НОВЫЕ ВСТРЕЧИ

 

Ехать к князю на ночь глядя не пришлось. Узнав от вестового, что пропавшие колдуны обнаружились в доме сотника, Данила Романович смягчился, обвинённых в ротозействе стражников решил отпустить на свободу, а Михайлу велел передать, что Карсидар и Читрадрива должны быть в его резиденции с утра.

Это было на руку друзьям. Они хорошенько отогрелись в тёплом доме сотника, привели себя в порядок после двухнедельного пребывания в порубе, а затем сытно поужинали, наверстав заодно упущенный завтрак и обед. Карсидар поинтересовался, где Ристо и цел ли рукавный арбалет. Михайло заверил его, что оружие в полной сохранности, и послал к Остромиру за конём. Читрадрива же принялся расспрашивать, что за человек Данила Романович.

— Наследный галицкий князь. Прапраправнук Володимира Мономаха по линии его старшего сына Мстислава. — После волнений, пережитых в связи с благополучно завершившимися поисками беглецов, сотник много съел и выпил. Теперь он расслабился и был настроен весьма добродушно. Не в пример изначально сдержанному отношению к Ростиславу Мстиславовичу, Данилой Романовичем он открыто восхищался. Начав с рассказа о том, как целая армия рода Ольговичей вместе с каким-то Рюриком и половцами выступила в поход на город Галич, где находились оставшиеся без отца четырёхлетний Данила и его двухлетний брат Василько, Михайло уже через полчаса вконец утомил и запутал Карсидара. Зато в лице Читрадривы он нашел благодарного слушателя, который старался не упустить ни единого слова и изо всех сил сдерживался, чтобы не чихнуть, хотя время от времени всё же слегка покашливал и шмыгал носом.

К счастью, ещё через полчаса привели Ристо, и зевавший от скуки Карсидар под благовидным предлогом удалился на конюшню. В небольшом тёмном коридорчике, отделявшем жилые комнаты от входной двери дома, он вдруг насторожился. Кажется, за ним следили.

— Кто здесь? — тихо спросил Карсидар и в следующую же секунду сообразил, что нужно было сразу воспользоваться мягким проникновением в чужие мысли, которому научил его Читрадрива. Однако по быстрому перестуку удаляющихся шажков он заключил, что за ним следила сотникова дочка.

«Милка! Вот неугомонное создание, — подумал Карсидар без всякого раздражения. Скорее, любопытство девушки вызывало у него лёгкое недоумение. — Неужели колдун в самом деле такая интересная фигура?..»

Едва почуяв приближение хозяина, верный Ристо поднял голову от корыта с овсом и призывно заржал.

— Ах ты!.. — Карсидар ласково погладил морду коня, а тот ткнулся тёплыми влажными губами в ладони и повёл ушами.

Внезапно у него родилось идиотское, можно сказать, дикое, но притом весьма настойчивое желание: что, если попробовать проникнуть в мысли Ристо?.. Глупость какая!

Впрочем, так ли уж это глупо? Разве конь не служил ему верой и правдой свыше трёх лет? Не уносил ли его от погони, не рисковал вместе с ним в смертельных стычках, не ведая того… или всё-таки ведая? Вот это и хотелось узнать. Вне всяких сомнений, Ристо испытывает к нему если не любовь, то, по крайней мере, привязанность и преданность. Но понимает ли он, каким опасностям подвергается почти каждый день?..

Конь мотнул головой и фыркнул, словно рассмеялся над глупыми фантазиями хозяина.

— Ладно тебе, — сказал Карсидар. — Ладно.

Он встряхнулся, отгоняя навязчивую идею, собрал в горсть зерно и, дуя на него, медленно высыпал, чтобы узнать, много ли там мусора, затем проверил, есть ли в другом корыте вода, тёплая ли попона, которой был накрыт конь.

— Ну что ж, вижу, о тебе здесь заботятся. Спокойной ночи, верный товарищ.

Вытянув шею, Ристо тихо и жалобно заржал.

— Не бойся, теперь я тебя не оставлю… Наверное, — добавил Карсидар, вспомнив, что в день приезда в Киев он тоже никак не мог предположить, что к вечеру добровольно сядет в тюрьму.

А ведь конь явно не хочет, чтобы хозяин уходил! Просит остаться. Или хотя бы задержаться ещё немного. Соскучился…

Неужто он начал читать мысли животного?! Впрочем, они и раньше неплохо понимали друг друга.

Рассмеявшись, Карсидар махнул на всё рукой и пошёл обратно в дом. В комнате сотник увлечённо рассказывал об участии Данилы Романовича в битве на Калке шестнадцать лет назад.

— Садись, Хорсадар, послушай, — пригласил его Михайло и, как ни в чём не бывало, продолжил прерванный рассказ.

— Давай лучше отпустим его, — несколько фамильярным тоном предложил Читрадрива, потягивавший из глиняной кружки какой-то ароматный напиток, от которого валил пар. — Видишь, устал человек. Пусть поспит.

Хотя сотник не возражал, Карсидар всё же уловил его недовольство и даже удивление. Михайло искренне считал, что рассказывает страшно интересные вещи, и был слегка огорчён равнодушием гостя.

Но как бы там ни было, вызванный слуга проводил Карсидара в отведенную ему комнату, где он спокойно проспал до утра. В ту ночь ему снилось, что Милка вновь подглядывает за ним, таинственным колдуном, и этот сон был очень приятным…

Ранним утром его растолкал Михайло.

— Вставай, Хорсадар, пора к князю.

Карсидар неохотно раскрыл глаза и лениво пробормотал:

— Темно ещё. Рано…

— Что, неплохо в моём доме выспаться? — хитро спросил сотник. — Небось, в порубе хуже было?

— Не так хуже, как холоднее. Вон Дрив простудился совсем.

— Ерунда, — послышался в дверях голос Читрадривы. — Меня вечером напоили какой-то травкой, да и сейчас обещали дать. Гадость, как и все отвары, но помогает. А вернёмся от князя, Михайло меня в баньке пропарит. Здесь это считается лечебным средством на все случаи жизни.

Читрадрива вошёл в комнату умытый, чисто выбритый, бодрый и весёлый, однако говорил по-прежнему в нос.

— Собирайся, хватит разлёживаться, в самом деле. Поехали знакомиться с Данилой Романовичем.

Несколько пригоршней ледяной воды прогнали сон. После скорого лёгкого завтрака («Ничего, насколько я понимаю, князь вас накормит получше моего», — заверил Михайло) пошли запрягать коней. А когда выезжали со двора, на крыльцо вышла наряженная и нарумяненная Милка.

— Ты чего это? — спросил младший сын сотника Вышата, с явным неудовольствием разглядывая её украшения. Он был всего на два года старше сестры и, ещё не успев жениться и обзавестись собственным хозяйством, жил в доме отца. — Наручи нацепила, колты… С каких это пор ты стала провожать нас, когда мы из города не уезжаем?

Михайло же ограничился кратким приказанием, отданным ледяным тоном:

— Марш в дом!

Милка покраснела так, что искусственный румянец на щеках перестал быть заметен, и, не сказав ни слова, убежала.

До княжеской резиденции добрались быстро. Здесь царило бойкое оживление, особенно бросавшееся в глаза после поездки по безлюдным утренним улицам.

— Веселей сегодня, чем в прошлый раз, не так ли? — ни к кому в отдельности не обращаясь, спросил Михайло. — То-то же!

Просто одетый, даже без княжеского венца, Данила Романович смотрелся куда более внушительно, чем его предшественник при полном параде. Он был высокий, коренастого телосложения, светловолосый, с густой бородой и обветренным лицом, отчего казался старше своих лет, хотя на самом деле был ровесником Читрадривы. Князь принимал чужестранцев не в гриднице, а в небольшой комнатке с глухими стенами без окон, расположенной в тыльной части обширного дома, который ещё недавно занимал Ростислав Мстиславович. Соответственно и народу было поменьше: справа от Данилы Романовича стоял, заложив руки за спину, хмурый Остромир, а слева, но не рядом, а напротив князя — митрополит Иосиф, на лице которого застыло кислое выражение.

«Обрати внимание, — подумал Читрадрива. — Здесь находится наименьшее число людей, причастных к нашей истории».

«Даже Ипатия, который перевязывал меня, и то нет, — согласился Карсидар. — И заметь: Иосиф стоит, а не сидит…»

«Верно. Видимо, князь не очень поладил с ним».

«Гм-м. Нетрудно догадаться, из-за кого».

«Что верно, то верно, — подумал Читрадрива. — А поскольку это главный жрец государства, решено обойтись без лишних свидетелей».

Первым молчание нарушил митрополит.

— Се! Колдуны поганыя! Бесы лукавыя! — страшным голосом заговорил он. — Глаголю, княже: грядёт отныне для Руси скорбь великая…

Однако Данила Романович без всяких церемоний оборвал его:

— Помолчи, отче.

— Чую, княже! Чую: злое помыслил!.. — не сдавался Иосиф, но и князь стоял на своём:

— Молчи, я сказал. Не мешай думать.

— Паки…

— Ну?! — Данила Романович не выдержал, изо всех сил хлопнул правой ладонью по подлокотнику стула и вскочил. Его светло-карие глаза, казалось, метали гневные молнии.

Остромир испуганно отшатнулся. А митрополит, наконец, уступил, но всем своим видом показывал, что остаётся при прежнем мнении.

— Так. — Князь опустился на стул, поправил одежду. — А теперь сказывайте, чужеземцы, откуда вы. Только чур, не лгать.

— Да мы устали уже говорить… — начал было Карсидар, но Данила Романович сказал, как отрезал:

— Мне сказывайте.

Читрадрива взял инициативу на себя и выложил честно и откровенно ту часть сведений об их странном мероприятии, которая могла быть доступна восприятию русичей: как два наёмника отправились по своим делам в путь на юг, как с ними увязался он, Читрадрива, как прошли они владения многих знатных особ, как на границе владений последнего князя на них напали вооружённые люди, тяжело ранили старика, которого пришлось оставить на крошечном хуторке, как два других участника похода заблудились в горах, были подхвачены внезапно поднявшимся ветром и перенесены невесть в какие земли. Разумеется, ни слова про Ральярг-Риндарию сказано не было.

— Значит, был ещё третий? — уточнил князь, слушавший гостя чрезвычайно внимательно. — Его, часом, не татарва уходила?

— Это было ещё до сильного ветра, — возразил Читрадрива.

— А что у вас с татарами приключилось?

Карсидар заметил злорадное выражение, проскользнувшее на лице Иосифа. Михайло попытался что-то вставить, но князь лишь бровью повёл, и сотник промолчал.

Тогда Карсидар рассказал, на этот раз ничего не утаивая, как очнулся после перелёта по воздуху в ночной степи, как на него накинулись дикари, связали, издевались, отрезали полуха, как он обозлился на них и…

Тут митрополит не выдержал и разразился гневной обличительной речью:

— Зри, княже! У поганаго лжеца Хорсадара ухо отсечено быша, ныне же есмь! Сиречь, Хорсадар суть отродье диавола!..

Также чужестранцы были обвинены в появлении из-под земли, а не в полёте «по воздусям», в невероятно скором изучении языка и книжной грамоты, а Карсидар к тому же — в явном и неприкрытом применении колдовского огня и сведении с неба молнии, разбившей церковь святых Бориса и Глеба. Впрочем, все эти обвинения Иосиф выдвигал против них ещё перед Ростиславом Мстиславовичем, новым было только первое.

«Заметил таки старик отросшее ухо. Глазастый», — с неприязнью подумал Карсидар.

А Данила Романович слушал митрополита столь же внимательно, как перед тем гостей. Интересно, на чьей он стороне?.. Карсидар попробовал заглянуть в его мысли и с облегчением почувствовал всё возрастающее, хоть и сдерживаемое усилием воли, раздражение велеречивостью митрополита и непримиримостью его суждений.

«Зря волнуешься, — отозвался Читрадрива. — Князь отдаёт себе отчёт в том, насколько мы ценны как союзники, и какими опасными можем стать в качестве врагов».

Когда митрополит выдохся (вернее, умолк, чтобы перевести дыхание) Данила Романович заговорил:

— Хорсадар, ты живьём попалил несколько сотен татар во главе с самим Менке. Ты что, так ненавидишь их?

Мигом нахлынули воспоминания. Карсидар даже пошатнулся от их напора, и его вновь затошнило.

— Так, хорошо, — похоже, молчание гостя и изменившееся выражение его лица были красноречивее любых слов. — Из того, что мне рассказывал давеча Михайло, а также из слов твоего товарища я понял, что у себя на родине ты промышлял тем, что нанимался за деньги к родовитым людям, дабы охранять от татей их богатства при перевозке. Так ли это?

— Так, княже, — прохрипел Карсидар, ещё не вполне оправившийся от приступа ненависти.

Митрополит охнул и закатил глаза к потолку. Данила Романович вновь хлопнул ладонью по подлокотнику стула, призывая Иосифа к порядку, и спросил:

— А раз так, не наймёшься ли ко мне охранить от поганых татарских псов главную ценность мою — землю Русскую, которой я отныне владею?

— Княже!!! — Митрополит грохнулся на колени и, одной рукой сжимая болтавшийся на животе громадный золотой крест, а другой отчаянно колотя себя в грудь, вновь завёл длинную речь, призванную предостеречь Данилу Романовича от роковой ошибки. К слову он помянул какого-то князя Всеслава Волхва, который по ночам оборачивался волком, добегал до Тмутаракани и пересекал дорогу Хорсу. Теперь же, мол, поганский Хорс послал другого искусителя, призванного сбить киевского князя с пути истинного и тем самым ввергнуть Русь в пучину бедствий.

— Всеслав, как я помню, не принёс на Русь худа. Хорсадар же ненавидит татар, — возразил Данила Романович. — Значит, поможет мне. А уж Дрив денно и нощно читает Святое Писание. Или мне не правду говорили?

Иосиф нехотя кивнул, подтверждая правоту князя.

— Какой же из него-то враг?

— Сие суть козни нечистаго! — возопил митрополит.

Князь медленно встал, расправил плечи, подошёл к коленопреклонённому старцу и, нависая над ним наподобие горы, медленно, по слогам отчеканил:

— Да я, отче, хоть чёрту душу продам, если он поможет оборонить мою землю. Ты понял?

Иосиф страшно закричал, отшатнулся, упал на бок и пополз прочь от князя. Тот нехорошо засмеялся и прошептал:

— Ползи, ползи гадом на брюхе. Убирайся с глаз моих! Я тебе не Ростислав Мстиславыч, которому можно влить яд слов в уши.

— Побойся Бога Вседержителя, княже, — пролепетал старец, который дополз до стены и упёршись в неё лысым теменем наконец остановился. — Гордыня обуяла тя, грешнаго. Душу, бессмертную душу… Паче…

— Что ты меня Богом пугаешь, — поморщился Данила Романович. — Господь послал мне этих двоих во благо, а не во зло. И в этом милость Его великая, а не дьявольское искушение! А я пуганый. Меня, отче, и не такие, как ты, пугали. Когда на Галич целое войско шло, а я, сам дитя, сидел там с братом малолетним, тогда пострашнее было. И то король Угорский за нас вступился. Значит, милость от Бога была со мной, есть и будет. И ныне, и присно, и во веки веков, — и князь слегка притопнул ногой, словно припечатал эти слова.

Цепляясь за стену, митрополит едва сумел подняться на ноги и, слепо шаря перед собой руками, побрёл к выходу.

— Митру возьми, отче, — князь поднял с пола странный головной убор Иосифа и подошёл к нему.

Старец не реагировал. Тогда Данила Романович сам нахлобучил ему на голову эту богатую шапку, поправил шитую золотом накидку, сползшую с левого плеча, мягко взял под локти, подвёл к дверям. Михайло распахнул их, и митрополит пошатываясь вышел из комнаты.

— Так, — произнёс князь удовлетворённо. — Отношения с главой церкви мы выяснили.

Остромир поперхнулся, пытаясь сдержать смешок.

— Всё же помягче бы с ним, — сказал Михайло, покусывая нижнюю губу, отчего его борода мелко подрагивала. — Митрополит стар, как бы чего не случилось…

— Очухается, — возразил Данила Романович. — Это сейчас ему кажется, что настал миг гибели земли Русской. Он ещё поймёт, что я прав, а он — нет. А если помягче… Если помягче, Михайло, сам знаешь, не сдобровать тогда нашим гостям. Много прольётся крови, ибо Хорсадар себя в обиду не даст. Разве нет? — Он посмотрел Карсидару в глаза и добавил:

— Зато теперь, закончив обсуждение дел церковных, мы можем, наконец, заняться нашими прямыми обязанностями.

Князь вернулся к стулу, подбоченившись уселся и спросил:

— Так что, Хорсадар, берёшься помочь мне супротив татарвы?

— Да, — просто сказал Карсидар, представив на миг, как масса плосколицых узкоглазых дикарей накатывается на все окрестные земли, покрывает их, точно саранча, и уничтожает всё живое. От этого ему опять сделалось тошно, и, чтобы отогнать видение, он энергично кивнул и ещё раз подтвердил:

— Да, берусь.

— Хороший ответ, — похвалил Данила Романович. — Ну а ты, Дрив?

— Я не воин, княже, — осторожно ответил Читрадрива. — Я просто путешественник. Смотрю мир, ищу новые знания…

— Однако же ты колдун, как и твой товарищ. Значит, и от тебя толк будет. Скажи, берёшься ли служить мне?

— Я помогу Хорсадару, — сказал Читрадрива, обойдя таким образом вопрос о найме на службу.

— И ты неплохо ответил, — рассмеялся Данило Романович. — Но теперь я желал бы знать вот что…

Он искоса взглянул на двери, за которыми скрылся митрополит.

— Пока нет всяких недоброжелателей… Пока мы впятером… — князь явно затягивал время, обдумывая свои слова. Наконец спросил без обиняков:

— Признавайся, Хорсадар, кто ты на самом деле: магометанин или же иудеянин?

— Ай, Остромир! — Михайло был явно недоволен. — Зачем ты…

— Ничего, так и надо было, — возразил Данила Романович.

А Карсидар опешил, не зная, что сказать. Он вообще путался в названиях здешних племён, а от него ждали немедленного ответа…

«Мой принц, да ведь я встречал это слово в священной книге!»

Мысль Читрадривы была послана настолько сильно, что Карсидар испугался, не услышал ли её кто-нибудь кроме него. Михайло определённо что-то почуял, вздрогнул и принялся осторожно озираться по сторонам.

«Полегче, друг. Какое из слов ты встречал? Быстро!»

«Иудеянин… Книга про короля Хашроша и его жену Астор! Точно! Скажи поскорей, что принадлежишь к этому племени. Раз иудеяне упомянуты в священной книге русичей, они должны почитать их».

Но, несмотря на совет Читрадривы, Карсидар решил подстраховаться — довольно с него и путаницы с древлянами. Михайло вон до сих пор подзуживает. И в тоне князя было нечто такое, что заставило Карсидара насторожиться. Поэтому он переспросил:

— Ты сказал, магометанин или уеди… иуедянин? — Он споткнулся на незнакомом слове, слишком сложном для произношения. — Я не понимаю, что это значит.

Русичи переглянулись. А Данило Романович строго погрозил ему пальцем.

— Я же сказал: не лги мне.

— Мне ни к чему лгать, княже, — Карсидар старался говорить как можно убедительнее. — Я в самом деле не знаю, кто такие иуедяне и магометане. Если считаешь возможным, объясни, отчего ты решил, что я принадлежу к одному из этих племён?

«Ты неверно произносишь слово из священной книги, — послал мысль Читрадрива. — Но продолжай в том же духе. Кажется, князь склонен верить тебе».

— Сейчас я задаю вопросы, — настаивал Данило Романович. — Ведь это я нанимаю тебя на службу, а не ты меня. Так что тебе и отвечать.

Тогда Карсидар решил рассказать ему ту правду, которую знал о себе до посещения оставшегося неизвестно где Толстого Бора.

— Раз так, княже, знай: в детстве я потерял память. Меня выловил из реки наёмный воин-бродяга, усыновил, воспитал. Он и сделал из меня того, кем был сам, то есть наёмника. Что было со мной до этого, кто были мои родители, из какого племени, я не знаю.

Русичи вновь переглянулись.

— Слишком много загадочного для одного человека, — решил тысяцкий.

— Почему бы и нет? — спросил сотник. — Мало ли на наших дорогах безродных сирот! Хорсадару хоть повезло, что его подобрали.

— Ладно же, — кивнул Данила Романович. — Допустим, ты не покривил душой. Так вот, в бане Остромир заметил, что ты обрезан, как это делают по своему закону иудеяне и магометане. Он сказал мне об этом, а Михайло почему-то промолчал. — И князь с неудовольствием посмотрел на потупившегося сотника.

— Обрезан? — Карсидар по-прежнему не понимал, в чём дело. — Как это? Чем обрезан? Где?

Читрадрива весь обратился в слух. Остромир недоумённо развёл руками. Данила Романович же глубоко вздохнул и заёрзал на стуле. Было видно, что он начинает терять терпение.

— Послушай-ка, ты, Подарок Хорса… Мне что, заставить тебя спустить при всех портки? — Взгляд князя сделался злым. — Скажи, неужели ты никогда не замечал разницы между собой и другими мужчинами? — И он в нескольких словах объяснил, в чём дело.

Карсидар только рот разинул.

«Вот оно что!» — подумал Читрадрива.

— Знаешь, княже, я никогда не обращал внимания на эту мелочь, — честно признался Карсидар. — Я думал, что так и должно быть. Нет, я, конечно, видел у других… так, пару раз. На живых, понятно, я не смотрел, в наших краях никаких бань нет и в помине. А видел я у убитых. Но мне казалось, что они… того… ущербные.

Русичи так и покатились со смеху. Особенно громко хохотал Михайло, утирая с глаз слёзы.

— Нет, серьёзно, — несмело продолжал Карсидар. — Я думал, что раз они не такие, как я…

— Перестань!.. Прекрати!.. — еле выдавил из себя Данила Романович. — Ты и сам не понимаешь, какую… какое…

Но всякую дальнейшую попытку объясниться пришлось оставить, пока князь не взял себя в руки.

— Да, учудил ты… Все остальные ущербные! Ну, даёшь, право слово, — он покачал головой. — Ладно, Хорсадар, ты слишком явно не понимал, чего от тебя хотят, и удивление твоё было искренним. Так что придётся принять твои слова на веру. Да и Остромир говорил мне, что ты уплетаешь свинину за обе щеки. Хотя сам я склоняюсь к мысли, что по происхождению ты иудеянин. Среди них попадаются похожие на тебя цветом волос и глаз, а магометане все, как на подбор, смуглые и чернявые.

Эти слова князя вызвали всплеск эмоций у Читрадривы. Михайло вновь насторожился.

«В чём дело?» — спросил Карсидар.

«Как, ты не понял?! Ведь Данила Романович где-то должен был видеть иудеян и магометан!» — радовался Читрадрива.

«Мало ли люди путешествуют по свету. Нас вот тоже занесло неведомо куда, в Орфетанском крае про эти земли и слыхом не слыхивали. Видел где-то, и всё».

«Да, да, конечно», — слишком уж поспешно согласился Читрадрива.

Карсидару это показалось подозрительным, но выяснять, что задумал товарищ, было недосуг, потому как князь встал и направился к дверям, обронив на ходу:

— Сегодня вы мне ещё понадобитесь, а пока у меня неотложные дела. Тут ко мне нунций пожаловал. Он держал путь в Галич, да только там меня не застал, я быстрый. А вчера, на подходах к Киеву, наконец догнал. Сперва мы отобедаем, я приму посла, потом и дальше говорить можно. Пока что оставайтесь здесь.

Вместе с ним вышел и Остромир.

— Кто это приехал к князю? — поинтересовался Карсидар.

Читрадрива молчал, всецело поглощённый своей идеей.

— Нунций. Посол римского папы, — сказал Михайло и ещё минут десять объяснял, кто такой папа.

— Получается, что вы по-разному верите в одного и того же бога? — уточнил Читрадрива рассеянно. — И ваши жрецы не очень-то ладят с иноземными? С этим папой, то есть.

— Да. Вот наш митрополит Иосиф — вроде ихнего папы, — подтвердил сотник. — А есть ещё патриарх в Константинополе…

— Но вообще-то боги всегда были и будут делом жрецов. При чём же здесь князь? — продолжал спрашивать Читрадрива. Видно было, что он отложил рассмотрение своей идеи на будущее.

— Очень просто: папа ему корону прочит. А взамен хочет, чтобы Русь стала католицкой.

— Так в чём дело? Пусть соглашается, — не видя в этом предложении ничего дурного, бухнул Карсидар.

Михайло отреагировал весьма странно — весь дёрнулся, мотнул головой, замахал руками. Потом, запинаясь, сказал:

— Вы-ы… вот что, Хорсадар, Дрив… Вы поганцы, нехристи… Вы ничего не смыслите в наших делах. И потому никогда… Слышите? Никогда и никому не говорите того, что по неосторожности сказали мне! Я забуду. Другие могут и не спустить это просто так. Особенно приближённые митрополита Иосифа. А он и без того волком на вас смотрит. Князь взял вас под свою опеку, но Иосиф хитрый, он умеет убеждать… по-своему. Вы уже сталкивались с Ростиславом Мстиславычем, вы поймёте… Понимаете?

На всякий случай Карсидар с Читрадривой утвердительно кивнули.

— В общем, так, — продолжал Михайло, успокоившись. — Раз Данила Романыч пригласил вас на обед, как я и предполагал утром, а потом намерен ещё потолковать с вами, значит, доверяет и рассчитывает на вас всерьёз. А потому ешьте, пейте, молча слушайте и хорошенечко запоминайте, что вокруг творится да говорится. Авось хоть глупостей болтать не станете.

Дальше они говорили о всяких пустяках, пока не явился слуга, который позвал всех на обед.

Их привели в громадный зал, который превосходил размерами даже княжескую гридницу. Зал был сплошь заставлен столами, ломившимися от разнообразных кушаний и напитков. Вдоль стен стояла толпа празднично одетых людей, на фоне которой Карсидар и Читрадрива выглядели бедновато. От производимого толпой шума после тишины уединённой комнатушки у них слегка кружилась голова. Но время от времени гомон перекрывали более громкие крики, доносившиеся со двора.

— Это Данила Романович по случаю водворения на киевском престоле велел выкатить из подвалов семь бочек мёду и наливать всем желающим, — пояснил Михайло. — Пожалуй, к вечеру в Киеве останутся трезвыми лишь красны девицы да грудные младенцы. Он у нас, почитай, за последний месяц третьим князем стал. Народ-то пьёт, а вот погреба княжеские выдержат ли…

Сотник говорил что-то ещё, однако его слова потонули в дружном рёве присутствующих — в сопровождении полудюжины человек, из которых Карсидару и Читрадриве был знаком разве что Остромир, в зал вошёл Данила Романович. Когда он уселся во главе стоявшего на небольшом возвышении центрального стола, расселись на скамьях и остальные. Михайло не покинул гостей, за которыми ему, очевидно, было поручено присматривать, и потому оказался в самом дальнем конце зала.

— Не повезло тебе из-за нас, — шепнул ему Карсидар. — Мне кажется, ты должен был сидеть поближе к князю.

Он осмотрелся, нашёл обоих сыновей Михайла и кивнул в ту сторону.

— Ничего, я вышел с Коснячкова двора, моё от меня не уйдёт, — спокойно и веско проговорил сотник. — Тем более, внимания к нам, как к девке на смотринах.

И правда, присутствующие постоянно бросали на них взгляды и с загадочным видом перешёптывались. А Михайло почему-то насупился, заёрзал на своём месте. Не было нужды заглядывать в мысли сотника, чтобы догадаться, что его тревожит. Некстати помянул Михайло о смотринах, когда у него самого дочка на выданье — а тут, как на грех, заявились колдуны, да ещё живут в его доме… Чтобы перевести разговор на более безопасную тему, Карсидар сказал:

— Я смотрю, дом князя Киевского богатый, прямо дворец. А Киев — огромный город. Должно быть, велика ваша страна?

— Велика Русь, — ответил Михайло нехотя, лишь бы заговорить о чём-то другом и отогнать прочь мрачные мысли. — От самого Чёрного моря и аж до Варяжского. А когда на столе киевском сидит толковый князь, вроде Мономаха, все остальные князья русские признают его власть над собой.

— В наших краях такой князь давно бы уже королём стал. Видимо, недаром этот папа предлагает Даниле Романовичу корону.

— Известное дело, даром бы не предлагал, — оживился сотник и собрался рассказать что-то о новом князе, как из-за раскрытых дверей послышались приближающиеся тяжёлые шаги нескольких человек, и Михайло выдохнул:

— Тихо, вот и нунций явился.

Едва он успел сказать это, едва Карсидар подумал: «Неужели нунций в железных сапогах ходит?» — как в зал вошли четверо гридней, а за ними легко впорхнул приземистый человечек в длинном, до самых щиколоток, чёрном одеянии и с золотым крестом на груди — вроде тех, что носили местные жрецы высокого ранга. Ничего примечательного в его внешности не было: этакий упитанный живчик, глазки бойкие, круглая лысина на макушке, которую не могла до конца скрыть смехотворно маленькая, невесть для чего предназначенная шапочка. И было совершенно непонятно, как этот живчик с четырьмя гриднями может производить столько шума.

Впрочем, недоумение Карсидара длилось лишь секунду-другую, а потом всё стало на свои места. Вслед за нунцием в зал вошли пятеро странно одетых людей. Самой броской деталью их одежды были двойные белые плащи, на которых спереди и сзади красовались вышитые алые кресты. Их руки и ноги были закованы в начищенные до блеска железные доспехи. Поверх плаща одного из них, вероятно главного, красовалась массивная золотая цепь.

Хорошо, что внимание всех княжьих гостей было приковано к вновь прибывшим, и никто не смотрел в эти мгновения на Карсидара. Он узнал людей в плащах с крестами! На его родине (не в Орфетанском крае, а в забытом, вычеркнутом из памяти городе) их называли «хайлэй-абир», что значило «могучие солдаты». Да, их бы он узнал среди сотен и тысяч. Среди сотен тысяч! Потому что… потому что!..

Невиданной красоты женщина ласково смотрит на маленького мальчика. Вдовья траурно-чёрная накидка отброшена назад, из растрепавшейся причёски, которую она так и не успела поправить, выпал на мраморный лоб непослушный каштановый локон. В уголке левого глаза застыла слезинка, которая слегка отливает бирюзой, как и радужная оболочка. Только что это была настоящая королева, теперь же ничего гордого, царственного в брошенном на сына прощальном взгляде не осталось. Белая рука нервно сжимает платок и едва заметно дрожит. Маленький мальчик чувствует эту дрожь.

Но так нельзя, так не подобает вести себя высокородным особам! Отец всегда учил его сдерживать эмоции, иначе подданные подумают…

«Мама, почему ты дрожишь? Перестань».

Левый уголок сжатых губ матери слегка дёргается. Она вспомнила своего любимого. В сыне чувствуется характер отца! Перед ней не жалкий беззащитный мальчуган — он ведёт себя как взрослый мужчина, как принц, как наследник престола. Даже сейчас…

«Беги, сынок. Пока можно, ты проскочишь. Должен успеть… спастись… выжить! Ради отца. Будь он с нами, он бы тобой гордился».

Мать подходит к окну, слегка отодвигает парчовую портьеру, осторожно выглядывает в образовавшуюся щель. Ясно: с улицы её могут заметить лучники, и тогда…

«Плохо дело. Уже горит окраина. Уходи, мой принц, это приказ. Приказ сыну короля! Будь благословен на всех путях твоих. Да хранит тебя Адонай. Да уподобит Он тебя Эфраиму и Менаше…»

Мать начинает читать традиционное родительское благословение Судного Дня. И хотя до него ещё далеко, поневоле кажется, что день суда над жителями этого города наступил уже сегодня.

«Я не оставлю тебя, мама, — хорохорится малыш. — Я так решил!»

Однако, не обращая на это внимания, мать продолжает ровным голосом:

«Да благословит тебя Адонай и хранит…»

«Ма-ма-а-а-а!!!»

Звон разбитого стекла, крик, быстро перешедший в хрипение — и женщина уже лежит в растекающейся на полу багровой луже. В груди торчит древко тонкой стрелы. Её заметили!

«Мамочка…»

«Беги, сынок… Я… здесь. Мне недолго…»

Бирюзовые глаза тускнеют и быстро стекленеют.

«Ты… после меня и отца… один… Перстень… бере… ги…»

Прочь, прочь отсюда! Здесь нет больше любимого человека, здесь поселилась смерть!.. Впрочем, не только здесь. Смерть нынче пирует повсюду, не в одном дворце — на каждой улочке, в каждом домишке.

А вот и её служители — «могучие солдаты», «хайлэй-абир». Их когда-то белые, а теперь грязно-серые от въевшейся в долгих странствиях пыли плащи заляпаны кровью так, что алые кресты едва различимы. А может, и кресты намалёваны кровью?! Или выжжены огнём — ведь на окраинах сплошные пожарища!

Войска осаждённых перебиты, и никто не в состоянии защитить город от закованных в железо могучих воинов. Они нещадно истребляют мирных жителей от мала до велика, никому от них не уйти. Вот и за маленьким мальчиком погнались сразу двое. Хорошо, что у них нет луков, а только мечи, и улочки довольно узкие. Вдруг удастся убежать. Нет!!! Проступающие даже из-под крови алые кресты всё ближе, ближе… Настигают, накрывают, поглощают… И вдруг всё скрывает живой фиолетовый туман… В глазах рябит, в голове мутится…

И что-то ему мешает! Как некстати!!!

…Карсидар очнулся от грохота. Со стола напротив слетело громадное блюдо, на котором лежала тушка покрытого румяной корочкой жареного поросёнка, и, ударившись о пол, разлетелось вдребезги. Тут же он осознал всю мощь и силу ненависти, исходившей от него и направленной на людей в белых плащах. А также то, что Читрадрива каким-то чудом умудрился ослабить эту силу и отвести в сторону, направив на злосчастное блюдо.

«С ума сошёл?! На пиру у князя! Ты что?!»

«Плевать! Знаешь кто эти люди? Те самые „хайаль-абиры“… то есть „хайлэй-абир“. Они убили мою мать! Преследовали меня! А вон тот…»

Читрадрива изо всех сил приналёг и всё же удержал силу гнева Карсидара на поросёнке. Мясо начало пригорать, в комнате отчётливо запахло палёным.

«Болван, он же младше тебя! Как он мог преследовать тебя в детстве? Прекрати! Прекрати сейчас же! Мне уже тяжело, я не справлюсь…»

«Вот и ладно. Я уничтожу хотя бы эту пятёрку. Отомщу за всё. За всех! За мать!..»

«Ты согласился служить у князя, а теперь бунтуешь?! А как же твоё слово? Я слышал, у мастеров оно в цене».

Этот аргумент подействовал на Карсидара отрезвляюще, и он вдвое ослабил желание уничтожить «могучих солдат».

«Кроме того, поспешная месть — плохая месть. Разве нет?»

Желание ещё уменьшилось. И тогда Читрадрива испуганно подумал:

«Вон бегут слуги убирать мусор! А ну как попадут под твою силу…»

К счастью, Карсидар вовремя подавил желание сжечь конвой нунция, и со слугами ничего не случилось. Ничего кроме того, что схватившись за осколки блюда они с воплями уронили их обратно и запрыгали, дуя на обожжённые пальцы. Данила Романович прервал слегка смущённую речь, в которой просил у посла прощения за досадное недоразумение, и спросил с неудовольствием:

— Ну, чего вы?..

Михайло схватил со стола кувшин, плеснул его содержимым на пол и отрывисто кивнул слугам: мол, убирайте. От осколков блюда с шипением повалил пар.

— Помилуй их, княже, — скороговоркой выпалил сотник, а слуги проворно бросились подбирать черепки и оставшиеся от поросёнка уголья.

— Ладно, прощаю, — князь и бровью не повёл, как будто не произошло ничего необычного. — Ради большого праздника так уж и быть.

— Милосердие — истинная христианская добродетель, — похвалил Данилу Романовича нунций. Он тоже говорил коряво, но не так, как митрополит и прочие жрецы, а на свой манер. Ясное дело: посол из другой земли, другой державы. — Даже его святейшество не сумел бы повести себя более сдержанно, если бы на его стол подали столь пережаренное мясо.

— Пустяки, пустяки, — пробормотал Данила Романович и лишь тогда вскользь глянул на Карсидара.

«Видишь, что ты натворил! — с укором подумал внешне невозмутимый Читрадрива. — Хорошо ещё, я успел вмешаться».

«Да, хорошо. Спасибо тебе…» — Карсидар почувствовал, что неудержимо краснеет, а такое случалось с ним нечасто.

В продолжение всего обеда он сидел за столом тише воды, ниже травы, вяло поглощая кушанья, которые наверняка были вкусными, и небольшими глотками прихлебывая хмельной мёд. К сожалению, сегодня он почему-то не пьянел. А захмелеть очень хотелось! Тогда бы он расслабился и перестал заботиться о том, чтобы невзначай не посмотреть в сторону рассевшихся по правую руку от князя воинов в белых плащах. А посмотреть хотелось! Пусть даже одним глазком! Тем более, что Данила Романович и нунций оживлённо беседовали, князь провозглашал тосты за здоровье «его святейшества папы», посол знай нахваливал княжеское гостеприимство.

И всё в том конце комнаты, где сидели белые плащи! Проклятие…

Но как и всякая пытка, эта тоже имела конец. По завершении трапезы князь встал из-за стола, начали подниматься и гости. Как назло, Карсидар к этому времени немного успокоился. Попробовал бегло оглянуться на «могучих солдат» — вроде ничего, лишь слабый приступ тошноты подкатил к горлу, как при мысли о татарах.

И только сейчас Карсидар ощутил, что почти ничего не ел за обедом и по-прежнему голоден. Пришлось схватить со стола первое, что попалось под руку, и есть на ходу.

— Слышь, Хорсадар! Ты почто поросёнка спалил? Кровь древлянская взыграла?

Это Михайло приблизился к нему вплотную и шепчет на ухо. А что ему ответить?.. Рассказать, как невесть когда армия «хайлэй-абир» сожгла дотла невесть какой город и истребила всех его жителей?

А Данила Романович тем временем уйдёт с нунцием. И «могучие солдаты» с ним…

Стоп!

Значит, князь будет один на один с этими кровавыми убийцами?! Но ведь он, Карсидар, нанялся к нему на службу! Надо же охранять князя…

— Почему не отвечаешь? Не слышишь, что ли?

Неважно это, неважно. Понял, Михайло? Надо слышать… слушать совсем другое — о чём говорит Данила Романович с белыми плащами! Значит, надо попасть на переговоры…

«Стой, Карсидар! Что это ты выдумал? Влиять на князя? Да ты соображаешь, что может из этого выйти?! В твоём нынешнем состоянии… А вдруг не удержишься?»

Но Карсидар не внял предупреждениям Читрадривы. Мысленно он уже просил, умолял князя пригласить их на переговоры. И точно откликнувшись на его немую просьбу, сквозь толпу гостей протиснулся княжеский оруженосец и, переводя дух, сказал:

— Данила Романович надеется, что ты, Хорсадар, не повторишь безобразного деяния, совершённого за обедом, и приглашает тебя вместе с Дривом присутствовать при встрече с нунцием. Идите за мной.

«Только теперь никаких фокусов, — предупредил его Читрадрива. — Несмотря на твоё возросшее могущество, я пока остаюсь твоим учителем. Если что случится, я встану у тебя на пути, предупреждаю! Так и знай».

«Хорошо, Читрадрива, я очень постараюсь быть сдержанным».

Оруженосец привёл их в знакомую гридницу, где кроме князя, нунция и сопровождающих его «могучих солдат», находилось дюжины полторы человек. Скорее всего, это военачальники, решил Карсидар. Во всяком случае, тысяцкий Остромир был среди них и задумчиво крутил левый ус.

Князь и нунций уже некоторое время беседовали, потому что Карсидар услышал окончание фразы, произнесенной послом:

— …слишком долго за тобой гонялись.

— Да, мне не пришлось сидеть на месте, — подтвердил Данила Романович. — Видишь, преподобный отче, как всё обернулось? Пока на великокняжеском престоле сидел Михайло Всеволодович, я не возражал. Однако он бросил всё и вслед за сыном уехал искать счастья в Угорщину. Посмотрим, что у него там выйдет… — князь скептически ухмыльнулся.

Нунций вежливо кивнул.

— Но после Михайла на престол взошёл Ростислав, — продолжал Данила Романович. — Я посчитал, что не по его заслугам такая честь и поспешил в Киев. Вот тебе, отче, и пришлось погоняться за мной.

— Как я слышал, киевский люд призывал сюда также молодого Александра Ярославовича из Новгорода, — устремив взгляд в потолок, сказал посол.

— Я гляжу, преподобный отец не терял времени даже в дороге. Его святейшество умеет подбирать для особых миссий нужных людей. — После этого двойного комплимента Данила Романович сложил руки вместе и похрустел пальцами.

— Да и ты, княже, знаешь толк в подобных делах, как и надлежит мудрому правителю. Правда, зачастую киевские князья прибегают к помощи язычников. К примеру, с половцами заигрывают. А вчера вечером до моих ушей докатилась молва о таком… — нунций забормотал на незнакомом языке, боязливо перекрестился и пристально огляделся по сторонам, точно выискивая среди присутствующих переодетых чертей. Вслед за ним перекрестились и «могучие воины».

«Вот видишь! — с укором подумал Читрадрива. — И надо же было твоей ненависти разлиться на пиру».

Карсидар опять покраснел и виновато потупил глаза.

— Не будем отвлекаться по мелочам, — решительно произнёс Данила Романович. — Сплетни иногда интересны, но верить им слепо не стоит. Слухи могут и обмануть.

— Пожалуй, — согласился нунций, неохотно оставляя в тылу «мирной словесной баталии» непрояснённый вопрос о колдунах. — Мы вот тоже рассчитывали, что Александр Ярославович откликнется на зов народа…

— И просчитались, — поддакнул князь.

— И просчитались. Тем не менее, по поручению святого престола я выехал в Галич…

— Чтобы в очередной раз предложить мне корону и таким образом срочно заручиться моей поддержкой против великого князя Киевского и Новгородского.

— Тебе не откажешь в сообразительности, — похвалил князя посол.

— Но престол киевский занял я, и теперь, в очередной раз предлагая мне корону, вы рассчитываете, что я открою свои земли для западной церкви.

— О, это наибольшее, о чём может мечтать святейший отец! — нунций так и просиял, сложил перед грудью руки ладонь к ладони и что-то растроганно забормотал. «Могучие солдаты» вновь перекрестились.

— Король Данила Романович… Что ж, звучит неплохо, — сказал князь задумчиво. — Да только загвоздка в том, что сейчас я нуждаюсь не в титулах и королевском достоинстве, а в воинах, чтобы обороняться от татар, которые, как стая саранчи, движутся на Русь.

Нунций сложил пухлые губки бантиком, воздел глаза к потолку и прочувствованно молвил:

— Его святейшество озабочен их разрушительными походами, как и ты, княже, и ни на минуту не перестаёт скорбеть о погибших от рук язычников христианах…

— И учти, преподобный, если им удастся пройти через Русь, они двинутся дальше, на запад. — Данила Романович поднял вверх указательный палец. — Слыхал я, что хан Чингиз на смертном одре завещал своим потомкам дойти до последнего западного моря, и хан Бату поклялся исполнить дедову волю.

Посол заохал, принялся качать головой, показывая, сколь ужасна открывающаяся перспектива.

— Взять хотя бы моего воеводу… Димитрий!

Повинуясь зову князя, один из русичей встал.

— Скажи, что лучше поможет оборониться от татарвы — мой королевский титул или армия хорошо вооружённых, закалённых в битвах воинов под твоим началом?

— Да что тут гадать? Ясное дело, вои! — не раздумывая, заявил Димитрий хриплым басом.

— Поэтому скажи, преподобный, не выделит ли мне святой престол, к короне впридачу, десять… или хотя бы пять тысяч божьих воинов? — И, к ужасу Карсидара, Данила Романович кивнул на сопровождавший посла эскорт. — Вон они какие у вас крепкие.

Всё поплыло перед глазами Карсидара, перед тем спокойно слушавшего разглагольствования двух политиков. Беда была в том, что после вспышки гнева на пиру он, опасаясь рецидива, не решался вчитываться в мысли присутствующих. И поэтому только сейчас понял, сколь опасны планы князя и какие кошмарные последствия могут они иметь.

Нет, вообще-то нанимать убийц против убийц, «хайлэй-абир» против татар — мудро. Натравить саранчу на саранчу! Но князь вряд ли знает про сожжённый неведомо в каких землях город и его несчастных жителей. А если на минуту представить себе…

«Могучие воины» в белых плащах с алыми крестами наводняют эти земли, жгут, режут, грабят… На миг мелькнуло видение: маленький мальчик спасается бегством от преследователей, потеряв мать, родной дом… Но тут знакомую картину заслонило перепуганное лицо девушки, удирающей от насильника. А это ещё откуда?! Неужели!..

Памятуя о своём обещании «не делать фокусов», Карсидар подавил в зародыше желание немедленно испепелить «могучих воинов». Однако он едва не бросился к князю с призывом одуматься и отказаться от безумной затеи. Но Читрадрива был начеку:

«Сиди, глупец! Чего ты вмешиваешься? Разве у князя нет головы на плечах?»

«Это роковая ошибка…»

«Погоди, не горячись. Ох, многому ты должен ещё поучиться!»

А нунций тем временем обменялся несколькими фразами с тем воином, у которого поверх плаща сияла золотая цепь и сказал:

— К сожалению, княже, святой престол не сможет выделить божьих воинов тебе в помощь. Наших славных помощников сильно беспокоит неаполитанский король, у них и своих забот хватает.

Ничего не зная о неаполитанском короле, Карсидар, тем не менее, почувствовал к нему огромную симпатию. Беспокоит этих убийц! Каков молодец… К тому же, благодаря неаполитанскому королю «могучих солдат» не будет в войске Данилы Романовича.

— Вот если бы ты принял корону и открыл свои земли для западной церкви, тогда… — нунций выдержал паузу. — Тогда мы смогли бы помочь тебе как единоверцу и выделить… — посол ещё пошептался с предводителем «могучих воинов», — …сотни три, от силы пять.

Данила Романович лишь усмехнулся и, в упор глядя на посла, сказал:

— Я полагаю, мы не базарные бабы, чтобы вести мелочный торг. К тому же мне ведомо, что, несмотря на хлопоты с неаполитанским королём, ваши божьи воины точат зубы на новгородские земли и тем самым отвлекают силы русичей от борьбы с татарами. Почему вы не хотите первыми сделать шаг навстречу и, оказав помощь восточным христианам, на деле, а не только на словах, продемонстрировать стремление к единству всего христианского мира?

— А почему мы должны сближаться первыми? — в свою очередь спросил нунций.

— Да хотя бы потому, что четверть века назад именно божьи воины взяли штурмом Константинополь, — твёрдо сказал Данила Романович. — Потому святейшему престолу и искупать вину первому.

«Это не про твой ли город речь идёт?» — немедленно подумал Читрадрива. Но слово «Константинополь» не вызвало в душе Карсидара никаких чувств. Видно, «могучие воины» разрушили не один город.

— В сием прискорбном событии нет вины святого престола, — возразил нунций. — То были отступники, которые поддались на уговоры нечестивого венецианского дожа и откололись от воинства, шедшего освобождать Гроб Господень. Святейший папа не благословил их предприятие.

— Но и не осудил, — стоял на своём Данила Романович. — В конце концов, пусть его святейшество папа Григорий проявит христианское милосердие, за которое ты похвалил меня давеча. Кто я такой, в конце концов? Жалкий земной правитель. А святейший отец? Наместник Бога на земле, как написано на его тиаре. Разве нет? Поэтому святейшему отцу и надлежит продемонстрировать божественные качества прежде меня. Он да наречётся миротворцем.

— Это твоё окончательное решение? — нунций встал. Вслед за ним поднялись со своих мест и воины в белых плащах с крестами.

— Можешь передать пославшему тебя: великий князь Киевский Данила Романович благодарит за оказанную ему честь и по достоинству оценивает предложение святого престола, однако принять корону без соответствующей военной помощи не согласен.

— Это вызов! — тут впервые за всё время пребывания в княжеской резиденции посол нахмурился.

— Это моё условие святому престолу. Так я решил и от своих слов не отступлюсь.

Данила Романович поднялся и теперь смотрел на нунция сверху вниз. Тот ничего не сказал, развернулся и, мотнув головой, быстро пошёл к дверям. «Могучие воины» последовали за ним, однако перед тем сдержанно поклонились князю.

— Скатертью дорога! — крикнул им вслед воевода Димитрий. Остальные военачальники одобрительно зашумели.

«Видишь? Вот и не призвал князь „хэйлэй-габир“. А ты волновался, — подумал Читрадрива. — Но всё же интересно, что ещё за город они разрушили четверть века назад? Нунций упоминал об освобождении какого-то Гроба Господнего..»

Карсидар даже не обратил внимания на его мысль. В данную минуту он готов был броситься на шею к Даниле Романовичу и от всей души благодарить его за столь мудрое решение.