Ну‑с, стоим перед запертой дверью и никак не решимся поднять руку к кнопке звонка. Это на тебя совершенно не похоже, Татьяна Александровна.
– Дверь – ничего себе дверь; реечками обита. «Глазок» аккуратный такой.
– Ненормальная! Ты где‑нибудь видела неаккуратные дверные «глазки»? Они же все круглые.
– Логично.
– И ты тоже круглая… – можно не продолжать.
Что с тобой стряслось, Таня, дружочек? С поезда прыгать – чуть ли не на полном ходу – ты не боялась; дерзить Кабану, предводителю местной мафии, тоже хватило храбрости… вроде бы. Не опасалась сорваться, направляя машину к обрыву… Так в чем же дело?
– Отчего я так страшусь первой встречи, первого свидания с нею глаз на глаз? Вечно приходится преодолевать какой‑то барьер, перешагивать через себя.
За дверью тихо. Может, еще и нет никого?
Сумасшествие. Не съедят же меня там. Красивая, самоуверенная «железная леди» «снаружи» – и беспомощная паникерша «внутри». Странно. Непонятно. Глупо.
…Немедленно возьми себя в руки, Татьяна. Вот так, молодец. А теперь изобрази приветливую улыбку: кто‑то поднимается по лестнице. Обернись.
– Ой, Татьяна Александровна! – вдруг заверещало у меня за спиной.
Я вздрогнула.
– Здравствуйте, какими судьбами! А я не жду сегодня никого!
Убавь громкость, милая.
– Добрый день, Настя. Извините, что без приглашения.
– Ничего‑ничего!
Детка, ты можешь кричать немного тише?
– Это даже хорошо, что неожиданно: сюрприз‑то какой!
Или дама беспросветно глупа, или играет. Если играет, то плохо: «ненатурально», как говорил один мой знакомый.
Белова бросила мне на ногу тяжеленную авоську (я чуть не взвыла; кирпичи там, что ли?) и достала из кармана длинного драпового пиджака связку ключей.
– Одну минуточку. Сейчас покажу вам мое скромное жилище.
Я осторожно высвободила ногу. Ноет. Нет, в сумке не кирпичи – в сумке гири. Каждая по тонне.
На всякий случай отошла в сторонку.
– Заедает, – констатировала моль и после продолжительной паузы пояснила: – Замок заедает. – Но тут же утешила: – Но мы его – ничего, он у нас – сейчас.
Хм, а она очень даже славненькая в этом коричневом драповом костюмчике. Юбочка короткая… Насте идет. Ножки стройные. Модные туфли. Оказывается, девица умеет одеваться. Вот только с косметикой немного не в ладах.
Слушайте, люди! – осенило меня. А может быть, моль бледная – это у мадемуазель Беловой имидж такой? Эдакая скромненькая блондиночка…
Но все равно – страшна, подруга. Страшна как атомная война. Даже в премилом драповом костюмчике.
Начали – за здравие («очень даже славненькая»), кончили – за упокой («страшна, подруга»). Как вы последовательны, Татьяна Александровна.
– Ну вот, наконец! – выдохнула «домохозяйка и гувернантка».
С силой толкнула дверь.
– Входите, пожалуйста. Только у меня, извините, немного не прибрано. Вы уж не обращайте внимания.
Да уж, так и быть, не стану.
Моль неожиданно легко подхватила авоську с кирпичами – или гирями – и вслед за мной переступила порог своего «скромного жилища».
…Прихожая уютная; чистенькая, светлая. Определенно, прихожая нравится мне больше, чем девочка Настя.
– Сейчас я чайник поставлю, – радостно сообщила Белова и исчезла за дверью кухни вместе с неподъемной ношей.
– Вы пока проходите в комнату, располагайтесь. Там диван и два кресла. И еще стулья.
Издевается она, что ли?
– Чувствуйте себя как дома…
…А вот комната странная. Как объяснить? Кажется, все на месте: современная мягкая мебель, сервант, стол… ковер на полу… Но – как в гостинице; никаких личных вещей. Женщины обычно любят наставлять всюду, где только можно (и где не следует – тоже), всякие милые безделушки… Здесь – ни одной. И нет книг. Моль то ли неграмотная, то ли… не знаю, что и подумать.
М‑да. Интересное «жилище». Ночью в нем, наверное, жутковато. Не спится; лежишь, смотришь в потолок… белый; стекло и хрусталь в серванте, отражая мертвенный свет луны, таинственно мерцают…
Бр‑р!.. На мистику, Танечка, потянуло? Отдыхать тебе пора, радость моя. Вот закончишь это дело – и на покой. А то с головкой у нас что‑то не в порядке: то стихи читать хочется, то детские «страшилки» вспоминаются… Ох‑ох‑ох… Нет, на пенсию надо, на заслуженный отдых…
…А где молька? Она что, до сих пор чайник на огонь ставит? За это время можно было костер развести. Может, помочь?
– Помочь – что сделать? Поджечь квартиру?
– Скажешь тоже! Типун тебе на язык!
…Да‑с, граждане, внутренний монолог – еще куда ни шло, но внутренний диалог (выражения‑то такого не существует)… Это уже ни в какие рамки, понимаешь, не лезет.
…Насте явно нужна моя помощь, в противном случае я проторчу здесь до позднего вечера… больная и голодная.
Кстати, который час? Удивительно: в этом доме даже часов нет. Счастливый человек – мадемуазель Белова… если верить Грибоедову.
– Настя, вам помочь?
Молчание.
Я «направила стопы свои» в сторону кухни. Без нашей персоны «домохозяйке и гувернантке», кажется, не обойтись.
– Настя…
Пар, пар, пар…
Вода в чайнике, похоже, давно уже выкипела. Моль бледная, не обращая на сие прискорбное обстоятельство ни малейшего внимания, сидит на корточках возле буфета и старательно гремит кастрюльками.
Услышала мой голос, на мгновение замерла испуганно – и лихорадочно принялась даже не ставить, нет, скорее заталкивать, если можно так выразиться, стоявшую возле ног посуду обратно в шкаф. Кастрюльки столь грубому обращению с их нежной «плотью» воспротивились и «заталкиваться» не желали: все с грохотом катилось на пол.
Настя съежилась, зажмурилась, закрыла ладонями уши.
«Отгремели раскаты… кастрюль»… и я окаменела: на весь этот «металлолом», на гору посуды – бум – с верхней полки буфета свалился большой красивый чугунный подсвечник.
…Немая сцена.
…Чайник на плите продолжал громко возмущаться.