Время идет, а я – дома, в любимом кресле, в полной безопасности; на кухне Миша пьет чай с печеньем – в общем, я все никак не решусь раскрыть эту злополучную тетрадь.
Надо, надо себя заставить. Нехорошее предчувствие… Так, сосредоточились, забыли обо всем, кроме дела, и…
«Я не хотела его смерти…»
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
Читаем дальше или остановимся на первой фразе?
Да, признаюсь, у меня с самой первой встречи возникли подозрения – точнее, предубеждение сложилось против младшей дочери Королева. Но одно дело – подозревать, и совсем другое – держать в руках, что называется, вещественное доказательство. И все‑таки делается страшно от мысли, что Ксения могла стать причиной страданий любимой сестры… иными словами, убийцей ее мужа.
Оказывается, могла.
«Я не хотела его смерти. Наоборот, я хотела, чтоб он был жив и счастлив – со мной».
Ничего себе!
«А он влюбился в мою сестру. И это после стольких лет! А я ждала его все эти годы!»
Какая патетика!
«Я люблю его».
Откровенно говоря, кого‑кого, а Ксению мне совсем не жалко. Девица получит по заслугам (как там у Высоцкого? – «…поделом и по делам»). Жалко Мишу, который все еще надеется и ждет, что сия особа снизойдет до «простого шофера». Жалко Риту, потерявшую мужа и кормильца, крохотных близняшек, оставшихся без отца, бедного Голубкова – да кого угодно, но уж никак не королевскую любимицу.
Ну ладно. Отвлеклась.
«…Я люблю его. Я так его люблю! Зачем он умер?»
Захотел – и скончался, видите ли!..
«Мы бы так хорошо жили. Он забыл бы – со временем – Марго, а к Оле и Тане приходил бы по выходным».
Надо же, все у нее распланировано: кто, с кем и как должен был жить.
«Все рухнуло. Он умер. Умер. Умер. А я почему‑то еще живу».
Действительно, почему?
Кошмар какой‑то. Я откинулась на спинку кресла, сделала несколько глубоких вдохов. Что я делаю? Читать эти сентиментальные излияния – такая уж большая необходимость? К тому же лезть, пусть и такому человеку, в душу – верх неприличия. И Ксения наверняка давно хватилась своей тетради; «бумаги пора ложить на место» (откуда эта фраза?).
Я тяжело вздохнула и перевернула страницу. Где‑то с середины прочла: «…Отец за бешеные деньги нанял какую‑то странную (еще мягко сказано!) детектившу…»
Нет, это становится интересным!..
«…детектившу: такое впечатление, будто она самостоятельно ничего не делает, а все только спрашивает, спрашивает. Никого она не найдет, глупая бабенка…»
Это я‑то – глупая бабенка?! (Понятно, кто ж еще.) Ну и нахалка же вы, мадемуазель Королева!
«…и в конце концов, ей volens‑nolens придется согласиться с этим дураком Смолиным, что Витю убил несчастный замурзанный алкоголик».
Ну и выраженьица! А впрочем, для чего их было выбирать: ведь строки сии явно не предназначались для посторонних глаз – тем более моих.
«Мама говорила, детективше зачем‑то нужно было знать точное время моего прихода домой тринадцатого числа. Кажется, она меня подозревает. Но где улики? Что она может найти – отпечатки пальцев? Ох‑ох‑ох, как мы напуганы!»
Я разозлилась. Да она, оказывается, циник, эта малолетка!.. Стоп! Сохранять спокойствие, Татьяна Александровна! Спокойствие, только спокойствие, как говорил Карлсон. Конечно, вам, Танечка, придется нелегко в ближайшие дни: глупо думать, что Ксения при первой же беседе с глазу на глаз зальет слезами раскаяния ваше выходное платье.
Так, что же мы на данный момент имеем? Пару‑тройку компрометирующих фраз – и все. «Я не хотела его смерти», «где улики», «что она может найти», «как мы напуганы»… (Последнее высказывание, конечно, не более чем глупейшая бравада.) Обвинения на них не построишь.
А ведь Королева‑младшая права: я сама не далее как сегодня утром ныла – в шутку, правда, – что дело никак не продвигается: одни бесполезные встречи и беседы по телефону.
Не отвлекайся, Татьяна.
Что же нам делать с Ксенией? Где в этой тетрадке бледная моль умудрилась увидеть «все‑все про убийство»? Может, стоит еще раз перечитать внимательнее?
На чем мы остановились? А, вот: «…мы напуганы!» Продолжим. «Против меня у нее ничего нет – разве что домыслы. (Это верно.)
Ох, до чего же тошно! Устала я от дурацкого двойного положения и безысходности. Тот скандал тринадцатого вечером никому не был нужен. Все равно ни Риту, ни девчонок Виктор не бросил бы. Посмотри правде в глаза, идиотка: ты ему смертельно надоела.
Ха, а ведь я сказала детективше, что после встречи с Марго на проспекте отправилась прямо домой. Любопытно, она поверила? Эй, леди в деловом костюме с мини‑юбкой, ты поверила?»
Как же, как же, непременно, грубиянка ты моя!
Я перевернула несколько страниц.
«…Сижу я, значит, пишу всю эту ерундистику, а она потом возьмет и прочитает, детективша… (далее следует очень сочный, но не очень меткий эпитет)».
Неприязнь к наглой девице мгновенно превратилась в тихое бешенство.
«…Рита в шоке. Странно: я думала, что буду испытывать те же чувства, что и она, но для меня все прошло легче, спокойнее. На похоронах Марго то и дело – в самое неподходящее время (можно подумать, она его выбирала, это время) – теряла сознание; я же, по‑моему, держалась стойко. А ведь я так его люблю! Витя, Витенька!..»
И вновь – бессмысленные «слезные» фразы, читать которые нет никакой охоты.
Экзальтированная особа. И выражения‑то какие подбирает: «я хотела, чтоб он был счастлив», «все рухнуло», «а помнишь, любимый»… Удивительно знакомая манера изложения. Где‑то подобное я уже читала. Наверное, Ксения любит классиков.
Хм, желтые цветы, вода, любовь до гроба… Создается впечатление, что эта девица попросту издевается надо мной, будучи уверенной, что ей все сойдет с рук. (Ничего подобного, милая дамочка.) Очень уж просто получается: дневник в незапертом ящике письменного стола (а ведь Ксения отлично знает, что моль бледная любопытна до неприличия); сентиментальные ахи и охи; «воспоминания», едва ли не дословно содранные у Гончарова… и великолепно‑нахальное: «Сижу я… пишу… а она потом возьмет и прочитает…» Ну, язва!
– «Ну, язва!» Слушай, Танька, а что ты, собственно, ругаешься? Если какой‑нибудь человек чем‑то похож на тебя, ты непроизвольно испытываешь к нему неприязнь. Бабенка умна, смазлива, с характером. Первое и последнее качества в женщинах тебе почему‑то не нравятся. Глупо.
Да, Ксения вызывающе ведет себя. Но, может быть, только для того, чтобы как‑то тебя задеть? Поразмышляй на досуге. Прислушайся к своему внутреннему голосу:
– И чем же я ей не приглянулась?
– Дура, посмотри на себя в зеркало.
– А что, славная девочка. Глаза зеленые, губки… ничего губки, бантиком. Приятная внешность… В общем, красивая, ухоженная женщина в самом расцвете…
– Чего?
– Лет. Сил. Энергии. Всего, не приставай с дурацкими вопросами.
– «Славная девочка», «губки бантиком»! Иными словами, смазливая бабенка.
– Ну, смазливая.
– С характером, конечно.
– Безусловно. И очень – слышишь, ты? – очень умна.
– Так из‑за чего, сударыня, ваша персона вызывает у Ксении столь явную неприязнь?
– Ладно, сдаюсь.
А теперь помолчи. Я думать буду.
Нет, Татьяна, сдается мне, этот так называемый «дневник» – не вещественное доказательство, а всего лишь неудачная Ксюхина шутка. По всей видимости, сначала Королевой нужно было выговориться. Кому она могла поведать о своем чувстве? Не сестре же. Дневники, похоже, – не ее стиль. Ну не хватило у девчонки сил держать все в себе.
…А потом ей пришло в голову поиздеваться над «глупой детектившей», которая «ничего не расследует, а только спрашивает, спрашивает». И Ксения, кажется…
– Когда кажется, креститься надо, – опять вклинился внутренний голос.
– Не мешай. Ксения, кажется, решила, что и первые, искренние, страницы…
Как я здорово придумала: «искренние страницы». Ну прямо‑таки филолог!
– Филолух ты.
– Отстань.
Так вот, первые страницы дневника я не должна была принимать всерьез. Бр‑р, совсем запуталась.
Что ж, необходимо срочно переговорить с королевской любимицей. Прямых доказательств того, что уважаемого товарища Баргомистрова отправила на тот свет именно она, в этой писанине нет. Вполне возможно, как говаривал один мой знакомый, «в личностной беседе я добьюсь более существенных результатов».
Ох, до чего не хочется! Не нравится мне сия девица. Ну не нравится, и все тут!
– А ты ей?
– У нас взаимная неприязнь друг к другу.
– «Взаимная» и «друг к другу» суть одно и то же, «масло масляное», а ты их рядом поставила.
– Не умничай, пожалуйста.