ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Вдалекой древности, еще до Рождества Христова, му­дрый философ изрек знаменательную, на мой взгляд, фразу: история делается эхом злословия...

Царь-самодержец всей Руси Иван Васильевич Гроз­ный не осмелился казнить народного героя на Красной площади. Полуживого князя Михаила Воротынского бросили в розвальни и повезли в белоозерскую ссылку под великой охраной и тайно; князь, однако же, по доро­ге скончался, и труп его не доставили в Москву, чтобы похоронить с честью, достойной и его рода, и его заслуг перед отечеством, — выполняя волю царя, клевреты цар­ские довезли тело князя до обители святого Кирилла и там укромно схоронили. Великую же победу, достигну­тую его полководческим гением, всеми силами пытались замалчивать.

Вот и всё. Был великий человек и — нет его; была по­бедоносная битва и — вышибли ее из памяти народной. А когда сменилось одно да другое поколение, о ней и вовсе забыли.

Лишь немногие из современников князя Михаила Во­ротынского подали свой голос протеста. Среди них — князь Курбский, тоже воевода от Бога, прославивший свое имя в борьбе с врагами Земли Русской, но бежавший за ее пределы от царя-кровопийцы, чтобы не быть каз­ненным. Он оставил потомкам полные гневной правды слова:

«...О муж Великий! Муж, крепкий душой и разумом! Священна, незабвенна память твоя в мире! Ты служил отечеству неблагодарному, где добродетель гибнет и сла­ва безмолвствует; но есть потомство, и Европа о тебе слы­шала: знает, как ты своим мужеством и благоразумием истребил воинство неверных на полях московских, к уте­шению христиан и к стыду надменного султана! Прими же здесь хвалу громкую за дела великие, а там, у Христа Бога нашего, великое блаженство за неповинную му­ку!..»

А известный историк Карамзин оставил нам такое свидетельство: «Знатный род князей Воротынских, по­томков святого Михаила Черниговского, уже давно пре­секся в России, имя князя Михаила Воротынского сдела­лось достоянием и славою нашей истории».

Не пророческие, как оказалось, слова о славе. В забве­нии у потомков имя князя Михаила Ивановича Воротын­ского. В полном забвении. Неизвестно достоверно даже, где его могила. Кто-то считает, что она в обители святого Кирилла, а кто-то утверждает, что она в Лавре Сергиевой в ряду со славными князьями Горбатыми, Ряполовски-ми, Гагиными, Пожарскими, чьи роды тоже пресеклись злодейством правителей.

Спросите сегодня и убеленного сединами, израненно­го на полях брани ветерана, и мужа чиновного во цвете своего житейского благополучия, и студента, грызущего гранит науки, даже исторической, и совсем юного школьника, и вы убедитесь — лишь единицы из десятков тысяч смогут сказать что-либо путное о Молодинской битве или хотя бы подтвердить, что слышали или читали о ней.

Да, сегодня новейшие энциклопедические словари хо­тя и весьма кратко, все же не обходят великую битву вни­манием, однако энциклопедия не всем доступна, а попу­лярная литература, газеты, радио и телевидение как в рот воды набрали.

Вот передо мною текст к туристической схеме Москов­ской области — путеводитель по памятным местам. Уде­лил он внимание и Молоди. Да какое!

«Молоди. Д-4. Бывшая усадьба «Молоди» (XVIII— XIX вв.). Сохранился парк и основные постройки, в кото­рых теперь расположен дом отдыха».

Очень трудно найти слова, которые бы по достоинству оценили, какой вред наносят народной памяти подобные путеводители.

Если же отречься от суеты мирской и с основательной серьезностью задуматься об историческом значении Мо-лодинской битвы, то вывод родится сам собой: безвест­ная для большинства народа российского победа на поле у Рожаи-реки над крымскими туменами имела не мень­шее, а возможно, большее значение, чем знаменательная Куликовская.

Давайте обратимся к политической, как мы теперь выражаемся, составляющей двух великих побед. И Ма­май, и Девлет-Гирей вели тумены не для очередного гра­бежа, а имели цель захватить Москву и сделать ее своей столицей. Однако Мамай не был чингисидом и, стало быть, не мог править Золотой Ордой ни при каких обсто­ятельствах. Повел он рать вопреки царствующему в Зо­лотой Орде хану, собираясь создать свое ханство, стать царем обширной и богатой земли, чтобы сравняться с чингисидами или даже диктовать им свою волю. Согла­сились бы на это чингисиды, стали бы они молча взирать на новое, враждебное им ханство, готовы ли были усту­пить столь богатую данницу безродному властолюбцу? Конечно, нет. Вот и оказался бы Мамай, даже захватив Москву, между молотом и наковальней: неминуемое со­противление в самой России, воспрянувшей духом под рукой великого князя Дмитрия, вдохновившего все княжества на борьбу за освобождение от татарского ига, — столь же жестокая борьба ждала Мамая и с чингисидами. Об этом говорят и исторические факты. Вот один из них.

Великий московский князь Дмитрий Донской, сразу же после того как одержал верх над Мамаем на Кулико­вом поле, направил золотоордынскому хану Тохтамышу посольство, чтобы известить о своей победе и просить Тохтамыша впредь не попустительствовать Мамаю. Тох-тамыш отозвался на просьбу Дмитрия Донского, довер­шил разгром Мамая и изгнал его из Золотой Орды, а мос­ковскому великому князю послал вестника, дабы тот по­ведал о том, как хан «супротивника своего и их врага Ма­мая победил».

Иное дело — чингисид Девлет-Гирей. Его вожделен­ная мечта, захватив Москву, превратить ее в столицу воз­рожденной Золотой Орды, саму же Россию, посадив сво­их наместников во все ее старейшие города, — в ядро ве­ликого Золотоордынского ханства. Тогда, по его расче­там, мог быть выполнен завет Чингисхана о распростра­нении власти монголов на земли от берегов моря Восточ­ного до берегов моря Западного.

Если же рассматривать военную сторону двух вели­ких битв, то и здесь мы увидим заметную разницу. Вели­кий князь московский Дмитрий, благодаря организатор­скому гению и твердости в выполнении задуманного, су­мел поднять почти всех русских князей на борьбу с тата­рами, собрав их дружины в единый кулак. Вся Россия встала за свою свободу. Во главе с князьями и десятками талантливых полководцев. Стяг самого великого москов­ского князя реял над объединенной ратью. А это великий вдохновляющий фактор.

Что же имел князь Михаил Иванович Воротынский под своей рукой? Обычную Окскую рать, которая выстав­лялась на лето, чтобы отбивать лишь разбойничьи набеги крымцев. Противостоять собранным для похода татар­ским туменам они не могли по малочисленности своей. Зная это, самодержец российский добавил всего лишь один полк (до дюжины тысяч человек) да несколько десятков пушек, сам же улепетнул в Александровскую сло­боду.

Но даже в такой ситуации русские полки в решаю­щей сечи наголову разбили почти в два с половиной ра­за превосходящие крымско-ногайско-турецкие силы, разбили благодаря полководческому гению князя Ми­хаила Ивановича Воротынского, благодаря мужеству, храбрости и умелым действиям других воевод, мече-битцев, пушкарей, самопальщиков, казаков гулящих и порубежных. Одно это достойно того, чтобы воспеть великий подвиг русских ратников и чтобы благодар­ные потомки чтили бы великие деяния героев-пращу­ров.

Несколько лет назад меня пригласили на торжества в честь юбилея Воротынска, вотчины великого воеводы. Как теперь водится, не обойдены были те торжества вниманием православной церкви. Среди делегированных ею — один из иерархов калужского клира. Меня познакомили с ним, и я по наивности своей задал ему простой, но, как оказалось, весьма бестактный вопрос:

— Не имеет ли намерения православная церковь при­числить князя Михаила Воротынского к лику великому­чеников?

Ответом на вопрос был вопрос:

— А что он сделал для православной России?

Я обескураженно пожал плечами, и тогда сановник от церкви принялся наставлять меня на путь праведный:

— Если вы желаете поставить вопрос о канонизации, вам надлежит собрать свидетельства о чудодейственной силе мощей и приложить эти свидетельства к проше­нию...

Я приоткрыл было рот, чтобы пояснить, что князь Михаил Воротынский еще при жизни сотворил чудо, ма­лыми силами разбив татарские тумены, защитив тем са­мым христианский мир не только России от мусульман­ского порабощения, но спохватился, посчитав это совер­шенно бесполезным: в дебелой груди, на которой покоил­ся массивный крест великолепной работы, билось сердце яепатриота Великой России. Покорно склонив голову, я тоскливо извинился:

— Простите неразумного, святой отец, что всуе побес­покоил вас.

В августе 2002 года исполнилось 430 лет со дня одной из величайших битв в истории России. Дата не совсем круглая, и все же она дает достаточно оснований, чтобы рассказать об этой битве во всеуслышание, возродив из небытия славную ратную страницу великой державы, как возродили в свое время память о Куликовской битве, тоже многие столетия замалчиваемой.

Я вполне понимаю, что мало проку в попытке вско­лыхнуть совесть тех, у кого сегодня в руках большие и малые державные штурвалы, но не могу удержать крика души:

— Люди! Отрешитесь от суеты накопительской, взгля­ните на Россию глазами державными, сделайте хотя бы малый шажок к увековечению славной Молодинской битвы, ибо гордость за былое — большое подспорье на пу­ти возрождения сегодняшней России!