Часов 06 минут

 

Битый час я стараюсь уговорить мольку прекратить истерику и начать долгий, скучный рассказ о том, как некая странная дама зачем‑то тюкнула милейшего Витю Баргомистрова антикварным канделябром. Настя на уговоры не поддается, хлюпает носом и время от времени рукавом драпового пиджака размазывает по лицу остатки косметики.

Миша с несчастным видом застыл на диване. Милый ты мой, сострадатель! Только толку‑то от твоего безмолвного сострадания…

– Миша, будьте любезны, принесите девушке воды…

В дверь позвонили – громко, требовательно.

От неожиданности я вздрогнула.

– …и заодно откройте, пожалуйста.

Вошел Дима. Сухо поздоровался; показал Насте служебное удостоверение; важно прошествовал в угол, к стулу, сел, спросил:

– Ну‑с, гражданка Белова, – правильно я разумею? – будем отпираться или выложим все начистоту?

Только бы не улыбнуться. Если б я не знала этого стража порядка достаточно хорошо, решила бы: сухарь, зануда. Кстати, удостоверение мадемуазель Белова предъявить и не требовала.

Спектакль, надо сказать, сыгран на «бис». Умница, товарищ Ковалев: тупая физиономия, ничего не выражающий взгляд – то, что надо. Теперь передохни немного, а то моль и так сильно напугана.

– Итак, – Настя, вы слышите меня, – итак, «она звалась Татьяной», – негромко подсказала я. – Это мы, слава богу, выяснили. Какова же наша фамилия?

– Тимошенко, – прошептала «домохозяйка и гувернантка», глядя на Дмитрия как кролик на удава.

Вот уж не думала, что моль бледная так боится милиции.

– Татьяна Тимошенко. Замечательно. И кем же сия особа приходится вам, сударыня, – сестрой, близкой подругой, дальней знакомой?

Полегче, Татьяна Александровна. Не дави на девочку. И перестань издеваться.

– Она моя сестра, – вздохнула мадемуазель Белова. – Фамилия у нее мужнина.

Оказывается, у загадочной леди есть муж?! Жалко беднягу; хороший, наверное, человек.

– Сестра, значит? – сурово переспросил страж порядка.

Помолчи, радость моя. Ты и так уже напугал девицу до полусмерти. Сиди теперь тихо и для устрашения человечества жутко вращай глазами. Умеешь ведь!

– Рассказывайте, Настя, рассказывайте. Ну, жила‑была девушка. Жила – не тужила. Так? Окончила – что?

– Таня? Школу окончила…

И все?

– …потом институт. Технический.

– На работу, конечно же, устроилась…

– Да, – с тяжким вздохом подтвердила моль бледная. – Но не по специальности. Диспетчером.

– Получала, естественно, мало.

– Мало…

Мама родная, из девицы каждое слово клещами вытягивать надо! Наберись терпения, Танечка.

– Ну хорошо. Устроилась ваша сестра на работу – и что было дальше?

«Домохозяйка и гувернантка» всхлипнула.

– Таня познакомилась с мужем Маргариты Вадимовны. Будущим. Тогда он, конечно, ничьим мужем еще не был…

Существенное уточнение. Продолжим.

– Итак, все было бы хорошо, если б не встретился на жизненном пути Тани Беловой – тогда еще Беловой?..

Настя кивнула.

– …если б не встретился на ее пути красавец‑сердцеед Виктор Баргомистров. Что случилось потом?

Потом случилась истерика.

Мой возница – в который раз! – с помощью воды и ласковых слов стал приводить мольку в порядок, а я подумала: ни красавцем, ни сердцеедом Ксюхин любовничек, пожалуй, не был. Он был… коллекционером. Ну, как там иные люди марки собирают или, скажем, календарики – Витя коллекционировал женщин. А Рита – дочек не считаем – стала его лучшей «маркой», той, ради которой покупается целый альбом и на которую после не устают любоваться: поглаживают пальчиком, пылинки сдувают…

– Настя, так как насчет продолжения?

Молька судорожно вздохнула, но молчала, и я была вынуждена продолжить:

– В общем, познакомилась девушка Таня с молодым человеком по имени Витя. Стали они встречаться. Верно?

– Да… Вы знаете, сестра Таня – она вроде бы как и ничего, но случается… Сестра всегда была любимой дочерью, любимой племянницей и все такое…

Понятно. Избаловали девицу до предела.

– Она капризная, Таня… Ну и вот…

М‑да. Слушать сбивчивое молькино повествование, неоднократно прерываемое обильным потоком слез, – не слишком большое удовольствие, господа присяжные заседатели.

– Ну и вот… – повторила мадемуазель Белова.

Весьма содержательное изречение. Бездна смысла.

– Вите перемены ее настроения, наверное, не нравились…

Разумеется. Странно было бы, если б случилось обратное. Все мы со сдвигами, но в меру же.

– Они встречались год…

Ого! Господин Баргомистров терпел эту даму целый год – ничего себе! Ну и выдержка у человека.

– …а потом расстались. Знаете, ругались, ругались…

Разбежались молодые люди со скандалом – что может быть естественнее в наше время. Да еще с таким характером, как у моей тезки.

Нет, как‑то я не так фразу построила. Надо бы по‑другому. Если учесть тот факт, что характер моей тезки оставляет желать лучшего… Ну, поехали! Вам больше нечем заняться, Татьяна Александровна? Что вы себе всякой глупостью голову забиваете?

Ладно, следуем далее.

– Настя, милая, ваша сестра и муж – будущий – Маргариты Вадимовны, расстались давным‑давно – сколько лет с тех пор прошло?..

У меня со счетом плохо. У мадемуазель Беловой, видимо, тоже: она промолчала.

– …так почему же этой леди вдруг приспичило убивать своего любовника именно сейчас? Объясните же мне наконец!

– Они перестали встречаться…

Девочка моя, это я уже слышала.

– …но Таня осталась одна, а Вите в скором времени подвернулась юная хорошенькая Ксеня… А ведь она хороша, правда?

Ничего особенного. Однако пощадим Мишино сердечко.

– Да, безусловно. И что же дальше?

– Таня, как оказалось, была… ну, это… как это…

Ясно. Познакомился мистер Баргомистров, грешный, с любимой дочерью «известного бизнесмена», так и не узнав, что бросил мать своего первенца… будущего, конечно.

Тяжелый случай.

Все эти сентиментальные истории не вызывают ничего, кроме улыбки… и снисходительного презрения. А мне на протяжении всего дела приходится заниматься сплошными сантиментами. Посочувствуйте мне, господа.

– Ксеня с Витей долго встречались… наверное, несколько лет. Потом он поменял ее на Маргариту Вадимовну, потом они поженились, потом родились девочки…

Ну, как развивался роман Виктора с Королевой‑младшей, мы знаем, что называется, из первых уст… Только Ксения, помнится, утверждала, что о существовании в ее жизни некоего шофера никто даже не догадывался. Ай да моль бледная!

– Настя, с Ксенией Вадимовной мы уже беседовали на эту тему. Мне интересна судьба вашей сестры.

– У Тани появилась дочка.

Любил Баргомистров девочек «дарить»: три дочери – и ни одного сына.

– Виктор об этом счастливом событии, разумеется, так и не узнал.

Мадемуазель Белова пожала костлявыми плечиками.

– Конечно… Только Машенька слабенькая родилась, больная… Думали, не выживет.

– Выжила?

– Нет, умерла… через пять лет.

– И безутешная мать, естественно, в своем горе решила, что во всех напастях виноват беспутный Машенькин папаша, – пробурчал Дима из своего угла.

Долго ж ты молчал, родимый! И вещать‑то как начал – в моем стиле.

Моль бледную, однако, сие изречение напугало. Видимо, к безмолвно сидящему стражу порядка девица более‑менее привыкла – а тут он голос подал. Полное безобразие.

Настя захлопала глазками, всхлипнула жалобно. По‑моему, опять играет. Дмитрий, кажется, того же мнения: хмыкнул, отвернулся к окну.

– Настя, Настя! – позвал мой возница.

Все это время он бесшумно ходил по комнате, приносил‑уносил чашки, кофейник, вазочку с печеньем. У Миши призвание такое – кормить. Он называет это «хобби» – с моей легкой руки. Кроме всего прочего, шофер мой вменил себе в обязанность периодически вытряхивать окурки из пепельницы, стоявшей у меня под рукой, на журнальном столике.

«Домохозяйка и гувернантка» отмахнулась от Миши как от мухи.

– Настя, дружочек, следователю не терпится узнать, что произошло потом.

И снова – ахи, охи, «слезные» реки… Антракт. Можно спокойно выкурить очередную сигаретку.

На сей раз, однако, истерика продолжалась недолго. Да и какой смысл ее затягивать: Миша больше не суетится с водой и уговорами, устал…

– Так что там дальше?

Моль затихла. Пошмыгала носом. Наконец продолжила:

– Детей Таня больше не могла иметь, муж ее бросил…

Значит, мужа нет. Не выдержал, бедный человек.

– …И осталась наша Танечка совсем одна… Ну, пить начала. Сначала понемногу, потом…

Значит, сначала помногу.

– Сошлись как‑то с Голубковым – не знаю даже, как. Он ее совсем споил.

Хорошо сказала: «совсем споил».

– Ну, потом узнала, что Виктор здоров, счастлив, женился удачно…

Не без вашей, надо думать, помощи, сударыня, до мадам Тимошенко дошла сия информация.

– Потом у Баргомистровых появились дочки‑близняшки…

Настя неторопливо, с длительными перерывами вела свое повествование к логическому завершению, а у меня в голове вертелось одно, совсем не деловое: ай да покойничек! Везде успел «поработать», на всех «фронтах», царствие ему небесное, грешнику.

– И что же ваша сестра?

Театральный вздох.

– Они ведь соседи – Голубков с Витей…

– Я уже догадалась.

– Ну вот. Таня быстро узнала, кто за стенкой живет. С Голубковым‑то часто пили… И денег он при ней ходил занимать.

– К Баргомистрову?

– Вообще – по соседям… Он во всем виноват! – неожиданно вспылила моль. – Он, Васька. Вот и пусть теперь за Таньку сидит. Он ее споил – пусть он и отвечает.

– Сударыня, это не наше с вами дело – вместо кого или за что арестовали Василия Семеновича. Нас – а особенно доблестную милицию в лице Дмитрия Дмитриевича, – я кивнула в сторону стража порядка, – в данный момент интересует ваша возлюбленная сестрица.

Дим Димыч в углу приложил к груди пятерню и с достоинством поклонился.

– Вы рассказали почти все, Настенька, – продолжила я. – Осталось самое главное: кому помешал несчастный Витя Баргомистров? Чего ради испачкали в крови прекрасный старинный подсвечник?

– Ну… – протянула моль свое обычное. – Ну, Таня – она…

– Я помогу, – вставил Дима «нежный» глас в наше «грубое» женское щебетание.

Белова вздрогнула.

«Моя милиция» молодец: сидит‑сидит в темном углу безмолвным монументом; только к этому памятнику привыкнешь – а он как рявкнет! «Страшно – аж жуть!»

– Дама задумала страшное…

За окном – давно уже ночь; про свет мы почему‑то не вспомнили, и Димин вывод в темной комнате прозвучал жутковато. Даже мне стало не по себе.

– Ты считаешь, это преднамеренное убийство? – громко, чтобы разрядить обстановку, спросила я.

– Думаю, да, – буркнул страж порядка.

Правильно поет Юрий Антонов: «Берегитесь женщин, женщин берегитесь!» Женщина – такой зверь… непредсказуемый – она на все способна. А обиженная женщина – тем более. Что ей стоит стукнуть неверного любовника по голове антикварным канделябром! Минимум усилий и минимум затраченного времени. Леди даже перчатки кожаные не забыла надеть, чтоб отпечатков пальцев не оставить.

Непонятно только, почему мужчина не сопротивлялся…

– Нет‑нет! – торопливо возразила моль бледная. – Совсем не преднамеренное! Это случайно вышло.

– А вы откуда знаете? – строго осведомился невидимый Дима.

Что‑то ты, радость моя, разговорился.

– Я знаю, Таня говорила… Я расскажу…

Угадайте, что последовало далее, любезные господа? Слезы, хлюпанье носом и тяжкие вздохи. Можно расслабиться (не выйдет) и передохнуть. Где мои сигареты – разве найдешь в темноте? Все время были под рукой…

…Успокоившись, Настя заговорила без приглашения – сразу наконец‑то и без предисловий, на удивление твердым голосом:

– Тринадцатого Таня приходила к Голубкову. Утром он занял у Виктора денег; ну, выпили, добавили… Весь день сидели.

Ничего себе!

– Потом Васька уснул, а Таня собралась домой: не караулить же его, пьяного… Оделась…

– …надела перчатки, – дополнила я.

– Да. Оделась, приоткрыла дверь… я так подробно – потому что сестра рассказывала…

Таня приоткрыла дверь и увидела Ксеню – та к ней спиной стояла, ждала, когда Виктор ей откроет. Ну, Витя впустил ее…

– Ксению Вадимовну, – уточнил Дима со своего места в темном углу.

– Ну да. Но вы примите во внимание: Таня – она же… она с утра с Васькой…

– Простите, перебью вас, Настя. При чем здесь Королева?

– Ну как же, Ксеня пришла к Виктору, – затараторила моль (бледная или нет – в темноте не видно), – сестра их увидела; она была не совсем в себе… то есть совсем не в себе… то есть не очень трезвая… Ну и, знаете, вспомнилось всякое…

Допустим. Значит, товарищ Баргомистров пал жертвой «воспоминаний». Интересно.

– Честно говоря, я думал, что план отмщения был разработан до мельчайших деталей, – заявил «страж‑невидимка».

– Нет‑нет, не было никакого плана. Таня говорила, что ей просто захотелось рассказать Вите про свою жизнь… Они так давно не виделись…

Ах, как печально.

Отчего‑то «про жизнь» тянет рассказывать исключительно на пьяную голову.

– И что же дальше?

– Таня стояла за дверью. Голубков спал и ничего не слышал. Он ни в чем не виноват, конечно, но пусть лучше его осудят, чем мою сестру.

Ну разумеется! Сестру‑то жалко, а беспризорного алкоголика Ваську – нет.

Кстати, а почему вездесущая Анастасия Игнатьевна ни словом не обмолвилась о визитах странной дамы к мистеру Голубкову? Тем более что теперь о «пропитой» супруге распространялась довольно долго. Впрочем, я про родственников Василия Семеновича спрашивала – о них мне и дали полный ответ.

Ладно, теперь это уже неважно.

– Итак, Татьяна Тимошенко терпеливо ждала, когда же наконец госпожа Королева соизволит покинуть гостеприимный дом Баргомистровых.

– Было слышно, как Ксеня и Виктор опять выясняли отношения, – продолжала мадемуазель Белова. – Таня говорила – это ее совсем не интересовало…

– И тем не менее она продолжала стоять и слушать. Вместо того чтобы спокойно отправиться домой и последовать примеру Голубкова: лечь спать.

– Потом сестра увидела, что Ксеня вся в слезах…

А может, их и не было, слезок, – сплошные домыслы.

– …выбежала из квартиры Баргомистровых…

То есть наконец‑то убралась с глаз долой.

– …Ну и вошла.

Стоп! Неправда, милая леди.

– Помнится, Ксения Вадимовна говорила, что она, уходя, хлопнула дверью.

«Домохозяйка и гувернантка» покачала головой.

– Нет. Замок был на предохранителе.

– Ну хорошо. Пусть так. Ваша сестра вошла – и?..

– Таня говорила потом, что Баргомистров был зол как черт.

А Королева утверждала: как собака.

– Ну, удивился, конечно, откуда взялась бывшая жена. Но ведь Таня к нему – со всей душой!..

И с пьяными слезами.

– Сестра стала рассказывать, как сложилась ее жизнь… вернее, совсем не сложилась… Про дочку сказала. Он рассердился еще больше: почему не сообщила о ее рождении… В общем, разговора не получилось.

Было б удивительно, если бы случилось обратное.

– Таня, в конце концов, тоже разозлилась и перестала себя контролировать…

Ах, она, оказывается, до сих пор контролировала себя!

– …ну и не удержалась.

– Пристукнула бывшего любовника подсвечником, – уточнил Дима.

Страж порядка вечно вклинивался в разговор, когда меньше всего этого ожидаешь.

– Нет, друг мой, только обвинила во всех смертных грехах, – возразила я моей милиции.

– Да, – подтвердила моль.

– Что – да? – одновременно спросили мы с Димой.

– Таня заявила, что во всех ее несчастьях виноват Виктор, что он сломал ей жизнь… ну и все такое. Но сестра же, сами понимаете, была… это самое…

– Понимаем, – успокоила я.

– Баргомистров сказал: «Иди домой, проспись, после поговорим». Или что‑то в этом роде. И – Таня рассказывала – отвернулся, встал к ней спиной. Ну, сестра и…

– На этот раз пристукнула, – удовлетворенно произнес Дима.

– Виктор, конечно, не ожидал удара…

Почему, интересно? Может, специально маковку подставил? Скажете же вы иной раз, сударыня!..

– В общем, муж Маргариты Вадимовны скончался на месте, и ваша сестра мгновенно протрезвела…

– Не совсем…

– Правильно. Иначе избавилась бы от канделябра. Кстати, Голубкову велено было нацарапать в «добровольном признании», что он сей компрометирующий предмет утопил. Почему же эта мысль не посетила Татьяну? Уж если она пришла в голову майору Смолину…

– Кому?

– Да есть такой… «обвинитель».

– Таня, полегче, пожалуйста, – подал голос Дима.

А я и забыла совсем, что Анатолий Алексевич есть непосредственное (ничего подобного – очень даже «посредственное») начальство «моей милиции».

– Извини, Димочка. Не знала, что на святое замахнулась. – И, не давая стражу порядка времени для ответа, обратилась к мольке: – Итак, Настя, – мы отвлеклись, – почему же подсвечник не оказался в Волге?

В углу обиженно засопели и затихли.

– Не удалось, – объяснила мадемуазель Белова. – На набережной было много народу.

В другом же месте избавиться от орудия убийства сумасшедшей даме даже в голову не пришло.

– Настенька, неужели у нас во всем Тарасове только один водоем?

– Таня была не в том состоянии… Вот вам… приходилось когда‑нибудь лишать человека жизни?

Хм… Девица перешла в наступление. Молодец!

Ну, предположим.

Ответа, впрочем, ей не требовалось. Моль продолжила:

– Много вы при этом рассуждали?

Не особенно.

– И неужели никогда после убийства не испытывали растерянности?

Милая моя, за кого ты меня принимаешь? По‑твоему, я убиваю людей пачками? Конечно, только тем и занимаюсь… в свободное время.

«Димка‑невидимка» хмыкнул.

– Хорошо, сударыня. Убедили… Ну‑с, принесли канделябр домой, помыли, почистили, спрятали…

– Чистила я, – поправила Настя. – Потом, через несколько дней. Таня совсем помешалась… Не знала, что делать.

– А вы знали?

– И я не знала. Но нужно же было хоть что‑то… хоть как‑то…

– Ладно. А к себе вы зачем принесли эту штуковину?

– Подсвечник? От греха подальше.

Хороший ответ.

– И не боялись?

– Боялась, – честно сказала «домохозяйка и гувернантка». – Но сестра же…

Добрая ты душа.

– И что же, так и собирались хранить сей ценный предмет среди кастрюль?

– Так и собиралась…

Белова всхлипнула.

…Где мои сигареты?