Реферат Курсовая Конспект
Е.Д. Елизаров. АНТИЧНЫЙ ГОРОД - раздел Литература, Е.д. Елизаров Античный Город ...
|
Е.Д. Елизаров
АНТИЧНЫЙ ГОРОД
Оглавление:
Вместо введения.
Часть 1. Греческий полис
Глава 1. Истоки
§ 1. Участие народа во власти; Восток—Запад.
§ 2. Формы государственного устройства.
§ 3. Демократия и тирания.
§ 4. Институт рабства.
§ 5. Свободные и рабы; количественные оценки.
§ 6. Спарта и Афины.
§ 7 Обеспечение покорности.
Глава 2. Античный левиафан. Племя героев
§ 1. Долговое и экзогенное рабство.
§ 2. Жизнь раба в античном городе.
§ 3. Портрет победителя.
§ 4. Истоки побед.
§ 5. Греческая фаланга.
§ 6. Люди и стены.
Глава 3. Мистерия античного города
§ 1. Война как способ существования.
§ 2. Тотальная мобилизация.
§ 3. Природа патриотизма.
§ 4. Мечта о прекрасном.
§ 5. Пробуждение камня; богоизбрание народа.
§ 6. Вознаграждение Прометея
§ 7. Первенство среди равных
§ 8. Два сердца Эллады.
Глава 4. Эллины и варвары
§ 1. Общее дело как снование права.
§ 2. Эллины и варвары.
§ 3. Эволюция взглядов: варвар — носитель иной культуры.
§ 4. Варвар — недочеловек.
§ 5. Варвар — носитель второсортной культуры.
Глава 5. Условие свободы
§ 1. Свобода как возможность суда.
§ 2. Рабство как условие свободы.
§ 3. Оружие как средство достижения свободы.
§ 4. Конфликт между свободой и ресурсами ее обеспечения.
§ 5. Исторические границы классического греческого полиса.
Часть 2. Рим
Глава 6. Меч
§ 1. Начало пути.
§ 2. Исходный базис войны.
§ 3. История завоеваний.
§ 4. Стратегия победы.
§ 5. Инфраструктура подавления.
§ 6. Победители и побежденные.
§ 7. Структура государственной власти.
§ 8. Рим и Греция — причины отличий.
§ 9. Патриции и плебеи.
Глава 7. Закон
§ 1. Борьба плебеев за свои права.
§ 2. Причины победы.
§ 3. Римское право.
§ 4. Право как инструмент мобилизации.
§ 5. «Всеобщий эквивалент» правоспособности.
§ 6. Клиентела.
§ 7. Основная функция римского закона.
Глава 8. Миф
§ 1. Эксплуатация провинций; действующие лица.
§ 2. Свобода и правоспособность.
§ 3. Идеологическое обеспечение завоеваний.
§ 4. «Римский миф».
§ 5. Государственный миф как оружие.
§ 6. Раса свободных и мечта об Апокалипсисе.
Глава 9. Закат великого города
§ 1. Война как способ существования; исчерпание ресурсов.
§ 2. Распад общины.
§ 3. Месть рабов.
§ 4. Агония.
Глава 10. Уроки античного города
Заключение
Вместо введения.
ЧАСТЬ 1.
ГРЕЧЕСКИЙ ПОЛИС
Глава 1. Истоки
Участие народа во власти; Восток—Запад. Формы государственного устройства. Демократия и тирания. Институт рабства. Свободные и рабы; количественные оценки. Спарта и Афины. Обеспечение покорности.
Глава 2. Античный левиафан. Племя героев
Долговое и экзогенное рабство. Жизнь раба в античном городе. Портрет рабовладельца. Греческая фаланга. Люди и стены.
Глава 3. Мистерия античного города
Война как способ существования. Тотальная мобилизация. Природа патриотизма. Мечта о прекрасном. Пробуждение камня; богоизбрание народа. Вознаграждение Прометея. Первенство среди равных. Два сердца Эллады
Глава 4. Эллины и варвары
Общее дело как снование права. Эллины и варвары. Эволюция представлений: варвар— носитель иной культуры; варвар — недочеловек; варвар — носитель второсортной культуры.
Глава 5. Условие свободы
Свобода как возможность суда. Рабство как условие свободы. Оружие как средство достижения свободы. Конфликт между свободой и ресурсами ее обеспечения. Исторические границы классического греческого полиса.
Исторические границы классического греческого полиса
Вкратце подытоживая сказанное, можно утверждать, что греческий полис прошел две критические точки в своем развитии, и обе они маркирую собой ключевые этапы его экспансии. (В первую очередь, конечно, военной — это примечание необходимо, ибо источником рабов только на первых порах были собственные завоевания; впоследствии город — не пренебрегая и прямыми захватам — в значительных количествах приобретал их также и на невольничьих рынках). Преодоление одной из них положило начало его великой истории. Революционное преобразование его политической организации, формирование нового психотипа гражданина, воспламенение героического пассионарного духа, непревзойденные никем памятники культуры и, конечно же, военные подвиги, которые до сих пор затмевают многое из того, что было в последующих тысячелетиях, — вот зримые результаты этого прорыва в ранее неведомое мировой истории измерение. Вспышка сверхновой — вот чем он обнаруживает себя, но все это только в интервале, ограниченном ими. Переступив второй критический порог завоеваний, полис, отравленный инфильтрацией чуждого этнического элемента, полностью истощает себя. Вот только истощает не материально, ибо и тогда еще было все, чтобы произвести целые горы оружия; но слишком велик оказался мир, и уже не достало героев, способных одолеть его. Самое страшное в том, что вдруг не стало главного — духа, как-то незаметно угас пламень, когда-то вспыхнувший в душе гражданина.
Говоря языком философии, обе эти точки образуют собой то, что называется в ней мерой, то есть качеством, которое образуется по прехождении какого-то одного количественного предела и переходит в совершенно иное состояние за новым количественным рубежом. До преодоления одного рубежа военной экспансии греческий город — это рядовое, ничем, кроме, разве, этнографических особенностей, не примечательное явление; преодоление второго возвращает его все в тот же ряд неприметных исторических обыденностей, заставляет снова теряться на общем фоне. И только в коротком временном интервале между ними он обнаруживает себя уникальным явлением. Но не будь этой внезапной исторической вспышки, кто знает, как сложилась бы вся последующая мировая история?
С пресыщением своими завоеваниями героический дух полиса угас. Сегодня это может показаться парадоксальным, ибо преданность высшим идеалам цивилизации по представлениям современного человека должна только крепить общество, но из песни слова не выкинешь — ничто иное, как стремление к свободе, погасило его. Именно оно, ибо для эллина свобода была не здесь, по сию сторону щита, а главным образом только там — за остриями копий. Вырытая когда-то пропасть между «своими» и «чужими», так навсегда и осталась между эллинами и варварами. Однако взрывная волна пассионарности, как и положено любой волне, обязана угасать с увеличением радиуса того, что покоряется победоносному оружию. Физическая невозможность ведения непрерывной войны против всех делает ненужной и наиболее эффективную только в ее условиях форму мобилизации всех — материальных, духовных, нравственных — ресурсов полиса. Поэтому демократическая форма государственного правления как-то незаметно отходит в область преданий, оставляя по себе лишь ностальгическую память поколений.
Впрочем, какое-то время все, что стоит на пути свободы, продолжало сохранять принципиальные качества чужого и враждебного, а в силу обратной логики и все чужое продолжало оставаться угрозой для эллинской свободы. Именно поэтому ее единственным залогом по-прежнему служило оружие; только решимость и воля, опирающиеся на оружие, могли быть надежным ее гарантом. Ведь восторжествовать окончательно она могла либо через прямое уничтожение того, что могло нанести ей вред, либо посредством решительного возобладания над ним и приведения к покорности, либо нанесением такого чувствительного удара, после которого все источающее угрозу становилось бы попросту бессильным. Ощущение осажденной крепости, окружения чужой враждебной стихией не покидало Грецию даже в самые тяжелые годы междоусобной бойни. Поэтому постепенное сокращение накала внутренней смуты не могло не напомнить о главном, что не одно столетие стояло перед всеми ее государствами. Впрочем, если мы говорим о духе осажденного гарнизона, то все же следует добавить, что это вовсе не то настроение, которое охватывает обреченных на поражение и гибель. Скорее это ощущения льва, обложенного шакалами, которые только и ждут удобного момента, чтобы вырвать у него добычу. Может, ему и уготована гибель, но она никогда не станет торжеством этих хищников. Здесь нет никакого чувства страха, и даже в готовности к смерти — предощущение грядущей победы.
Первый удар, конечно же, должен был наноситься по Персии. Именно ее нейтрализация, если вообще не полное уничтожение, после пережитого нашествия составляло собой род национальной идеи, цель нескольких поколений греков. Пламенная песнь о свободе как о неотъемлемом праве эллина вершить суд в конечном счете над всей ойкуменой, пусть и не зажигая демос, время от времени еще звучала в греческих городах, сливалась с зовом к историческому отмщению. Пепел сожженных храмов и городов стучал в еще не умершие для славы сердца, и многое, что делалось наследниками одержавших победу героев, так или иначе было подчинено этой цели, служило консолидации сил, обеспечению нужных для решающего похода стратегических условий.
Впрочем, к этому примешивалось и другое — падение Спарты и Афин, упадок других греческих полисов рождал настоятельную потребность в новой победоносной очистительной войне против азиатских варваров, которая могла бы возродить утрачиваемое величие Греции. Эта война должна была снова объединить всех эллинов и возродить силы, которые когда-то повергли гордую Трою и отразили нашествие Персии. Мыслью о таком походе вдохновился Агесилай, который в 396 г. до н. э., подобно Агамемнону, намеревался начать из Авлиды свой поход против персов. Эта же идея лежала в основе пламенных олимпийских речей Горгия (392 до н. э.), Лисия (388 до н. э.). Мы уже говорили о том, что эти ораторы не упускали случая провозгласить необходимость единения греческих народов, но олимпийская речь — это не просто выступление, здесь аудиторией становится без исключения вся Эллада, ибо ее содержание немедленно тиражируется всеми средствами массовой информации того времени (не будем с пренебрежением относиться к ним, если еще в дописьменную эпоху каждый грек мог пересказать содержание всего гомеровского эпоса). С этой же мыслью в семидесятых годах носился тиран из Фер Ясон во время его короткого правления над большинством городов Фессалии, наконец, она же стала основной темой обращений Исократа к тому же Ясону, затем к Филиппу и к грекам.
Но, к сожалению, силы уже были бездарно растрачены на решение междоусобных споров. И пусть вместе с упадком великих городов слабел ее однажды поверженный враг, национальная цель — карать непокорных и дарить милостями смирившихся перед нею — так и оставалась недостижимой для Греции. Недавно исполинская, покорившая половину мира империя была уже далеко не той, какой она явилась, второй раз, после Марафона, перейдя Геллеспонт. Персия перестала быть смертельной угрозой, и даже после всех междоусобных кровопотерь грекам становилось ясно, что когда-то давившая их пределы масса — это масса издыхающего зверя. Свершение исторического возмездия уже не требовало предельной мобилизации всех национальных ресурсов. Уже упомянутое здесь отступление «десяти тысяч», поход спартанского царя Агесилая, служили яркими предвестиями великой победы,— но и Греция полностью истощила себя, не было уже былой энергии.
Греческий полис перестал быть инструментом, заточенным только для войны. Отсюда неудивительно, что Исократ в своих обращениях к македонскому царю предлагает тому, по-русски говоря, наплевать на органическое неприятие греками режима личной власти, а заодно и на приверженность их городов духу свободы и патриотизма. По его словам, прилично другим, тем, кто «опутан государством и законами», любить тот город, в котором им привелось жить; македонскому же царю надлежит всю Элладу считать отечеством. Иными словами, окончательно разочаровавшись в демократии, Исократ, еще недавно в яркой речи, которая была составлена по случаю заключения Второго Афинского морского союза и в 380 г. до н. э. прочитана на олимпийском празднике, обращавшийся к Афинам с пламенным призывом возглавить Грецию в походе против персидского царя[145], советует Филиппу встать выше греческих политических пристрастий и полисных предрассудков; он вообще должен встать над государством и над законом. Именно так и поступит Филипп; именно эту программу унаследует его сын, Александр.
Внезапное возвышение недавно безвестной Македонии — это неизбежный результат заката великих государств,— изнеможенной военным напряжением Спарты и пресыщенной плодами свободы и демократии Афин. Еще не отравленная этими дарами европейской цивилизации Македония принимает общее идейное наследство, становится правопреемником когда-то объединявшей всех эллинов идеи, и во многом именно это правопреемство заставляет ее обходиться с Грецией как с завоеванной территорией (словом, точно так же, как ее воинственные города обходились с теми, чьи ресурсы подлежали тотальной мобилизации ради дальнейшей экспансии). В результате Восточного похода македонский царь делается властелином необъятных пространств. Но и разрушение Персидской империи никого не возвращает к миру. Синдром осажденного гарнизона так и не проходит; варварский мир оказывается подобным девятиголовой Лернейской гидре, у которой вместо одной срубленной головы тут же вырастает другая: новый враг появляется на горизонте — Рим, и преданность идеалам свободы диктует необходимость мобилизации сил теперь уже для борьбы с ним. Уже при Филиппе V вспыхивает союзническая война между ахейским союзом во главе с Афинами, которым помогал Филипп, и этолянами. Но в 217 г. до н. э. она быстро кончается миром, в виду «надвигающегося с запада облака» — опасности, угрожавшей как грекам, так и македонянам, и перенявшая факел свободы Македония вступает в союз с Ганнибалом (215 до н. э.) против Рима.
Даже потерпевшая от Македонии, Греция в столкновениях последней с Римом будет сочувствовать скорее ей. Правда, в Македонской войне она соблюдала нейтралитет, но это ничуть не обмануло римский Сенат, и в 167 г. до н. э. по подозрению в измене 1000 ахеян без всякой вины были взяты заложниками и отвезены в Рим. Кстати, в числе пленников находился и будущий историк Полибий. Выжившим только через семнадцать лет было разрешено вернуться на родину, и далеко не все из них проникнутся осознанием великого назначения Рима и пылкой любовью к нему. Стремление Греции к свободе не умрет, и многие из бывших заложников возглавят движение к ней. Не смирилась и Македония; предводительствуемая самозванным царем, выдававшим себя за сына Персея, она опять восстала, но была побеждена и в 148 г. до н. э. некогда великое царство было обращено в рядовую римскую провинцию. Ко времени Августа римской провинцией станет и Греция, но Рим, как и Македония, не дал Греции ни благосостояния, ни даже мира. В борьбе за свою свободу значительная часть греческих городов во главе с Афинами выступили в союзе с понтийским царем Митридатом против Рима и были разбиты. Словом, Греция вышла из этой войны еще более опустошенною и униженной: многие ее города были срыты до основания, другие ограблены, храмы и сокровищницы расхищены. Но и это не положит конец ее бедам. В 48 г. до н. э. Беотия, Фессалия, Афины, Спарта, Ахайя, Крит соединились с Помпеем против Юлия Цезаря, и опять несчастливо, в 31 г. до н. э. — с Марком Антонием против Октавиана, будущего императора Августа, и снова поражение…
Свобода как монопольное право вершить последний суд над всем иноплеменным окружением так и останется для Греции недостижимой мечтой; чужая сила будет вершить свой суд уже над нею.
ЧАСТЬ 2. РИМ
Глава 6. Меч
Начало пути. Исходный базис войны. История завоеваний. Стратегия победы. Инфраструктура подавления. Структура государственной власти. Рим и Греция — причины отличий. Патриции и плебеи.
Глава 7. Закон
Борьба плебеев за свои права. Причины победы. Римское право. Право как инструмент мобилизации. «Всеобщий эквивалент» правоспособности. Клиентела. Основная функция римского закона.
Глава 8. Миф
Эксплуатация провинций, действующие лица. Свобода и правоспособность. Идеологическое обеспечение завоеваний. «Римский миф». Государственный миф как оружие. «Раса свободных» и мечта об Апокалипсисе. Закат великого города
Глава 9. Закат великого города
Война как способ существования; исчерпание ресурсов. Распад общины. Месть рабов. Агония
Агония
Подобно утратившему былое достоинство римскому земледельцу, римский патриций также давно уже не был тем, о ком когда-то слагали легенды. К исходу республики уже не осталось готовых претерпеть ради своего отечества любые муки Сцевол, способных пожертвовать собой отважных Фабиев, талантливых Манлиев, Камиллов, Сципионов, мудрых и честных Цинциннатов, тираноборцев Брутов. В известной мере даже Тит Ливий, вкладывая в уста своих героев пламенную патриотическую риторику, не столько пытается реконструировать атмосферу давно ушедших времен, сколько ностальгирует о безвозвратно минувшем. Впрочем, здесь даже не одно только сожаление об утраченных ценностях великого народа,— скрытый, но от этого не теряющий свою страстность призыв к возрождению былых гражданских добродетелей довольно отчетливо слышится в монологах едва ли не всех его персонажей. Едва ли будет преувеличением сказать, что романтики и творцы восстанавливаемой писателем римской истории обращаются вовсе не к своим современникам, действительная их аудитория — это те, кто сейчас окружает самого Ливия. Меж тем современники Ливия — это (увы, куда как чаще) еще и герои «Эпиграмм» уже упомянутого здесь Марциала. Вот, например, один из них:
…В наряде желтом он один на всем ложе,
Гостей толкает локтем справа и слева,
На пурпур легши и подушки из шелка.
Рыгнет он — тотчас подает ему дряблый
Развратник зубочистки с перышком красным;
А у лежащей с ним любовницы веер
Зеленый, чтоб махать, когда ему жарко,
И отгоняет мальчик мух лозой мирта.
Проворно массажистка трет ему тело,
Рукою ловкой обегая все члены;
Он щелкнет пальцем — наготове тут евнух,
И тотчас, как знаток мочи его нежной,
Направит мигом он господский уд пьяный.
…
Напившись пьяным, наконец, храпит громко,
А мы-то возлежим и храп его тихо
Должны сносить и друг за друга пить молча.
Такое терпим Малхиона мы чванство,
И нечем наказать нам, Руф, его мерзость.
Впрочем, все в этом мире взаимосвязано, и упадок патрицианства неотделим от всеобщего разложения.
Когда-то высшей целью римского гражданина было добиться похвалы своего народа. Цицерон спрашивает, может ли достойный человек не мерить все свои слова и дела меркой похвальности? Gloria (слава), то есть «согласная похвала добрых людей, неподкупный суд понимающих ценителей выдающейся добродетели, такая слава — это словно эхо добродетели».[209] Именно слава как высшая форма выражения признания отечеством его заслуг перед ним становится основным движителем всех его устремлений; почетные звания, венки, овации и уж тем более полные триумфы значили куда больше, чем все остальное. Правда, и она способна отравить нестойкую душу, и в стремлении к ней человек способен забывать о своем долге и справедливости… даже о родине. В другом месте Цицерон пишет: «Находилось много людей, которые были готовы отдать за отечество не только имущество, но и жизнь, но не соглашались поступиться даже малой частью своей славы»[210]. Но все же там, где Сенат не раболепствует ни перед сильным, ни перед наслаждениями, богатством, внешним почетом и властью, где магистраты неподкупны, а народ — хранит добродетель, общественная похвала и в самом деле является эхом истинных заслуг гражданина.
Но вот, когда после побед в Пунических войнах и завоевания заморских провинций Рим начинает давиться заглоченной им военной добычей, меняется все. Личный интерес становится куда выше общественного; теперь продажным оказывается и Сенат и сам народ Рима. Меж тем суд порочной толпы не может быть правым, а следовательно, и общественная похвала не значит уже решительно ничего, ибо продажной оказывается и сама слава. Начиная с Катона Старшего тема «падения нравов» становится лейтмотивом выступлений большинства римских ораторов, поэтов, философов. Собственно, своеобразной реакцией на это падение в какой-то мере и явились лучшие их творения,— возвеличением прошлого они мечтали исправить настоящее.
Словом, нет ничего удивительного в том, что не обремененное жертвенным служением своему государству, высшее сословие Рима обращалось в род точно такой же колонии безразличных и к себе подобным, и ко всему городу бактерий (вот, может быть, только более жирных и вкусных). Лишь осознание необходимости держаться своих привилегий иногда соединяло их в какую-то одну плотность; во всем же остальном и они существовали как нечто, разъятое на отдельные ничем не отличимые атомы — лишь соприкасающиеся время от времени, но в целом абсолютно чуждые (часто враждебные) один другому. Нужно ли удивляться тому, что, недавние гаранты гражданских свобод, вчерашние сенаторы и тираноборцы будут тешить тирана, играя в построенном им театре самые бесстыдные роли и понуждая к этому же своих собственных жен, а затем (нет, не с гордо поднятой головой восходить на эшафот!) — безропотно пить яд, резать горло и вскрывать вены по приказам безумных императоров.
Распластавшийся по всему Средиземноморью Рим давно уже стал мировой державой. Вечный город еще способен внушать к себе ужас и уважение всего варварского безбрежья, но утративший иммунитет организм поражается различимым лишь в самом сильном увеличении микробом. Вот так и здесь — могущий противостоять едва ли не целому миру, он становится легкой добычей совершенных ничтожеств. В самом деле: какая сила стоит за теми нравственными убожествами, которые сменяют «божественного» Августа? Самые могущественные и решительные правители были вынуждены отступать перед сплоченностью нобилитета, годами, если не десятилетиями накапливать мелкие позиционные преимущества в борьбе с ними...
Предполагается, что все, кто принадлежат каким-то социальным слоям, сословиям, классам, обязаны иметь некие единые интересы, и в противостоянии чему бы то или кому бы то ни было проявлять себя если и не подобием монолита, то сравнительно сплоченной общностью. Ничего этого нет в Риме — распавшийся на отдельные атомы город давно уже не составляет собой единого целостного организма. Ничто уже не связывает огромное поголовье, сведенное в загон, ограниченный его стенами. Кроме, может быть, одного — доли в военной добыче. Но именно чрезмерная добыча постепенно отравляет все его ткани, и, подобно греческому полису, он начинает разлагаться от физической неспособности переварить заглоченное.
Как и великие города Греции, он полностью исчерпал весь свой ресурс. Ядро великой державы, латиняне, и даже все италийские народы в целом уже не возвышаются над своим окружением в экономическом отношении. Больше того, объединивший их Рим постепенно отстает от своих собственных провинций в развитии производительных сил, общее же превосходство над внешним миром, варварскими племенами, если и сохраняется, то уже не имеет подавляющего и даже просто решающего значения. Необходимость подобного развития, как кажется, вообще не осознается им; оно несомненно, наличествует, но являет собой скорее род случайного следствия, нежели результат целенаправленной государственной политики. Еще Катон Старший высказывал порицание тем хозяйствам, которые вынуждены закупать что-то на стороне.
Разумеется, это не говорит о том, что товарное производство неведомо Риму, напротив, вкусившая всю сладость роскоши, римская знать давно уже нуждается в деньгах. Даже в огромных деньгах. Живший во время Августа и Тиберия некий Апиций (Марк Габий), может быть, самый великий гастроном всех времен и народов, обогативший кулинарное искусство множеством новых изобретений, оставил свое имя в истории достойной всеобщего изумления кончиной. Ему вдруг вздумалось ревизовать свое состояние. В наличности от когда-то несметных богатств оказалось всего два с половиной миллиона сестерциев, и эта «ничтожная» сумма заставила его принять яд, чтобы — как говорил он сам — не быть вынужденным умереть с голоду.
Но при всем стремлении к роскоши товарное производство противоречит представлениям о римских добродетелях. Поэтому реальную основу (постепенно утрачиваемого) могущества составляет вовсе не экономика Рима, а другие факторы. К числу ключевых можно отнести такие, как доминирование правильно организованного оружия над стихией неуправляемой военной энергии племен, не вставших на путь цивилизации; огромный административный опыт государства, столетиями учившегося искусству политического управления и дипломатии; и нравственный потенциал некогда пассионарного народа.
Меж тем слабость промышленной базы ведет к поступательной утрате всякого превосходства. Рим богател лишь от притока податей, развитие же хозяйства, необходимое для их выплат происходило только в его провинциях, и в то время, как источники его обогащения крепли, сам Рим слабел. Поэтому вовсе неудивительно, что именно эти центры сосредоточения экономики со временем станут и источником политической власти: ничто иное, как провинции Империи будут поставлять новых всадников и сенаторов, их наместники станут основными претендентами на высшую власть, сосредоточенные там легионы будут провозглашать их императорами...
Что же касается административного опыта, то и он, не имея в своей основе подавляющей экономической мощи, стоит немногого. Политическая и дипломатическая мудрость Рима едва ли не всецело опирается на искусство формировать римскую партию повсюду, куда уже проникла римская государственность, или еще только предстоит проникнуть привычной к управлению военной администрации. Нравственный же потенциал Империи зиждется исключительно на влиянии тех, кто подпал под обаяние «римского мифа». Однако все это не слишком устойчивое основание господства. Частью подкупленная, частью зомбированная римскими ценностями племенная элита варварского окружения еще может обеспечить интересы Рима на завоеванных, но все еще остающихся чужими территориях, но только до тех пор, пока спокойствию этих земель мало что угрожает. Волна же патриотического движения легко уничтожает любое враждебное национальному духу влияние.
Меж тем по Европе скоро начнет гулять паровой каток чудовищных миграционных потоков, которые радикально изменят этническое лицо и уже покоренных территорий, и земель, еще только формирующих собой предмет политических интересов Рима. Появление же новой племенной знати сделает невозможным легкий ее подкуп, и уж тем более исключает быстрое перерождение ее менталитета.
Словом, навыки веками проверенной имперской дипломатии в действительности эффективны лишь в отношении тех племенных вождей, которые сами давно уже адаптировались к ней и втайне мечтают о громких званиях римских патрициев и жаждут приобщения к материальным благам цивилизации. Этнические же перемены революционизируют ситуацию, адаптированную к особенностям психологии тех, с кем Рим ведет дела на протяжении целой вереницы столетий. Новая знать еще не развращена подкупом, и государственная машина, назначение которой состоит в формировании коллаборационистских кругов, уже не сможет не пробуксовывать. Давно прирученное Республикой во время Империи вдруг начинает куда-то исчезать, тает влияние проримски настроенной интеллигенции, и на месте всего этого в конце концов оказываются враждебные толпища племен, не сдерживаемых никакими обязательствами по отношению к великой римской культуре.
Однако самая страшная утрата Рима — это утрата «золотого фонда», духовного потенциала его собственного гражданина.
Город, не сумевший сделать своих граждан экономически зависимыми друг от друга, сформировать самые основательные из возможных — скрепляющие всех хозяйственные связи,— распадается на отдельные атомы.
Словом, как кажется, необратимому разложению подвергаются все слои римского общества, и это делает решительно невозможным существование любых республиканских начал. Достойными когда-то гордых своей свободой римских граждан, а теперь простых подданных Империи правителями станут необузданные в своем властолюбии и не знающие удержу в грязных пороках Тиберии, Калигулы, Нероны…
Рим переживет, в сущности, то же, что и великие греческие города. Как в оптический фокус их судьба свелась в судьбу несчастного Тарента: уже стоящий на краю гибели, он все же не остановился перед тем, чтобы вступить в конфликт с единственным своим защитником, и все только потому, что Пирр попытался поставить в военный строй его жителей.
Потрясший до основания Рим, Ганнибал так и не рискнет осадить его ни после разгрома римских легионов у Тразиментского озера, ни даже после кровавого побоища у Канн. Со времени войны с ним у Рима не было никого, кто мог бы бросить ему открытый вызов. Однако в 410 г., через 800 лет после взятия галлами, Рим вновь сделался добычей северных варваров; он был взят и разграблен вестготами. Более чем миллионный город было уже просто некому защищать. Утратив главный свой ресурс — гражданина, Рим перерождается, в нем устанавливается власть германцев. Да и бороться с атакующими его границы германскими племенами он теперь может только с помощью германцев же на его службе. Вандал Стилихон управляет империей вместо Гонория и спасает ее от вестготского Алариха и полчищ Радагеса; вестготский Теодорих помогает Аэцию отразить Аттилу. Но дело не только в императорах и полководцах — германцы составляют и основное ядро его легионов.
В 452 г. он еще откупится от «Бича народов» Аттилы, но не сможет откупиться от своей собственной судьбы… Уже через три года он снова был взят, разграблен и разрушен вандалами, пришедшими из Африки. С 456 до 472 гг. римским престолом распоряжается свев Рицимер, а в 476 г. Одоакр свергает последнего императора Рима, носящего — горькая ирония истории — имя Ромула Августула.
Одоакр, был германцем по происхождению, вероятно, из племени скиров. Около 470 г. вместе со скирами он вторгся в Италию, где и присоединился к римской армии и со временем стал крупным римским военачальником. После свержения западноримского императора Юлия Непота его полководцем варваром Орестом в 475 г. Одоакр выступил со своим племенем против него и, одолев, потребовал для возглавляемой им германской милиции одной трети итальянской земли. Это может расцениваться как горькая насмешка над былым повелителем полумира: напомним, что с требования одной трети земли от побежденных началось возвышение Рима, а вот теперь то же самое условие предъявляется к нему самому. Это свидетельство свершившегося завоевания, и может знаменовать только одно — его конец. Орест был вынужден подчиниться, германские племена получают свою добычу, но покорность уже не спасает Вечный город — в августе 476 года Одоакр провозглашается своими войсками королем. Ореста казнят, малолетний император Ромул Августул свергается и отныне полновластным владыкой западной части империи становится варвар. Восточноримский император Зенон, чтобы сохранить видимость единства Империи, даровал Одоакру титул патриция, однако сам варварский вождь демонстративно — еще одна насмешка над великим Городом — именовал себя «конунгом» и даже отказался провозгласить себя западноримским императором. Рим перестал быть Римом, и это стало его концом.
Глава 10. Уроки античного города
Война. Движущие силы агрессии. Источники развития. Исторические границы. Свобода и оружие. Свобода и пр. Раса свободных. Миссия великой расы.
Война
Война — вот единственная форма существования города, тотальная мобилизация всего, что добывает победу — вот единственный способ его внутренней организации.
Первое, что мы должны осознать, состоит в том, что существо античного города вообще не может быть понято, если рассматривать его только как кружок на географической карте. Ни внешний обвод городских стен, ни даже вся совокупность прилегающих к нему земель не являются теми пределами, которыми ограничивается его жизнедеятельность. В действительности он образует вокруг себя незримое силовое поле, которое превращает его в некий центр притяжения масс целого региона, или, используя другую аналогию, центр его кристаллизации. Если отвлечься от того постоянного взаимодействия, которое проявляется в торговых и хозяйственных связях, политических союзах, а чаще в вооруженном противостоянии города всему его окружению, мы рискуем упустить самое главное. Рискуем не понять в нем вообще ничего.
Оглядываясь на прошлое, мы можем заметить, что жизнь античного города — это не просто его зарождение, развитие, достижение расцвета и упадок, словом этапы, которые проходит, наверное, все в этом мире, но в первую очередь — бесконечная война против всех. Им руководят (во всяком случае до того, как полис сумеет обеспечить себе достаточное прочное место под солнцем) вовсе не долговременные цели политики, не возвышенные идеалы — вооруженное обеспечение своего собственного выживания в остро агрессивной среде себе подобных (точно таких же, рвущихся к гегемонии хищников) составляет главное в его жизни. Поэтому оставивший яркий след в мировой истории европейский город становится объектом исторического исследования только потому, что это он сумел — не смотря ни на что — выжить и победить; и часто мы не вправе даже поставить вопрос о том, что обеспечило победу именно ему, а не кому-то другому из его былых конкурентов. Более или менее объективные причины его возвышения начинают действовать лишь со временем, лишь с накоплением известного потенциала агрессии, в начале же пути, вполне возможна совершенно непредсказуемая игра случая…
В более чем тысячелетней истории Древнего Рима от легендарного его основания до падения под ударами варваров, состояние мира, когда вдруг закрывались ворота храма Януса,— это не более чем кратковременные передышки между войнами. Светоний, говоря об Августе, пишет: «Храм Януса Квирина, который от основания города и до его времени был закрыт только раз или два, он за весьма короткое время запирал трижды в знак мира на суше и на море».[211] Впрочем, здесь он пересказывает самого Августа; в вошедших в историю как его автобиография «Деяниях божественного Августа», говорится: «Януса Квирина, которого наши предки желали запирать, [когда] повсюду, где властвует римский народ, на суше и на море, будет рожденный поб[едам]и мир, в то время как прежде, чем я родился, от основания города только дважды он был заперт, как рассказывается, трижды, когда я был первоприсутствующим, сенат определял запереть».[212]
Уже эта простая статистика дает возможность для весьма нелицеприятного вывода о том, что именно война и есть нормальное состояние античного города; только в нем могут проявиться в полной мере его творческие силы. Что же касается мира, то это скорее некая аномалия, род внешнего форс-мажора, как правило, успешно преодолеваемого действием внутренних защитных механизмов здорового государственного организма. Словом, есть вполне достаточные основания утверждать, что если бы история полиса складывалась в условиях стабильного мира, лишь изредка прерываемого вооруженными конфликтами, она определенно была бы другой. Возможно, были бы еще более величественные достижения культуры, философии, права, были бы даны более прекрасные образцы государственного устройства, примеры доблести и добродетелей граждан… Но древняя история европейского города сложилась именно так, как она сложилась, и пружиной, приводившей ее в действие, была именно (и только!) война. На протяжении жизни одного поколения любой город несколько раз мог подвергнуться вражескому нападению и — если это не был заведомый аутсайдер какой-то всеобщей гонки — не однажды развязать агрессию против своих ближайших соседей. А значит, если и не все, то по меньшей мере многие институты древних городов-государств, вынужденных развиваться в условиях непрекращающегося противоборства, войны всех против всех, являют собой не что иное, как оптимальную (если не сказать единственно возможную) форму приспособления именно к этим условиям их бытия.
Кстати, заметим еще одно обстоятельство. Столетиями не прекращающаяся война всех против всех отнюдь не порождает какого-то всеобщего озлобления племен, знакомой обычаям других народов мира острой жажды мести, напоить которую может только мучительная смерть самого последнего «кровника». Враждующим городам ничто не мешает одновременно и торговать друг с другом, и (в промежутках между сражениями) встречаться на каких-то совместных празднествах, воровать друг у друга невест, а часто и вообще объединяться против какой-то третьей силы. Словом, война — это вовсе не род смертельной борьбы за выживание, но приемлемая всеми норма бытия, род некоего затянувшегося спортивного состязания,— и лишь когда кто-то из противников переходит какие-то границы, вспыхивает острое желание мстить. Поэтому Греция, несмотря на возмущение политикой своих гегемонов, чтит и Афины и Спарту; поэтому Риму в конечном счете удается сплавить все этническое множество в единый народ, страдающий от разложения своего общего отечества.
Таким образом, формы политической организации древних обществ нельзя рассматривать вне жесткой связи с войной. Видеть в них начала, одинаково пригодные и к условиям войны, и к условиям мира, значило бы совершить серьезную ошибку.
Но это же обстоятельство означает, что, во многом из сохраненного для нас историей древнего мира, нельзя видеть и некие всемирно-исторические законы, равно применимые к любому другому обществу. Думается, что далеко не в последнюю очередь все это относится и к таким, рассматривавшимся здесь материям, которые находят свое отражение в категориях свободы и демократии.
Конечно, нельзя утверждать, что для условий непрерывно продолжающейся войны, масштабы которой к тому же постоянно расширяются, пригодны одни формы общественного устройства, для условий же мира — абсолютно другие. Да и не бывает абсолютных хищников или исключительно демилитаризованных обществ. Но все же следует принять, что любые организационные структуры формируются в первую очередь под влиянием долговременных факторов. Нечто родственное принципам естественного отбора действует и в человеческой истории, а значит, если бы исторической константой было бы не вооруженное противостояние чуть ли не всему окружению государства, но мирное сосуществование со своими соседями, политическая структура обществ должна была бы принять несколько иной вид.
Именно демократический полис постигает самый дух войны, до конца проникается ее философией. Ведь, вообще говоря, победу в военном противостоянии может добыть любое (достаточно сильное, конечно) государство — временная мобилизация всех ресурсов доступна любому; но чувствовать себя, как рыба в воде, на протяжении тысячелетия не прекращающейся войны может только он. Никакой другой форме государственного устройства не дано выжить там, где война оказывается главенствующим надо всем, определяющим фактором существования. Античный город — это выдающийся стайер военной гонки, великолепно приспособленный не к разовому напряжению сил, но к бесконечной исторической дистанции.
Мы упомянули категорию естественного отбора, но ведь все, что повинуется законам последнего,— представляет собой не только его продукт, но и его исполнительный орган, его инструмент. В какой-то степени все это полностью применимо и к государственному организму — все его институты не только результат естественного исторического отбора, но и точно такой же инструмент непрекращающейся борьбы за обеспечение своей жизнестойкости и своего суверенитета. Другими словами, инструмент перманентной войны.
Заключение
Подводя итог, самое время заметить, что ответ на вопросы, поставленные еще во Введении, обнаруживается уже при анализе того уникального в мировой истории государственного образования, которое когда-то сформировалось в средиземноморском регионе. Начало всему, что обнажается сегодня, было положено именно там, и следующим тысячелетиям оставалось лишь развивать и совершенствовать удачно найденное античным городом.
Война и только она является его колыбелью, война и только она формирует состав той атмосферы, в которой он может дышать, не боясь отравиться. Демократическое устройство государства — это форма политической организации победителя. Ведь только преодоление известного предела завоеваний делает необходимыми радикальные политические преобразования, сутью которых становится вовлечение во власть его граждан — без этого античный город оказывается просто не в состоянии справиться со своими трофеями. Явные же аутсайдеры всеобщей войны всех против всех довольствуются автократическими режимами правления.
Война и только она становится единственным смыслом и способом существования демократически устроенного Левиафана. Выжить, сохранив независимость и суверенитет, в условиях античного мира оказывается возможным только завоевав неограниченное право вершить свой суд над миром, только подавив и подчинив своей воле все свое окружение.
При этом демократический полис качественно преобразует самую природу древнего, как мир, института войны: война, которую ведет он, становится вечной и тотальной.
Теперь ее не может остановить уже ничто, кроме сокрушительного поражения, наносимого более удачливым соперником. У города просто не существует практических целей, достижение которых могло бы положить ей конец или хотя бы начало длительного перерыва. Да, он всей душой стремится к вечному нерушимому миру, к «блаженной и прекрасной» жизни, но для этого он прежде всего обязан устранить решительно все, что способно встревожить счастливый творческий досуг его дышащих одной свободой граждан. Однако вселенная бесконечна, и эта бесконечность делает его мечту достижимой лишь в каком-то неопределенно далеком будущем. Поэтому в настоящем он обязан идти на новые и новые жертвы ради не прерываемого уже ничем счастья своих потомков. Словом, любое замирение — это не более чем кратковременная передышка…
Война, которую веден он, становится тотальной. Победа над такими же, как он сам, может быть обеспечена только существенным опережением в накоплении наступательного потенциала. Поэтому все ресурсы города направлены только на одно — обеспечение подавляющего военного превосходства над своим окружением. Все его достижения, все его завоевания немедленно конвертируются в средства обеспечения не могущей быть оспоренной никем гегемонии. Даже его экономика становится предельно автаркичной, исключающей возможность зависимости от любого потенциального соперника. При этом, не позволяя расширяться кругу потребностей своих граждан, он неограниченно развивает то, что может способствовать росту его военно-политического могущества. Умеренность в частной жизни и подавляющее превосходство в вооружении становится его девизом.
Впрочем, тотальность войны не ограничивается всемерным подчинением ее целям одной только экономики города. Решающее превосходство над своими противниками обеспечивается не только тем, что атакующий полис оказывается в состоянии привлечь для обеспечения победы большую массу живого труда. Не менее важным фактором оказывается нравственный потенциал его свободнорожденного гражданина. Демократическое государство впервые в истории создает уникальную систему воспитания юношества, которая обеспечивает полную мобилизацию и духа и совести тех, кто встает на его защиту. Античный город рождает до предела экзальтированный дух нерасторжимого единства и сознательного подчинения индивида общим ценностям города, общей цели, которая стоит перед государством. Общая же цель — это добываемая в бою свобода и независимость,— материи, смутно осознаваемые как возможность диктовать свою волю в конечном счете всему миру. Жертвенность во имя своего отечества и во имя этой благородной цели становится высшей доблестью его граждан.
Но и к этому не сводится преобразование природы войны: ее тотальность — это еще и предельная милитаризация практически всех государственных институтов. В условиях войны наступательным оружием античного города становится не только система воспитания граждан, но и его закон. Приверженность же закону своего города, рожденная духом единства и законопослушания дисциплина, наконец, воспитанная в каждом готовность к жертвенности во имя своего отечества делают ядро боевых формирований полиса монолитом, о который разбивается все, дерзнувшее противиться его победительной воле. Средством подавления становятся и диктуемые городом принципы международного права. Опирающиеся на его военную мощь, именно они превращают город в подобие некой гигантской воронки, в которую сползает и сползает все, что может быть использовано для наращивания потенциала дальнейшей экспансии. Не менее острым и действенным оружием становится и его мифология.
Во всеобщей войне всех против всех в конечном счете побеждает тот, кто в более полной мере успевает именно в этих преобразованиях.
Между тем опережение, радикально меняя природу города и природу войны, создает и совершенно новую породу людей. Обретаемая полисом возможность эксплуатации огромных масс невольников, пораженных в правах «союзников», которые условиями договоров обязываются «блюсти величие» господствующего народа, наконец, завоеванных провинций со временем становится непререкаемым правом. В свою очередь, осознание этого права ведет к формированию представлений об абсолютной исключительности, избранности победоносного города и свободного его гражданина. Поэтому все, что склоняется перед его мечом, законом, мифом и чему еще только предначертано подчиниться, обретает черты какой-то ущербности и второсортности.
Совершенно новое мироощущение рождается античным городом. Отличительной особенностью богоизбранного народа прежде всего предстает его приверженность принципам демократии и свободы. В верности именно этим стихиям сознание свободнорожденного его обывателя обнаруживает источник всех побед своего отечества. Поэтому недоразвитость, отсталость пораженных народов обусловлена прежде всего их неприятием высших ценностей цивилизации, их органической неспособностью воспламениться теми идеалами, которым поклоняется свободный мир.
Отличия между победителями и побежденными со временем подвергаются государственной мифологизации и приобретают фундаментальные черты образующих всю структуру мироздания начал. Единая иерархия всего сущего, строгая вертикальная упорядоченность и подчиненность — вот высший закон, который определяет, в частности, и место каждого народа в единой их семье. Яркий свет разума разлит где-то там, наверху, высший закон правит и дольним миром. Самой вершины этой величественной пирамиды достойны лишь те небожители, чья верховная воля выражает вселенский порядок. Героям-основателям победоносных государств уготована следующая ступень. К ней же тяготеют и те, кто восприял завещанный ими закон. Самый же низ теряется в беспросветной тьме беззакония и Хаоса. Враждебность по отношению к победителю воспринимается последним не как враждебность по отношению к нему, не как отторжение его воли, но как органическая несовместимость с императивами верховного разума, высшей правды. Именно эта враждебность и обнаруживает себя как отличительный знак сохраняющейся несмотря ни на что приверженности варварских народов силам тьмы и зла, а значит — принадлежности их ко всему ущербному и второсортному.
Впрочем, абсолютный иммунитет к основополагающим ценностям культуры и права, конечно же, невозможен, ибо в противном случае они утрачивают свою всеобязательность и объективность. Поэтому рано или поздно все и в этом, низлежащем, мире обязано подчиниться высшему закону истории и принять их; так что и заблудшие племена отнюдь не потеряны для прогресса. Но вместе с тем приобщение невежественных варварских толпищ к великим достижениям мировой цивилизации возможно лишь в каком-то далеком будущем. А это значит, что еще долгое время они будут представлять угрозу всему лучшему, что есть на земле. Поэтому свобода тех, на кого возложена высокая миссия спасения погрязших во мраке, нуждается в твердой и бескомпромиссной защите.
Никто не живет одним только будущим, задача же настоящего состоит именно в обеспечении права на свободное развитие. А это может быть достигнуто лишь одним — приведением тех, кто не понимает своего же собственного блага под сень единого закона, внушением всей варварской периферии (пусть даже и против ее воли) должного уважения к ценностям, которыми законно гордятся свободные граждане свободного мира. Самое же первое, что предстоит сделать,— это лишить чуждые культуре народы любой возможности бросить ей смертельный вызов. Кстати, только этим можно остановить и их собственное вырождение, ибо только спасение свободы тех, на ком лежит миссия определять пути развития мировой цивилизации, есть в то же время и спасение всех ее врагов.
Правый суд, но не казнь — вот высшее назначение свободы. Ну и, конечно же, вооруженное отстояние собственного права на существование…
Единственная слабость античного города — это состояние его производительных сил. Требование полной хозяйственной независимости от всех тех, кто может бросить ему вызов, делает невозможным их действительно всестороннее и гармоническое развитие. Между тем относительная неразвитость экономики делает неустойчивым положение гегемона. Поэтому выход из тупика находится в подавлении экономического развития всех, на кого может оказать влияние его политика, дипломатия, право… и в первую очередь тех, от кого зависит его собственное существование,— союзников и сателлитов. Однако это решение подрывает не только позиции тех, кто может восстать против его диктата, но в конечном счете и его собственные. А это значит, что сколь бы велико ни было могущество города, длительной исторической перспективы он не имеет…
СПИСОК ЦИТИРУЕМЫХ ИСТОЧНИКОВ:
Книги Ветхого завета
Книги Нового завета
Август. Деяния Божественного Августа
Аристотель. Афинская полития
Аристотель. Никомахова этика
Аристотель. Политика
Вегеций (Флавий Ренат). Краткое изложение военного дела (Eepitome rei militaris)
Вергилий. Энеида
Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей
Геродот. История
Гесиод. Теогония
Гесиод. Труды и дни
Гомер. Илиада
Гомер. Одиссея
Демосфен. Третья филиппика
Еврипид. Ифигения в Авлиде
Законы XII таблиц
Законы Хаммурапи
Иосиф Флавий. Иудейская война
Исократ. Панегирик
Ксенофонт Афинский. Анабасис
Ксенофонт Афинский. Воспоминания о Сократе
Ксенофонт Афинский. Греческая история
Ксенофонт Афинский. Лакедемонская полития
Лукиан. Анахарсис, или об упражнении тела, т. 1
Николо Макиавелли. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия
Песнь о Роланде
Платон. Государство
Платон. Законы
Плутарх. Агесилай
Плутарх. Агид
Плутарх. Александр
Плутарх. Артаксеркс
Плутарх. Камилл
Плутарх. Ликург
Плутарх. Марк Катон
Плутарх. Перикл
Плутарх. Тит
Плутарх. Эмилий Павел
Полибий. Всеобщая история
Тацит. Анналы
Тит Ливий. История Рима от основания Города
Фукидид. История
Цицерон. О государстве
Цицерон. О законах
Цицерон. Об обязанностях
Цицерон. Тускуланские беседы
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона
Эсхил. Персы
Эсхил. Прикованный Прометей
[1] http://www.vusnet.ru/biblio
[2] «Песнь о Роланде», CCXXXI—CCXXXIII. Пер. Корнеева Ю.
[3] Аристотель. «Афинская полития» I, 2
[4] Аристотель. «Политика». IV, 2, 6—7
[5] Геродот. «История». V, 93
[6] Аристотель. «Политика». III, 5
[7] Николо Макиавелли. «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия». I, 2.
[8] Ксенофонт Афинский. «Воспоминания о Сократе». I, 2, 9.
[9] Фукидид. «История». III, 81.
[10] Плутарх. «Перикл». XV.
[11] Полибий. «Всеобщая история». VI, 4, 6—10.
[12] Николо Макиавелли. «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия». I, 2.
[13] Геродот. «История». VII, 176.
[14] Гомер. «Илиада». XXIII, ст. 175—182.
[15] Вергилий. «Энеида». XI, ст. 81—82.
[16] Платон. «Государство»; «Законы».
[17] Аристотель. «Политика»; «Никомахова этика».
[18] Геродот. «История». II, 167
[19] Ксенофонт Афинский. «Лакедемонская полития». VII.
[20] Фукидид. «История». V, 23, 3.
[21] Фукидид. «История». VII, 27, 5.
[22] Там же, IV, 80, 2.
[23] Платон. «Государство». 578, d—e.
[24] Плутарх. «Перикл». IX.
[25] «Исход». 21, 2.
[26] «Второзаконие». 15, 12.
[27] Там же, 15, 18.
[28] «Иеремия». 34, 14.
[29] «Второзаконие». 23, 15.
[30] Хрестоматия по истории древнего Востока. 1. М.1980. Пер. Якобсона В.А.
[31] Там же
[32] Там же.
[33] Геродот «История». II, 178—179.
[34] Там же, II, 151.
[35] Фукидид. «История». VI, 3—5
[36] Вергилий. «Энеида».
[37] «Хрестоматия по истории древнего мира" под ред. В. В. Струве, том II. Греция и эллинизм. Учпедгиз", Москва, 1951 г. Док. № 33.
[38] Плутарх. «Марк Катон». XXI.
[39] Платон. «Законы». 777 с.
[40] Аристотель. «Политика». VII, 9, 9.
[41] Плутарх. «Марк Катон». XXI.
[42] Аристотель. «Афинская полития». LVI, 2.
[43] Тацит. «Анналы». XIV, 42—45.
[44] Платон. «Государство», «Законы»; Аристотель. «Политика».
[45] Платон. «Государство». II, 376 е.
[46] Цит. По Ксенофонт Афинский. «Анабасис. Греческая история». М., ЛАДОМИР, 2003., прим.
[47] Плутарх. Ликург». XVI.
[48] Тиртей. Из «Элегий», пер. Г.Церетели.
[49] Геродот. «История». VII, 321.
[50] Ксенофонт Афинский. «Лакедемонская полития». IX.
[51] Геродот. «История». VII, 232.
[52] Гомер. «Илиада». Ст. 782—783
[53] Вергилий. «Энеида». V, ст. 109—112.
[54] Тит Ливий. «История Рима от основания Города». III, 26, 7—10.
[55] Геродот. «История». VI, 117.
[56] Лукиан. «Анахарсис», или об упражнении тела» т. 1 М—Л. Academia 1935 с. 348)
[57] Плутарх. «Ликург». XVIII.
[58] Плутарх. «Ликург». XXII.
[59] Плутарх. «Тит». VIII.
[60] Гомер. «Илиада». VI, ст. 5—6.
[61] Там же, XI, ст. 90.
[62] Там же, XIX, ст. 158—159.
[63] Платон. «Государство». II, 375 b.
[64] «Хрестоматия по истории древнего мира» под ред. В. В. Струве, том II. Греция и эллинизм. Учпедгиз, Москва, 1951 г. Док. № 86.
[65] Фукидид. «История». I, 126, 2—4.
[66] Геродот. «История. VI, 91.
[67] Т. Гоббс. «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского»
[68] Аристотель. «Политика». I, 1, 6.
[69] Аристотель. «Афинская полития». XXIV, 3.
[70] Геродот. «История». VIII, 109.
[71] Аристотель. «Политика». III, 5, 10.
[72] Там же.
[73] Там же, III, 5, 13.
[74] Там же, III, 5, 14.
[75] Там же, I, 1, 8.
[76] Там же, I, 2, 10.
[77] Там же, I, 1, 4.
[78] Там же, VII, 13, 8.
[79] Там же, VII, 13, 9.
[80] Там же, VII, 13, 15.
[81] Там же, VII, 13, 13.
[82] Аристотель. «Никомахова этика». I, 6.
[83] Там же.
[84] Там же.
[85] Платон. «Государство».
[86] Аристотель. «Политика». VII, 13, 17.
[87] Гомер. «Одиссея». VIII, ст. 167—173
[88] Гесиод. «Теогония». Ст. 536—541.
[89] Там же, ст. 550—552.
[90] Там же, ст. 563—566.
[91] Гесиод. «Труды и дни». Ст. 240—247.
[92] Там же, ст. 267—269.
[93] Геродот «История». I, 91.
[94] Гомер. «Илиада». II, ст. 488—492.
[95] Плутарх. «Перикл». XIII.
[96] Х.В.Янсон, Э.В.Янсон. «Основы истории искусств». СПб, 1996, с. 76.
[97] Плутарх. «Перикл». XII.
[98] Фукидид. «История». II, 13.
[99] Плутарх. «Перикл». XII.
[100] Там же, XIII.
[101] Аристотель. «Афинская полития». 24, 3.
[102] Геродот. «История». I, 86.
[103] Из «Увещаний» Тиртея в переводе В. В. Латышева.
[104] Лурье С.Я. «О фашистской идеализации полицейского режима древней Спарты» в «Вестнике древней истории», 1939, №1.
[105] Аристотель. «Политика». I, 1, 1.
[106] Там же, I, 1, 5.
[107] Там же, I, 1, 4.
[108] Там же, I, 1, 18.
[109] Там же, I, 2, 8.
[110] «Ифигения в Авлиде». Ст. 1400.
[111] Вергилий. Энеида». I, ст. 267—269.
[112] Аристотель. «Политика». III, 9, 3.
[113] Фукидид. «История». II, 13, 6—7.
[114] См. там же, I, 104, 109—110, 112.
[115] Там же, V, 43, 1.
[116] Плутарх. «Агесилай». XV.
[117] Аристотель. «Политика». V, 3, 5.
[118] Тиртей. Из «Элегий». Пер. Г.Церетели.
[119] Эсхил. «Персы». Ст. 192—196 (пер. А. Пиотровского).
[120] Геродот. «История». V, 49.
[121] Аристотель. «Никомахова этика». IX, 10.
[122] Аристотель. Политика». VII, 5, 2.
[123] Платон. «Законы». 745 с.
[124] Аристотель. «Политика». VII, 5, 4.
[125] Исократ. «Панегирик». 115—117.
[126] Геродот. «История». XXXIII, 32, 4—10.
[127] Плутарх. «Тит». Х.
[128] Фукидид. «История». II, 37.
[129] http://www.ancientrome.ru/antlitr/seneca
[130] Ксенофонт Афинский. «Греческая история». II, 3, 48.
[131] Плутарх. «Александр». XL.
[132] Тит Ливий. «История». Предисловие, 11—12.
[133] Плутарх. «Агид». V.
[134] Геродот. «История». VII, 234.
[135] Аристотель. «Политика». II, 6, 11
[136] Плутарх. «Агид». V.
[137] Плутах. «Агесилай». ХХ.
[138] Геродот. «История». VI, 122; 125.
[139] Плутарх. Артаксеркс. VI.
[140] Демосфен. Указ. сочинение. 36—40.
[141] Ксенофонт Афинский. «Анабасис». VII, I, 33, 40.
[142] Там же, V, 8, 13—14.
[143] Геродот. «История». III, 11.
[144] Хрестоматия по истории древнего мира под ред. В. В. Струве. Том III. Древний Рим. «Учпедгиз», Москва, 1953. Док. № 36.
[145] Исократ. «Панегирик».
[146] Тит Ливий «История Рима от основания Города». I, 3—7. См . также Дионисий Галикарнасский, «Римские древности». I, 72—73.
[147] «Исход». 2, 1—10.
[148] Геродот. «История». I, 108—112.
[149] Т. Моммзен. Указ. сочинение. кн. I, гл. 4.
[150] http://www.ancientrome.ru/map.
[151] Законы XII таблиц, III, 5. В кн. «Хрестоматия по истории древнего мира" под ред. В. В. Струве. Том III. Древний Рим. «Учпедгиз», Москва, 1953 г.
[152] Там же, III, 6.
[153] Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Ст. «Рим».
[154] Цит. По Жак Ле Гофф. «Цивилизация средневекового Запада». М. «Прогресс—Академия», 1992, с. 133.
[155] Тит Ливий. «История Рима от основания Города». II, 16, 9.
[156] Там же, III, 18, 10.
[157] Там же, VII, 19, 2.
[158] Вегеций (Флавий Ренат). «Краткое изложение военного дела (Eepitome rei militaris)». I, 3.
[159] Тит Ливий. «История Рима от основания Города». XXVII, 10, 7—9.
[160] Тит Ливий. «История Рима от основания Города». I, Предисловие, 1—3.
[161] Геродот. «История». IX, 70.
[162] Тит Ливий. «История Рима от основания Города». II, 43, 7—9.
[163] Цицерон. «О государстве». II, 37, 62.
[164] Геродот. «История». VII, 56.
[165] Там же VII, 223.
[166] Ксенофонт Афинский. «Анабасис». III, 4, 25.
[167] Тит Ливий. «История Рима от основания Города». II, 20, 4—5.
[168] Там же, II, 59, 8—11.
[169] Аристотель. «Политика». I, 3, 8.
[170] Тит Ливий. «История Рима от основания Города». XXXI, 30, 2—3.
[171] Там же, III, 15, 4.
[172] «Матфей». 12, 25.
[173] Цицерон. «О государстве». I, 25, 39.
[174] Цицерон. «О законах». I, 6, 18—19.
[175] Там же, II, 4, 8.
[176] Цицерон. «О государстве». III, 22, 33.
[177] «Деяния». 22, 25.
[178] Там же, 22, 29.
[179] Там же, 22, 28.
[180] Хрестоматия по истории древнего мира под ред. В. В. Струве. Том III. Древний Рим. Учпедгиз, Москва, 1953. Док. № 8, VIII, 21.
[181] Вергилий. «Энеида». VI, ст. 543—544.
[182] Там же, VI, ст. 608—609.
[183] Гай Светоний Транквилл. «Божественный Август». 28, 3.
[184] Там же, 28,3—29; см. так же «Деяния божественного Августа». 19.1—21.1.
[185] Плутарх. «Эмилий Павел». XXXII—XXXIV.
[186] Тит Ливий. «История Рима от основания Города». XXIX, 9,1; 16,4; 17,10—21,12.
[187] Цицерон. «Об обязанностях». I, 42.
[188] Гай Светоний Транквилл. «Божественный Август». 42, 1.
[189] Тит Ливий. «История Рима от основания Города». I, Предисловие, 1—3.
[190] Гесиод. «Труды и дни». Пер. Вересаева В.В., ст. 111.
[191] Там же, ст. 112—117.
[192] Там же, ст. 174—175.
[193] Гесиод. «Теогония». Ст. 1008—1010.
[194] Гомер. «Илиада». ХХ, ст. 302—303.
[195] Вергилий. «Энеида». VI, ст. 847—853.
[196] Там же, ст. 791—793.
[197] Плутарх. «Камилл». VII.
[198] Тит Ливий. «История Рима от основания Города». II 18, 8.
[199] Там же, II, 18, 99—10.
[200] Вергилий. «Энеида». I, ст. 282.
[201] «Откровение». 18, 1—6.
[202] Там же, 18, 16.
[203] Там же, 18, 20.
[204] Иосиф Флавий. «Иудейская война». II, 8, 5.
[205] «Деяния Божественного Августа». XXII—XXIII.
[206] «Деяния божественного Августа». XV, 1—4.
[207] Иов, 41, 7—26.
[208] Плутарх. «Марк Катон». X.
[209] Цицерон. «Тускуланские беседы», III, 2, 3.
[210] Цицерон. «Об обязанностях», I, 24, 82.
[211] Гай Светоний Транквилл. «Божественный Август», 22.
[212] «Деяния божественного Августа», 13.
[213] Геродот. «История», IX, 82.
[214] Там же, VII, 102.
– Конец работы –
Используемые теги: Елизаров, Античный, Город0.069
Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: Е.Д. Елизаров. АНТИЧНЫЙ ГОРОД
Если этот материал оказался полезным для Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:
Твитнуть |
Новости и инфо для студентов