учили, он всю ночь волновал­ся, во сне думая, одолеет ли... Но оказалось, никого бить не понадобилось, все произошло довольно мирно, хотя и шумно.

Новгород напугал мальчика своей огромностью. Родной Переяславль раз в пять был меньше, а глав­ное — тише. Когда в сопровождении приехавших за ними в Городище послов они подъезжали к Ярославо-ву Дворищу, там их уже ждали толпы народа, крикли­вого и беспокойного, вышедшего поглядеть, кого им привезли на княжение. Больше всего Александр боял­ся свалиться с коня — казалось, упади он, и вся эта орава ринется на него и растерзает. И от этого страха еще осанистее сидел в седле своем, насаженном на зо­лотистый, в веселых пятнах, пардовый чапрак. До его слуха доносились восклицания, которые его больше подбадривали, чем огорчали:

— Дивитесь, який ладный княжевец!

— Меньший али старший?

— Меньший. Такого не прея можно садить кня­жить.

— Нечего бачить — баский юнош!

— Клятые суздаляки!

— А тебе подавай немчина? Закрой рыло!

Огромных размеров церкви стояли на Ярославовом Дворище, а вокруг церквей — шумные торги, гомон, гогот. Здесь приехавших переяславцев встречала нов­городская господа — богатейшие люди города, все пре­поясанные одинаковыми золотыми поясами, знамену­ющими их господское достоинство.

Подъехав к ним, отец извлек из ножен меч свой, поцеловал его и вновь вложил в ножны. То же проде­лал старший брат. Александр, в свою очередь, выта­щил свой меч и был уверен, что выронит его на позор себе перед всею господою, но справился, приложил к губам булатное лезвие и вернул кладенец в ножны.

— Спаси, Господи, и помилуй богохранимую страну нашу Русскую, власти и воинство ея, да тихое и безмолв­ное житие поживем во всяком благочестии и чистоте.

От Ярославова Дворища выехали к пяти вымолам, и казалось, что к этим волховским пристаням пришли и встали на привязи со всех стран мира корабли — рус­ские ладьи и насады, мурманские и свейские шнеки, во­доходы немецкие, датские и прочие латынские тесни­лись и терлись боками друг о друга, покачиваясь на вол­нах, рождаемых нескончаемым бегом судов по Волхову.

И, проехав мимо вымолов, взошли на Великий мост. Впереди вставал величественный кремль, из-за каменных стен которого выглядывали шапки соборов, справа Волхов стремил свои воды на полночь к Ладож­скому озеру, распрямлял и набычивал разноцветные паруса кораблей, а слева распахивался простор, там речной рукав из Мячина озера вливался в Волхов, и вдалеке, за стрелкой полуострова, виднелись купола Юрьева монастыря, вдруг сверкнувшие на солнце так, что померещился там ангел... И еще не знали сыны Ярослава, что одному из них через шесть лет быть по-хоронену в той обители...

— Спаси, Господи, и помилуй родители моя Феодора и Феодосию, братию и сестры, жену мою Алек­сандру, сына Василия и сродники моя по плоти, и вся ближний рода моего, и друга, и даруй им мирная Твоя и премирная благая.

Он невольно оглянулся и увидел, как улыбается Саночка, кормя своего задумчивого едока, весьма важно относящегося к своему насыщению. Молочная ему женушка попалась — многие не могут сами долго выкормить первенцев, а Саночка, гляди-ка, полгода уже сама вскармливает и не подает знаков, что скоро кончится млекопитание.

Когда он привез ее сюда, в Новгород, он видел, как она перепугана, как ей хочется бежать от этого неснос­ного новгородского гомона. Она и сказала тогда ему: «Как же можно жить тут, Леско милый?» С молодою женой он точно так же въезжал сюда, как и в свой са­мый первый приезд — через Ярославово Дворище, мимо пяти вымолов — Иванского, Будятина, Матфеева, Не­мецкого и Гаральдова — на Велик мост, с коего открыва­лись бескрайние виды во все четыре стороны. И моло­дую жену он повез в кремль, в Святую Софию, точно так же, как тогда, отправились они с отцом и братом в сей главный храм Новгорода «бить присягу». Дивный со­бор! Подъехали к вратам и залюбовались ими — изощ­ренные врата, разделены на множество прямоугольных ячеек, в каждой из которых разнообразные сцены — Спас в силах и Спас с апостолами, разные государи и во­ины на конях и с копьями, святые мученики и правед­ники, в нижнем углу — китоврас70, стреляющий из лу­ка, дверные уши держатся в зубах у львиных морд.

— Се, сыны, важная у Софии украса — врата свей-ского стольного града Сигтуны. Привезены в память о покорении сего свеиского града новгородцами сорок лет тому назад. От тоя поры свей боятся воевать проти-ву нас.

Сойдя с коней, сквозь расступающуюся толпу вхо­дили в храм через Сигтунские ворота. Внутри все оза­рено множеством светильников, шли прямо к аналою, на котором лежали крест и грамоты Ярослава Мудрого, коему Александр приходился внуком в шестом ко­лене, целовали грамоты и крест по очереди: отец, брат, третьим — Александр. Владыка архиепископ Анто­ний, в прошлом боярин и сановник Добрыня Ядрейко-вич, благословлял, принимая присягу быть добрыми и мудрыми князьями Господину Великому Новгороду. На владыке — клобук белый, не черный, как у Влади­мирского архиепископа. Все тут, в Новеграде, не так, как повсюду. И речь — вроде русская, да не такая, не «хлеб» скажут, а «хлиб»; не «говорить», а «бачить»; не «смотреть», а «дивитися»; не «тебе», а «тоби»; не «что», а «що»; не «вечный», а «вичный». Правда, «вече» так и говорят — «вече». Это у них народный сход, на коем если не все, то очень многое решается.

Потом он как-то вдруг понял — все, что на письме через «ять» изображается, новгородцы не через «е», ачерез «и» произносят, вот в чем дело. И таков их древ-лий обычай, от коего они не хотят отказываться. Еще они не скажут «он едет», а молвят: «ен еде»; не «его жена», а «евоная»; епискупа называют «пискупом», и епископская церковь в Детинце у них — Пискупля церковь; новгородец не бьет топором, а бьет топорам, не берет руками, а берет рукам, не кормит лошадей, а кормит лошадьми, живет не возле реки, а возле реке, а идет не к реке, а к реки, и не к нам, а нами... И много еще в языке причудливого есть, чтоб только всяк рус­ский человек в разговоре сразу ж понимал, что перед ним удалой новгородец, а никто иной.

За свои годы жизни тут Александр Ярославич хо­рошо освоил речь Великого Новгорода, и уже не быва­ло случая, чтобы он где-то что-то произнес «не по-ево-ному». А Саночка упрямится: «Не хочу речь свою ко­веркать!» По-своему и она права.

Но он со временем очень полюбил новгородцев. Многое не нравилось ему в них и прежде всего — лю­бовь к наживе, к излишнему богатству, к пирам, на которых съедалось так много, что можно было накормить целую область, а еще столько же недоедалось и портилось, уходило на корм скотине, которая и са­ма, в свою очередь, предназначена была в корм. Не лю­бил он изобилия роскошных одежд, коими щеголяли новгородки, не любил лишнего богатства и самого духа торгашеского, витавшего над этою северною столицею. Но не мог он не восторгаться боевой удалью жителей этого сильного оплота Русской жизни, их бесстрашием и укоренелым презрением ко всякому иноземцу, меч­тающему завладеть хоть каплею их немереного достоя­ния, ибо и той капли хватило бы, чтобы вооружить це­лое войско, и с тем войском покорить какой-нибудь ма­лодушный народ.

Дерзость, наглость, самохвальство — все сие дыша­ло в новогородцах, но все сие не могло и не восхищать, ибо было выслужено этим славным народом полунощ­ной Руси в боях с постоянными захватчиками, из века в век искавшими себе позорной гибели на священных берегах Псковского, Чудского и Ильменя озера, Ше-лони и Волхова, в болотистых здешних топях. Прого­нят их, намнут хвост и гриву, они какое-то время не лезут, потом забывают про позор свой и раны и вновь, глядишь, влекут свои чванливые знамена, треплют их на северном ветру, чтобы уронить в грязь или пыль да залить собственною кровью.

Прав был отец, говоря про свеев, — после разгрома Сигтуны слышно было, что не смогли они заново возро­дить свою некогда громкую столицу и не устремляли взо­ров своих на богатства Новгорода; видать, в живых еще были старики, помнившие могущество новгородцев, пришедших и разгромивших их. Зато немец являлся, и возможно ли забыть Александру, как вместе с отцом ходил он бить незваного гостя в чудских землях, как сло­малась с виду непобедимая рыцарская рать, как проло­мился лед под ними, одетыми в чересчур тяжелые доспе­хи, и они проваливались туда, в черную, словно бездон­ную, воду.

Он стоял над ледяным проломом и глядел на эту воду, в пучине которой скрылись еще недавно живые люди, будто провалились сразу в преисподнюю; и вы­глянуло солнце, и осветило, позолотило речную рябь, отразилось голубое небо на холодной поверхности, прикрывая своим отражением немецкую смерть...

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матере, преподобных и богоносных отец наших и всех святых, помилуй нас. Аминь.

Он закончил молитвы, весело оглянулся и увидел отвалившегося от материнской груди сына. Тот сыто вращал полусонными глазами и явно недоумевал, как это он еще недавно был таким умным, так осознанно журчал о чем-то важном, но вот насытился, и куда-то все подевалось. Саночка блаженно разглядывала каж­дый уголок его личика, улыбаясь и млея от материн­ского счастья.

— Доброе утро, Саночка! — приветствовал ее весе­лый муж.

— И тебя с добрым утром, Леско, — тихо отозва­лась она из блаженного полузабытья.

Князь Александр Ярославич подошел к окну, рас­пахнул его настежь и полной грудью вдохнул предрас­светной летней утренней свежести. На Городище было тихо, лишь где-то далеко доносилась песня ранних жниц, идущих на поле за первым снопом, да щебетали птицы, высыпавшие всем пернатым миром на свой на-секомый завтрак, и нежный запах сохнувшего сена долетал со скошенных лугов, как верный знак уже приближающейся в недалеком будущем осени.

— И до чего же хорошо, Саночка, что у новгород­цев нет непременного обычая селить князей своих в пределах города. Как хорошо тут, на окраинах! Правда?

— Правда, Лесенько, я же сама тебе и говорила сие не единожды. Хорошо тут... О, уже спит наш Василько!.. Невозможно, до чего ж хорошо нам... Только иной раз мне думается: «А долго ли осталось таких безмятежных деньков?» Того и гляди — явятся нехри­сти али латыны проклятые и уйдет от меня Леско мой биться с ними, оставит меня одну не спать — трево­житься, жив ли езде, не убит ли! И какая мне тогда бу­дет радость от такого утра, от этих чудесных свежих запахов...

— С тобой Вася останется, соединение наше, — за­туманился, представив себе одинокую Саночку, Алек­сандр. Мысли о скором каком-либо походе и его не по­кидали. Но, в отличие от жены, он находил в них уте­шение, потому что воинский дух в нем томился и задыхался от долгого неучастия в битвах. Ему давно уже назрело совершить добрую бранную жатву, и сей тучный сноп ждал его. Хоть бы кто-нибудь пришел проверить на прочность ту крепость, что он построил вскоре после свадебной каши в месте впадения в Ше-лонь притока Дубенки.

В прошлое лето ходил он к отцу под Смоленск и по­могал ему освобождать град сей от литовцев. Епископ Меркурий, венчавший Александра с Александрой, уй­дя тогда из Торопца в киевские пещеры, вскоре и пре­ставился там блаженно. Доблестный отец помнил о том, что обещал Меркурию отнять Смоленск у про­клятых литвинов, и он сдержал слово — освободил старинный град Русский. Но Александру мало доста­лось повоевать там, отец жадничал и, видя всевозрас­тающую мощь своего старшего сына, призвал его на помощь тогда, когда уж и помощи особой не надобно было. Александру с его дружиной лишь крохи перепа­ли с того бранного пиршества — гнать отступающую литву, да и то, не самую доблестную, а так — разную сволочь. И Александр вернулся на Шелонь, где уже вовсю шло строительство крепости. Ему нравилось, что он рубит свой град, о котором спустя много лет бу­дут говорить: «срубленный Александром, сыном Яро­слава, внуком Всеволодиным, правнуком Юрги Дол­горукого, иже срубил Москву». И больше в прошлое лето не досталось повоевать.

Но теперь он ждал близкой беды и случая проявить свою доблесть. Скорая война с татарами была столь же недалека, как сегодняшний рассвет, лучи которого уже предугадывались. В прошлое лето сия мрачная туча доползла до самого Торжка, новгородцы готови­лись выходить навстречу смертоносному воинству, но поганые, разорив Переяславль Русский и Черни­гов, пройдя стороной мимо Киева и лишь дохнув на древнюю столицу Русскую своим смрадным дыханием ада, повернули на Козельск, разорили его, дошли до Торжка и, предав его скорбной участи, неожиданно ушли назад в поволжские степи. Со дня на день теперь следовало ждать вестей о их новом пришествии.

— Как Господь даст, Саночка, — вздохнул он, не спеша одеваться и глядя, как тихо засыпает сытый младенчик. — Кабы не было разлук и несчастий, то почем бы мы знали счастье и радость долгожданной встречи?..

– Конец работы –

Эта тема принадлежит разделу:

Александр СЕГЕНЬ. НЕВСКАЯ БИТВА

На сайте allrefs.net читайте: "Александр СЕГЕНЬ. НЕВСКАЯ БИТВА"

Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: УТРЕННИЙ ЧИН

Что будем делать с полученным материалом:

Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:

Все темы данного раздела:

БСЭ.М.,1974,тЛ7
НЕВСКАЯ БИТВА 1240, битва между русскими и шведски­ми войсками на р. Неве 15 июля. Целью вторжения шведов был захват устья р. Невы и г. Ладоги, что давало возможность овла­деть важ

БЛАГОДАТНЫЙ ОГОНЬ
Из святого града Иерусалима, от самого живоносного камени Гроба Господня шел инок-паломник по­видать Александра. Два разных противоречивых чув­ства одолевали его. Первое — страшное, чернокаменное,

БЛАГОВЕЩЕНИЕ
Под утро, когда еще совсем темно было, Александр проснулся от четкого ощущения, что кто-то пробрался в его почивальню и дышит громко и тяжко. — Савка! Ты, что ль, тут? Чего тебе, дурень? —

ПТИЧИЙ ПРАЗДНИК
А я-то уже и не спал. Тотчас вскочил и проворчал: — Кому Савка, а кому — Савва Юрьевич. Но на самом деле-то мне стало очень весело. Я все­гда ворчу на него, чтобы он тоже не очень разбаловался, но,

НЕЗВАНЫЕ ГОСТИ
Андреас фон Вельвен взял на себя смелость, на­звавшись магистром Тевтонского ордена. Впрочем, ча­стично он имел на то право, ибо гроссмейстер Герман фон Зальца считал его своим преемником и даже на

САНОЧКА
Ничегошеньки не ела вчера, потому что хоть и пра­здник Благовещения, а пятница-то Страстная, страш­ная, когда сам Господь во ад спустился, а нечисть во­лю взяла на земле. Птичек только поу

ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!
Онвсе время поглядывал в ее сторону, и всякий раз веселое волнение охватывало его — хороша, очень хо­роша! Нигде не сыскать лучше девушки, чем высва­танная им Саночка. И когда он н

КРЫЛАТЫЕ ПОДАРКИ
Нашел я того монаха, искать которого направил меня Ярославич. За три дня мы с Яковом все изъезди­ли от торопецких окраин до Селигерского озера, по пять раз одно и то же место истоптали копытами сво

НА СВЕТЛОЙ СЕДМИЦЕ
Рыцарь Тевтонского ордена Августин фон Радшау наслаждался жизнью в деревянном русском замке То-ропец точно так же, как и двое других бывших членов ордена меченосцев — Михаэль фон Кальтенвальд и Га­

ОБРУЧЕНИЕ
С самого утра субботы Александра рыдала. Так бы­ло положено перед обручением. С нею были подруги — Евпраксия, Пелагея и Мелания, а если проще — Ап-ракса, Палаша и Малаша. Они пели печальную песню п

НОЧЬ ПЕРЕД СВАДЬБОЙ
Всю ночь накануне свадьбы Александр спал плохо. Проснется и думает подолгу, вздыхает. Приезд князя Галицкого не давал ему покоя — зачем он явился сюда в Торопец? Разве ж кто-то звал его? А если он

СВАДЬБА АЛЕКСАНДРА И АЛЕКСАНДРЫ
Насилу растолкал его, ей-богу. Да оно и понятно, отчего он с утра так разоспался, ведь поди всю ночь не спал, раздумывая о Данииле Романовиче. Да и любой бы не уснул на его месте, зная, что рядом с

ЯСНОГЛАЗИК
Сердце великого князя Ярослава скакало в лад лег­ким копытам его белого Ветерка. Он мчался к дому, в котором они прожили тут, в Торопце, всю Страстную седмицу и всю Светлую, и где теперь все было г

УТРЕННИЙ СЫН
Как только Вася издал первый звучок, Саночка тот­час проснулась с обычной мыслью: «Весь в отца!» Еще и птицы не пробудились, а малыш уже приветствовал новое утро тихим и милым журчанием. Сперва про

СЛОВОПРЕНИЕ НА ПОЛДНИКЕ
После утренней службы, посвященной памяти княгини Ольги, равноапостольной первокреститель-ницы Руси нашей, сидели в теньке и полудновали под развесистым дубом, росшим около княжеского дома на Город

ИЗВЕСТИЕ И РЕШЕНИЕ
Вот так полудник у нас получился на Ольгин день! Утро было такое светлое, радостное, а я, братцы, с утра еще успел новых топоров накупить для войска, собирал­ся похвалиться ими после застолья, но т

ПО БЛАГОСЛОВЕНИЮ СПИРИДОНА
Александр стоял на самой передней ладье и весело смотрел вперед. Сильный ветер хорошо надувал парус и развевал червленое Александрово полотнище с золо­тым владимирским львом; искусно вырезанный дер

ПЕЛЕНЯНЬКИ
— Какты думаешь, матушка Феодосия, может, они уже добрались до свеев и столкнулись с ними? Возможно, пока мы наслаждаемся этим утром, Алек­сандр Ярославич уже бьется? — Нет, Сашечка, сего

АНДРЕЙ ЯРОСЛАВИЧ
Две недели назад отец отправил его к брату в Нов­город, дабы рассказать о том, что в ближайшее время ожидается неминуемое нашествие Батыя на полуден­ную столицу Руси, а потому Александр должен в лю

ТРУБА АРХАНГЕЛА ГАВРИИЛА
Ох, братцы, до чего же мне то утро вспоминать не хочется! Эх, еще перед рассветом голова жутко разбо­лелась. Лежу и боюсь глаза разлепить — не знаю, где я, кто я, но изнутри откуда-то высверливаетс

СВЕТЛАЯ НОЧЬ
Солнце садилось за мироколицу, играя последни­ми лучами по округлым персям холеных белотелых облаков. День Стефана Савваита и Архангела Гаврии­ла прошел сухо и тепло, а значит, по приметам, вся осе

ЧЕРНАЯ НОЧЬ
— Сегодня пятница и тринадцатое число. Сии дни всегда самые полезные для нас. Обычно они не так час­то совпадают — пятница и тринадцатое. Но этот год осо­бенный выпал. Мало того, что он високосный,

ЛУЧШИЙ ДЕНЬ БИРГЕРА НА НЕВЕ
Четвертый день они наслаждались здесь жизнью настоящих рыцарей, захвативших отнюдь не бедную землю. Хорошо тут зажились ингерманцы, ничего не скажешь, давно их не доили должным образом. Видать, и н

АЛЕКСАНДР ВОИН
Снился Александру страшный сон, будто уже свей со всех сторон напирают, пора биться с ними, а он еще даже не одет, барахтается, влезая в исподницы, а у них русла перепутались, невозможно ноги вдеть

ТОПОР САВВЫ
— Славич! — только и мог я заорать в диком вос­торге, когда мой дорогой князюшка торкнул прокля­того папежника в самую харю своим крестолистиком, копьем благодатнейшим! Что со мною сотвори

НА ТОМ СВЕТЕ ПОМИРИМСЯ!
Пешцы позже всех вошли в столкновение с врага­ми. Конница уже вовсю рубила первых, еще беззащит­ных свеев, а пехота, обстреливаемая из луков, еще только бежала по берегу Невы, приближаясь к непри­я

УЙДЕТ, СОБАКА!
Дружинник Таврило Олексич опередь всех пресле­довал раненого Биргера. После того как пала высокая ставка, подсеченная молодцом Саввою, дрогнули свей, но еще долго пытались переломить ход битвы. Утр

ГОРЕ БИРГЕРА
Биргер истекал кровью, болью, горем, тоскою, от­чаяньем... Весь мир его рухнул, и с каждым новым выплеском крови из ужасной раны на лице королев­ский зять чувствовал, что это сама душа его мало-по­

ОКОНЧАНИЕ БИТВЫ
Солнце было красным. Будто кровь, обильно осво­бождаемая сегодня из человеческих и конских тел, до­текла до неба, окрасив собою вечное светило. На восто­ке появились тучи, постепенно приближаясь и

ПОБИТЫЕ АНГЕЛАМИ
Князь их простил, а я не мог. Беззлобно он кричал им вослед, чтобы еще приходили в гости, а меня так и распирало броситься в одну из захваченных нами шнек и плыть вдогонку, нагнать проклятых и бить

АНДРЕЙ ПОСПЕШНЫЙ
С небольшой дружиной о двадцати всадниках князь Андрей выехал из Новгорода еще вчера и к утру надеялся прибыть к устью Ижоры, где намеревался присоединиться к Александру в его нападении на притекши

ЖЕНСКОЕ СЧАСТЬЕ
На третий день схватила ей сердце тоска. С утра еще ничего было — молитвы, заботы по Васе, а когда днем села мужу сорочку вышивать, тут и подступило к само­му горлу. И началось как-то нелепо — вдру

СТРАНЫ РАДЫ, ГРАЦЫ ВЕСЕЛЫ!
На рассвете во вторник семнадцатого июля князь Александр ехал берегом Волхова верхом на своем зо­лотисто-буланом Аере, весело разглядывая очертания куполов и башенок расположенного на другом берегу

СНЕЖНАЯ ДРУЖИНА
Под самое Благовещение потеплело, и в празд­ник, причастившись в церкви, а потом дома наев­шись до отвала печеных из теста голубков с рыбой, весь день ребятишки лепили снежную дружину. Сне­га на ши

С ТОГО СВЕТА
А он мне говорит брезгливо: — Вот еще! Цего это меня нюхать! А мне, братцы, и самому было невдомек — почему так сильно, так невыносимо захотелось припасть но­сом к его головешке и

ДОБЛЕСТНЫЕ ТЕВТОНЦЫ
Вождь рыцарей, бесстрашный Андреас фон Вель-вен, был в том приподнятом и неизъяснимо прекрас­ном расположении духа, в каком пребывает охотник, подранивший зверя и идущий по его следу, чтобы до­бить

ГОРЕ АЛЕКСАНДРА
Он мучительно вспоминал, как несколько раз, бы­вало, приходилось отвешивать Савве добрую оплеуху. А однажды даже и побил его, помнится. Это было в тот день, когда они после невского одоленья вернул

ОТЛЕТЕВШИЙ
Перед самой кончиной он вдруг пришел в сознание и увидел Александра. Он попытался вспомнить что-то очень важное, о чем хотел всегда сказать Ярославичу, но все-то откладывал. В избе было темно, толь

СЛАВНЫЙ РЫЦАРЬ КЮЦ-ФОРТУНА
Великолепный шлем был у мейстера Вельвена — тяжелый, округлый, с орлиной головой во лбу и с вы­сокими, изящно выгнутыми крыльями, так что полу­чалось, будто у него вместо головы сидит грозный сталь

В ПРЕДВКУШЕНИИ КАШИ
Вэто самое время князь Александр Ярославич в последний раз объезжал противоположный от немца берег Чудского озера, принимая окончательные решения о судьбах завтрашней битвы. При не

ГОВОРЯЩАЯ ГРАМОТА
Вночь с пятницы на субботу княгиня Феодосия Игоревна получила у игумена новгородского Юрьев­ского монастыря благословение помолиться у гроба своего сына Феодора. Вечером она поручи

ГЛЯДЯ НЕМЕЦКОЙ СВИНЬЕ ПОД ХВОСТ
Над ледовым Пейпусом с востока на запад по низ­кому небу шли тяжелые, темные облака. Мороз, кото-рый еще вчера напоминал о себе, сегодня умер, и по мере того как все больше светало, становилось все

ГЛЯДЯ НЕМЕЦКОЙ СВИНЬЕ ПРЯМО В РЫЛО
Александр верхом на своем верном Аере стоял пе­ред трехтысячными суздальскими, переяславскими, гороховскими и муромскими войсками своего брата Андрея. Они составляли левое крыло, запасные пол­ки, п

НЕБО НАД ПЕЙПУСОМ
Молотобоец из Риги по имени Пауль Шредер вос­торженно принял этот страшный удар и треск, свиде­тельствовавший о том, что немецкие и русские войска вступили в соприкосновение друг с другом. И в этом

ЗА РУСЬ СВЯТУЮ!
— Доброе крушило! — воскликнул Семен Хлеб, подбирая тяжелую и зубастую немецкую палицу из-под только что убитого им здоровенного тевтонского пешца. Семенов цеп был ненамного хуже, но в густом бою с

ЗВЕЗДА КОНДРАТА ГРОЗНОГО
С Кондратом же во все это утро и сейчас творилось нечто непонятное. Проснувшись задолго до рассвета, он пребывал в страшном возбуждении, предвкушая кровавую битву, в каковых уже десятки раз приходи

ЛЬВИНЫЙ ПРЫЖОК АЛЕКСАНДРА
Онзагадал, что время для броска наступит именно тогда, когда он мысленно прочтет все молитвы, кото­рые только знал наизусть. Сначала от волнения при­нялся перебирать их в уме быстр

ИКОНУ И ОГОНЬ!
Архиепископу Спиридону казалось, будто Алек­сандр не съехал со скалы по опасной тропинке, а спрыгнул с нее, пролетел по воздуху по дуге, призем­лился на лед озера и дальше поскакал по льду, таким с

АНДРЕЙ ПОСПЕШНЫЙ
Князь Андрей с тремя тысячами понизовского вой­ска стоял в запасном полку на далеком левом крыле. Полк его, в основном спрятанный за лесом, не должен был быть виден со стороны немцев, лишь нескольк

ЛЕДОВАЯ ПЕСНЯ
Петер Дюсбургский по прозвищу Люсти-Фло счи­тал себя шпильманом — бродячим певцом, хотя у него была четко прописанная должность — хронист ордена дома Святой Марии Тевтонской. В юности Петеру по­сча

БЛАГОДАТНЫЙ ОГОНЬ
По благословению архиепископа Спиридона мол­чальник монах Роман и священник Николай шли во­круг битвы с крестным ходом. Впереди шел Николай, неся перед собою старинный образ Святого Георгия Победон

ПОБЕДА!
Небо будто хотело изобразить то, что происходило на земле. Тучи рассеялись, солнце выглядывало с каждым разом все на дольше и на дольше, акогда во все лопатки погнали немца со льда

НАШИ СЛЕЗЫ
Вот уж дал мне Господь мучений в Узмени! Мало того, что раны мои продолжали терзать меня невыно­симой болью и лишь мало-помалу стали заживляться, а тут еще выпал сей день сражения, которое проходи­

ДОБРОЕ ДЕЛО
Солнечным и погожим утром предпоследнего май­ского дня по гладкой воде Чудского озера плыла креп­кая и просторная лодочка. На веслах сидел могучий узменский рыбарь Никола, коего за необъятность пле

КОММЕНТАРИИ
1 В старину Плещееве озеро называлось Клещино. 2 Александр Невский родился 30 мая (12 июня по новому стилю) 6728 года от Сотворения мира (1220 года от Рождества

СОЛНЦЕ ЗЕМЛИ РУССКОЙ
Исторический роман Ведущий редактор А. В. Варламов Художественный редактор О. Н. Адаскина Технический редактор Е. П. Кудиярова Коррек

Хотите получать на электронную почту самые свежие новости?
Education Insider Sample
Подпишитесь на Нашу рассылку
Наша политика приватности обеспечивает 100% безопасность и анонимность Ваших E-Mail
Реклама
Соответствующий теме материал
  • Похожее
  • Популярное
  • Облако тегов
  • Здесь
  • Временно
  • Пусто
Теги