рефераты конспекты курсовые дипломные лекции шпоры

Реферат Курсовая Конспект

Две личины

Две личины - раздел Литература, Наталья Владимировна Игнатова. Змееборец   Лейтенант Краджес Лежал, Там, Где Оставил Его Бешеный Купец –...

 

Лейтенант Краджес лежал, там, где оставил его бешеный купец – посреди лагеря, недалеко от навеса над кухней. Двое других парней были связаны и заперты в одной из землянок. Серпенте перед тем, как уйти, перевязал Краджеса, а напоследок больно ткнул пальцами куда-то под челюсть, так что ныло до сих пор. Что уж это было такое, Краджес не знал, только язык его теперь не слушался. А еще не слушались ноги. И последнее было гораздо хуже. Потому что Капитан ведь придет, и лучше бы встретить его подальше от лагеря. Серпенте не ушел далеко, затаился где-то, это наверняка. Он сидит и ждет Капитана. Бес безрогий, сволочь хитрая, упырина прожорливая…

Краджес бы сейчас одну ногу отдал, лишь бы на другой как-нибудь до своей землянки добраться и сигнал тревоги послать. Он пробовал ползти, опираясь на руки, но от боли в раненом плече потерял сознание, не продвинувшись и на ладонь. Плохи были его дела, ох плохи. Оно понятно, что Капитан, когда увидит, что с лагерем сделалось, и сам встревожится дальше некуда. Но не оставит же он своего лейтенанта посреди леса помирать. Стоило бы оставить, однако Капитан-то ведать не ведает о том, как Краджес нынче ночью сплоховал, как сдал его вражине десятиградской. Значит, не бросит. Значит, сунется как раз под выстрел, или что ему Серпенте заготовил? Уж, наверное, не торжественную встречу под фанфары.

От отчаяния он снова попробовал ползти. И снова взвыл от боли, а перед глазами замелькали черные мушки. Когда Краджес пришел в себя, он увидел Капитана, тот был уже шагах в десяти, и, поймав взгляд лейтенанта, поднес палец к губам.

Ну, все верно, если Серпенте и следит откуда-то, он не сразу сможет разглядеть Капитана, в лесной-то форме, которую от листьев на земле не отличишь. Однако не век же Капитан прятаться будет – если он Краджесу помочь хочет, высунуться все равно придется.

Так и вышло. С минуту Капитан лежал, выжидая, не двигаясь, может, даже и не дыша, с него станется, так что Краджес, моргнув, не сразу сумел снова его увидеть. А потом вдруг упали стол и навес. Просто упали. Навес – в одну сторону, стол – в другую. Повалился на бок, будто ветром его перевернуло. Но это ж какой нужен ветер, чтобы свалить такую дуру, сколоченную из толстых досок и поставленную на цельные дубовые обрубки?! Капитан взвился с земли, как ошпаренная кошка. Одним рывком взвалил Краджеса на спину и вместе с ним метнулся в укрытие между столешницей и навесом, уронил лейтенанта на землю и снова замер, прислушиваясь.

И Краджес замер, хотя сначала от боли чуть не заорал.

– Что тут произошло? – еле слышно спросил Капитан.

– Ы-ы-ы… – шепотом ответил Краджес, ткнул здоровой рукой себе в рот и скривился.

– Сколько их было?

Краджес показал палец.

– Один? – не поверил Капитан.

Никто бы на его месте не поверил, это понятно.

– Еще выжившие есть?

Краджес замычал, и снова показал на пальцах, мол, есть, еще двое.

– Ладно, – Капитан осмотрел перевязанную Серпенте рану, – будь здесь. Когда ноги отходить начнут, мурашки забегают, все равно не высовывайся. Я сейчас…

Лайе’н хайнтальх, шенгх. [3]

Голос послышался довольно близко, шагов, может быть, с двадцати. Краджес узнал его и всем телом дернулся в поисках хоть какого-нибудь оружия. А Капитан… стал белым, так побледнел, как будто испугался, как будто вьяви увидел беса.

– Лайе’н… – насмешливо продолжил Серпенте, подходить ближе он не спешил, – оре одо альген! [4]

Таэ митх ?[5]– хрипло спросил Капитан. В ладонь его, как будто сам собой скользнул откуда-то метательный нож.

Он понимал язык, на котором говорил Серпенте? Ляд его возьми, да он на этом языке отвечал!

Со стороны купца послышался тихий смешок. И у Краджеса разом пересохло во рту: этот смешок был женским. Он донесся с того же места, где стоял Серпенте, купец был там один – за это лейтенант, умеющий стрелять на слух в полной темноте, мог поручиться головой – и все же, голос, ответивший его Капитану был женским. Бархатный, низкий… чувственный. Да, хотя, на ум Краджесу пришло другое, куда более грубое слово.

Тасс’аллет, шенгх. Несс х’грофт альге, элэ гратте сэе ,[6]– произнесла женщина.

Кажется, она вновь готова была рассмеяться, но Капитан рванулся туда, к ней, и вместо смешка Краджес услышал сдавленный всхлип. Он выдохнул, закрывая глаза. Кем бы ни была… эта… с ней все было кончено. Хвала богам!

Миг спустя он чуть не подскочил на месте, если бы тело слушалось, наверняка своротил бы тяжелый стол. Потому что голоса заговорили одновременно, перебивая друг друга, женский, мужской, они сплетались, сталкивались, запутывались и расплетались вновь. Как, язви их, музыка, как рык и шипение брачующихся диких кошек. Подвывая от бессилия, Краджес исхитрился чуть-чуть передвинуться к краю столешницы, вытянув шею, он заглянул за доски и увидел.

Их двоих: Капитана и женщину. Женщину в одежде Серпенте, женщину с черными волосами, в которых запутались листья и жухлая трава, с пристегнутым к поясу мечом, замотанным вместо ножен в какую-то тряпку, с браслетом-змеей, соскользнувшим с предплечья и болтающимся сейчас на запястье, как настоящая, живая змея. И эту невесть откуда взявшуюся женщину Капитан кружил на руках, прижав к себе так, как будто она могла исчезнуть. Краджес бы многое дал за то, чтоб она и впрямь исчезла, только хрен там, исчезать она не собиралась, а наоборот, сама вцепилась Капитану в плечи, обхватила ногами за пояс, повисла, как клещ на собаке – захочешь, не оторвешь.

У нее были ноги, да-да. Ноги, которые видно снизу доверху. Баба в штанах, видано ли такое?!

А Капитану, похоже, все равно, в чем она, ему что штаны, что юбка… не до того. Кружат по поляне, и рычат, и шипят, и как будто поют что-то. Чудной язык. И нехороший. Что нехороший, это Краджес всем нутром чуял, вот только так загляделся на невиданное ранее диво: штаны на бабе, что не только к нутру не прислушался, а даже и обещанные Капитаном мурашки в ногах пропустил.

У него, у Капитана, узор на сабельных ножнах был точь-в-точь такой, как рисунок на шкуре деревянной змеи. Точь-в-точь, будто одной рукой сделанный…

 

 

* * *

 

Снова смутные вихри огня в глубине этих глаз —

И покой растворился в крови нескончаемых ран.

Я пытаюсь дозваться сквозь ночи холодный алмаз,

Но в ответ только ветер и снег, только лед и туман.

 

– Эфа… боги мои…

– Ты… живой! Я не…

– Я не могу поверить…

– Я не знала…

– Я не знал…

– Тарсграе… Йорик!

– Великая Тьма…

Они говорили, перебивая друг друга, и слова звучали бессмысленным бредом, но что они значат, слова? Бессмыслица! Звуки зароллаша, родной, почти забытый голос, знакомый запах, эмоциональный взрыв, предельная концентрация чувств…

Счастье!

 

Что в твоих волосах для меня затерялось, ответь?

Что в глазах твоих? Верно, не слезы, а мягкая ртуть.

Рвутся пальцы на струнах гитары, но что же мне петь,

Если снова над бездной веков пересекся наш путь?

 

– Мы так и будем… – смех такой, как будто он прорывается сквозь непрошеные слезы, но слез нет. Плакать – забытое искусство. – Мы так и будем с тобой?… Хоронить тебя, и снова видеть живым – это что, такое правило?

– Девочка моя, девочка… родная моя, любимая моя, боги…

Лицо чужое, но глаза – желтые, тигриные, яркие – это его глаза. Пусть сейчас они полны ошеломленным безумием, все равно – это его глаза на незнакомом, человеческом лице.

И повторять про себя, как самую главную молитву: Йорик, Йорик, Йорик… Твердить его имя, не отпускать его, не разжимать рук, пока не поверишь, наконец, что все по-настоящему. Что это правда, это он, здесь, живой.

– Я укушу тебя, – пробормотала она ему в шею, – я тебя сейчас укушу.

– Зачем?

– Не знаю.

 

Я хотел бы сложить для тебя благородную песнь,

Я бы сплел кружева из тончайших мелодий и слов —

Пыль серебряных зим и янтарное марево весен,

И сапфир летних гроз, и хрустальные блики цветов.

 

– Не надо, – выдохнул он, и сел на землю, по-прежнему прижимая ее к себе. – Не надо кусаться… Эфа. Или Тресса?

– Эфа. Или Тресса. Как хочешь. У меня здесь есть только мужское имя: Эрик Бийл…

– Так Серпенте – это прозвище?

– Ага. Змеиное прозвище. А как иначе?

И, казалось бы, ну что смешного в простых словах, однако оба рассмеялись, и поцеловались снова, деля смех на двоих. Поровну.

 

Ведь не петь для тебя – это пытка почище любви,

Но о чем же мне петь, если падают, тихо звеня,

Мои строки, как звезды по небу ночному? – Лови,

Загадай свою боль, если сможешь, и вспомни меня.[7]

 

«Серпенте» – это было единственное слово, которое понял лейтенант Краджес. Весь прочий диалог слился для него в набор шипящих и рычащих звуков, но знакомое имя словно бы добавило сил. Цепляясь руками за стол, лейтенант поднялся на непослушные ноги, и уже хотел окликнуть Капитана, как тот сам обернулся:

– Тебе нельзя вставать, дурень!

– Серпенте, – прохрипел Краджес, с трудом ворочая языком, – купец… был здесь. В ее одежде, – он кивнул на ухмыльнувшуюся бабу. Ухмылка была знакомой. Та самая ухмылка, от которой Краджеса охватывал обессиливающий страх. И сейчас лейтенант почувствовал, что его вновь начинает трясти. – С этим мечом, – продолжил он упрямо, – и браслет – его, купца.

– Не пугай его, – попросил Капитан, кончиками пальцев прикоснувшись к лицу чернявой ведьмы. – Сядь, – он взглянул на Краджеса, – а лучше ляг.

– Он всех убил, – закончил Краджес, и только потом сел. – Откуда она?

– Из Квириллы. Тебе снова нужна перевязка, лейтенант.

– Где Серпенте? Он всех убил…

– Да. Я понял. Посиди спокойно, – Капитан принялся разматывать наложенные купцом бинты.

Краджес дернулся, не от боли, а от злости. Да как же втолковать-то, что происходит что-то… жуткое что-то?!

За спиной Капитана неспешно поднялся на ноги высоченный мужик.

– …Ох, лясны дзед, – вырвалось у Краджеса, – да что ж это?! Капитан!

Ярни Хазак коротко оглянулся через плечо, и хмыкнул, продолжая перевязку:

– Полагаю, это ответ на твой вопрос, лейтенант. Ты спрашивал, где Серпенте.

– Это рагана[8], – Краджес обреченно закрыл глаза, – вы двое – оборотни. Что ты сделал с Капитаном, колдун?

…– Ты же не веришь в сказки, – услышал он почти сразу.

 

Оказалось, что нет, не сразу. Вновь открыв глаза, Краджес обнаружил себя все на той же поляне, но уже в компании двух других раненых. Их разместили со всем возможным удобством, поближе к кухонному очагу, под вновь сооруженным навесом, чтобы, если дождик зарядит, не капало. А в котле над огнем булькало, и пахло оттуда мясным.

– И в колдунов ты не веришь, – продолжил Капитан, сидя рядом с Краджесом на обрубке бревнышка. – Так зачем придумываешь всякую ерунду?

Поодаль Серпенте за каким-то гадом разбирал поленницу, перетаскивая дрова в центр поляны. Браслет-змея поблескивал у него на поясе, и, похоже, эту штуку уже пора было перестать называть браслетом.

– Это баба или мужик? – прямо спросил Краджес. И подумал, что вопрос глупый, потому что он же сам, своими глазами видел и бабу и мужика. И слышал. Своими ушами.

– И то и другое, – спокойно ответил Капитан.

Объяснил, называется. Краджес, конечно, знал, что когда-то люди такими и были. В стародавние времена, до того, как отец-Небо, рассердившись, не рассек их пополам своим мечом. Но теперь так не бывает, теперь или так, или так. Не вместе. И не по очереди.

– Лейтенант, – Капитан улыбнулся, – ты не думай, ты просто запомни, что я сказал. Серпенте Квирилльский и… Эфа – это один человек. Все. Больше тебе ничего знать не нужно.

Чибетка и Видлик, единственные бойцы Краджеса, пережившие ночную бойню, помалкивали, глядя на огонь под котлом. Им вопросов задавать не полагалось. Они были пришлые, обычные наемники, не такие, как Краджес, не гвардейцы воеводы. Но ясно было, что вопрос у них на языке вертелся тот же, что и у их командира.

– Он же всех убил, – напомнил лейтенант, – всех моих парней. С этим-то как быть? Ведь ни за что же, просто так взял и поубивал всех на хрен. А ты с ним… с ней…

– А я – с ней, – подтвердил Капитан. И обернулся к Серпенте. Тот уже сложил дрова в высокий, прямоугольный постамент, и сейчас набивал трубку, задумчиво разглядывая сооружение. Почувствовав устремленные на него взгляды, купец обернулся:

– Я слушаю, Йорик.

Ляд болотный! Он назвал Капитана так, как надо… Никто в Удентале не мог это толком выговорить, переделали в Ярни, так лучше на язык ложилось. Но он не Ярни, он этот самый Йорик и есть… И не Хазак, а, как-то, совсем не по-людски.

– Ты действительно без причины убил моих людей?

Серпенте покачал головой и, нахмурясь, принялся раскуривать трубку.

Ас норт гр’апэнарт ,[9]– пробормотал он, сделав первую затяжку. – Троих, пожалуй, да. Караульных… пока шел до его землянки, – Серпенте кивнул на Краджеса. – Его я точно хотел убить, а тех парней можно было и в живых оставить. Получилось наоборот. Остальные набежали, когда он выстрелил, сами стали стрелять, там уж, извини, мне выбирать не пришлось. К тому же, командор, я понятия не имел, что они – твои люди.

Выбирать не пришлось? У Краджеса дар речи пропал, как будто снова язык онемел. Купец брешет, не стесняясь живых свидетелей, так что ли? Выбирать ему не пришлось?! Да Краджес же своими глазами видел, как Серпенте преследовал тех, кто пытался убежать от него! Догонял и убивал. В него уже не стреляли, в него почти сразу перестали стрелять, начали разбегаться. И никто живым не ушел. Трое только и осталось из полутора десятков человек.

– Краджес, – негромко сказал Капитан, – я ни в чем не могу его обвинять. Не имею права. Он говорит неправду, но это ничего не меняет. Тебе ясно?

Ясно не было. Однако основную мысль лейтенант уловил: Серпенте отбрехался, не особенно даже заботясь о правдоподобии, а Капитан и не пытается делать вид, что верит. Обоих это устраивает, и трепыхаться бесполезно.

– Ты ведь не ждешь, что я извинюсь? – купец, будь он проклят, оказался вдруг рядом, наклонился, сочувственно заглянув в глаза.

– Де Фокс! – голос Капитана прозвучал очень резко. И слишком громко.

Серпенте выпрямился и отвернулся к сложенной поленнице.

– Я, кажется, просил не пугать его.

– Да, – сказал Серпенте.

И бес его разберет, что такого было в его голосе, но Краджес почему-то понял: купец чувствует себя виноватым.

За то, что напугал.

За убийство дюжины человек он себя корить и не думал.

 

* * *

 

Трупы де Фокс сложил поодаль от лагеря, прикрыл ветками, скорее для приличия, чем для того, чтобы спрятать. Во всяком случае, Йорик обнаружил тела еще во время первого обхода вокруг опустевшего лагеря.

Тогда он не стал приглядываться, но сейчас Эльрик разбросал ветки и листья, и мертвецы, изуродованные жуткими ранами, уставились на Йорика пустыми, вытаращенными глазами. Неприятное зрелище. Некоторые привыкают, а некоторые нет. Йорик был из вторых. К тому же нос его, пусть и не такой чуткий, как у шефанго, уловил идущий от тел запах. Четыре или пять часов… не настолько холодно здесь, чтобы мертвые не начали пахнуть. Хотя человек, наверное, еще долго ничего не почует.

Покусывая губу, капитан смотрел на трупы. Дюжина. Лицо каждого искажено гримасой не боли, а запредельного ужаса. И каждый убит одним ударом. Право слово, ему в первый же раз стоило поглядеть на них повнимательней, сразу стало бы ясно, что все погибли от рук одного убийцы… Зеш! Не убийцы, Йорик! Этого парня рядом нельзя называть убийцей даже в мыслях.

– Те трое, – заговорил де Фокс, – часовые…

– Ты знал, за что убить их, – Йорик поднял руку, предупреждая все объяснения, – знал и убил. Или ты решил, что я поверю, будто ты способен убивать без причины? Я должен был спросить, потому что Краджес ждал, что я спрошу.

– У него есть дар.

– Дар? – повторил Йорик, не уверенный, что понял правильно.

Зароллаш полон интонационных тонкостей, а он уже и не помнил, когда в последний раз слышал его. Тридцать лет назад?… Нет. Тогда они говорили на других языках.

Осаммэш , – повторил Эльрик, тщательно выговаривая каждый звук. – Ну же, командор, я не знаю, как это будет на каком-нибудь из здешних наречий, у них и слов таких не придумано.

Определенно, под словом «дар» он имел в виду магический потенциал. Причем, не потенциал сам по себе, не просто запас энергии, с помощью которой можно создавать заклинания, а потенциал вкупе с талантом. И, конечно же, в «здешних наречиях» были эти слова. Но с древнейших времен люди привыкли произносить их со скепсисом или сомнением. Интонационные тонкости. Понятно, что де Фокса не устраивает ни одно из местных определений магии.

– Я так рад видеть тебя, – пробормотал Йорик.

Фуреме вэсст ас ?[10]– Эльрик взглянул на него сверху вниз, – ты это хочешь сказать? Взаимно.

Хорошо им, шефанго! Зароллаш позволяет высказать то, что действительно чувствуешь. Во всей полноте, ничего не упустив, и не исказив ни малейшего оттенка. Они так к этому привыкают, что даже на других языках говорят с чарующей эмоциональной точностью. И с легкостью улавливают малейшую фальшь в словах собеседника. Но чтобы уметь это, нужно родиться шефанго. Да, Йорик хотел бы сказать «фуреме вэсст…», но это в первые минуты встречи он, от волнения, заговорил на зароллаше с такой легкостью, будто на родном языке, а сейчас, когда способность думать вернулась, снова стал сомневаться. Он владел языком Ям Собаки в том объеме, который требовался для официальных переговоров и рапортов, раз и навсегда затвердив несколько необходимых интонаций, а здесь этого было явно недостаточно. Ошибиться же, выбрав неверный тон, очень не хотелось. Зароллаш – такая штука, неверно произнесенный комплимент может оказаться грубым ругательством. Ну, его к лешему…

 

– Конец работы –

Эта тема принадлежит разделу:

Наталья Владимировна Игнатова. Змееборец

На сайте allrefs.net читайте: "Наталья Владимировна Игнатова. Змееборец"

Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: Две личины

Что будем делать с полученным материалом:

Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:

Все темы данного раздела:

Эльрик де Фокс
Вдвоем перетащить на сотню шагов двенадцать мертвых тел – та еще работенка. В первый раз я справился в одиночку, но это в запале: после двенадцати-то убийств, кто угодно разойдется. Йорик вот тоже

Эльрик де Фокс
Он меня, вообще-то, слушал нынче ночью, или как? Думаю, что или как, во всяком случае, за собой я не припомню особого внимания к тому, что лепечут женщины на ложе. И вряд ли Йорик в этом с

Телохранитель
  Любовь к Эфе, едва зародившись, стала смыслом жизни. Целью было возвращение в родной мир, а смыслом – она, Эфа. И ничего не изменилось, даже когда взрыв, или что там произошло, на О

Мужчина и женщина
  Если мужчина в сложной ситуации пытается сохранить лицо, он нередко говорит и делает глупости. Тресса де Фокс знала это, поскольку ей, будучи Эльриком, доводилось оказываться в слож

Самоцветные камни
  Подходил к концу месяц листопад, и давно уже падали на каменные мостовые столицы Уденталя не листья, а снежные хлопья. Мягкие, пушистые, последние несколько дней они не таяли, и гор

Эльрик де Фокс
По-настоящему командора, конечно, озадачило то, что мийстр Крида согласился раскрыть ему кое-какие секреты из тех, что гномы никогда не выносили на поверхность. Грайтен взялся обучить его основам р

Зачарованная королева
    Я тебе протягиваю руку, Темный плащ рванулся за спиной… Я боюсь шагнуть опять в разлуку, Слушай, веришь мне – уйдем со мной![52]

Эльрик де Фокс
Экий я… романтичный не по возрасту. И не по уму. Я думал, командор ее ненавидит. Думал, кстати, правильно, Йорик ее действительно ненавидит, до такой степени, что убивать не станет, даст п

Возвращение к себе
  Это было нелегкое путешествие. Совсем не то, на какое рассчитывал мастер Серпенте, уезжая из Квириллы, и с унынием представляя себе тяготы поездки в разгар осенней распутицы.

Тэнлие Нур
    Что ты можешь сказать – металлический смех Почему мою маску уводит в оскал, Почему в этом мире, закрытом от всех Мне встречается тот, кого

Сумеречная граница
  Можно ли за три дня научиться ходить на лыжах? Можно, если очень надо. Можно, если не остается выбора. Легенда научилась. Худо-бедно, но ей удавалось скользить по снегу и с

Эльфийская кровь
  Днем было ясно и холодно. И ночь была такой же. И Эльрик уже не уносился вперед, он шел впереди, прокладывая лыжню. Видно было, что рад бы умчаться, но сдерживает себя, примеряется

Эльрик де Фокс
Как он это делает? Командор. Творит магию буквально на пустом месте. Из ничего, потому что контролировать стихии ему сил не хватает, а на то, чтобы пользоваться своими ресурсами – тем более не хват

Танец смерти
    Нам нет побед и нет наград Но только ты со мной, мой брат, на бой, как на парад. И ты герой, и я герой, и наша рать стоит горой —

Хотите получать на электронную почту самые свежие новости?
Education Insider Sample
Подпишитесь на Нашу рассылку
Наша политика приватности обеспечивает 100% безопасность и анонимность Ваших E-Mail
Реклама
Соответствующий теме материал
  • Похожее
  • Популярное
  • Облако тегов
  • Здесь
  • Временно
  • Пусто
Теги