Кара-чулмус и венгры».

К счастью опасения простых монгольских воинов оказались напрасными. За минувшую ночь Кара-чулмус никого не съел. Видимо, оказалось вполне достаточно настрелянных зайцев и птицы. Что сильно удивило монгольское воинство, которое ожидало увидеть поутру в степи массу растерзанных трупов без единой кровинки. Все это несколько успокоило солдат, и по лагерю даже поползли слухи, что Албаст ест не всех, кого захочет, а только «неправильных» монголов, отступников. Тех, кто не строго следует закону Великой «Ясы» Чингисхана.

Первый закон степи «Яса», – карала смертью за убийство, блуд мужчины и неверность жены, кражу, грабеж, скупку краденного, чародейство, направленное во вред ближнему, троекратное банкротство, то есть невозвращение долга, и невозвращение оружия, случайно утерянного владельцем в походе или в бою. Также наказывался тот, кто отказал путнику в воде или пище. Неоказание помощи боевому товарищу приравнивалось к самым тяжелым преступлениям.

Кроме того, «Яса» воспрещала, кому бы то ни было, есть в присутствии другого, не разделяя с ним пищу. В общей трапезе ни один, не должен был есть более другого. Как минимум в этом Забубенный, как русский человек, поддерживал «Ясу». Русичи всегда ели сообща и делились едой с теми, у кого ее было меньше или вообще не было. Особенно в походе. Чего не делали европейские вельможные воины. Там солдаты должны были добывать себе еду сами, или голодать. Руководство это сильно не беспокоило.

Если бы Забубенный знал о мыслях, бродивших в стане монгольского воинства этим утром, то лишний раз убедился бы в том, что без тайной деятельности Субурхана тут не обошлось. Его легенда заработала в полную силу, принося свои плоды. Ибо слухи просто так, да еще такого политического свойства, не рождаются. Тут на лицо была пи-ар-акция с использованием псевдовампира в темную. Но, Забубенный об этом не узнал. Он отлично наелся на ночь, и, несмотря на это, так же отлично выспался. Ну а монгольские конники вообще вставали ни, свет ни заря.

Поэтому едва Албаст вышел на свет, чтобы посетить отхожие места, как увидел, что невдалеке уже выстроилась и ждет дальнейшего продвижения на Запад монгольская конница. Григорию даже жалко стало ребят задерживать. Пришлось поторапливаться. Уж слишком сильно они за смолой спешили. Механик вернулся в юрту, наскоро оделся и вышел.

За это время Плоскиня как раз запряг коней и поправил подушки в походной телеге Кара-чулмуса. Пополнил припасы остатками копченого вчерашнего мяса, необходимые для трапезы во время движения, то есть для перекуса. Пить вино, припасенное в дорогу верным переводчиком, Григорий позволил себе только в юрте, а прямо на ходу, как во время «работы» купцом вместе с братом Курей, не решался. Некровососущего Албаста монголы может, еще и потерпят какое-то время, но вот пьяный вампир точно вызовет у них подозрение.

Сделав все необходимое, Григорий погрузился в телегу и по привычке махнул монголам рукой:

– Алга!

Двухтысячный отряд тронулся вслед за Кара-чулмусом, как и вчера, частично выстроившись плотными рядами вокруг его телеги. Остальные воины разделилась на два отряда, – авангард, ускакавший вперед под руководством одного из подручных Буратая, и арьергард, вставший стеной на случай атаки с тыла на телегу Кара-чулмуса. Хотя, немного поразмыслив над этим, сам Кара-чулмус решил, что его особенно не зачем охранять, ведь он же по местным поверьям бессмертный дух и сам представляет опасность. Наверное, монголы сгрудились вокруг его телеги с противоположной целью, – чтобы в случае нападения врагов получить защиту от него.

Эта мысль понравилась Забубенному. Потешила его самолюбие. Не каждый день можно почувствовать себя талисманом целой армии. Вот только что делать, если нападение состоится, а талисман не заработает во время. Но об этом он старался не думать, вспомнив очередной совет из недочитанной книги «Как вырабатывать уверенность в себе и влиять на монголов, выступая публично».

А утренняя степь была прекрасна. Едва отряд покинул место ночевки, где нос Забубенного еще щекотали смешанные запахи конского пота, дыма костра и копченого мяса, как он ощутил совсем иные запахи. Мощной волной благоухали травы, вязкий аромат которых, смешанный из сотен запахов, висел над степью, словно тяжелое покрывало. Слабый ветерок не столько разгонял эти ароматы, сколько перемешивал, рождая все новые и новые сочетания, словно заправский парфюмер. В эти минуты романтически настроенному Забубенному показалось, что он просто механик на отдыхе, у которого впереди целый месяц увлекательных путешествий и новых впечатлений, а не полная опасности для жизни авантюра в чужом для него времени.

Так он и думал приблизительно часа три, рассматривая живописные окрестности, под мерный стук копыт монгольской конницы на марше. Телега Кара-чулмуса несколько сдерживала скорость марш-броска на Днепр, но это торможение компенсировалось постоянным броуновским движением мобильных разведгрупп вокруг основного местонахождения телеги. Небольшие отряды конников прочесывали степь на предмет случайной встречи с неизвестными и быстрого оповещения главных сил.

Их выслал вперед предусмотрительный Буратай, – все-таки степь была обитаема. Не считая летучих отрядов половцев, которые далеко не все, покинули эти места, несмотря на опасность, здесь могли объявиться также агрессивные венгры-мадьяры и даже черные болгары, обычно обитавшие по восточному побережью Азовского моря, как его называли современники великого механика. Хотя встреча с последними была менее вероятна, ибо отряд, ведомый Буратаем, уже достаточно далеко ушел от этих мест, приближаясь к мадьярам и русичам.

Монголы вообще, как давно заметил Забубенный, все время думали о главном, не отвлекаясь на пустяки. В данный момент их интересовали половцы, которых следовало наказать. В этом был весь смысл жизни монголов. Исправить совершившуюся несправедливость, на их взгляд. А деньги и захват чужих земель их не интересовали в принципе. Монголы воевали только по моральным причинам. Никогда не оставляли гарнизонов в покоренных городах. Никого насильно в свою веру не обращали, в отличие от крестоносцев. Брали только то, что необходимо для продолжения войны. Убивали своих врагов и тех, кто им помогал, – да. Но ведь и русские делали то же самое. И потому, где бы половцы ни находились, монголы шли только туда. Кочуют половцы в Южной Сибири, монголы идут туда, ушли в прикаспийские степи, монголы за ними, перебрались за Кавказ, – и здесь достанут.

Субурхан со своим верным стрелком Джэбек, и помощником Тобчи, на зависть альпинистам, на конях покоряют горные дороги. И даже скалистые кручи им ни почем. А потом с ходу несутся за половцами в степь и бьют их там. И ежу понятно, пока не перебьют всех до одного, – не отвяжутся. И у половцев только один выход, самим победить монголов. Ведь они тоже мобильны, их даже больше числом. И ведь били половцы монголов. И неоднократно. И пропаганда о непобедимости монголов не помогала. Но, не на этот раз. Сейчас половцам лень драться. Они предпочли уйти на Русь и просить защиты у родственников. И если бы не Забубенный, временно переменивший направление движения экспедиционного корпуса монголов, уже давно скакали бы те в сторону Заруба. Догонять обозы ханов половецких, намазавших лыжи в Киев. А пока скачут в другую сторону.

Получалось, что и монголы не всесильны. Терпели иногда поражения. Но, для них это были лишь нормальные эпизоды кочевой военной жизни. На войне, как на войне, как сказал кто-то из монгольских ханов.

А то, что степь была обитаема и населена другими народами, невзирая на появление монгольских конников, Григорий убедился уже на следующей переправе, где на авангард конницы Буратая было совершено нападение. Едва первые пятьдесят человек из небольшого отряда вступили в воду, как из-за прибрежных зарослей камышей и видневшейся на другом берегу рощицы, на них неожиданно обрушился град стрел. Они засвистели со всех сторон, разя конников почти в упор. Впиваясь с чавканьем в шеи, пробивая доспехи в слабых местах. Отскакивая от защищенных. Воплями и стонами огласилась переправа.

Преодолеть речку смогла только половина монгольских воинов и сходу вступила в бой с неизвестным врагом. Кто были эти нападавшие смельчаки, рискнувшие бросить вызов монголам, Григорий со своей телеги не видел. Весь обзор ему закрывала спина Плоскини, а за ней ровный ряд метало-кожаных спин тяжеловооруженных воинов. До великого Кара-чулмуса долетали только отдаленные вскрики раненых и убитых, разносившиеся по степи. А попросить воинов посторониться он как-то постеснялся.

Контратаковавшие монголы смогли быстро опрокинуть и смять пеших стрелков, укрывавшихся в зарослях. Минут за десять они почти расчистили берег от лучников. Но, неожиданно, на помощь засадным стрелкам пришла конница, стоявшая в резерве. Силы оказались не равны. Мощным ударом конница сбросила авангард монголов обратно в воду, истребив почти всех, кто еще оставался в живых. Трупы наполнили степную воду.

Неожиданный бой был кровав и закончился скоротечно. Но монголы не дремали. Получив сообщение от своего передового отряда о том, что контратака захлебнулась, Буратай действовал быстро. Он бросил в бой три сотни своих конников, одновременно перестроив остававшиеся на месте боевые порядки. Теперь почти все воины выстроились перед повозкой Кара-чулмуса, сомкнув ряды, ибо источник и направление опасности были ясны. Хотя, сотню степняков, Буратай все же оставил позади. На всякий случай.

Результат не заставил себя ждать, а опасения Кара-чулмуса о том, что и этих монголов постигнет участь авангарда, оказались напрасны. На сей раз, посланный вперед для восстановления статус-кво отряд монголов, сходу форсировал реку и на голову разгромил воинов, устроивших засаду. На другом берегу произошла ожесточенная схватка, в которой сшиблись два конных воинства, с треском ломая копья о доспехи друг друга. Прошивая тела на вылет. Долгой битвы не вышло. Монголы быстро победили, обратив своим яростным натиском более многочисленного противника в бегство. Сработал эффект неожиданности, как выяснилось позже.

Тогда же выяснилось, кто напал на монгольский авангард. Это оказался мадьярский отряд «вольных партизан», как их идентифицировал для себя Забубенный. Отряд, по обыкновению промышлявший разбоем на степном пути к Днепру. Только по своему неразумению командир отряда принял передвижную миссию Забубенного за купеческий обоз с охраной. Наличие самой охраны и сопротивление только усилило жадность мадьяров, полагавших, что за такой охраной должны скрываться несметные богатства. Предположить же, что это движется военный отряд монголов просто за смолой и без всякого обоза с драгоценностями, не считая повозку Кара-чулмуса, ослепленные жаждой наживы мадьяры просто не смогли. А когда разглядели, с кем бьются, было уже поздно. Но, самые благоразумные, все же предпочли спасаться бегством.

Монголы взяли в плен многих засадных и привели в передвижную ставку для допроса. Допрашивал Буратай, с разрешения Кара-чулмуса задействовав переводчика Плоскиню, знавшего еще и венгерский язык, как выяснилось. «Эх, много языков знает, сволочь, – почему-то с гордостью подумал Григорий, словно Плоскиня был его протэжэ, – Оказался бы в нашем времени этот полиглот, мог бы легко заделаться синхронным транслейтэром в какой-нибудь фирме. На переговорах у бизнесменов участвовать и большие деньги зашибать».

– Как тебя зовут? – поинтересовался командир монгольского отряда у одного из пленных, которых уколами копий подогнали его воины прямо пред его светлые узкие очи, поставив на колени. Руки у пленного были связаны сзади тонкой и прочной веревкой.

Пленный, – здоровенный лохматый детина, с черными, как смоль волосами, одетый в холщовую рубаху и штаны, поверх которых был натянут кожаный доспех, – тряхнул волосами и ответил, гордо глядя в глаза монгольскому хану снизу вверх.

– Я Ласло Кишвард, кузнец в своей деревне.

– Много в вашей деревне людей? – спросил Буратай.

– Много, – ответил кузнец и, улыбнувшись, добавил, – на вас всех хватит.

– Отвечай точно, – вежливо предупредил Буратай.

Ласло только ухмыльнулся и сплюнул под копыта любимой лошади Буратая, но тут же получил такой ощутимый удар копьем в спину, что повалился на землю. Удар был предупредительный, не смертельный.

– Сколько еще деревень в вашей округе? – уточнил Буратай, – сколько людей вы можете выставить на войну?

– Не сосчитаешь, – отхаркиваясь кровью, пробормотал кузнец, – только за вас никто не будет саблей махать. Подожди чуток, наши подойдут, вот узнаешь, сколько их, когда вас всех порешат.

Наглость пленника быстро надоела командиру монголов. Он взглянул на Кара-чулмуса, словно спрашивая «Нужен ли нам кузнец?». Видимо, командир монголов размышлял в эти секунды о том, что для ремонта осадных башен могут понадобиться настоящие профессионалы, которых не хватает у бродников. Но, не дождавшись ответа от Забубенного, сам решил, что этот профессионал ему точно не понадобиться. Короткий взмах рукой, – и копье пригвоздило Ласло Кишварда к земле.

Остальные пленники, увидев участь задиристого кузнеца, стали более разговорчивыми. Поэтому, получив сведения о врагах, монголы казнили всех пленных более благородным способом, дававшим, по их понятиям, возможность умерщвленному без пролития крови человеку шанс возродится к новой жизни. То есть, – переломали всем пленным позвоночники и побросали в канаву.

Затем Буратай попросил у Кара-чулмуса разрешения наказать неразумных мадьяров, осмелившихся напасть на отряд во главе с самим Кара-чулмусом.

– А как он собирается это сделать? – уточнил через переводчика Забубенный, наблюдавший всю битву и допрос пленных, не вылезая из телеги.

Буратай предлагал выделить из отряда и послать на вразумление неожиданно возникших на дороге мадьяров пятьсот человек. А остальным двигаться дальше. Ведь нельзя же оставлять у себя в тылу недовольные и свободные народы. Либо их нужно уничтожить, либо покорить. Триста человек хватило, чтобы разбить их боевой отряд и обратить его в бегство. Пятисот человек, по размышлению начальника походного штаба, должно хватить, для того чтобы отбить охоту у мадьяров появляться на этой дороге хотя бы в ближайшее время. Численность этих разбойников известна только в общих чертах, поскольку словам пленных полностью доверять нельзя. Но, если и не удастся такими силами привести их к покорности, что тоже возможно, то уж лишить желания мадьяров выходить на большую дорогу будет достаточно на первое время. А после возвращения из похода на Днепр, сам Буратай, с разрешения Кара-чулмуса, будет рад совершить новый набег для окончательного приведения местных мадьяров к покорности.

Забубенный некоторое время подумал на словами Буратая. Странная получалась ситуация. Будучи, по сути, в прошлой жизни простым механиком, пусть и гениальным, в этом времени волею судьбы он вдруг мгновенно становился исторической личностью. И хоть был марионеткой, сейчас от него зависела судьба целой народности. Механик, конечно, может попытаться запретить монголам этот усмирительный набег, который, не будь Кара-чулмуса, они обязательно совершили бы, сообразуясь со своей моралью и философией Чингисхана, – война заканчивается только с разгромом врага. А до тех пор, пока жив хоть один мадьяр и его потомки, эти ребята не успокоятся. Даже не смотря на наличие половцев и еще сотни более сильных врагов. Не сейчас, так чуть позже, но вернуться сюда обязательно. Тем более, что не монголы напали первыми. С другой стороны, движимой желанием спасти Русь, Забубенный уже начал менять историю монголов, не зависимо от того, хочет он этого или нет.

А если не усмирять, то мадьяры могут временно решить, что монголы слабаки и устроить засаду на обратной дороге, когда обоз Кара-чулмуса повезет обратно смолу. Где-то в глубине души Забубенный надеялся, что ехать обратно этой дорогой ему не придется. Оказавшись на Днепре, он надеялся сбежать на Русь. Но монголы как-то уж слишком его опекали в походе, носились ним, как с писаной торбой, ни на минуту не оставляя одного. Поэтому план побега Кара-чулмуса на историческую родину находился пока под сомнением. А у монголов уже начала действовать новая психологическая установка, впитанная с молоком матери: «хороший венгр – мертвый венгр». Впрочем, такая же установка у них включалась и в любом другом случае при встрече с каждым новым врагом: «хороший половец…хороший чжурчжень…».

С другой стороны, медитировал сам с собою Забубенный, в новой стычке погибнут не только мадьяры, но и монголы, ибо и те и другие умеют держать в руках оружие. Только другие лучше. Значит, в любом случае этот набег ослабит общую группировку Субурхана.

Поколебавшись немного, Кара-чулмус усмирительный набег разрешил. Тотчас решительный Буратай подозвал к себе одного из своих приближенных и велел снарядить отряд в параллельный набег, дав ему короткие инструкции о том, каких результатов надо добиться и где догнать основные силы. Немедленно было выделено пятьсот конных ратников и, Забубенный и глазом не успел моргнуть, как этот отряд монгольских карателей уже ускакал по направлению к берегам Азовского моря, держа курс вдоль реки, на которой они впервые повстречались с мадьярами. Судьба местной общины венгров, похоже, была решена. Им оставалось либо исполнить завещание Ласло Кишварда и перебить всех монголов. Либо бежать через Днепр за Дунай, туда, где уже расположились их более многочисленные соплеменники, уже выбиравшие себе королей, и контачившие с римскими папами.

– Ну, чего стоим? – поинтересовался Забубенный через переводчика, проводив взглядом отделившийся от основных сил отряд, который, форсировав реку, уже почти исчез за прибрежной растительностью, – поехали. Там смола на кораблях уже, наверное, мимо проплывает.

Буратай, понявший эти слова и без переводчика, издал короткий властный крик. Слегка поредевшие основные силы монголов, повинуясь приказанию, двинулись дальше. Они спокойно форсировали реку, в которой плавали многочисленные трупы монголов, утыканные стрелами, словно раздувшиеся ежи, и венгров, убитых по большей части копьями и рассеченных мечами в ближнем бою. Быстрое течение прибивало эти мертвые тела к берегам, а часть уносило дальше, разнося признаки расползавшейся смерти по степи.

На другом берегу Забубенный узрел результаты битвы конных воинов, трупы которых устилали траву, залив ее собственной кровью. Страшные и точные удары монгольских копий, часто приходились прямо в грудь конников мадьярского отряда, отчего на траве валялось множество поверженных венгров с развороченной грудью, а у некоторых из груди торчали обломки копий.

Но попадались и мертвые монголы. Они были сильными воинами, но все-таки не бессмертными. Рождаясь, каждый монгол, вообще был предназначен умереть в бою. Редко кто доживал до старости. Поэтому монголы рано женились и быстро воспроизводили потомство, чтобы успеть сделать это до того, как придется сложить голову в очередной войне. Тихая семейная жизнь была им не ведома. Средний срок воспроизведения целого поколения монголов составлял двадцать лет. То есть каждые двадцать лет, нарождалось и вырастало новое поколение, сменяя уничтоженное за эти годы предыдущее. Народ-орда воевал постоянно.

Отмечая блуждающим взглядом все новые трупы, Забубенный вдруг заметил, что по степи носится немало лошадей, потерявших своих седоков. Буратай их тоже заметил, и словно прочтя мысли Кара-чулмуса, велел немедленно изловить, – лошади в хозяйстве пригодятся всегда. Тотчас в погоню за осиротевшими скакунами были отряжены воины, которые быстро догнали их и привели в отряд. Монголы знали, как обращаться с лошадьми. А бросать их в степи, чтобы они достались либо хищникам, либо венграм, было, согласно понятиям степняков, верхом неразумности. Ну, зачем венгру лошадь?

Весь оставшийся день до самого вечера никаких стычек не происходило, но Забубенный оставался под впечатлением этой, первой стычки. Между тем, слегка поредевшее монгольское воинство, продвигалось к конечной цели своего путешествия. Когда Григорий вынырнул из своих впечатлений и переживаний, то, присмотревшись к окружающей действительности, вдруг заметил существенные перемены. Если, удаляясь от Заруба, он видел лес плавно переходящий в степь, то сейчас, он видел степь, также плавно переходившую обратно в лес. И даже в холмы, поросшие вполне густым лесом, на уже недалеком горизонте. Если монголы не сбились с пути, у них не сломался компас, а в это Забубенный не верил, ибо монголы были чемпионами мира по ориентированию даже в голой степи, то холмы впереди могли означать только одно, – долину. А долины без какой-либо воды обычно не бывает. И что-то подсказывало Григорию Забубенному, вампиру-степняку по совместительству, что в этой долине должно быть очень много воды. Так много, что по ней могли ходить большие-большие лодки, доверху груженые товарами. И в одной из этих лодок вполне могло заваляться несколько бочонков со смолой, так необходимой монгольским товарищам, для того чтобы отреставрировать свои осадные башни.

Уже почти стемнело, когда отряд вошел в лес, укрывавший склоны высоких холмов. Тут Буратай неожиданно решил остановиться и приказал разбить походный лагерь. Вампир, несколько расслабленный переживаниями от увиденного за этот длинный день, и уставший от скачки, не возражал. Он, подождал, пока ему поставят юрту и лег спать, ни о чем не спрашивая, и даже не поужинав. Этим он в очередной раз поверг в изумление монгольских всадников. Костров в эту ночь опять не зажигали.