ТРИСТИИ - раздел Литература, Античная лирика
«Будешь Читать — Не Забудь…»...
«Будешь читать — не забудь…»
Будешь читать — не забудь: в этом томике каждая буква
Создана в бурные дни мною на скорбном пути.
Видела Адрия ширь, как, дрожа, в леденящую стужу,
В пору декабрьских бурь, я эти строки писал.
Помнится, Истм одолев, отделяющий море от моря,
Мы на другом корабле к дальнему берегу шли…
Верно, Киклады тогда изумлялись жару поэта:
Как он под ропот и рев моря бормочет стихи.
Дивно и мне, не пойму, как мой дар не погиб безвозвратно
В этой пучине души, в этом кипенье волны.
Плод отупенья мой жар иль безумья, не в имени дело:
Но, упоенный трудом, дух мой упавший воспрял.
Часто в дождь и туман мы блуждали по морю слепо,
Гибелью часто грозил Понт под созвездьем Плеяд,
Свет омрачал нам Боот, Эриманфской медведицы сторож,
Зевом полуночных вод нас поглощал ураган.
Часто хозяином в трюм врывалося море. Но, вторя
Ритму, дрожащей рукой стих за стихом вывожу.
Стонут канаты, скрипят под напором упорного шторма,
Вздыбился, будто гора, гребнем изогнутый вал,
Сам рулевой к небесам воздевает застывшие руки:
Кормчее дело забыл, помощи молит у звезд.
Всюду, куда ни взгляну, только смерти несметная сила.
Смерти страшится мой ум — в страхе молитвы твержу
В гавани верной спастись? Ужасает неверная гавань.
Воды свирепы. Увы! Суша страшнее воды.
Козни людей и стихий обоюдно меня удручают.
Робко трепещет душа! Грозны — и меч и волна.
Меч! — да не жаждет ли он этой кровью поэта упиться?
Море! — не славы ль оно ищет, мне гибель суля?
Варвары слева грозят: по душе им грабеж да разбои.
Вечно на той стороне войны, да сечи, да кровь.
Моря великий покой возмущают зимние бури:
В этих свирепых сердцах волны свирепствуют злей.
Тем снисходительней будь ко мне, мой строгий читатель,
Если мой стих как стих ниже высоких цохвал.
Я не в садах у себя пишу, как, бывало, писали.
Друг мой, уютный диван, где ты, опора костям?
Носит пучина меня в бледном свете полярного полдня,
Темно-зеленая зыбь брызгами лист обдает.
В злобе лютует зима, негодует завистница: смею
Все же писать под свист колких укусов-угроз.
Бьет человека зима. И пусть ее! Милости просим.
Каждому — мне и зиме — песня своя дорога.
«Только предстанет очам той ночи печальной картина…»
Только предстанет очам той ночи печальной картина,
Ночи последней, когда с Римом прощалась душа,
Только припомню, как я покидал все, что дорого сердцу,
И набегает слеза — медленно каплей ползет.
Время к рассвету текло, когда из Италии милой
Мне удалиться велел Цезарь, как Цезарь велит.
Срок для сборов был скуп: ни с духом собраться, ни с мыслью—
Ошеломленный, немой, долго я был в забытьи.
Не было сил поручить провожатым и слугам заботу,
Денег, одежды запас, нужный изгнаннику, взять.
Словно столбняк на меня… Как громом небес пораженный,
Смертью не принят, живой: жив иль не жив — не пойму.
Все же затменье ума пересилила горесть разлуки:
Я из беспамятства тьмы медленно к свету пришел
И огорченным друзьям в утешение вымолвил слово:
Да, поредела толпа — двух или трех насчитал.
Сам я рыдал, и меня, рыдая, жена обнимала.
По неповинным щекам слезы струились дождем.
За морем дочь, далеко — у прибрежья Ливийской пустыни,
Не долетала туда грустная весть обо мне.
Здесь же стенанье и плач: будто плакальщиц хоры в хоромах,
Будто хоронят кого многоголосой толпой.
Жены и мужи по мне, по усопшему, дети горюют,
В каждом глухом уголке вижу я слезы и скорбь.
Если ничтожное мы уподобить великому вправе,
Трое захваченной был ныне подобен мой дом.
Ночь. Не звенят голоса ни людей, ни встревоженной своры,
В небе высоком луну мглистые кони несли.
И в озаренье ее различил я вблизи Капитолий:
Тщетная близость — увы! — к ларам печальным моим.
«Силы верховные, вы, сопрестольные боги, — воззвал я, —
Храмы священные, впредь видеть мне вас не дано.
Я покидаю богов, хранителей града Квирина:
Век благоденствовать вам — с вами прощаюсь навек.
И хотя поздно греметь щитом, когда рана смертельна,
Не отягчайте враждой бремя изгнанника мне.
О, передайте, молю, небожителю-мужу: повинен
Я в заблужденье, но чист от преступленья душой.
Ведомо вам — так пусть покаравшему ведомо будет;
Если помилует бог, к счастью мне путь не закрыт».
Так я всевышних молил. Еще жарче молила подруга,
И задыхались мольбы от содроганий и спазм.
В космах рассыпанных кос перед ларами в горе поверглась,
Губы дрожат, к очагу льнут: но погас мой очаг.
Сколько горчайших слов изливала на хмурых пенатов,
Мужа оплакивая, — только бессильны слова.
Ночи стремительный бег не дозволил мне далее медлить.
В небе Медведицы ось низко ушла под уклон.
Что предпринять? Увы! Любовь не привяжет к отчизне,
Был предуказан уход в эту последнюю ночь.
Помню, бывало, не раз говорил торопившему: «Полно,
Что ты торопишь! Куда? Да и откуда? Пойми».
Помню, бывало, не раз назначал я час расставанья,
Этот обманчивый час, крайний, последний мой час.
Трижды ступал на порог, и трижды меня отзывали,
И отступала опять, сердцу внимая, нога.
Я говорил им: «Прощай» — и снова бессвязные речи,
Снова дарю поцелуй — вечный, предсмертный
«прости», —
Снова твержу порученья, все те же, обманом утешен,
И оторвать не могу глаз от любимых моих.
Выкрикнул: «Что мне спешить? Впереди — только Скифия,
ссылка.
Здесь покидаю я Рим. Вправе помедлить вдвойне,
Боги, живую жену от живого живой отрывают,
Дом, домочадцев моих — всё покидаю навек.
И, собутыльники, вас, друзей, так по-братски любимых…
О мое сердце, залог дружбы Тезеевой, плачь!»
Их обнимаю… Еще… невозбранно. Но вскоре, быть может,
Мне возбранят, навсегда. Скорбен дарованный час.
Плачем, роняем слова. А в небе предвестником грозным,
Утренней ранней звездой, вспыхнул, как рок, Люцифер.
Не расставание, нет! Это плоть отрываю от плоти:
Там осталась она — часть моей жизни живой.
Метта-диктатора так разрывали каратели-кони,
В разные стороны мчась: был он предателем — Метт!
Помню ропот и вопль — голоса моих близких. О, боги!
Вижу неистовство рук — рвут обнаженную грудь.
Плечи мои обхватив, жена не пускает, повисла.
Скорбную речь примешав к мужним горячим слезам:
«Нет, ты один не уйдешь. Вместе жили и вместе в дорогу.
Буду я в ссылке тебе, ссыльному, ссыльной женой.
Мне уготовлен твой путь. И я на край света с тобою.
Малый прибавится груз к судну изгнания, друг.
Цезаря гнев повелел тебе покинуть отчизну.
Мне состраданье велит: Цезарь, мой Цезарь — оно!»
Так убеждала жена, повторяя попытки былые.
Сникла бессильно рука перед насильем нужды.
Вырвался. Труп ли живой? Погребенный, но без погребенья…
Шерстью обросший иду, дикий, с косматым лицом.
Милая, — слух долетел, — от горя до сумерек темных,
Рухнув, на голой земле в доме лежала без чувств.
Тяжко привстала потом, заметая грязь волосами,
Медленно выпрямив стан, окоченелый в ночи,
Долго оплакивала — то себя, то дом опустелый,
То выкликала в тоске имя отторгнутого.
Так горевала она, как если бы дочери тело
Видела рядом с моим на погребальном костре.
Смерть призывала она: умереть и забыться навеки.
Не по охоте жива — только чтоб жить для меня.
Помни же, друг, и живи. Об изгнаннике помни… О, судьбы.
Помни, живи для него — участь ему облегчи.
«Если в столице у вас об изгнаннике помнят…»
Если в столице у вас об изгнаннике помнят — Назоне,
Если живет без меня в городе имя мое,
Там, далеко, далеко, где и звезды в море не сходят,
Там обретаюсь во тьме варварства — варварских орд.
Дики кругом племена: сарматы, да бессы, да геты…
Сборище темных имен — мне ли, поэту, под стать?
Б пору тепла мы живем под широкой защитой Дуная:
Волн бурливый разлив — вражьим набегам рубеж.
Лету на смену зима угрюмые брови насупит,
В белый, как мрамор, покров землю оденет мороз,
В дни, пока дует Борей и свиреп снегопадами Север,
Терпит покорно Дунай дрожь громыхающих арб.
Снег да метель. Ни дожди, ни солнце тот снег не растопят.
Крепче и крепче его в броню сбивает Борей.
Прежней еще не смело, а новый все валит и валит,
Так и лежит кое-где век от зимы до зимы.
Тут ураган налетит, — ударит и с грохотом рушит
Башни, ровняя с землей, кровлю рванул — и унес.
Кутают тело в меха, в шаровары из шкур, когда люто
За душу стужа берет: только лицо на ветру.
Льдинки звенят при ходьбе, свисая с волос и качаясь,
И от мороза бела, заледенев, борода.
Здесь замерзает вино, сохраняя форму сосуда;
Вынут из кадки — не пьют: колют, глотая куском.
Высказать вам, как ручьи промерзают до дна от морозов,
Как из озер топором ломкую воду берут?
Равен Дунай шириной папирусоносному Нилу.
Многими устьями он в мощный втекает залив.
Вод синеокую даль он, ветрами сковав, замыкает,
И под броней ледяной к морю сокрыто скользит.
Там, где сверкало весло, пешеходы ступают, и звонко
Режет копыто коня гладь затвердевшую волн.
По новозданиым местам, над скользящими водами цугом
Варварский тащат обоз шеи сарматских быков.
Верьте — не верьте, но нет мне корысти враньем
пробавляться,
И очевидцу не грех полную веру давать…
Вижу ледовый настил, уходящий в безбрежные дали,
Скользкая сверху кора сжала безмолвие вод.
Мало увидеть — иду: я по твердому морю шагаю,
И под стопой у меня влага не влажной была.
Будь твой пролив роковой, Леандр, таким же когда-то,
Мы не вменяли б ему юноши гибель в вину.
Ныне дельфинам невмочь, изогнувшись, мелькнуть
над волною.
Пусть попытаются: лед сломит игривую прыть.
Пусть, свирепея, Борей гремит, порывая крылами,
Воды не дрогнут: тиха в сжатой пучине вода.
Сдавлены льдами, стоят корабли в этом мраморе моря,
И не разрезать веслом оцепенелый простор.
Вижу в прозрачности льдов застывших рыб вереницы,
Меж замороженных див есть и немало живых.
Только, бывало, скует свирепая сила Борея
Воды морские иль рек вольнолюбивый порыв,
Только прогладят Дунай Аквилоны досуха, тотчас
Варвар на резвом коне хищный свершает набег.
Варвар! Силен он конем и далеко летящей стрелою:
Опустошит широко землю соседей сосед.
Жители — в бегство: беда!.. В полях, никем не хранимых,
Хищники дикой ордой грабят покинутый скарб,
Скудное грабят добро — и скот, и скрипучие арбы —
Все, чем сыт и богат наш деревенский бедняк.
Кто не укрылся, того, заломив ему за спину руки,
Прочь угоняют: прости, дом и родные поля.
Прочие жалко падут под зубчатыми стрелами. Варвар
Жало крылатой стрелы в капельный яд обмакнул.
Все, что врагу унести иль угнать не по силам, он губит:
И пожирает огонь скромные избы селян.
Даже в дни мира дрожат, трепеща перед зимним
набегом,
И не взрывает никто плугом упорной земли.
Здесь — или видят врага, иль боятся, когда и не видят,
И пребывает земля в дебрях степных целиной.
Здесь под сенью листвы виноградная гроздь не свисает.
Пенистым суслом по край не заполняется кадь.
Яблоко здесь не растет. Не нашел бы Аконтий приманки,
Чтобы на ней написать, — только б Кидиппа прочла.
Голые степи кругом: ни деревьев, ни зелени — голо.
Не для счастливых людей гиблые эти места.
Да, до чего широко раскинулись мир и держава!
Мне в наказанье дана именно эта земля.
Диана-охотница из Стабии. Неаполь, музей
«Год на исходе. Зефир холода умеряет…»
Год на исходе. Зефир холода умеряет. Докучно
Тянется для томитян зимний томительный срок.
Золоторунный баран, не донесший до берега Геллу,
В небе уравнивает длительность ночи и дня,
Весело юным рукам собирать полевые фиалки,
Дань деревенской красы — сами фиалки взошли.
В пестроузорчатый плат рядятся луга, зацветая,
Птица встречает весну горлом болтливым: ку-ку!
Только б вину искупить, под стропилами крыш хлопотливо
Ласточка, грешная мать, гнездышко птенчикам вьет.
Выпрыснул злак из земли, в бороздах таимый Церерой,
Чуть огляделся — и ввысь тянется нежный росток.
Всюду, где зреет лоза, проступают почки на ветке, —
Только от Гетской земли лозы мои далеки.
Всюду, где есть дерева, набухают буйно побеги, —
Только от Гетской земли те дерева далеки.
Ныне… там отдых в чести. Отошли говорливые тяжбы
Красноречивых витий Форума. Играм черед.
Тут скаковые дела, тут на копьях, мечах поединки,
Дротики мечут, звеня, вертится обруч юлой.
Юность проточной водой, из источника Девы, смывает
С тел, утомленных борьбой, масла лоснящийся след.
Сцена царит. Горячи взрывы жаркие рукоплесканий.
Три театра гремят форумам трижды взамен.
Трижды счастливы! Стократ! Числом не исчислить все
счастье
Тех, кому в городе жить не возбраняет приказ.
Здесь же… я вижу, снега растопило вешнее солнце,
Не пробивают уже проруби в тверди озер.
Море не сковано льдом. И погонщик-сармат, понукая,
Не волочит через Истр нудный, скрипучий обоз.
Медленно будут сюда прибывать одинокие шкуны:
Будет качаться корма — гостья понтийских причал.
Я поспешу к моряку. Обменяюсь приветом. Узнаю:
Кто он, откуда, зачем прибыл, из дальних ли мест?
Диво, коль он не пришлец из ближайших приморских окраин
И безопасным веслом не взбородил нашу зыбь.
Редкий моряк поплывет из Италии этаким морем,
Редко приманит его берег унылый, без бухт.
Если же гость обучен латинской иль эллинской речи,
Звуком пленит дорогим — есть ли что сердцу милей!
Только обычно сюда от пролива и волн Пропонтиды
Гонит, надув паруса, ветер попутный суда.
Кем бы ты ни был, моряк, но отзвук молвы отдаленной
Все ж перескажет и сам станет ступенью молвы.
Только бы он передал о триумфах Тиберия слухи
И об обетах святых Августа — бога страны,
И о тебе не забыл, бунтовщица Германия; низко ль
Ты к полководца ногам грустной склонилась главой?
Кто перескажет, тому — хоть прискорбно, что сам я не видел, —
Двери в доме моем я широко распахну.
В доме? Увы мне, увы! Дом Назона не в дебрях ли скифских?
И не свое ли жилье Кара мне в лары дала?
Боги, пусть эту юдоль каратель не домом до гроба —
Только приютом на час, долей случайной сочтет.
«Если с плющом на челе мой портрет у тебя сохранился…»
Если с плющом на челе мой портрет у тебя сохранился,
Праздничный Вакхов венок сбрось с его гордых волос:
Этот веселый убор подобает счастливым поэтам,
Но не опальной главе быть изваянной в венке.
Что говорю! Притворись, будто ты не услышал признанья,
Сердцем пойми, — иль зачем носишь на пальце меня?
Ты в золотой ободок мой образ оправил, и ловит
В нем дорогие черты друга-изгнанника взор.
Смотришь, и, мнится, не раз замирал на губах твоих возглас:
«Где ты, далекий мой друг и собутыльник, Назон?»
Благодарю за любовь. Но стихи мои — высший портрет мой.
Их поручаю тебе, ты их по дружбе прочти:
О превращенье людей повествуют они, чередуясь.
Труд довершить до конца ссылка творцу не дала.
Я, удаляясь, тогда в сокрушенье своими руками
Бросил творенье свое в пламя… — и много других.
Ты Мелеагра сожгла, родимого сына, Алфея,
Испепелив головню, мать уступила сестре.
Я, обреченный судьбой, мою книгу, мой плод материнский,
Сам погибая, обрек жарким объятьям костра,
Муз ли, повинных в моем прегрешении, возненавидя?
Труд ли, за то, что незрел и, словно щебень, шершав?
Но не погибли стихи безвозвратно — они существуют:
Много гуляло тогда списков тех строк по рукам.
Пусть же отныне живут, услаждая досуг не бесплодно
Тем, кто читает стихи. Вспомнят они обо мне.
Впрочем, кто в силах прочесть не досадуя, если не знает,
Что завершающий лоск мной не наведен на них.
Труд с наковальни был снят, недокованный молотом. Тонко
Твердый напильник его отшлифовать не успел.
Не похвалы я ищу, а милости. Счел бы за счастье,
Если, читатель, тебе я не наскучу вконец
Ты шестистрочье мое в заголовке вступительной, первой
Книжки моей помести, если готов предпослать.
«Свитка, утратившего стихотворца, рукой ты коснулся.
Место да будет ему в Городе отведено.
Благоволенье излей, памятуя: не сам сочинитель
Свиток издал. Он добыт, верно, с его похорон».
Если погрешность найдешь в неотделанных строках, охотно
Я бы исправил ее… но не судила судьба.
«Что ты злорадно, наглец, над моею бедою ликуешь…»
Что ты злорадно, наглец, над моею бедою ликуешь,
Кровью дыша, клеветой усугубляешь вину?
Ты из утробы скалы народился, выкормок волчий,
Я говорю: у тебя — камень в бездушной груди.
Где же предел, укажи, где вал твоей ярости схлынет?
Иль не до края полна горести чаша моя?
Варваров орды кругом, берега неприютного Понта,
Шаг мой и вздох сторожит звездной Медведицы взор.
Слышу дикарский язык. Перемолвиться не с кем поэту;
Только тревога да страх в этих недобрых местах.
Словно олень на бегу, наскочивший на лапы медвежьи,
Словно овечка в кольце горных свирепых волков,
Так в окруженье племен воинственных, степью теснимый,
Ужасом сжатый, живу: враг что ни день на плечах.
Или за милость мне счесть эту казнь? Подруги лишенный,
Родины, дружбы, детей, — здесь, на чужбине, один?
Иль не карают меня? Только Цезаря гнев надо мною?
Но разве Цезаря гнев — малая кара и казнь?
Есть же любители, есть растравлять незажившую рану
И распускать языком сплетни о нраве моем!
Где возражать не дано, там любой краснобай — громовержец.
Все, что потрясено, наземь свалить легко.
Башен оплот сокрушать — высокой доблести дело,
То, что упало, топтать — подлого труса почин.
Нет, я не то, чем я был. Что же призрак пустой поражаешь?
Камни, один за другим, мечешь в мой пепел и прах?
Гектор-воитель, в бою — был Гектором. Но, по равнине
Жалко влачимый в пыли, Гектором быть перестал.
Не вспоминай же, каким ты знавал меня в годы былые:
Только подобие я — бывшего смутная тень.
Что же попреками ты эту тень язвишь и бичуешь?
О, пощади, не тревожь мрака печальной души.
Пусть, так и быть, полагай, что мои обвинители правы,
Что заблужденье мое умысел злой отягчил,
Вот я — изгнанник, взгляни, насыть свою душу! Двойную
Кару несу: тяжка ссыльному глушь и судьба.
Даже палач площадной оплакал бы жребий поэта.
Все же нашелся судья кару завидной признать.
Ты Бузирида лютей, ты зверее безумца, который
Медленно, зло раскалял медное чрево быка,
Сам же, глупец, подарил свою медь Сицилийцу-тирану,
Так восхваляя ему изобретателя дар:
«В этой диковине, царь, механизм превосходит картинность,
В ней не одна красота форм вызывает хвалу.
Створка чудесная здесь на боку быка притаилась.
Хочешь кого погубить, тело в отверстие брось.
Бросил — и жги не спеша, жар огня нагнетая… И тут-то
Бык замычит — и живым будет мычанье быка.
Дай мне за выдумку, царь, за подарок высокий подарок,
Чтобы достойна творца эта награда была».
Высказал. Тут Фаларид воскликнул: «О выдумщик дивный,
Сам на себе испытай дивного вымысла мощь!»
Долго ли, коротко — вдруг, жестоким терзаемый жаром,
Длительный рев испустил выдумщик мудрый, мыча.
Сгинь, сицилийская быль! Далеко ты от скифов и гетов.
Я возвращаюсь в тоске, кто бы ты ни был, к тебе.
Что же, скорей утоляй свою жажду кровью поэта,
Празднуй, ликуй, до конца жадное сердце потешь.
Я по пути испытал столько бедствий на суше и море,
Что злополучья мои тронули б даже тебя.
Если бы с ними сравнить скитанья Улисса, поверь мне,
Гнева Нептуна сильней грозный Юпитера гнев.
Как бы ты ни был могуч, а я грешен — греха не касайся,
Руки жестокие прочь! Не береди моих ран.
Пусть заглохнет молва о «злодействе» поэта Назона,
Дай затянуться рубцом этим минувшим делам.
Вспомни о судьбах людских! Переменчивы судьбы: возносят
Ныне, а завтра гнетут. Бойся, всему свой черед.
Ты к испытаньям моим проявляешь чрезмерное рвенье.
Я бы мечтать не посмел о дружелюбье таком.
Не благоденствую, нет. Опасенья напрасны. Уймись же!
Горе за горем влечет Цезаря гнев за собой.
Чтобы проникся, постиг, не за вымыслы счел мои скорби:
Дай тебе бог испытать ту же печаль и судьбу.
Все темы данного раздела:
Родосская песня о ласточке
Прилетела ласточка
С ясною погодою,
С ясною весною.
Грудка у нее бела,
Спинка черненькая.
Что ж ей ягод не даешь
Из дому богато
К Аполлону
Когда родился Феб-Аполлон, ему
Златою митрой Зевс повязал чело,
И лиру дал, и белоснежных
Дал лебедей с колесницей легкой.
Слал в
К Диоскурам
Вы, богатыри, Полидевк и Кастор,
Леды сыновья и владыки Зевса,
Воссияйте нам от земли Пелопа
Властью благою.
Пронесетесь вы по зе
Вина Елены
Но жива молва — от тебя, Елена,
Цепь недобрых дел заплелась Приаму
На погибель всем: Илион не ты ли
Испепелила?
Не такую взял Эак
Гимн Митиленам
Ныне гимном тебя
славлю, земля,
нежных питомцев мать:
С цветом граждан могли
поле держать
в первых рядах дружин;
О себе думы не
Буря не унимается
Что делать, буря не унимается,
Срывает якорь яростью буйных сил,
Уж груз в пучину сброшен. В схватке
С глубью кипящей гребут, как могут.
Новый вал
Под взметом ветра новый взъярился вал.
Навис угрозой тяжких трудов и бед.
Натерпимся, когда на судно
Бурно обрушится пенный гребень.
К Митиленянам
Он знай шагает по головам, а вы
Безмолвны, словно оцепенелые
Жрецы перед загробной тенью,
Грозно восставшей из мрака мертвых.
Пок
К городу Митиленам
Как проходимец, страстно мечтающий
По знатным барам запросто хаживать,
Тебя не съел он и, бытуя
Трудно, в домашнем кругу был сносен.
Алкей в святилище Геры
Там оградили жители Лéсбоса
Большой участок, издали видимый,
И жертвенники для служенья
Установили богам блаженным.
Там пр
Послание Питтаку
Какой, поведай, бог соблазнил тебя,
Злодей, ответить: «Мне не представился
Предлог тебя вернуть». Где совесть,
Что неповинного ты караешь?
О лидийцах и Питтаке
Зевс, в лихие дни неудач лидийцы
Нам две тысячи золотых давали,
Только бы войти мы смогли всей силой
В город священный.
Благ от нас они не видали
Другу Меланиппу
Пей же, пей, Меланипп,
До забвения пей со мной.
Если рок в Ахеронт,
В эту грустную мглу, меня
Окунул, — что мечтать,
Будто к солнцу верн
Гимн Афродите
Радужно-престольная Афродита,
Зевса дочь бессмертная, кознодейка!
Сердца не круши мне тоской-кручиной!
Сжалься, богиня!
Ринься с
Пещера нимф
Вы сюда к пещере, критяне, мчитесь,
К яблоневой роще, к священным нимфам,
Где над алтарями клубится облак
Смол благовонных,
Где з
К брату Хараксу
Если ты не к доброй, а к звонкой славе
Жадно льнешь, друзей отметаешь дерзко, —
Горько мне. Упрек мой — тебе обуза:
Так уязвляя,
Моление к Гере
Предо мной во сне ты предстала, Гера,
Вижу образ твой, благодати полный,
Взор, который встарь наяву Атридам
Дивно открылся.
Подви
К Анактории
Конница — одним, а другим — пехота,
Стройных кораблей вереницы — третьим…
А по мне — на черной земле всех краше
Только любимый.
О
Гонгиле
. .
Мне Гонгила сказала:
«Быть не может!
Иль виденье тебе
Предстало свыше?»
«Да, — ответила я, — Гермес —
Бог с
К женщинам
Им сказала: женщины, круг мне милый,
До глубокой старости вспоминать вам
Обо всем, что делали мы совместно
В юности светлой.
Мног
Свадьба Андромахи и Гектора
…Глашатай пришел,
Вестник Идэй быстроногий, и вот что поведал он:
. . .
Слава по Азии всей разнеслася бессмертная:
«С Плакии вечнобегущей, из Фив
К Алкею
Когда б твой тайный помысл невинен был,
Язык не прятал слова постыдного, —
Тогда бы прямо с уст свободных
Речь полилась о святом и правом.
Дионису
Ты, с кем Эрос властительный,
Афродита багряная,
Черноокие нимфы
Сообща забавляются
На вершинах высоких гор, —
На коленях молю тебя:
Надгробные надписи
Мужествен был Тимокрит, схороненный под этой плитою.
Видно, не храбрых Арей, а малодушных щадит.
Об Агафоне могу
Парфеней
. .
Убитого Полидевком.
Не Ликайса лишь в числе усопших я вспомню, —
Вспомню Энарсфора с быстроногим Себром,
Многомощного Бокола,
В ярки
СТЕСИХОР
«Гелиос, сын Гиперионов…»
Гелиос, сын Гиперионов, в чащу пошел золотую,
Чтоб, реку Океан переплывши, достигнуть
Говорит Геракл
Белоконных сыновей
Молионы убил я, —
Сверстников, крепко сращенных друг с другом,
Храбрых. В яйце родилися серебряном
Вместе они.
Состязание Геликона с Кифероном
Пел он давнее сказанье
О пещере, где куреты
Благодатного младенца,
Зевса, выкормили втайне
От обманутого Реей
Злоизмысливого Крона.
Оракул Асопу
— Трех дочерей Зевс возлюбил,
Зевс — отец и вселенной царь,
Трех увлек владыка морей
Посейдон, двух преклонил
Феб на брачное ложе,
Вступление к первой истмийской оде
(Колеснице Геродота Фиванского)
Строфа I
Мать моя, труд для тебя, для Фив златощитных
Всем я трудам предпочту, и
Первая Пифийская ода
(Колеснице Гиерона Этнейского)
Строфа I
О златая лира! Общий удел Аполлона и муз
В темных, словно фиалки, кудрях
Девятая Пифийская ода
Строфа I
Согласуй с харитами стройными песнь,
Меднощитного славить хочу
Победителя в играх пифийских,
Телесикрата, мужа блаж
БАКХИЛИД
«…Пленяет разум»
…Пленяет разум
Сладкой неволей отрада кубков полных.
Бьется сердце, шепчет мне: «Близка
Юноши, или Тесей
Строфа I
Волны грудью синей рассекая,
Море критское триера пробегала,
А на ней, к угрозам равнодушный,
Плыл Тесей и светлые
Молитва Нике
К славному хору картеян, владычица Ника, Палланта
Многоименная дочь, ласково взоры склоняй
И Вакхилиду-кеосцу увенчивай чаще, богиня,
На состязаниях муз к
ПРАКСИЛЛА
«Скорпион под любым…»
Скорпион под любым
камнем тебе
может попасться, друг:
Бойся жала его.
АРХИЛОХ
«Я — служитель царя Эниалия…»
Я — служитель царя Эниалия, мощного бога.
Также и сладостный дар муз хорошо мне знак
О Фасосе
…как осла хребет,
Заросший диким лесом, он вздымается.
Невзрачный край, немилый и нерадостный,
Не то что край, где плещут волны Сириса.
СЕМОНИД АМОРГСКИЙ
«Внимай, дитя, над всем — один властитель…»
Внимай, дитя, над всем — один властитель: Зевс.
Как хочет, так вершит
ГИППОНАКТ
«Кандавл по-меонийски…»
«Кандавл по-меонийски, по-людски — Гермий! —
Так звал он: — Майи сын, цепной своры
Саламин
Все горожане, сюда! Я торговый гость саламинский,
Но не товары привез, — нет, я привез вам стихи.
. . .
Быть бы мне лучше, ей-ей, фолегандрием иль сикинит
Благозаконие
Наша страна не погибнет вовеки по воле Зевеса
И по решенью других присно-блаженных богов.
Ибо хранитель такой, как благая Афина Паллада,
Гордая грозным от
Седмицы человеческой жизни
Маленький мальчик, еще неразумный и слабый, теряет,
Чуть ему минет семь лет, первые зубы свои;
Если же бог доведет до конца седмицу вторую,
Отрок являет у
МИМНЕРМ КОЛОФОНСКИЙ
«Что за жизнь, что за радость, коль нет золотой Афродиты!..»
Что за жизнь, что за радость, коль нет золотой Афродиты!
ФЕОГНИД
«Сын Кронида, владыка, рожденный Лето!..»
Сын Кронида, владыка, рожденный Лето! Ни в начале
Песни моей, ни в конце
Отрывок элегии
Нет у людей ничего долговечного. Истину эту
Выразил лучше всего славный хиосец, сказав:
«Так же, как листья деревьев, сменяются роды людские».
Редко, одна
Анакреонту
Гроздьев живительных мать, чародейка лоза винограда!
Ты, что даешь от себя отпрыски цепких ветвей!
Вейся по стеле высокой над Анакреонтом-теосцем,
Зеленью
Дар афинян Афине Палладе
Граждан афинских сыны, победив на войне беотийцев
И халкидян племена, гнетом железных цепей
Дерзость уняли врагов. Как десятую долю добычи
В дар получила
Мегарская надпись
Греции и мегарянам свободную жизнь увеличить
Сердцем стремясь, мы в удел смерть получили:
одни —
Пав под высокой скалою Эвбеи, где храм Артемиды,
Молитва коринфянок Афродите
Женщины эти за греков и с ними сражавшихся рядом
Граждан своих вознесли к светлой Киприде
мольбы;
Слава богине за то, что она не хотела акрополь,
Фермопильские надписи
Некогда против трехсот мириад здесь сражались четыре
Тысячи ратных мужей Пелопоннесской земли.
Славных покрыла з
Лев на могиле Леонида
Между животными я, а между людьми всех сильнее
Тот, кого я теперь, лежа на камне, храню.
Если бы, Львом именуясь, он не был мне равен и духом,
Я над могил
Геракл и Несс
Как Алкмены сын —
Он друга убил, —
Калидон покинув,
К соседям бежал.
С ним жена-дитя Деянира.
Поперек пути
Сердитый поток:
В честь павших при Фермопилах
Светел жребий и подвиг прекрасен
Убиенных перед дверью фермопильской!
Алтарь — их могила; и плач да смолкнет о них, но да
будет
Память о славных
Даная и Персей
Крепкозданный ковчег по мятежным валам ветер кидал,
Бушевала пучина.
В темном ковчеге лила, трепеща, Даная слезы.
Сына руками обвив, говорила: «Сын мой, б
КСЕНОФАН
«Чистый лоснится пол; стеклянные чаши блистают…»
Чистый лоснится пол; стеклянные чаши блистают;
Все уж увенчаны го
ПАРРАСИЙ
«Муж, ревнитель добра, Паррасий, эфесянин родом…»
Муж, ревнитель добра, Паррасий, эфесянин родом,
Знающий толк в к
ЭВЕН ПАРОССКИЙ
«Лучшая мера для Вакха — без лишку, ни много, ни мало…»
Лучшая мера для Вакха — без лишку, ни много, ни мало;
Инач
Эврипиду
Спи без тревог в Пиерийской, одетой туманом, долине,
В месте, где вечная ночь кроет тебя, Эврипид!
Знай и зарытый в земле, что твоя непреложная слава
Свет
Агатону
Душу свою на губах я почувствовал, друга целуя:
Бедная, верно, пришла, чтоб перелиться в него.
«Яблоко это тебе я кидаю. По
Диону Сиракузскому
Мойры еще на роду Гекубе и женам троянским
Скорбный напряли удел — слезы горючие лить,
О мой Дион, а тебе, воспевавшему славные битвы,
Боги сулили благих
Эретрийцам, умершим в Персии
Родом мы все эретрийцы, с Эвбеи; могилы же наши —
Около Суз. Как далек край наш родимый от нас!
Шумно бурлящие в
Эпитафии
В этой могиле лежит потерпевший кораблекрушенье,
Рядом же — пахарь; сильней моря и суши Аид.
Море убило меня и б
Надписи
Пять коровок пасутся на этой маленькой яшме;
Словно живые, резцом врезаны в камень они.
Кажется, вот разбредутся… Но нет, золотая ограда
Тесным схватила к
На «Афродиту» Праксителя
В Книдос однажды пришла по вспененному морю Киприда,
Чтоб увидать наконец изображенье свое,
И, оглядевшись кругом в огражденном приделе, вскричала:
«Где ж
ДЕМОДОК
«Вот Демодоково слово: милетяне, право, не глупы…»
Вот Демодоково слово: милетяне, право, не глупы,
Но поступают в
Эпитафии Бавкиде
Это могила Бавкиды, невесты. К слезами омытой
Стеле ее подойдя, путник, Аиду скажи:
«Знать, ты завистлив, Аид!» Эти камни надгробные сами,
Странник, расск
Эпитафия Дорихе
Прах — твои кости, Дориха, повязка, скреплявшая кудри,
Благоуханный покров, миррой надушенный, — прах…
Было… когда-то к Хараксу, дружку, под покров
На гетер
Чтимая Кипром, Киферой, Милетом, а также прекрасной,
Вечно от стука копыт шумной Сирийской землей,
Будь благосклонна, богиня, к Каллиетион! Ею ни разу
Не
Эпитафии утонувшим
Архианакт, ребенок трех лет, у колодца играя,
В воду упал, привлечен к ней отраженьем своим.
Мать извлекла из воды его мокрое тельце и долго
Глаз не своди
На Фаросский маяк
Башню на Фаросе, грекам спасенье, Сострат Дексифанов,
Зодчий из Книда, воздвиг, о повелитель Протей!
Нет сторожей, как на острове, нет и утесов в Египте,
О жизни
В жизни какую избрать нам дорогу? В общественном
месте —
Тяжбы да спор о делах, дома — своя суета;
Сельская жизнь многотрудна; тревоги полно мореходство;
ФЕОКРИТ
«С белою кожей Дафнис, который на славной свирели…»
С белою кожей Дафнис, который на славной свирели
Песни пастушь
К треножнику
Этот треножник поставил хорег Демомел Дионису.
Всех ты милей для него был из блаженных богов.
Был он умерен во всем. И победы для хора добился
Тем, что ум
Меняльный стол Каика
Гражданам нашим и пришлым здесь стол для размена
поставлен.
Можешь свой вклад получить. Счеты всегда сведены.
Просят отсрочки другие. Но даже ночною порою
Смерть Адониса
Адониса Киприда
Когда узрела мертвым,
Со смятыми кудрями
И с ликом пожелтелым,
Эротам повелела,
Чтоб кабана поймали.
Крылатые п
Феэтету
Новой дорогой пошел Феэтет. И пускай ему этим
Новым путем до сих пор, Вакх, не дается твой плющ,
Пусть на короткое время других восхваляет глашатай, —
Ген
Эпитафия флейтисту Феону
В этой могиле Феон, сладкозвучный флейтист, обитает.
Радостью мимов он был и украшеньем фимел.
Умер, ослепнув под старость, он, Скирпалов сын. Еще
в детст
АСКЛЕПИАД САМОССКИЙ
«Тихо, венки мои, здесь на двустворчатой двери висите…»
Тихо, венки мои, здесь на двустворчатой двери висите,
Не т
О самом себе
Двадцать два года прожить не успев, уж устал я от жизни.
Что вы томите, за что жжете, эроты, меня?
Если несчастье случится со мною, что станете делать?
В
Приношения тарентинцев Афине
Восемь высоких щитов, восемь шлемов, нагрудников
тканых,
Столько же острых секир с пятнами крови на них
Корифасийской Афине — от павших луканов добычу —
К Афродите
Тайная, кротко прими в благодарность себе от скитальца,
Что по своей бедноте мог принести Леонид:
Эти лепешки на масле, хранимые долго оливы,
Свежий, неда
Афродита Анадиомена» Апеллеса
Киприду, вставшую сейчас из лона вод
И мокрую еще от пены, Апеллес
Не написал здесь, нет! — воспроизвел живой,
Во всей ее пленительной красе. Смотри:
Призыв Приапа
Время отправиться в путь! Прилетела уже щебетунья
Ласточка; мягко опять западный ветер подул,
Снова луга зацвели, и уже успокоилось море,
Что под дыханием
Диогену
Мрачный служитель Аида, которому выпала доля
Плавать на черной ладье по ахеронским ведам,
Мне, Диогену-собаке, дай место, хотя бы и было
Тесно от мертвых
Эпитафия Фидону
Вечность была перед тем, как на свет появился ты,
смертный;
В недрах Аида опять вечность пройдет над тобой.
Что ж остается для жизни твоей? Велика ль ее д
Жертва акулы
Похоронен и в земле я и в море, — такой необычный
Жребий был Фарсию, мне, сыну Хармида, сужден.
В глубь Ионийского моря пришлось мне однажды
спуститься,
Эпитафия рыбаку Фериду
Древний годами Ферид, живший тем, что ему добывали
Верши его, рыболов, рыб достававший из нор
И неводами ловивший, а плававший лучше, чем утка
Не б мл, од
Могила пастуха
Вы, пастухи, одиноко на этой пустынной вершине
Вместе пасущие коз и тонкорунных овец,
В честь Персефоиы подземной уважьте меня, Клитагора,
Скромный, но др
Зарытым при дороге
Кто тут зарыт на пути? Чьи злосчастные голые кости
Возле дороги лежат в полуоткрытом гробу?
Оси проезжих телег и колеса, стуча то и дело,
В лоск истирают,
Эпитафия ткачихе
Часто и вечером поздним, и утром ткачиха Платфида
Сон отгоняла от глаз, бодро с нуждою борясь.
С веретеном, своим другом, в руке иль за прялкою сидя,
Песн
Скорбь матери
Бедный Антикл! И несчастная я, что единственный сын
мой
В самых цветущих летах мною был предан огню.
Ты восемнадцатилетним погиб, о дитя мое! Мне же
Софоклу
Сын Софилла, Софокл, трагической музы в Афинах
Яркой блиставший звездой, Вакховых хоров певец, —
Чьи волоса на фимелах и сценах нередко, бывало,
Плющ ахар
ДИОСКОРИД
«Сводят с ума меня губы речистые…»
Сводят с ума меня губы речистые, алые губы;
Сладостный сердцу порог дышащих нек
Софоклу
Это могила Софокла. Ее, посвященный в искусство,
Сам я от муз получил и, как святыню, храню.
Он, когда я подвизался еще на флИунтском помосте,
Мне, деревя
Эпитафия Анакреонту
Ты, кто до мозга костей извёлся от страсти к Смердису,
Каждой пирушки глава и кутежей до зари,
Музам приятен ты был и недавно еще о Бафилле,
Сидя над чаше
Сосифею
Как охраняет один из собратьев останки Софокла
В городе сáмом, так я, краснобородый плясун,
Прах Сосифея храню. Ибо с честью, клянусь я флиунтским
Убитому коню
Памятник этот поставил Дамид своему боевому,
Павшему в битве коню. В грудь его ранил Арей;
Темной струей потекла его кровь по могучему телу
И оросила собо
Гесиоду
В роще тенистой, в Локриде, нашедшие труп Гесиода
Нимфы омыли его чистой водой родников
И, схоронив его, камень воздвигли. Потом оросили
Землю над ним пас
Галл и лев
В зимнюю пору однажды, спасаясь от снежной метели,
Галл, жрец Кибелы, нашел в дикой пещере приют.
Но не успел волоса осушить он, как в то же ущелье
Следом
Плач о Бионе
Грустно стенайте, долины в лесах и дорийские воды,
Плачьте, потоки речные, о милом, желанном Бионе!
Ныне рыдайте вы, травы и рощи, предайтесь печали,
Ныне
На храм Артемиды в Эфесе
Видел я стены твои, Вавилон, на которых просторно
И колесницам; видал Зевса в Олимпии я,
Чудо висячих садов Вавилона, колосс Гелиóса
И пирамиды — д
На «Феспиад» Праксителя
Пять этих женщин, прислужниц спасителя Вакха, готовят
Все, что священный обряд хоростасии велит:
Тело могучего льва поднимает одна, длиннорогий
Ликаонийск
Антимаху
Неутомимого славь Антимаха за стих полновесный,
Тщательно кованный им на наковальне богинь,
Древних героев достойный. Хвали его, если и сам ты
Тонким чуть
Эпитафии Анакреонту
Анакреонт, средь почивших ты спишь, потрудившись
достойно.
Спит и кифара — в ночи сладко звучала она.
Спит и Смердис, твоей страсти весна: на своем барбит
На смерть двух коринфянок
Пали мы обе, Боиска и я, дочь Боиски, Родопа,
Не от болезни какой, не от удара копья.
Сами Аид мы избрали, когда обречен на сожженье
Был беспощадной войно
На могилу Лайды
Здесь почивает Лайда, которая, в пурпуре, в злате,
В дружбе с Эротом жила, нежной Киприды пышней;
В морем объятом Коринфе сияла она, затмевая
Светлый Пире
Молитва Киприде
Киприя, тишь океана, связуемых браком подруга,
Правых союзница, мать быстрых, как буря, страстей!
Киприя, мне, из чертога шафранного взятому роком,
Спасше
На Гетер
Прежде любил я Демó, из Пароса родом, — не диво!
После другую Демо, с Самоса, — диво ль и то?
Третья Демо наксиянка была, — это тоже не шутка;
Край
К Зенофиле
Спишь ты, я вижу, мой нежный цветок, Зенофила. О, если б
Мог на ресницы твои Сном я бескрылым сойти!
Чтобы к тебе даже тот, кто смыкает и Зевсовы очи,
Не
Эпитафия Клеаристе
Горе! Не сладостный брак, но Аид, Клеариста, суровый
Девственный пояс тебе хладной рукой развязал.
Поздней порой у невесты, пред дверью растворчатой,
флей
Ликениде
Сбегай, Доркада, скажи Ликениде: «Вот видишь —
наружу
Вышла неверность твоя: время не кроет измен».
Так и скажи ей, Доркада. Да после еще непременно
Неизвестной
Звезды и месяц, всегда так чудесно светящий
влюбленным!
Ночь и блужданий ночных маленький спутник —
игрун!
Точно ль на ложе еще я застану прелест
Гелиодоре
В мяч он умеет играть, мой Эрот. Посмотри, он бросает
Сердцем, что бьется во мне, Гелиодора, в тебя.
Страстью взаимной ответь. Если прочь меня кинешь,
оби
Эпитафия Эсигену
Радуйся, матерь-земля! И не будь тяжела Эсигену.
Ведь и тебя Эсиген мало собой тяготил.
«Ночь, священная ночь, и ты, лампад
Автоэпитафии
Тир, окруженный водою, кормильцем мне был, а Гадара
Аттика Сирии — край, где появился на свет
Я, Мелеагр, порожденный Эвкратом; хариты Мениппа
Были на поп
Водяная мельница
Дайте рукам отдохнуть, мукомолки; спокойно дремлите,
Хоть бы про близкий рассвет громко петух голосия:
Нимфам пучины речной ваш труд поручила Деметра;
Как
О девяти поэтессах
Их, этих женщин, владевших божественной речью,
вскормили
Гимнами муз Геликон и Пиерийский утес:
Славных Миро и Праксиллу с Анитою, женским Гомером,
Гермес и Геракл
Дело с Гермесом иметь вам легко, пастухи: возлиянью
Он и молочному рад, медом доволен лесным.
Много труднее с Гераклом: он требует либо барана,
Либо ягнят
Родоклее
В дар посылаю тебе, Родоклея, венок: из прекрасных
Вешних цветов для тебя, милая, сам его сплел.
Есть тут лилеи и розы душистые, есть анемоны,
Нежный, пуш
АНТИФИЛ ВИЗАНТИЙСКИЙ
«К милым отчизны брегам приближался…»
К милым отчизны брегам приближался, «завтра, — сказал
я, —
Долгий и
На «Медею» Тимомаха
Изображая Медею, преступницу, в сердце которой
С ревностью к мужу любовь к детям боролась,
большой
Труд приложил Тимомах, чтобы выразить оба противных
О сатировской драме
Вакх изобрел этот род поучения музы игривой,
Сам по себе, Сикион, шествуя в сонме харит.
И в порицаньях своих он приятен, и жалит он смехом,
И, опьяненный
АВТОМЕДОНТ
«Жизнь береги, человек…»
Жизнь береги, человек, и не вовремя в путь не пускайся
Ты через волны морей; жизнь ведь и
ФИЛИПП ФЕССАЛОНИКСКИЙ
На Фидиева «Зевса»
Бог ли на землю сошел и явил тебе, Фидий, свой образ,
Или на небо ты сам, бога чтоб видеть, взо
ЛОЛЛИЙ БАСС
«Золотом течь не хочу…»
Золотом течь не хочу. Другой пусть в быка превратится
Или же, лебедем став, сладостно песн
На врачей
Раз астролог Диофант напророчил врачу Гермогену,
Что остается ему девять лишь месяцев жить.
Врач, засмеявшись, сказал: «Девять месяцев? Экое время!
Вот у
О богатстве
Только богатство души настоящее наше богатство,
Все же другое скорбей больше приносит, чем благ.
Тот лишь действительно может по праву назваться богатым,
На врача
В школу мою обучаться грамматике лекарь однажды
Сына прислал своего. Мальчик прошел у меня
«Гнев, о богиня, воспой» и «Тысячи бедствий соделал»,
Начал и т
О жизни
В жизни любая годится дорога. В общественном месте —
Слава и мудрость в делах, дома — покой от трудов;
В селах — природы благие дары, в мореплаванье —
при
На Грамматику
Книги, орудия муз, причинившие столько мучении,
Распродаю я, решив переменить ремесло.
Музы, прощайте! Словесность, я должен расстаться
с тобою, —
На монахов
Если зовутся они «одинокими», что ж их так много?
Где одиночество тут, в этой огромной толпе?
«Эта любовь твоя — ложь…»
О планетах
Семь блуждающих звезд чрез порог-переходят Олимпа,
Каждая круг совершая в свое неизменное время:
Ночи светильник — Луна, легкокрылый Меркурий, Венера,
Мар
Предместье Aмасии
Да, хороша эта роща Эрота, где нежным дыханьем
Стройных деревьев листву тихо колышет зефир,
Где, освеженная влагой, цветами вся блещет поляна,
Радуя глаз
Эпитафии Ипатию
Это Ипатиев холм. Не подумай, однако, что кроет
Он действительно прах мужа такого, как был
Вождь авсонийцев. Земля, устыдившись великого мужа
Насыпью мало
Посвящение Афродите
Мы — девять Дафновых книг, от Агафия. Наш сочинитель
Всех, о Киприда, тебе нас посвящает одной;
Ибо не столько о музах печемся мы, как об Эроте,
Будучи вс
Виноделы
Гроздья, несметные Вакха дары, мы давили ногами,
В Вакховой пляске кружась, руки с руками сплетя.
Сок уже лился широким потоком, и винные кубки
Стали, как
Новый Полемон
Взяв в образец Полемона, остригшего в сцене Менандра
Пряди роскошных волос грешной подруге своей,
Новый, второй Полемон, окорнал беспощадной рукою
Кудри Р
Жалоба женщин
Юношам легче живется на свете, чем нам, горемычным,
Женщинам, кротким душой. Нет недостатка у них
В сверстниках верных, которым они в откровенной беседе
М
На статую Плутарха
Славный твой образ поставлен сынами могучего Рима,
О херонеец Плутарх, в вознагражденье за то,
Что в параллельных своих описаниях жизни ты римлян,
Победон
МАКЕДОНИЙ
«Из года в год виноград собирают…»
Из года в год виноград собирают и, гроздья срезая,
Вовсе не смотрят на то, что
На дом в Кибире
Каждому гостю я рад, земляку и чужому. Не дело
Гостеприимству пытать: кто ты, откуда и чей?
«Золотом я привлекаю Эрота…»
Золото и женщины
В золото Зевс обратился, когда захотел он с Данаи
Девичий пояс совлечь, в медный проникнув чертог.
Миф этот нам говорит, что и медные стены, и цепи —
Все
Запретная любовь
Будем, Родопа, мы красть поцелуи и милую сердцу,
Но возбраненную нам службу Киприде скрывать.
Сладко, таясь, избегать сторожей неусыпного взгляда;
Ласки з
На сады Юстиниана
Спорят о том нереиды, с наядами гамадриады,
Кто это место своим более вправе назвать.
Судит харита их спор, но решенья сама не находит —
Так им обязана вс
На статую вакханки в Византии
Эта вакханка в безумье отнюдь не созданье природы —
Только искусство могло с камнем безумие слить.
«Только твою красоту пер
Семь мудрецов
Семь мудрецов называю — их родину, имя, реченье:
«Мера важнее всего», — Клеобул говаривал Линдский;
В Спарте: «Познай себя самого», — проповедовал Хилон;
Колосс Родосский
Жители Родоса, племя дорийцев, колосс этот медный,
Величиной до небес, Гелий, воздвигли тебе,
После того как смирили военную бурю и остров
Обогатили родно
Приношение Кибеле
Мать моя, Рея, фригийских кормилица львов, у которой
Верных немало людей есть на Диндиме, тебе
Женственный твой Алексид посвящает орудия эти
Буйных радени
Спартанцам, павшим при Фирее
Спарта родная! Мы, триста сынов твоих, бившихся в поле
С равным числом аргивян из-за фирейской земли,
Там, где стояли в начале сражения, там же, ни разу
Н
Девять лириков
Муз провозвестник священный, Пиндáр; Вакхилид, как
сирена,
Пеньем пленявший; Сапфо, цвет эолийских харит;
Анакреонтовы песни, и ты, из Гомерова рус
Надпись на бесшумном водоподъемнике
Пана, меня, не любя, даже воды покинула Эхо.
«Роза недолго блистает красой…»
Роза недолго блистает
Оракул, данный мегарянам
Лучший к-рай на земле — пелазгов родина, Аргос;
Лучше всех кобылиц — фессалийские; жены — лаконки,
Мужи — которые пьют Аретусы-красавицы воду.
Но даже эти
АНАКРЕОНТИКА В ВОЛЬНЫХ ПЕРЕВОДАХ РУССКИХ ПОЭТОВ XVIII–XIX ВЕКОВ
«Мне петь было о Трое…»
Мне петь было о Трое,
О Кадме мне бы петь,
Да гусли мне в покое
Любовь в
К Эроту
Не шутя меня ударив
Гиацинтовой лозою,
Приказал Эрот мне бегать
Неотступно за собою.
Между терний, чрез потоки,
Я помчался за Эротом
ВАЛЕРИЙ КАТУЛЛ
«Плачь, Венера…»
Плачь, Венера, и вы, Утехи, плачьте!
Плачьте все, кто имеет в сердце нежность!
Бедный пт
К Меценату
Славный внук, Меценат, праотцев царственных,
О, отрада моя, честь и прибежище!
Есть такие, кому высшее счастие —
Пыль арены взметать в беге увертливом
К Августу-Меркурию
Вдосталь снега слал и зловещим градом
Землю бил Отец и смутил весь Город,
Ринув в кремль святой грозовые стрелы
Огненной дланью.
К кораблю Вергилия
Пусть Киприда хранит тебя,
Пусть хранят Близнецы, звезды-водители,
И родитель ветров Эол,
Провожая тебя веяньем Япига.
Я доверил
К Агриппе
Пусть тебя, храбреца многопобедного,
Барий славит — орел в песнях Меошга —
За дружины лихой подвиги на море
И на суше с тобой, вождем.
К Лидии
Ради богов бессмертных,
Лидия, скажи: для чего ты Сибариса губишь
Страстью своей? Зачем он
Стал чуждаться игр, не терпя пыли арены знойной,
К виночерпию Талиарху
Смотри: глубоким снегом засыпанный,
Соракт белеет, и отягченные
Леса с трудом стоят, а реки
Скованы прочно морозом лютым.
Чтоб на
Гимн Меркурию
Вещий внук Атланта, Меркурий! Мудро
Ты смягчил людей первобытных нравы
Тем, что дал им речь и назначил меру
Грубой их силе.
Вестн
К гадающей Левконое
Ты гадать перестань: нам наперед знать не дозволено,
Левконоя, какой ждет нас конец. Брось исчисления
Вавилонских таблиц. Лучше терпеть, что бы ни ждало
н
К Лидии
Как похвалишь ты, Лидия,
Розоватый ли цвет шеи у Телефа,
Руки ль белые Телефа, —
Желчью печень моя переполняется.
И тогда не влад
К республике
О корабль, вот опять в море несет тебя
Бурный вал. Удержись! Якорь брось в гаваыи!
Неужель ты не видишь,
Что твой борт потерял уже
Парис-Похититель
Вез Елену Парис по морю в отчий дом,
Опозорил пастух гостеприимный кров.
Вдруг Нерей спеленал ветры гульливые,
Судьбы грозные провещал:
К богине любви
Мать страстная страстей людских,
Мне Семелы дитя — бог опьянения,
И разгула веселый час
Позабытой любви сердце вернуть велят.
Жже
К Меценату
Будешь у меня ты вино простое
Пить из скромных чаш. Но его недаром
Я своей рукой засмолил в кувшине
В день незабвенный,
В день, к
К хору юношей и девушек
Пой Диане хвалу, нежный хор девичий,
Вы же пойте хвалу Кинфию, юноши,
И Латоне любезной!
Всеблагому Юпитеру!
Славьте, девы, ее, в
К Аристию Фуску
Кто душою чист и незлобен в жизни,
Не нужны тому ни копье злых мавров,
Ни упругий лук, ни колчан с запасом
Стрел ядовитых.
Будет
К Вергилию на смерть Квинтилия Вара
Можно ль меру иль стыд в чувстве знать горестном
При утрате такой? Скорбный напев в меня,
Мельпомена, вдохни, — ты, кому дал Отец
Звонкий голос с кифарою!
К Лидии
Реже по ночам в запертые ставни
Раздается стук молодежи дерзкой,
Чтоб прервать твой сон, и покой свой любит
Дверь на пороге,
Что
Квинту Элию Ламию
Во славу музам горесть и груз тревог
Ветрам отдам я. По морю Критскому
Пусть горечь дум моих развеют.
Буду беспечен и глух. Не слышу,
К пирующим
Не для сражений чаши назначены,
А для веселья скромного в добрый час.
Ну что за варварский обычай
Распрей кровавой кончать пирушку!
К Аполлону
Что просит в новом храме поэт себе
У Аполлона? И с возлиянием
О чем он молит? Не богатых
Просит он нив средь полей Сардинских,
Не
Поэту Альбию Тибуллу
Альбий, полно терзать память Гликерою,
Вероломную клясть, полно элегии,
Полуночник, слагать — знаю, затмил тебя
Мальчуган у отступницы.
Отреченье
Пока, безумной мудрости преданный,
Я нерадивым богопоклонником
Беспечно жил, я заблуждался.
Ныне ладью повернул и правлю
К течень
К пирующим
Теперь — пируем! Вольной ногой теперь
Ударим оземь! Время пришло, друзья,
Салийским щедро угощеньем
Ложа кумиров почтить во храме!
Квинту Деллию
За мудрость духа! Круто придется ли —
Невозмутимость выкажи, счастье ли
Сверкнет — смири восторгов бурю,
Ибо ты смертен, о друг мой Деллий:
Ксантию Фокейцу
Ксантий, нет стыда и в любви к рабыне!
Вспомни, не раба ль Брисеида белым
Телом ураган пробудила в гордом
Сердце Ахилла?
Не был л
К Септимию
Ты со мною рад и к столпам Геракла,
И к кантабрам плыть, непривычным к игу,
И в Ливийский край, где клокочут в Сирте
Маврские волны.
На возвращение Помпея Вара
В дни бурь и бедствий, друг неразлучный мой,
Былой свидетель Брутовой гибели,
Каким ты чудом очутился
Снова у нас под родимым небом?
К Лицинию Мурене
Будешь жить ладней, не стремясь, Лициний,
Часто в даль морей, где опасны бури,
Но и не теснясь к берегам неровным
И ненадежным.
Т
Постуму
О Постум! Постум! Льются, скользят года!
Какой молитвой мы отдалим приход
Морщин и старости грядущей,
И неотступной от смертных смерти?.
О римской роскоши
Земли уж мало плугу оставили
Дворцов громады; всюду виднеются
Пруды, лукринских вод обширней,
И вытесняет платан безбрачный
Лозы
Гросфу Помпею
Мира у богов при дыханье шквала
Молит мореход. Над Эгеем тучи
Месяц кроют тьмой, поглотив мерцанье
Звезд путеводных.
Мира! — Пил
Гимн Вакху
Я Вакха видел, — верьте мне, правнуки,
Учил он песням в дальней расселине,
И нимфы-ученицы, вторя,
Всё озирались на уши фавнов.
Э
К Меценату
Взнесусь на крыльях мощных, невиданных,
Певец двуликий, в выси эфирные,
С землей расставшись, с городами,
Недосягаемый для злословья.
К хору юношей и девушек
Противна чернь мне, чуждая тайн моих,
Благоговейте молча: служитель муз —
Досель неслыханные песни
Девам и юношам я слагаю.
Цари
К римскому юношеству
Военным долгом призванный, юноша
Готов да будет к тяжким лишениям;
Да будет грозен он парфянам
В бешеной схватке копьем подъятым.
Астерия и Гиг
Гиг вернется, не плачь! Ветры весной тебе,
Астерия, примчат верного юношу, —
А товары какие
Вывез Гиг из Вифинии!
Гиг вернется, —
К Лидии
— Мил доколе я был тебе,
И не смел ни один юноша белую
Шею нежно рукой обвить,
Я счастливее жил, нежели персов царь.
— Ты доколь
Раздумье Необулы
О, как грустно, Необула, избегать игры Амура,
Не осмелиться похмельем смыть тоску, а осмелеешь,
Языком отхлещет ментор.
Где же, баловень К
Бандузийский ключ
Ключ, звенящий хрусталь, мой Бандузийский ключ
Я бы чистым вином, я бы венком почтил.
Жди же козлика в жертву.
Уж набухли на лбу его
К Фавну
Фавн, о нимф преследователь пугливых!
По полям открытым моих владений
Благостен пройди и уйди заботлив
К юным приплодам.
И ягнено
К Вакху
Вакх, я полон тобой! Куда
Увлекаешь меня? В рощи ли, в гроты ли
Вдохновение мчит меня?
Где, в пещере какой Цезаря славного,
Блеск
Похищение Европы
Пусть напутствует нечестивых криком
Птица бед, сова, или завыванье
Суки, иль лисы, или ланувийской
Щенной волчицы.
Пусть пересече
В праздник Нептуналий
Как отпраздновать веселей
День Нептуна? Открой, Лида, цекубское,
Дар заветный, о мой провор,
Искру жизни придай чопорной мудрости.
Памятник
Создал памятник я, бронзы литой прочней,
Царственных пирамид выше поднявшийся.
Ни снедающий дождь, ни Аквилон лихой
Не разрушат его, не сокрушит и ряд
К Юлу Антонию
Тот, держась на крыльях, скрепленных воском,
Морю имя дать обречен, как Икар,
Кто, о Юл, в стихах состязаться дерзко
С Пиндаром тщится.
Манлию Торквату
Снег покидает поля, зеленеют кудрявые травы,
В буйном цвету дерева.
Облик меняет земля, что ни день, то спокойнее в руслах
Шумные воды бегут.
&nb
К Лоллию
Поверь, погибнуть рок не судил словам,
Что я, рожденный там, где шумит Авфид,
С досель неведомым искусством
Складывал в песни под звуки лиры.
&nb
В день рождения Мецената
Есть кувшин вина у меня, Филлида,
Девять лет храню альбанин душистый,
Есть и сельдерей для венков, разросся
Плющ в изобилье.
Кудр
Вергилию
Уже веют весной ветры фракийские,
Гонят вдаль паруса, море баюкая,
Не гремят от снегов реки набухшие,
Цепенея, не спят луга.
Вьет
К Августу
Хотел я грады петь полоненные
И войны, но по лире ударил Феб,
Чтоб не дерзнул я слабый парус
Вверить простору зыбей тирренских.
Т
ЮБИЛЕЙНЫЙ ГИМН
Феб и ты, царица лесов, Диана,
Вы, кого мы чтим и кого мы чтили,
Светочи небес, снизойдите к просьбам
В день сей священный —
&nbs
На Альфия
Блажен лишь тот, кто, суеты не ведая,
Как первобытный род людской,
Наследье дедов пашет на волах своих,
Чуждаясь всякой алчности,
Не пробуждаясь
К римскому народу
Куда, куда вы валите, преступные,
Мечи в безумье выхватив?!
Неужто мало и полей, и волн морских
Залито кровью римскою —
Не для того, чтоб Карфаге
К Мевию
Идет корабль, с дурным отчалив знаменьем,
Неся вонючку Мевия.
Так в оба борта бей ему без устали,
О Австр, волнами грозными!
Пусть, море вздыбив,
К Неэре
Ночью то было — луна сияла с прозрачного неба
Среди мерцанья звездного,
Страстно когда ты клялась, богов оскорбляя
заране,
Клялас
К римскому народу
Вот уже два поколенья томятся гражданской войною,
И Рим своей же силой разрушается, —
Рим, что сгубить не могли ни марсов соседнее племя,
Ни рать Порсены
ЭЛЕГИИ ЛИГДАМА
«С сердцем железным был тот…»
С сердцем железным был тот, кто у девушки отнял впервые
Юношу иль у него силой любим
ЛЮБОВНЫЕ ЭЛЕГИИ
«Жарко было в тот день, а время уж близилось к полдню…»
Жарко было в тот день, а время уж близилось к полдню.
Пора
ПОНТИЙСКИЕ ЭЛЕГИИ
«Негодовать иль молчать?..»
Негодовать иль молчать? Скрыть имя иль имя на площадь,
На всенародный позор низкую душ
ЭПИГРАММЫ
«Всё, что мы видим вокруг, пожрет ненасытное время…»
Всё, что мы видим вокруг, пожрет ненасытное время;
Всё низвер
К лучшему другу
Крисп, ты — сила моя и спасенье скользящего в бездну,
Крисп, украшение ты форума древнего; власть,
Крисп, ты являл, лишь желая скорее помочь человеку,
Бер
О простой жизни
«Дружбы царей избегай», — поучал ты в речении кратком:
Эта большая беда все же была не одной.
Дружбы еще избегай, что блистает чрезмерным величьем,
И стор
Родине о себе
Кордуба, ныне власы распусти и оденься печалью,
Плача, над прахом моим должный исполни обряд.
Дальняя Кордуба, ныне оплачь твоего песнопевца,
Тяжко горюя
О благе простой жизни
Малым я полем владею, доходом и скромным и честным,
Но доставляют они мне беспредельный покой.
Дух мой, не ведая страха, с одним лишь спокойствием
дружен
О богатстве и бесчестии
Нет, несчастье одно в подобной жизни,
Что счастливой считаете вы ложно:
На руках созерцать камней сверканье,
Или ложе отделать черепахой,
Или неж
О звоне в ушах
Звонкое ухо, зачем ты все ночи звенишь непрестанно,
Молвишь не знаю о ком, вспомнившем ныне меня?
«Ты вопрошаешь, кто это? Звучат тебе уши ночами,
Всем во
ЭПИГРАММЫ
«Исса птички Катулловой резвее…»
Исса птички Катулловой резвее,
Исса чище голубки поцелуя,
Исса ласковее
О сельской жизни
Делаю что у себя я в деревне? Отвечу я кратко:
Утром молюсь, посмотрю за порядком и дома и в поле
И надлежащую всем назначаю я слугам работу.
После читаю,
К своей жене
Будем жить, как мы жили, жена! Тех имен не оставим,
Что друг для друга нашли в первую брачную ночь!
Да не настанет тот день, что нас переменит: пусть буду
К Галле, уже стареющей девушке
Я говорил тебе: «Галла! Мы старимся, годы проходят:
Пользуйся счастьем любви: девственность старит скорей!
Ты не вняла, и подкралась шагами неслышными старость,
Галльские мулы
Ты посмотри на послушных питомцев бушующей Роны,
Как по приказу стоят, как по приказу бредут,
Как направленье меняют, услышав шепот суровый,
Верной дорого
О старце, никогда не покидавшем окрестностей Вероны
Счастлив тот, кто свой век провел на поле родимом;
Дом, где ребенком он жил, видит его стариком.
Там, где малюткою ползал, он нынче с посохом бродит;
Мног
О приходе весны
Вижу, уходит зима; над землею трепещут зефиры,
Воды от Эвра теплы: вижу, уходит зима.
Всюду набухли ноля и земля теплоту ожидает,
Зеленью новых ростков вс
Нарцисс
Тот, чьим отцом был поток, любовался розами мальчик,
И потоки любил тот, чьим отцом был поток.
Видит себя самого, отца увидеть мечтая,
В ясном, зеркальном
Могила Ацида
Ацида здесь, на вершине горы, ты видишь гробницу,
Видишь бегущий поток там, у подножья холмов?
В них остается доныне память о гневе Циклопа,
В них и печал
Спящий Амур
Как-то младенец Амур, побежден легкокрылой дремотой,
В зарослях мирта лежал на траве, увлажненной росою.
Тут-то, скользнув из пропастей Дита, его обступили
О возрасте
Если хочешь ты жизнь прожить счастливо,
Чтоб Лахеса дала увидеть старость, —
В десять лет ты играть, резвясь, обязан,
В двадцать должен отдаться ты наукам
О том, какова жизнь
Грушу с яблоней в саду я деревцами посадил,
На коре наметил имя той, которую любил.
Ни конца нет, ни покоя с той поры для страстных мук:
Сад все гуще, стр
ТИБЕРИАН
«По долине, по поляне пробегал, звеня, ручей…»
По долине, по поляне пробегал, звеня, ручей.
Затканный в цветы, сме
О тленности
Суждена всему, что творит природа,
Как его ни мним мы могучим, — гибель.
Все являет нам роковое время
Хрупким и бренным.
Новое ру
Похвала саду Евгеция
Сад, где легкой стопой текут Напей,
Где дриады шумят зеленым сонмом,
Где Диана царит средь нимф прекрасных,
Где Венера таит красы сверканье,
Где
О ручном вепре, вскормленном при обеденном зале
Вепрь, для бога войны рожденный жить на кручах гор,
В чащах круша дерева, шумящие под бурями,
Корм принимает из рук в чертогах раззолоченных,
Буйный смиря
Красивой женщине, преданной целомудрию
Чудо твоей красоты ослепительно и совершенно, —
Ты же всегда норовишь лишь непорочность блюсти.
Диву даешься, зачем получила ты власть над природой
Нравом
О страсти и вине
Не поддавайся безудержной страсти к Венере и Вакху,
Ведь причиняют они вред одинаковый нам.
Силы Венера у нас истощает, а Вакха избыток
Немощь приносит но
Хвала солнцу
Землю когда от вселенной природы мощь отделила,
Солнце нам день подарило. Недвижные тучи на небе
Разорвало и свой лик в розовеющем мире явило.
В вечном дв
Хвала луне
Гордость вселенной — Луна, наибольшее в небе светило.
Солнечный блеск отраженный — Луна, сиянье и влажность,
Месяцев матерь — Луна, возрожденная в щедром потомстве
Хвала океану
Волн повелитель и моря творец, владеющий миром,
Все ты объемлешь своей, Океан, волною спокойной,
Ты для земель назначаешь пределом разумным законы,
Ты соз
Ночное празднество Венеры
Пусть полюбит нелюбивший, кто любил, пусть любит
вновь!
Вновь весна, весна и песни; мир весною возрожден.
Вся любовь весной взаимна, птицы все вступают в
Песня гребцов
Эй-а, гребцы! Пусть эхо в ответ нам откликнется; эй-а!
Моря бескрайнего бог, улыбаясь безоблачным ликом,
Гладь широко распростер, успокоив неистовство бури,
Влюбленный Амур
Что за огонь меня жжет? Доселе вздыхать не умел я.
Бог ли какой нашелся сильней Амурова лука?
Или богиня мать, злому року покорствуя, брата
Мне родила? Ил
К Дульции
Счастливы мать и отец, тебя подарившие миру!
Счастливо солнце, что видит тебя в пути повседневном!
Счастливы камни, каких ты касаешься белой ногою!
Счастл
Отказ от серьезной поэзии
Время пришло для любви, для ласки тайной и нежной.
Час веселья настал: строгая Муза, прощай!
Пусть же входит в стихи Аретуса с грудью упругой,
То распусти
О водах
Байи ты взором окинь, их дома и блестящие воды.
Живопись вместе с волной всюду прославили их.
Ведь и вершины, сверкая, прекрасны в своих очертаньях,
И, ни
О пантомиме
Мужа сильную грудь наклоняя в женском изгибе,
Гибкий свой торс применив к нраву и жен и мужей,
Выйдя на сцену, танцовщик движеньем взывает к народу
И обещ
ЭПИГРАФИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
«Нимфа здешних я мест, охраняю священный источник…»
Нимфа здешних я мест, охраняю священный источник,
Дремлю и слы
ГРЕЧЕСКАЯ ЛИРИКА
Классическим сводом текстов древнегреческой лирики считается сборник, составленный немецким филологом Теодором Бергком «Poetae lyrici Graeci». Бергк впервые собрал в одном издании м
НАРОДНЫЕ ПЕСНИ
«Родосская песня о ласточке», напоминающая украинские «колядки», призывный гимн «Дионису» и «Эйресиона» — песни обрядовые. «Антема» и «Хелихелина» связаны с распространенными народн
АНАКРЕОНТ
Анакреонт (559–478 гг. до н. э.) родился в малоазиатском городе Теосе, много странствовал по разным областям Греции, жил при дворах тиранов, — в частности, на острове Самосе, при дв
СТЕСИХОР
Стесихор (приблизительные даты жизни: 630–550 гг. до н. э.) родился в Сицилии. Настоящее имя поэта — Тисий, прозвище «Стесихор» значит «устроитель (постановщик) хоров». От хоровых л
КОРИННА
Коринна, беотийская поэтесса (конец VI — начало V в. до н. э.), в своих стихах излагала местные, беотийские предания и героические мифы. На состязаниях поэтов Коринна неоднократно п
БАКХИЛИД
Бакхилид — младший современник Пиндара и, как автор эпиникиев, его подражатель и соперник на состязаниях. Не отличаясь пиндаров-ской глубиной мысли, стихи Бакхилида славились главны
АРХИЛОХ
Архилох (VII в. до н. э.) считается основоположником ямбической поэзии, характерными чертами которой были простота, обыденность языка и обличительная, сатирическая направленность. Х
СЕМОНИД АМОРГСКИЙ
Семонид Аморгский (VII в. до н. э.) родился на острове Самосе, а «Аморгским» назван потому, что основал колонию на острове Аморге, возглавив партию самосских переселенцев. От четыре
ГИППОНАКТ
Гиппонакта (VI в. до н. э.) называют еще «Клазоменским», потому что, бежав из родного Эфеса, он поселился и прожил всю свою жизнь на острове Клазомены. Бежал поэт, как полагают, от
МИМНЕРМ КОЛОФОНСКИЙ
Родиной Мимнерма (род. около 600 г. до н. э.) малоазиатский город Колофон считается лишь на том основании, что в одном из своих стихотворений поэт назвал его «любимым». Биографическ
ФЕОГНИД
До нас дошел целый сборник элегий Феогнида, превышающий по объему наследие любого современного ему (VI в. до н. э.) поэта и всех лириков, ему предшествовавших. Первая часть этого сб
СИМОНИД КЕОССКИЙ
Симонид (556–467 гг. до н. э.) — выдающийся мастер торжественной хоровой песни. Особенно славился своими «плачами» (френами), у древних, вошло даже в поговорку выражение «Симонидовы
КСЕНОФАН
Философ Ксенофан (VI в. до н. э.), по некоторым сведениям, прибыл на склоне лет из родного Колофона в италийский город Элею и основал там так называемую элейскую (или элеатскую) шко
МЕНАНДР
Менандр (примерные даты жизни: 343–291 гг. до н. э.) — известный писатель, автор бытовых комедий.
«Честь вам, два сына Неокла…» — Два сына Неокла —
ПОСИДИПП
Посидипп (III в. до н. э.) — эпиграмматист, родом из Сицилии.
Застольная — Кекропов сосуд — то есть сосуд аттический (Кекроп — мифологический царь А
ФЕОКРИТ
Годом рождения Феокрита, крупнейшего представителя буколической поэзии (от греческого «буколос» — «пастух, пасущий коров и быков»), принято считать 315 год до н. э., год его смерти
КАЛЛИМАХ
Каллимах родился в 310 году до н. э. в Кирене, греческом торговом городе на северном побережье Африки. Был сначала учителем, потом, своей образованностью обратив на себя внимание Пт
АСКЛЕПИАД САМОССКИЙ
Асклепиад Самосский (III в. до н. в.) — один из наиболее знаменитых поэтов александрийской эпохи. Главная тема его стихов — любовь. До нас дошло около сорока его эпиграмм. Некоторая
ЛЕОНИД ТАРЕНТСКИЙ
Леонид Тарентский (III в. до н. э.) — один из самых одаренных поэтов эпохи, эллинизма. В отличие от многих других авторов александрийской школы, заботившихся главным образом о внешн
ДИОСКОРИД
От поэта Диоскорида (III в. до н. э.) до нас дошло около сорока эпиграмм, среди которых — несколько эпитафий поэтам, свидетельствующих об историко-литературных интересах автора.
АЛКЕЙ МЕССЕНСКИЙ
Алкей Мессенскжй (конец III — начало II в. до н. э.) — современник македонского царя Филиппа III (время правления: 221–179 гг. до н. э.), который был объектом ядовитых эпиграмм Алке
АНТИПАТР СИДОНСКИЙ
От Антипатра Сидонского (II–I вв. до н. э.) сохранилось около ста эпиграмм. Некоторые из них, признанные теперь произведениями этого поэта, приписывались раньше его тезке, Антипатру
ФИЛОДЕМ
Филодем (I в. до н. э.) — известный эпикуреец, писавший и латинскую прозу. До нас допито более тридцати его греческих эпиграмм — главным образом о любви. Родина поэта — палестинский
МЕЛЕАГР ГАДАРСКИЙ
Мелеагр (I в. до н. э.) составил первую антологию греческих поэтов — «Венок». В стихотворном вступлении к этому сборнику Мелеагр называет сорок шесть авторов, сравнивая каждого из н
АНТИПАТР ФЕССАЛОНИКСКИЙ
Македонянин Антипатр (I в. до н. э. — I в. н. э.) долго жил в Риме, где пользовался покровительством тестя Юлия Цезаря, влиятельнейшего Люция Кальпурния Пизона, которому посвятил не
АНТИФИЛ ВИЗАНТИЙСКИЙ
Антифил Византийский жил в I веке н. э. До нас дошло пятьдесят его эпиграмм.
«К милым отчизны брегам…» — Немезида (Немесида) — богиня, карающая за ч
АПОЛЛОНИД
Помещенные здесь две эпиграммы Аполлонида (I в. н. э.) верно-подданнически прославляют покорение римлянами древнейших центров греческой культуры.
«Критским стрелком
ЛОЛЛИЙ БАСС
Лоллий Басс (поэт I в. н. э.), судя по имени, — римлянин.
«Золотом течь не хочу…» — Чтобы овладеть Данаей, Европой и Ледой, Зевс превращался соответственно
ЛУКИЛЛИЙ
От Лукиллия, современника Нерона (I в. н. э.), до нас дошло около ста тридцати эпиграмм, в большинстве своем — сатирических. Творчество Лукиллия оказало несомненное влияние на римск
ИМПЕРАТОР ЮЛИАН
Римский император Юлиан (время правления: 361–363 гг. н. э.), прозванный христианами «Отступником», посвятил свои литературные труды идее возрождения старой языческой религии. Кроме
ЮЛИАН ЕГИПЕТСКИЙ
Юлиан был гиппархом (префектом) Египта при императоре Юстиниане (время правления: 527–565 гг. н. э.).
На Демокрита — Демокрит из Абдеры (460–370 гг.
МАКЕДОНИЙ
Наши сведения о Македонии, от которого сохранилось 44 эпиграммы, очень скупы. Известно, что он был современником Агафия и имел звание консула.
«Был нездоров я вчера
ПАВЕЛ СИЛЕНЦИАРИЙ
«Силенциарий» — название должности и значит в переводе «блюститель тишины и спокойствия». В этом чине поэт и служил при дворе императора Юстиниана. Даты рождения и смерти Павла Силе
ЭПИГРАММЫ
На «Илиаду» и «Одиссею» — Лаэртов сын — Одиссей.
На «Александру» («Кассандру») Ликофрона — Кассандра — дочь троянского царя Приама.
XVIII–XIX ВЕКОВ
«Анакреонтикой» называется собрание греческих стихотворений, написанных в подражание Анакреонту разными авторами в разные времена, преимущественно, надо полагать, в поздней античнос
ЛИРИКА РИМА
Римская лирика — это прежде всего пять прославленных поэтов конца Республики и начала Империи: Катулл, Тибулл, Проперций, Гораций, Овидий, а также более скромные имена «малых латинс
ВАЛЕРИЙ КАТУЛЛ
Валерий Катулл (87–57 гг. до н. э.) родом из Вероны. Умер в Риме. Первый латинский лирический поэт. Вместе с Тибуллом и Проперцием составляет триаду поэтов, мастеров любовной лирики
КВИНТ ГОРАЦИЙ ФЛАКК
Квинт Гораций Флакк (65-8 гг. до н. э.) — крупнейший римский поэт-лирик, перенесший на римскую почву размеры древнегреческой (эолийской) лирики. Автор четырех книг од (всего 103 сти
АЛЬБИЙ ТИБУЛЛ
Альбий Тибулл (около 60–19 гг. до н. э.) — римский поэт-элегик, автор двух книг элегий; две другие книги (элегии Лигдама и несколько стихотворений поэтессы Сульпиции) приписываются
СЕКСТ ПРОПЕРЦИЙ
Секст Проперций (около 49–15 гг. до н. э.) — римский поэт-элегик. О его жизни мы знаем немного. Он родился в Умбрии, вероятно, в городе Ассизи, в семье небогатых родителей. В Риме о
ПУБЛИЙ ОВИДИЙ НАЗОН
Публий Овидий Назон (43 г. до н. э. — около 18 г. п. э.) — крупнейший, наряду с Вергилием и Горацием, римский поэт. Овидий родился в городе Сульмоне и принадлежал к древнейшему всад
ЛУЦИЙ АННЕЙ СЕНЕКА
Луций Анней Сенека (Сенека-младший) родился в г. Кордубе в Испании в 4 или 5 году до н. э., умер в 65 году н. э., вскрыв себе вены по приказу Нерона, обвинившего Сенеку в причастнос
МАРК ВАЛЕРИЙ МАРЦИАЛ
Марк Валерий Марциал (около 40 г. — не позднее 104 г.) — крупнейший римский поэт-эпиграммист. Он родился в г. Бильбиле (Испания), долго жил в Риме и вернулся под старость в родные к
КЛАВДИЙ КЛАВДИАН
Клавдий Клавдиан (IV–V вв.) — грек родом из Египта, крупный поэт позднего Рима, автор поэм и многочисленных стихотворений. Сохранившиеся произведения Клавдиана могут быть датированы
ПЕНТАДИЙ
О приходе весны — Стихотворение написано элегическими дистихами, в которых первое полустишие гекзаметра (нечетные строки) повторяется во втором полустишии пентаметр
МОДЕСТИН
Спящий Амур — Названные в стихотворении десять жертв любви, предлагая наказание Амуру, напоминают об их собственной участи: Федра — влюбилась в своего пасынк
НЕИЗВЕСТНЫЕ ПОЭТЫ РАЗНЫХ ЭПОХ
Хвала Солнцу — Поднимаются кони — кони огненосной колесницы Гелиоса. Титан — Солнце. Либер — одно из имен Вакха. Тривия — Геката, богиня
ЭПИГРАФИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
Латинские эпиграфические стихвтворения — своеобразный вид латинской поэзии — взяты из одноименной книги Ф. А. Петровского, изданной издательством АН СССР в 1962 году.
Новости и инфо для студентов