ТОЛСТЫЙ БОР

 

— Ну, вот и приехали, — проводник обернулся к ним, ткнул пальцем себе за спину и добавил:

— Вот он, Толстый Бор ваш.

— Пожалуй, я назвал бы это место Террасами, Лозой или ещё как, только не Бором, — ответил Карсидар, пристально оглядывая простиравшуюся до самого горизонта цепь холмов, на крутых склонах которых тут и там были разбиты виноградники.

— Так свели ж его, бор этот самый, одно название и осталось, — ухмыльнулся проводник. — Только давно это было, ещё в незапамятные времена.

— А это? — спросил Читрадрива, имея в виду довольно густой лес, из которого они только что выехали.

— Это? — проводник звонко рассмеялся. — Это жалкие остатки. А вот в том бору деревья были — ого-го! В три, в четыре обхвата — так, мелкота. У его светлости в садике, который в замке, стол видели? Вот то-то же!

Больше всех времени в том садике провёл Пеменхат, но и Карсидар однажды заглянул туда из любопытства. Тогда его светлость и бывший трактирщик как раз сидели за упомянутым столом, потягивали охлаждённое молодое вино с пряностями, закусывали пирогом с олениной и мило беседовали. Пеменхат делился с Люжтеном рецептами блюд северной кухни, а князь расписывал красоты зари, наблюдаемой в горах. Два старика, богатый знатный вельможа и бесприютный скиталец… А если бы судьба свела их на большой дороге, как бы они относились друг к другу тогда?

Впрочем, смущённый этой дерзкой мыслью, Карсидар оставил князя и его гостя наслаждаться беседой и немедленно покинул садик. Но стол, конечно же, заметил. Стол просто нельзя было не заметить. И он действительно внушал уважение, ибо был вырезан из цельного ствола дерева, а разместиться за ним могли человек восемь, никак не меньше. Да и князь как раз говорил что-то про гигантский окаменевший пень, который давным-давно нашли в предгорьях, а Пеменхат согласно кивал…

Пеменхат. Гм…

Вчера Карсидар совершил явную глупость, в которой до сих пор раскаивался. Хорошо ещё, что от природы сдержанный Читрадрива не слишком сильно ругал его, не то было бы совсем невмоготу.

За время, проведенное в замке, они с Читрадривой здорово сблизились. Сначала Карсидар намеревался выгнать гандзака из их маленького отряда, однако в ночь после пира, который князь закатил по случаю успешного возвращения каравана, между ними состоялся весьма необычный разговор, в результате которого Карсидар сменил первоначальное намерение на прямо противоположное. Читрадрива высказал много занятных предположений, которые стоило проверить, а кроме того, продемонстрировал Карсидару интересное боевое искусство своего народа. И даже приоткрыл некую загадочную страничку из его прошлого… Правда, быть может, слишком загадочную, чтобы иметь разумное объяснение.

Но любопытство Карсидара было возбуждено. Он никогда не думал, что встретит на своём жизненном пути человека такого склада как Читрадрива. Карсидару очень хотелось назвать его учёным философом. И он назвал бы, если бы человек этот не происходил из проклятого людьми и богами народа, не умел колдовать, не был коротко знаком по крайней мере с двумя мастерами (с ним и с покойным Ромгурфом) и не шатался по белу свету без определённых занятий. Да, Читрадрива был достоин звания философа как никто другой! Карсидар чувствовал, что гандзак ещё не всё сказал ему, далеко не всё; он явно скрывает от него что-то крайне важное. Однако предпочитал помалкивать — уж очень хотелось Карсидару познать тайну хайен-эрец и укрепить способность к чтению мыслей, заложенную в нём, по предположению Читрадривы, сызмальства. Да и разобраться с серьгой, со своим прошлым и с другими таинственными вещами.

Пока они гостили в замке, свободного времени было хоть отбавляй. Пеменхат очень полюбился князю Люжтенскому, и, насколько позволяло ответственное положение правителя, они проводили время вдвоём, в садике для размышлений. Сол стал настоящим кумиром местной ребятни и таскался с мальчишками по окрестностям замка с утра до вечера. Таким образом, Карсидар и Читрадрива могли беспрепятственно заниматься своими тайными делами, не рискуя быть застигнутыми врасплох.

Нельзя сказать, что обучение двигалось без сучка и задоринки. Наибольший прогресс был достигнут в чтении мыслей самого Читрадривы, мысли других людей он не различал, хотя эмоции распознавать научился безошибочно. Поскольку Читрадрива ещё не отказался от нелепейшего предположения насчёт того, что Карсидар наполовину гандзак, то пробовал обучить его своему языку. Однако дальше запоминания отдельных слов Карсидар не продвинулся. А некоторые выражения на анхито, как ни странно, вызывали приступы жуткой головной боли и, по словам Читрадривы, бешеное сопротивление серьги! С хайен-эрец дело обстояло из рук вон плохо, с незаметными перемещениями тоже. И хотя Читрадрива неустанно хвалил его, хотя всё время повторял, что ему не было так легко даже с Шиманом, Карсидар замечал, что он всё чаще недовольно морщит лоб. А к концу их пребывания в замке Читрадрива прямо заявил, что серьга является своеобразным хранителем Карсидара от всех и всех от Карсидара.

Он даже предпринял совершенно варварскую попытку устранить это препятствие, то есть решил попросту снять серьгу. Ой, что тогда было! Из предосторожности Читрадрива усыпил его силой мягкой разновидности хайен-эрец, но Карсидар проснулся. Ещё как проснулся! Он и прежде испытывал боль от этой проклятой штуки, несколько раз даже сознание терял. А тут он так вопил!.. И лишился чувств аж на полчаса. Хорошо ещё, что они додумались предварительно убраться в самую чащу глухого леса, лежащего неподалёку от замка. Так что своими воплями Карсидар только ворон распугал… Хотя за ужином князь вскользь заметил, что, несмотря на дневной час, из леса доносились вопли призрака по имени Закопанный, и это довольно странно. После чего не преминул рассказать очередную местную байку.

Итак, дальнейшие попытки избавиться от серьги пришлось прекратить. По крайней мере до тех пор, пока Читрадрива не измыслит что-нибудь более оригинальное.

Однако главным итогом совместной деятельности Карсидара и Читрадривы, пусть не всегда удачной, стало их заметное сближение. И стоило им выбраться из княжеского замка и направиться в Толстый Бор, как Карсидар допустил ошибку. Он повёл себя как последний идиот, когда решил открыть остальным все достоинства Читрадривы, вмиг позабыв, что всего несколько дней назад сам шарахался от него, как от огня. Настоящая глупость, что и говорить!

Но тогда Карсидар так не думал. Он просто чуть-чуть отстал от отряда, поманил Пеменхата и принялся на все лады расхваливать Читрадриву. При этом, естественно, не говорил ничего конкретного, поскольку не знал, как старик отнесётся к обнаружившимся у него самого способностям, а как обойти в разговоре этот момент, не представлял. Почтенный Пеменхат слушал его вполуха, а потом взорвался потоками брани столь же неожиданно, как его трактир в день осады.

Тут в беседу, принявшую вдруг резкий оборот, мысленно вмешался Читрадрива. После ночного объяснения в замке он предпочитал без особой необходимости не подслушивать мысли Карсидара, но старик уж очень шумел, и Читрадрива решил разобраться, в чём дело. Карсидар получил короткий безапелляционный приказ:

«Немедленно замолчи!»

И надо было бы подчиниться, да только, закончив орать, Пеменхат потребовал:

«Ну-ка объясни, любезнейший, почему это ты защищаешь колдуна?!»

Не мог же Карсидар оставить этот замаскированный вызов без ответа, если сам начал разговор!

А что, собственно, было отвечать? Что он оказался таким же колдуном, как Читрадрива? Что не по злому умыслу, а по незнанию втравил старика и мальчишку невесть во что?.. И Карсидар не нашёл иного выхода, кроме как рассказать Пеменхату, что спасти его выстрелом из арбалета помог колдун-гандзак.

Бедный старина Пем! От неожиданности он потянул уздечку, от чего мул взбрыкнул и едва не сбросил седока. Потом усмирил животное и целый час ехал молча, пресекая на корню любые попытки Карсидара заговорить. А хорошенько обмозговав услышанное, вдруг побледнел, посмотрел на спутника широко раскрытыми глазами и прошептал:

«Слушай, мастер… Ты что… тоже читаешь чужие мысли?.. Ты тоже умеешь колдовать?..»

Читрадрива мысленно выругался:

«Дурак! Видишь, он догадался раньше времени».

Пеменхат же крикнул на мула, догнал остальных, схватил за узду низкорослую лошадку, на которой ехал Сол (подарок князя, которому мальчишка был несказанно рад, ибо после колдовства Читрадривы сидеть в его седле напрочь отказывался), погнал животных быстрым аллюром и не замедлял темпа, пока не удалился от обоих колдунов на расстояние выстрела из лука. Проводник немало подивился такому странному поведению и попросил объяснить, в чём дело, но Карсидар и Читрадрива предпочли отмолчаться.

А старина Пем времени даром не терял и попробовал настроить Сола против Читрадривы и Карсидара. Мальчик боялся гандзака после известных событий, однако, не узнав от Пеменхата ничего нового, ещё больше бояться не стал. А вот про Карсидара старик зря заговорил! Сол был в жутком восторге от мастера ещё со времени их первой встречи в трактире, когда тот полночи рассказывал ему о своих похождениях. И теперь, услышав из уст Пеменхата, что Карсидар тоже колдун, мальчик просто отказался верить этой вздорной лжи. В знак протеста он развернул лошадку и, не обращая ни малейшего внимания на предостерегающие окрики бывшего хозяина, занял место справа от Карсидара. Он продолжал ехать рядом с ним до самой темноты, время от времени презрительно поглядывая на Пеменхата, который по-прежнему держался подальше от них.

Вечером старик попытался объясниться с Карсидаром и осторожно намекнул, что его присутствие в отряде становится, мягко говоря, необязательным. Карсидар понимал, что так оно и есть, что после допущенной им ошибки Пеменхат будет постоянно надоедать нарочито угрюмым видом или наоборот — колкими замечаниями, что он не оставит попыток настроить Сола против «колдовской парочки» и в конце концов может добиться своего. Но вопреки всем этим доводам, продиктованным здравым смыслом, он властным жестом заставил Пеменхата замолчать и сказал коротко:

«Слушай, почтенный, ты согласился идти со мной в Ральярг. Так неужели ты нарушишь слово теперь, когда мы почти у цели?»

И с величественным видом уселся у костра, пытаясь понять, научился ли он подобной краткости у Читрадривы или гандзак в этот момент мысленно помогал ему.

Так и не удалось Карсидару сплотить отряд. Просто прежде отщепенцем был Читрадрива, теперь же им добровольно сделался Пеменхат. Впрочем, до Ральярга было рукой подать, и это самое главное. Он уже где-то тут, в горах за цепью холмов. К чему тогда беречь единство? Возможно, и вправду стоит отпустить старину Пема… хотя бы на самой границе загадочной страны… Ну, да ладно, с этим ещё успеется.

Карсидар поправил шляпу, разгладил свисавшую до самых плеч бахрому (князь Люжтенский обещал им своё покровительство, но Карсидар на всякий случай вновь начал соблюдать осторожность, едва они покинули замок) и спросил проводника, изо всех сил стараясь казаться равнодушным:

— Где же дом бывшего оруженосца его светлости, который… как, кстати, его зовут?

— Векольдом кличут, — ответил парень и, привстав на стременах, махнул рукой по направлению к холмам. — Там он живёт. Сейчас через реку переедем, и всё.

— Векольд, говоришь? Странное имя.

Имя действительно было непривычно уху северянина и будило множество необычных ассоциаций. Карсидару немедленно захотелось разобраться в них. Наморщив лоб, он принялся размышлять… Но ему помешал проводник, возразивший:

— Это отчего же странное? Это тебя странно назвали, да и вообще всех вас — Карсидар, Пеменхат, Дрив, Сол… А Векольд? Гм, имя как имя.

И повернув лошадь, поехал вдоль берега быстрой речушки.

…Нет, показалось. Глупости.

Карсидар тронул поводья, направляя Ристо вслед за проводником. Мимо протрусил на муле Пеменхат. По-прежнему держась несколько впереди, он свернул не в ту сторону, когда отряд выехал из леса, и теперь спешил занять место в авангарде. Карсидар только хотел выкрикнуть ему в спину какую-то колкость, когда почувствовал немой вопрос:

«Что с тобой сегодня, рэха?»

Так его называл после памятного ночного разговора Читрадрива. Да и кто ещё мог обращаться к нему мысленно?

«В чём дело?» — отозвался Карсидар не очень охотно. Но не потому, что Читрадрива называл его приятелем, к этому он успел привыкнуть. Просто в ускользнувшем ощущении было что-то смутно знакомое, будоражившее какие-то неясные воспоминания…

«Ты с утра сам не свой. И вообще, не с утра, а…»

«Эй, реха, — едко подумал Карсидар. — Ведь ты обещал не подслушивать мои мысли. Мне кажется, это было крайне любезно с твоей стороны. Так почему же сейчас ты не сдержался? Зачем подслушиваешь?»

«Ничего подобного. Я и не думал об этом».

«Так в чём дело?»

«Ты боишься».

«Я?! Боюсь?!»

«Именно».

Карсидара возмутила сама возможность такого допущения. Как, непобедимый, знаменитейший из ныне живущих мастеров, вдобавок начавший смутно чувствовать собственную необычность, которую надеялся раскрыть, — и вдруг трусит?!

«А разве нет?» — спокойно спросил Читрадрива.

Карсидар едва не ответил ему вслух, как вдруг замер с раскрытым ртом, так и не вымолвив слов, готовых сорваться с кончика языка.

О боги, это в самом деле правда! Величайший мастер боится!

Причём невесть чего — каких-то смутных теней, глупейших россказней престарелого князя, невнятных сплетен…

Минутку, но ведь вернувшийся живым из проклятого Ральярга мальчик действительно существовал! И сейчас они направляются к людям, непосредственно знавшим его. Да и прежде Карсидар свято верил в справедливость легенды. И старого Пеменхата лично убеждал в трактире. Что же с ним случилось, в самом деле?..

«Не знаю, реха. Но случилось, точно. Я это прекрасно чувствую. Даже настолько прекрасно, что твой страх подавляет меня, как и тебя».

«Правда?»

«Да. Поэтому прошу, не бойся. Твоя проклятая серьга опять берёт надо мной власть, и я…»

«Вот и говорят тебе: не подслушивай».

«Да я бы с радостью, но не могу. Помнишь стычку? Тогда я тоже не владел собой».

«И я бессилен, пойми!!!» — мысленно заорал Карсидар.

«Нет, рэха. Ты просто не можешь быть бессильным перед амулетом, раз он твой. Ты должен что-то с ним сделать!»

«Но я не могу…»

«Тогда кто, по-твоему?»

«Не знаю!» — зло огрызнулся Карсидар.

Читрадрива охнул у него за спиной и согнулся пополам, едва не упав с седла. Все обернулись и с тревогой посмотрели на гандзака.

— Ничего, ничего, всё в порядке, — мягко сказал Читрадрива и мысленно добавил в адрес Карсидара: «Видишь, что творится? Сегодня с тобой точно не всё в порядке. Сдерживайся, если не хочешь, чтобы мне стало хуже вслед за тобой».

— Эй, Дрив, соберись. Сейчас мы будем переправляться, — вслух распорядился Карсидар и незаметно подмигнул Читрадриве: мол, прости, ничего не могу с собой поделать… но всё же попробую, хотя за успех не отвечаю.

— Это тот самый мост, что ли? — крикнул Пеменхат, который уже был на берегу реки. — Тот, с которого упал мальчик?

Проводник кивнул:

— Тот самый, тот самый. Какой же ещё, когда кругом больше мостов не видать!

Старик не ответил, едва заметным движением руки погнал мула вскачь и, лихо промчавшись по деревянному настилу, мигом очутился на другом берегу. Там он бегло оглянулся на остальных, приосанился и затрусил к холмам по неширокой дорожке. Ехал Пеменхат молча, словно позабыв бесконечную голосянку, благодаря которой успел сделаться в некотором роде знаменитым.

Кажется, старик действительно думал вскоре покинуть их маленький отряд. Пожалуй, доведёт до предгорий, и всё. Или даже раньше…

Нет, теперь не время предаваться грустным размышлениям. Вон проводник уже на мосту, надо следовать за ним.

Карсидар похлопал Ристо по шее, точно ободряя. Вновь зазвучала мысль Читрадривы:

«Боишься, ай, боишься!..»

Карсидар досадливо поморщился. Конь издал своё обычное лёгкое: «Хррри!..» — и ступил на настил.

…Едва подковы Ристо забарабанили по дереву, как в его бока ударили каблуки сапог Карсидара. Хорошо ещё, что он не носил шпоры. Хотя эффект и без того впечатлял. Конь взвился на дыбы, бешено замолотил в воздухе передними ногами и пронзительно заржал. Любой другой седок не удержался бы при этом в седле, но Карсидар вцепился в уздечку и в конскую гриву обеими руками, обнял животное ногами и точно прилепился к нему. Ристо всё гарцевал на задних ногах, ржал, будто умоляя о пощаде, а Карсидар нелепо болтался у него на спине обременительной ношей, как неумело привязанный мешок. Расползавшаяся от серьги по всему телу адская боль парализовала его…

Очнулся Карсидар на другом берегу речки. Голова просто раскалывалась от боли. Все столпились вокруг него, даже Пеменхат вернулся и стоял немного поодаль, наблюдая за распростёртым на траве «мастером-колдуном» со странной смесью лёгкого суеверного страха, неприязни и жалости. Остальные просто жалели его, а Читрадрива, кроме того, пытался разобраться в случившемся. Вообще, несмотря на раздирающую головную боль, Карсидар очень остро чувствовал эмоции окружающих. И свои собственные… Стоп!

— Там, на мостике… доска гнилая. Подломилась… — с усилием выдавил он из себя, но, уловив изумление Читрадривы, переспросил:

— Или не подломилась?

— Какая доска? — удивился Сол, который очень испугался за Карсидара. — Мост цел-целёхонек, всё в порядке, все переехали. Мы бросились за тобой, когда Ристо взбесился…

— Ристо?! Где? — Карсидар приподнялся на локте и увидел коня, который смотрел на хозяина, словно понимал, что с ним произошло несчастье и хотел чем-нибудь помочь.

— Успокойся, ялхэд… — начал Читрадрива, как вдруг Карсидар с какой-то болезненной интонацией вскрикнул:

— Мальчик!

— Да, мальчик, ты верно запомнил слово…

— Нет! — перебил его Карсидар, хотя тут же почувствовал, что Читрадрива и сам понял свою ошибку.

Действительно, гандзак хмыкнул и медленно произнёс:

— Ты имеешь в виду другого мальчика, верно? Того, который спустился сюда с гор. Из Риндарии.

— Он бежал по этому мосту на другой берег, туда, где лес. Он хотел спрятаться от дикарей… — простонал Карсидар и замолчал, потому что боль начала потихоньку сверлить виски.

Ристо дёрнул ушами и недовольно фыркнул.

«Прекрати немедленно! — мысленно взмолился Читрадрива. — Расслабься, не то моя голова лопнет от боли, как и твоя».

А вслух произнёс:

— Знаешь, Карсидар, я бы никогда не подумал, что рассказ о чужом несчастье может произвести на тебя столь сильное впечатление. — И обратился к проводнику:

— Это действительно тот самый мост?

— Наверняка тот самый, — парень пожал плечами. — Другого вроде бы нет… А, впрочем, как знать? Ведь дело-то как давно было! Я ж и не родился ещё, когда тут был мальчик, про которого все болтают. Значится, видеть его я не мог, и не могу точно сказать, с какого моста он в воду сверзился. Так вот.

Карсидар вздохнул. От проводника ничего путного не добьёшься. Дорогу он знает, и то ладно.

«Верно, рэха. Поэтому садись на коня, и поедем в Толстый Бор».

По-прежнему напряжённо прислушиваясь не только к мысленным посланиям Читрадривы, но и к малейшим обострениям боли, которая подло угнездилась где-то в темени, Карсидар осторожно встал и поплёлся к Ристо. Пеменхат уже вскочил на своего мула и, не дожидаясь ничьих указаний, поскакал по дорожке, ведущей к холмам.

— В путь, — коротко сказал Карсидар, с трудом попав ногой в стремя. — Нечего задерживаться.

— Правильно, как раз к обеду поспеем, — поддакнул проводник, очень надеявшийся, что его сытно накормят на хуторе.

«Слышал бы тебя Пеменхат, пройдоха ты этакий», — беззлобно подумал Карсидар, направляя коня вслед за ним. Он очень хотел отвлечься от чего-то неведомого, страшного, время от времени начинавшего шевелиться в мозгу…

А отвлечься и расслабиться никак не удавалось. Серёжка в ухе точно взбесилась. Острых приступов больше не было, однако боль всё не унималась, постоянно давала о себе знать, то отпуская его из своих цепких объятий, то совершенно неожиданно наваливаясь вновь, стоило ему посмотреть куда-то в сторону. Даже брошенного вскользь на какой-нибудь замшелый валун взгляда было достаточно, чтобы услышать недовольный мысленный окрик Читрадривы: «Рэха, перестань!» В конце концов гандзак изобрёл довольно оригинальный способ защиты, а именно внутренне напрягся. Карсидару от этого сделалось только хуже, зато Читрадрива, по-видимому, чувствовал себя неплохо.

Через полчаса они были в Толстом Бору. Для посёлка, состоявшего из десятка домишек с хозяйственными пристройками, название и в самом деле было чересчур громким. Проводник подъехал к двухэтажному дому, возвышавшемуся над прочими, как гриб над кочкой, постучал в окно и спросил выбежавшую служанку, где её хозяин. Выяснилось, что Векольд вместе с женой, приёмным сыном и всеми работниками с утра отправился на виноградники. Впрочем, чего ещё было ожидать…

— Ну, так беги скажи ему, что сюда пожаловали гости его светлости князя. Живо! — Проводник сделал повелительный жест рукой, но тут же спохватился и добавил:

— Да пусть нас накормят как следует.

Тут из дома вышла служанка постарше. В её присутствии первая бежать к хозяину отказалась, потому что на виноградники всё равно скоро обед везти, тогда, мол, и передать можно, чего зря мотаться. Проводник принялся спорить с ней, изображая важную персону.

А Карсидара всё это не интересовало. Проклятье, ему сделалось по-настоящему плохо! Он даже был вынужден сойти с коня, приблизиться к стене дома и опуститься прямо на землю, прищурившись и прикрыв глаза рукой, потому что южное солнце светило так ярко, ослепительно ярко, нестерпимо ярко…

— Эй, деревенщина, пошевеливайся! — прикрикнул на молодую служанку проводник. — Видишь, человеку плохо? А это, между прочим, гость сиятельного князя. Узнает твой хозяин, как ты обошлась с такой важной особой, — ох и влетит тебе! Да и его светлость будут недовольны.

Это подействовало. Правда, служанка не побежала на виноградник, как того требовал явно зарвавшийся проводник. Зато обе женщины подскочили к Карсидару, подхватили его под руки, подняли и попробовали провести в дом.

— Не надо, я сам, — запротестовал Карсидар, отпихнул служанок и, пошатываясь на подгибающихся от слабости ногах, поплёлся по тёмному коридору.

— Направо комната, — робко сказала старшая из женщин, которой было жалко вконец измученного головной болью Карсидара.

— Знаю, — ответил он невпопад, привычным движением обогнул сундук со всякой рухлядью, который стоял здесь, казалось, испокон веков, и ввалился в комнатку, помимо прочего служившую для приёма уставших с дороги путников.

Сзади раздался грохот и сдержанное проклятие на анхито — это шедший следом Читрадрива налетел впотьмах на сундук. Но подобные мелочи Карсидара не интересовали. Забыться, забыться!.. Он повалился на кровать, сжал нестерпимо ноющую голову обеими руками и, уже низвергаясь в ледяную бездну бредового кошмара, услышал испуганный возглас служанки:

— Ой, ты всё же наскочил на этот окаянный сундук! Никак не переставим. Это кто у нас впервые, обязательно налетает.

Что ответил Читрадрива, Карсидар не слышал…

«…Эй, рэха, тебе не кажется это странным?»

«Что? Что странное? Что вообще со мной происходит?»

Карсидар не понимал, где очутился. Кругом вились, переплетались, вспыхивали и гасли не то гибкие снопы мерцающего живого света, не то столбы танцующих ледышек. Призрачно-лёгкая субстанция сильно холодила, но в то же время бодряще покалывала кожу.

«Странно всё, что происходит с тобой. У меня есть кое-какие догадки на твой счёт. Надо сказать, весьма занятные».

«Какие же?»

«Увы, пока сказать не могу. Рано ещё. Но если я прав, то-о-о-о…» — странно затянув последний звук, Читрадрива умолк.

«Эй, что такое?» — заволновался, запаниковал Карсидар. Ведь если им угрожает опасность, а Читрадрива знает и молчит… Тогда горе ему!

«Нет, не то, что ты подумал. Совсем не то. Просто… любопытно. Очень любопытно».

«А яснее выражаться не можешь?»

«К сожалению, нет. Иначе всё испорчу. Ты лучше сам…»

«Что — лучше сам? Что ты имеешь в виду?»

Ответом был лёгкий смешок, столь необычный для вечно замкнутого Читрадривы.

«Эй… где ты?!» — заподозрив неладное, воскликнул Карсидар.

В ответ хихиканье усилилось и постепенно перешло в сытый довольный хохот нажравшегося до отвала трупоеда.

«Где ты-ы-ы?!.» — в отчаянии завопил Карсидар.

И проснулся.

Прежде затенённая комната была залита ярким светом, значит, судя по положению солнца, он дремал не менее трёх часов. В доме царило оживление, из-за двери раздавались голоса и топот, доносились другие шумы. Пеменхат громко сказал: «А вот это просто здорово!» Карсидар осторожно повёл головой, проверяя, ушла ли боль. И тут же вскочил от сказанных над самым ухом слов:

— И всё-таки я могу не поддаваться твоей серьге.

Читрадрива сидел у изголовья кровати и пытливо рассматривал его.

— Ты давно тут? — спросил Карсидар слабым голосом и с оханьем опустился обратно на кровать.

— Как пришёл за тобой, так и сижу.

— И… я болтал тут? Или, может, кричал?

— Нет, ничего такого.

— Значит, померещилось.

— Да.

Карсидар бросил на Читрадриву быстрый подозрительный взгляд, решил, что тот всё же солгал, и на всякий случай натянул шляпу с бахромой чуть ли не на самые уши.

— Векольд уже вернулся с виноградника, а с ним и его жена, — сообщил Читрадрива, словно хотел увести разговор в сторону от неудобной темы.

Карсидар не чувствовал себя настолько сильным, чтобы сказать Читрадриве о своих подозрениях и начать допытываться, что он делал здесь три часа кряду. Вместо этого покорно «склевал наживку»:

— Ага, приёмный отец мальчика-легенды?..

В правый висок кольнуло иглой, но в общем ничего, терпимо.

— Тогда пойдём к нему. Помоги мне встать.

Найти хозяина дома не составило труда — он беседовал с Пеменхатом в просторной светлой горнице, а поскольку старик, как всегда, говорил довольно громко, почти кричал, им оставалось идти на звук его голоса.

— Ага, вот и остальные! Очень рад, очень рад.

Векольд был, пожалуй, ненамного старше Пеменхата, но выглядел не таким бодрым. Когда этот приземистый сгорбленный человечек поднялся и пошёл навстречу вошедшим, стало заметно, как сильно он хромает. Карсидар решил, что и походка, и сам вид его отвратительны. Даже сплошь покрывавшие лицо белёсые шрамы, которые свидетельствовали о бурно прошедшей молодости, не внушали доверия. Карсидар поймал себя на том, что с уважением думает о людях, нанесших эти шрамы, но никак не об их носителе. А сам Векольд… Да лучше б ему провалиться сквозь землю! Глаза бы не видели этого мерзкого старикашку.

— Мы… Знаешь, мы хотели расспросить про мальчика, который когда-то, давным-давно, пришёл на твой хутор. Со стороны гор, — сказал Карсидар, желая как можно скорее выяснить всё, что его интересовало, и вслед за тем убраться отсюда подобру-поздорову.

— О нет, нет, что ты! Что ты, почтенный… — запротестовал хозяин, протянув к вошедшим длинные, некогда сильные руки.

— Да какой из меня почтенный, — слегка досадуя на этого олуха, возразил Карсидар. — Вот он почтенный (небрежный кивок в сторону Пеменхата), а я — так, голодранец.

— Что ты, что ты! Все гости его светлости для меня почтенные. Не обижай меня. Но… Я вижу, тебе плохо? — заволновался Векольд.

— Ничего, ничего, всё это ерунда. Не обращай внимания. Просто расскажи про мальчика…

Ему почудилось, что эта тема очень неприятна бывшему оруженосцу князя. Но разобраться в эмоциях Векольда не удалось, поскольку тот, не обращая внимания на протесты Карсидара, подошёл к двери и самым решительным образом потребовал, чтобы подали обед.

«Не противься», — мысленно посоветовал ему Читрадрива.

«Я просто не выдержу», — честно сознался Карсидар.

«Выдержишь, — заверил Читрадрива. — В конце концов, это даже интересно».

«Что „интересно“? Мне плохо, прекрати, наконец, говорить загадками!» — попросил Карсидар.

Читрадрива не ответил. И вместо того, чтобы поддержать Карсидара принялся расхваливать люжтенское гостеприимство. В применении к гандзаку, с детства приученному к сдержанности в общении с чужаками, такое поведение можно было назвать безудержной болтливостью.

Обессилевшему Карсидару оставалось подчиниться. Он сел за стол, на который служанки немедленно наставили кучу кушаний. А когда все поели, сама жена Векольда, показавшаяся Карсидару уродливой старой каргой, подала огромный круглый пирог с дичью.

— Вот кушанье, которое в Люжтене готовят поистине блестяще! — восторженно воскликнул Пеменхат, съевший за компанию с князем немало таких пирогов.

«Старый обжора», — неприязненно подумал Карсидар и почувствовал, что эта его мысль развеселила Читрадриву пуще прежнего.

И тогда он со злостью отбросил куриную ножку, которую вот уже минут двадцать грыз с меланхоличным видом, и решительно потребовал:

— Ладно. Давай, рассказывай про мальчишку.

— Тебе понравилось угощение? — с надеждой спросил Векольд.

«Смотри, как он пытается избежать разговора», — послал мысль Читрадрива.

Карсидар прекрасно видел это. Правду сказать, ему самому очень не хотелось затевать мучительную беседу, но лучше было разделаться со всеми неприятностями разом. Это как больной зуб вырвать. И, попытавшись взять себя в руки, придав лицу строгое выражение, он посмотрел прямо в глаза старику.

— Ладно уж, расскажу. — Векольд крякнул, почесал затылок и, уставившись в пол, добавил:

— Хоть и не мастак я рассказывать.

— Да ты уж прямо скажи, как мы любили Шелинасиха… — вставила его жена, незаметно появившаяся в дверях.

Карсидар вдруг сорвался с места, подскочил к вошедшей и заорал ей в лицо:

— Как?! Как звали мальчишку?

— Ше… Шели… насих, — пролепетала перепуганная женщина, у которой от страха затряслись посиневшие губы.

«На анхито шлинасехэ, между прочим, означает мой принц, — услышал Карсидар мысль Читрадривы. — Так обращаются к детям предводителя рода среди анхем. Не правда ли, интересно? Но ещё любопытнее то, что тебе это слово тоже знакомо. Откуда? А, рэха? И после этого ты станешь утверждать, что ты не гандзак!»

— Заткнись! — проскрежетал сквозь зубы Карсидар, не отдавая себе отчёта в том, что говорит вслух, а не думает. — Немедленно заткнись!..

Он не верил, что был рождён среди гандзаков. Скорее он готов был поверить в россказни старого сплетника Пеменхата про Ральярг, населённый племенем колдунов. Но не это его интересовало. Услышав странное имя из уст жены Векольда, Карсидар ощутил сильнейший приступ невыносимой боли. И в то же время ему стало… очень хорошо! Это была необъяснимая и ни с чем не сравнимая смесь совершенно противоположных, исключающих друг друга ощущений… И такого с ним прежде никогда не случалось!

Карсидар был потрясён, почти раздавлен, когда до его сознания дошли слова вконец растерявшейся женщины:

— …ничего такого. И что тебе не нравится?

— Нет, это я не тебе, — устало бросил он, возвращаясь за стол и ощущая на своей спине изумлённые взгляды Векольда, Пеменхата и Сола. Хорошо ещё, что накормленный слугами проводник успел убраться восвояси. Некому будет разболтать князю о странностях знаменитого мастера!

— Ты явно нездоров, — сказал ему Векольд и предложил:

— Может, проводить тебя в комнату для гостей? Выспись, а завтра про мальчика дослушаешь.

— Нет уж, выкладывай всё сейчас же, — спокойно возразил Читрадрива, и Карсидар с благодарностью подумал, как хорошо, что хоть гандзак его понимает.

«А, пустое, — прозвучало в пухнущей от боли голове. — Ты дальше слушай! Дальше должно быть ещё интересней».

— Ну, так я насчёт имени, — начал старый Векольд, осторожно косясь на Карсидара и придирчиво выискивая в его облике хоть малейший признак протеста. Даже намёк на протест…

Карсидар сидел неподвижно, дышал ровно, слушал внимательно. Поневоле пришлось продолжить.

— Мальчик как прибежал, так мы у него и спросили, как его звать. А он словно бы понял и твердил одно и то же: «Ани-Шелинасих, Шелинасих». Мы-то не могли понять, как правильно говорить, так или этак. Когда просто пробовали кликать его Ани или Ане, он делался недовольным. Не нравилось ему что-то. Потом решили, что Шелинасих правильнее. А мальчик на это согласился.

«Ан'шлинасехэ по-нашему означает „я — принц“, а ан' — просто „я“, — перевёл Читрадрива. — Ясное дело, мальчишку не звали Я, и он, конечно, обижался. А вот к титулу, видать, привык».

— Погоди, погоди, помолчи, — остановил Векольда Карсидар, пытаясь поймать одно интересное соображение, всё время ускользавшее от него. — Подожди немного. Ты сказал, ваш Шелинасих всё время говорил по-своему… Это как же понимать? Его светлость рассказывал, будто мальчик до того озяб в горах, что не мог и двух слов связать…

— Э, почтенный… — Векольд вспомнил, как Карсидар протестовал против подобного обращения, и поправил сам себя:

— …почитаемый гость моего господина, мало ли что говорил князь! Он ведь так и не видел мальчишку жив…

Старик запнулся на полуслове, сглотнул подкативший к горлу комок и продолжал:

— Впрочем, и мёртвым его не видел никто, кроме разве что этих диких ублюдков…

Женщина громко всхлипнула. Векольд послал ей строгий взгляд, и она зажала рот рукой.

— Так вот я и говорю, что мальчик болтал. Только всё не по-нашему, а на каком-то незнакомом наречии. И понимал нас тоже неважно, по крайней мере поначалу. Потом-то выучился слегка. А так сразу трещал без умолку…

— Он не на анхито говорил? — осторожно спросил Читрадрива. По всему видать, история произвела на него должное впечатление, он даже мысли Карсидара слушал невнимательно.

— На анхито? — старый Векольд, казалось, был шокирован таким предположением. — На языке проклятых гандзаков? Что ты, почтенный Дрив! Разумеется, нет! Хотя… конечно, я не знаю ни слова по-гандзацки, но ведь мальчик-то ни капли не был похож на гандзака.

— А на кого же он был похож?

— Ну… на нормального человека. Обыкновенный мальчик — и с виду, и по поведению, только лепетал не по-нашенски. А так он плакал, маму свою звал…

«Можно подумать, дети-анхем ведут себя как-то иначе!» — разозлился Читрадрива, но внешне ничем не выдал своих чувств.

— Так говоришь, он мать свою звал?

— Да, — подтвердил Векольд. — Има было её имя. Шелих всё повторял: «Има, Има», — так нежно, так ласково…

«Имха — значит „мама“», — любезно перевёл Читрадрива и был крайне поражён бурей эмоций, которую породило это слово в мозгу Карсидара.

— А потом он и меня стал Имой называть, — сказала жена Векольда и тихонько заплакала, прижимая к глазам уголок передника. — Ласковый такой был, нежный. Шелих мой маленький…

Тут она вовсе замолчала, не в силах справиться с рыданиями.

— Да уж, нежный… — промолвил Векольд, первым оправившийся от смущения. — Слишком нежный. Себе на горе… Эта самая нежность, если её можно так назвать, Шелинасиха и сгубила. Уж я и так пытался его учить, и этак…

— Да тебе-то что, солдафон несчастный! — воскликнула жена.

— Солдафон. Гм-м-м… — Векольд покачал головой. — Вот из-за этого у мальчонки и были неприятности. Не знаю, что там с ним произошло. Прибежал ведь он со стороны гор. Там и быть-то никого не должно — ни дикарей, ни солдат никаких, — но одежонка у него была мало что богатая…

— Да, да, — нетерпеливо оборвал его Карсидар. — Князь рассказал нам об этом. И про перстень с цепочкой тоже.

— Верно. Однако правда и то, что одежда его была и рваная, и кровью забрызгана, вот в чём дело. Что ты на это скажешь?

Карсидар не сказал ничего, зато ответил Пеменхат:

— Князь говорил, что у мальчика были сбиты коленки и ладони.

— А вытереть об себя руки — первое дело, — авторитетно сообщил Сол. После приключившегося конфуза с выпивкой на княжеском пиру он предпочитал сидеть за столом тише мыши, но тут всё же не стерпел.

— Нет, крови было слишком много для таких пустяковых ссадин, — заверил их Векольд. — Я уж повидал на своём веку одежду, испачканную кровью, и одежду, кровью залитую, поверьте мне. Не мог ребёнок потерять столько крови и остаться в живых. Значит, кровь у него на платье была чужая! И скорее всего, те люди умерли. О том я и говорю.

Старый оруженосец поднял над головой палец.

— Мальчишка-то оружия боялся. У меня остались ещё кой-какие доспехи с тех времён, когда я сопровождал князя в походах. Не всегда я был хромым виноградарем, вы понимаете…

— Я тоже не всегда был путешественником, — с философским видом заметил Пеменхат.

— Так вот, решил я однажды перед Шелинасихом покрасоваться, одел свой старый кожаный колет, взял в руки меч и вышел на двор.

— Он тогда как раз коз собрался гнать на пастбище, — сказала женщина, кончив плакать. — Так помню, бросил кнутик свой, ко мне подскочил и как завопит: «Хайаль-абир! Има, хайаль-абир!..» Перепугалась я насмерть, думаю, что стряслось? Оказалось, старик мой захотел Шелиха поразвлечь — а вышло вот что!

«Что означает „хайаль-абир“ по-вашему?» — быстро подумал Карсидар.

«Не пойму. Буквально „хэйаль-габир“ переводится как „солдат-рыцарь“. Вроде рыцари не бывают солдатами, — недоумённо ответил Читрадрива. — Но послушай…»

Карсидар не слушал. С ним начало происходить нечто в высшей степени странное. В голове точно сверкали, проносились огненными стрелами, сворачивались в жгуты и спирали сотни тысяч, миллионы миллиардов тугих молний. Они бороздили мозг во всех направлениях, вонзались в самые потаённые уголки сознания…

— То же и с дикарями. Шелинасих мог укрыться в доме, и ничего бы не случилось. Но, завидев разбойников, он стремглав бросился к мосту, выкрикивая своё: «Хайаль-абир! Хайаль-абир!..» Понимаете? Когда-то он был страшно напуган солдатами в доспехах, вот что я вам скажу. А ты… Эй, что с тобой?!

Карсидар встал, вытянулся во весь рост и застыл наподобие холодной мраморной статуи. Он не понимал, что делает, не контролировал движений собственного тела, абсолютно не ощущал внешний мир. Лиловые молнии прожгли наконец брешь в барьере, разгородившем его сознание на познаваемую и непознаваемую части. И вот из неопознанного вырвались воспоминания…

…Маленький мальчик спасает свою жизнь, удирая от огромных всадников в сверкающих доспехах. За спиной полыхает его родной город, там погибли все: мать, родственники, слуги, друзья, знакомые. Может, он остался один-одинёшенек? Тем более, надо спастись от ужасных всадников!.. Но где? И как?.. Ведь преследователи такие огромные и сильные, а он лишь маленький мальчик, совсем-совсем беспомощный. У него нет ни оружия, ни сил, ни умения, чтобы воспользоваться оружием, даже если бы оно было. При нём есть только охранный амулет, маленькая серьга в ухе… «Помоги мне! Спаси!» — в отчаянии кричит он, не то вслух, не то мысленно, обращаясь к серьге… И вдруг фиолетовая мгла принимает его в свои объятия… И хоть в тёмном коридоре очень страшно, за спиной нечто ещё более ужасное — всадники в доспехах… И быстро удаляющийся свет, маленькое окошечко величиной с медяк…

…Маленький мальчик спасает свою жизнь, но теперь ему несколько проще: не надо бежать невесть куда или просить серьгу о помощи, достаточно птицей перелететь через мостик — и ты в безопасности, потому что там стоит густой лес, где всадникам ни за что не проехать. Но гнилая доска предательски выстреливает под ногой, мальчик летит в воду… В бездонную пропасть, заполненную до краёв мутновато-жёлтой жидкостью…

И всё это он помнил! Теперь вспомнил!!!

…Очнулся Карсидар лёжа на полу. Пеменхат и Сол взирали на него так, точно видели впервые в жизни. Читрадрива смотрел вдумчиво, разглядывал его в упор, нисколько не стесняясь. Зато Векольд и жена глядели с нескрываемой теплотой и сердечностью.

— Ты жив! — воскликнул старый оруженосец и облегчённо вздохнул. — Жив, хвала богам.

А женщина добавила:

— Вернулся. Наконец-то мой маленький Шелих вернулся к своей Име… — И на лицо Карсидара закапали крупные горячие слёзы.

— Шелих? При чём здесь Шелих?.. — не понял Карсидар. Он всё ещё недоверчиво прислушивался к ощущениям в теле. Странно, теперь голова ни капельки не болела…

А Векольд вытянул руку, кончиками пальцев благоговейно коснулся серьги в ухе Карсидара и произнёс:

— Перед тем, как упасть в обморок, ты стащил с головы свою шляпу. И если седину в твоих волосах можно ещё объяснить как-то иначе, то такая вещица имелась у одного лишь Шелинасиха. Ведь снять её просто невозможно! Так что я могу сказать, нисколько не боясь ошибиться: здравствуй, сынок! С возвращением.