Джиэссэнэ, эльф

 

– Ах, несравненная, вы слышали историю про то, что у одной белокурой леди была верная рабыня, которая никогда не покидала свою госпожу, ни днем, ни ночью.

– Что вы говорите?!

– О да! Рабыня ходила за госпожой в купальню, в отхожее место, на базар и во дворец и все время нашептывала ей что-то на ухо. Все время.

– Как интересно!

– И вот случилось несчастье.

– С кем?

– Да слушайте же. Пришел как-то к госпоже цирюльник сделать прическу. И вот бы ему взяться за дело, как рабыня тут как тут, и вертится вокруг хозяйки, и крутится, и делать ничего с ее чудными волосами не дает. Помаялся цирюльник, да и решил схитрить. Сказал рабыне, чтоб сбегала быстренько в соседнюю комнату да принесла золотые ножницы. Та убежала искать, но задержалась, потому что ножницы были у мастера в кармане. И вдруг высокая госпожа как посинеет, как упадет…

– И?

– Померла белокурая дама в одночасье. А тут прибегает служанка и давай причитать и рыдать, кричит, что она хозяйке чего-то главного не сказала. А цирюльник спрашивает у нее, мол, а что главное-то. А та и отвечает: «Вдох – выдох, вдох – выдох!»

И две ядовитые змеищи, увешанные царственными рубинами, ну просто покатываются со смеху так, словно обе слышат эту старую байку впервые. А ведь наверняка они услышали эту, с позволения сказать, историю еще в том году, когда Амиланд Саажэ ри-Ноэ-и-Этсо, Высокая леди Чирот сосала грудь кормилицы и писалась в пеленки. Пусть себе тешатся, дуры набитые, раз кроме злословия им ничего и не осталось. Ни красоты, которой, к слову сказать, и не было никогда, да и быть не могло, ни ума, который, как известно, явление у женщин из рода Саамей редкостное, как синий бриллиант, не говоря уже о такте и достоинстве.

Всем и каждому известно: в стране, где золото женских волос есть чудо дивное, а у большинства красавиц кудри чернее безлунной ночи, придумано столько гнусных баек о скудоумии блондинок, что для пересказа всего арсенала выдумок не хватит и двух тысяч ночей. Сделано это исключительно из тех соображений, чтобы утешить безутешных и хоть как-то исправить несправедливость природы, дарующей истинную красу со скупостью потомственного аймолайского ростовщика.

Даже в бирюзовых шелках, тонких и нежных, леди Чирот выглядела так, словно закована была в эльфийские непробиваемые доспехи, броня собственного достоинства укрывала ее, точно алмазный панцирь ушедших богов. И жаркие мужские взгляды скатывались по тонкой шее в глубокую ложбинку меж высоких грудей, ласкали осиную талию и замирали на крутой округлости бедер. А бирюзовый шелк не скрывал ничего: ни бугорка, ни впадинки, ни изгиба, ни складочки, – и даже нагота не была бы столь зовущей и столь откровенной, как это драгоценное платье, расшитое по подолу золотой нитью. А обжигающие неутоленной страстью взгляды – словно невидимая вуаль, словно сладкая и непременная добавка к шлейфу ее духов.

Никаких диадем, никаких венцов. Зачем, если есть истинное золото кос, уложенных так прихотливо и изысканно? Словно и не обычный это волос, а заморское украшение, шлем воительницы и корона одновременно. Сапфир и золото. Глаза и волосы. Истинная дочь своих родителей, наследница сорока пяти поколений предков, среди которых были даже императоры, знающая шесть языков, сестра самого могущественного человека в Дарже, и прочее, и прочее. А вы говорите – блондинка! Ну да, и блондинка тоже.

Пока она шла к трону Великого князя, каждый пружинящий шаг Высокой Чирот отзывался злобным шипением женщин и тяжелыми вздохами мужчин. Эти звуки сопровождали ее почти всю жизнь точно так же, как шелест волн был всегда слышен из окна ее спальни. Амиланд привыкла настолько, что попросту не замечала ни того, ни другого. Она вообще многого из того, что было ниже ее достоинства, не замечала.

– Богоравный…

И поклон, низкий, церемонный и безупречный с любой точки зрения. Этому Амиланд учили с того дня, как она научилась ходить. Достоинство, честь и верность, слившиеся в едином движении.

– Поднимись, лилейная Амиланд.

У князя имелся только один недостаток в глазах леди Чирот. Он был слишком умен, чтобы принимать ее показное смирение за чистую монету.

Великий князь… Смуглое лицо, длинный нос, бородка, скрывающая мужественный подбородок, черные маслины глаз под тяжелыми веками, чуть раскосые и совсем капельку блудливые. И, конечно, золотой венец над высоким лбом.

«Твое величие, богоравный, держится на могуществе высокого светловолосого мужчины с гордым и холодным профилем, занимающего место по правую руку. Твоя власть покоится на его уме и наглости, о которой уже, должно быть, слагают легенды бродячие салуки».

Амиланд старалась не глядеть на брата, во всяком случае, не поднимать глаза выше его груди. Ей хватало вида скрещенных ладоней и широких бирюзовых браслетов на мощных запястьях. Такие руки свидетельствуют о природной силе, а природа не обидела Кимлада ни в чем.

– Если меня не подводит память, то ваша старшая дочь уже вошла в возраст женственности, Лилейная.

– Да, это так, светлейший.

«Наша дочь», – мысленно поправила она.

– Значит, настало время определить ее дальнейшую судьбу?

Амиланд промолчала, старательно прибив улыбку к губам здоровенными гвоздями своей воли.

«А ты, видно, уже все определил, драгоценный мой».

– У меня есть на примете несколько прекрасных семей, которые мечтают породниться с семьей Чирот, – продолжал князь, глядя куда-то поверх головы Амиланд.

«Под какого старого ублюдка ты решил ее подложить?!»

– Что же касается вашего сына…

«Нашего сына!»

– …то я бы хотел видеть его среди своих пажей. Он уже достиг подходящего возраста?

«Можно подумать, ты не знаешь, скотина?»

– Да, светлейший.

– Разумеется, это всего лишь мои пожелания, но согласитесь, леди Амиланд, они вполне разумны.

– Совершенно согласна с вами, Богоравный. Стоит ли слабой женщине спорить с вашей мудростью? – Амиланд улыбнулась сюзерену, делая над собой неимоверное усилие, чтоб он не догадался о ее истинных чувствах. Впервые в жизни для этого понадобились все силы и весь опыт придворной дамы. – На все пребудет ваша воля, светлейший, – отчеканила леди Чирот, глядя прямо в глаза своего единоутробного братца. Если бы взгляды могли убивать, он бы уже корчился в агонии, исходя кровью и криком.

– Я счастлив это слышать.

Опять нижайший поклон, пять шагов назад, еще поклон, уже менее подобострастный, и стремительное исчезновение из поля зрения Великого князя. Со своего места заслуженного предками, веками служившими верой и правдой властителям Даржи, Амиланд прекрасно видела родича.

«Демоны тебя побери, Кимлад! Не смей так поступать с МОИМИ детьми! Не смей жертвовать их судьбами и жизнями во имя твоих замыслов и целей!»

Брат, как всегда, почувствовал ее неистовый свирепый взгляд и ухмыльнулся краешком чувственных губ. Это почти неуловимое движение, такое знакомое и ожидаемое, охладило пыл леди Чирот.

«На этот раз тебе не переиграть меня, сокровище мое», – пообещала она мысленно. Им обоим.

 

Кимлад в искристо-белых атласах – это зрелище, достойное богов, зависть демонов всех девяти преисподен и мечта тысяч женщин и мужчин. Струящаяся ткань прикрывает пять л'те[2]самой великолепной плоти в Великой Дарже. Скольким скромницам снятся эти широкие плечи в жарких снах? Без счета. Впрочем, это еще полбеды, если бы только дамы млели при виде Кимладовых достоинств. А то ведь глядеть противно, как собственный, пред богами и людьми супруг томно вздыхает и ведет себя хуже портовой девки, напропалую кокетничая с шурином. Тьфу! Похоже, до сей поры Кимлад не успел развратить лишь кошачьи статуэтки Турайф. Одно только и тешит самолюбие леди Чирот – что свое восхождение к вершинам любовных побед братец начал в ее спаленке. Это непристойное первенство казалось Амиланд некой компенсацией за моральный ущерб и душевную боль.

«Я досталась тебе двенадцатилетней девственницей, выродок. Ценишь ли ты это? Сомневаюсь», – размышляла она, подливая себе еще вина. Почти черного и такого же густого, как та смола, которую воскуряют во имя Двуединого, принося жертвы Милостивому Хозяину. Жертвы… Сначала Кимлад пожертвовал ею, когда свел с наследником, затем пожертвовал собственной природой, когда совратил и его, потом пожертвовал жизнью жены и их родной матери, и все ради власти и возвышения. А теперь, надо полагать, настало время племянников.

– Кимлад!

– Чего тебе, сестра моя?

– Нам надо поговорить.

– Серьезно? – почти искренне удивился тот. – Виссель, дорогой, поди подожди меня в своей комнате.

Пародия на мужчину удалился без доли промедления, лишь бросив укоризненный взгляд на Амиланд.

– О чем будем говорить?

– Ну не о нем же, – проворчала женщина, кивнув в сторону притворенной двери. – Я все слышу, Висс! Убери ухо от щелки и марш в спальню!

Из коридора донесся дробный звук удаляющихся шагов.

– Тебе не противно? – Весь вид Кимлада был исполнен брезгливости.

– Ты сам нашел мне такого мужа. О каком отвращении ты говоришь? Спроси об этом у самого себя. Главное, чтоб тебе не было противно.

Кимлад расхохотался, откидывая назад свои светлые густые локоны.

– Это разные вещи. Одно дело видеть это убожество, а другое дело засаживать…

– Я обойдусь без подробностей, – перебила его леди Чирот. – Держи свою грязь при себе.

– Чем же я еще могу помочь?

– Я хочу знать, что ты задумал сделать с моими детьми?

– Прежде всего они дети Великого князя, потом уж твои, дорогая сестра.

– И все-таки?

– Есть возможность уладить давний конфликт с кланом Сфэлл…

– Что?! Вы оба спятили? Да ты хоть понимаешь, что это означает, дядюшка?

– На границе станет гораздо спокойнее.

– А что станет с Карсти, ты понимаешь?

– Ничего страшного. Она все-таки княжна.

– Байстрючка князя не может называться княжной.

– Я знаю.

– Тогда в чем смысл? Почему должны согласиться Сфэллы? Зачем это нужно тебе?

– Я отвечу на твои вопросы, сестрица, по порядку. Итак… смысл в том, чтобы на северных границах воцарился покой. Старший сын Сфэлл-кайо жаждет породниться с княжьей семьей. А у Дэго… прости, у Богоравного Дэгоннара нет другой родни женского пола, кроме Карсти. А мне это нужно, чтобы мои караваны могли ходить в Маргар без всяких препятствий. Тебе понятно, радость моя?

– Вполне.

– Чудесно. А теперь я допью это замечательное вино и пойду займусь твоим муженьком, пока он весь не упрел от нетерпения. Ты уверена, что не хочешь к нам присоединиться?

– Абсолютно.

– Ты многое теряешь, милая моя. Очень многое.

– Кобель! – рявкнула она.

– Подстилка! – в тон отозвался брат.

– Устрица!

– Корова!

С тех пор как Амиланд научилась говорить, каждый разговор со старшим братом заканчивался скандалом. В детстве еще и дракой, а теперь только словами, полными злобы. Только теперь Кимлад ее не насиловал, как бывало в юности. Боялся в одночасье стать евнухом. Девчушка уже в неполные четырнадцать не стала терять время даром и очень быстро научилась мастерски пользоваться острым обсидиановым ножом. У Кимлада, углядевшего, как Амиланд в День духов собственноручно безукоризненно вскрывает вену на шее жертвенного ягненка, не оставалось никаких сомнений в ее мастерстве. При этом она всегда смотрела ему в глаза. Неотрывно и пристально.

– У тебя нет выбора, – сказал Кимлад на прощание.

Леди Чирот промолчала в ответ, сделав вид, что ее интересует только пейзаж за огромным окном. А пейзаж был великолепный, что ни говори. Морская даль и покрытые лесом скалистые обрывистые берега.

– Пошел к демонам… – пробормотала она.

Вот так бы сидеть на подушках, прихлебывать вино и глядеть, глядеть и глядеть без конца в ночь, любоваться звездами и их дрожащим отражением в черной воде. А звезды над Даржой огромные, недаром ведь считается, что именно здесь небо ближе всего к земле. Как еще объяснить это алмазное великолепие?

Амиланд привычным жестом поправила прическу и поднялась с кушетки. Она не стала звать служанку, почитая новомодную манеру таскать за собой прислугу крайним идиотизмом. Она что, сама дороги в собственном доме не может отыскать? Бирюзовой шелковой тенью Амиланд проскользнула длинными галереями в ту часть дома, где были комнаты детей. Карстана – старшая – спать еще не ложилась, вертелась перед огромным зеркалом, примеряя с помощью трех нянек новые платья. Высокая и гибкая смуглая девочка с глазами-маслинами, копия своего венценосного отца. Именно за это Амиланд ее и недолюбливала. Карсти родилась слишком рано, ее матери едва исполнилось пятнадцать, и никакой радости ее появление родительнице не доставило. Кимлад тогда заглянул в колыбельку, брезгливо приподнял пеленку и бросил через плечо:

– По крайней мере у тебя хватило ума родить от наследника.

Амиланд приказала перевязать себе грудь, отдала ребенка кормилицам и нянькам и пару лет не вспоминала о существовании Карсти. Потом она родила Милмада и возненавидела процесс деторождения настолько, насколько это вообще возможно. С той поры ее чрево было навсегда запечатано надежным заговором, обошедшимся ей… неважно, во сколько… очень дорого.

Леди Чирот понаблюдала за своей дочерью не без тайного удовольствия. Вполне сформировавшаяся девушка, красивая и избалованная. Кто-то будет счастлив обладать подобным сокровищем.

– Миледи…

Прислуга склонилась в низком поклоне при виде хозяйки. Девочка замерла и испуганно воззрилась на мать.

– Все вон.

Только шорох быстрых шагов.

– Твой дядя хочет выдать тебя за старшего наследника клана Сфэлл, – сказала Амиланд без всякого предисловия.

– За Идиго?

Ее наставнице следует поднять жалованье, решила Амиланд. Девочка делала успехи и уже вполне умела разбираться в том, кто есть кто в Дарже. И даже бровью не повела.

– Да. Идиго Сфэлл и-Марро вполне достойная кандидатура, но Сфэлл не пара для Чирот. Не так ли?

– Да, матушка.

– Я бы хотела тебе более выгодной партии.

– Вы правы, матушка.

– Скажем, против Валина Тнойфа я бы не возражала и против наследника Жиарри тоже.

– Как прикажете, – отчеканила Карсти без доли колебания.

Недаром ей с младенчества внушалась мысль о том, что родители распорядятся ее судьбой по своей воле, так, как должно. По большому счету Карсти было глубоко безразлично, кто станет ее мужем, красивый юноша или глубокий старец. После рождения наследника она станет вести такую же жизнь, как и ее мать. Менять любовников, тратить деньги на наряды и драгоценности, плести интриги и делать все что заблагорассудится.

– Я позабочусь о твоем будущем, дитя мое, – пообещала леди Чирот.

– Спасибо, матушка.

«Чтобы какой-то вонючий кочевник владел самой благородной девушкой в Дарже?! – мысленно фыркнула Амиланд, удаляясь. – Никогда!»

Сфэллы уж почти два столетия не кочевали, владели огромными землями и несметными богатствами, но старые аристократы все равно морщили носы за спиной у разодетого в атлас Сфэлл-кайо, словно от него до сих пор несло верблюжьим навозом.

Далее Амиланд отправилась в покои сына. Десятилетнего Милмада стерегли, как зеницу ока, с самого рождения. Единственный живой наследник трона Даржи мужского пола с момента своего появления на свет стал главным достоянием семейства Чирот, и оно берегло его. Дядюшка же, в свою очередь, сделал все, чтобы ни жены, ни наложницы князя не понесли от него дитя, тем более мальчика. Для этого он платил золотом трем магам и двум придворным лекарям. До поры до времени Амиланд была вполне довольна таким развитием событий. А теперь… Леди Чирот прекрасно представляла, зачем Кимладу понадобилось переселить мальчика во дворец. О, разумеется, чтобы приобщить ко всем возможным удовольствиям, а заодно и к порокам, а потом безраздельно управлять племянником точно так же, как он это делает с его отцом – князем. Ее братец никогда не демонстрировал своего влияния, но самому Богоравному Дэгоннару порой казалось, что исчезни его друг Кимлад – и все пойдет прахом, весь мир опрокинется в бездну. Кимлад умел найти общий язык с дикими кочевниками, с венценосными соседями, с пиратами, с женщинами, с мужчинами, с собаками и лошадьми. Теперь дядюшка жаждал взять контроль над Милмадом. А у Высокой Чирот имелись свои виды на мальчугана. Неужели зря она столько времени проводила в детской, играя со своим ребенком, как простая смертная, как какая-нибудь прачка или служанка? К удовольствию леди Чирот, Милмад дядюшку боялся, номинального папашу презирал, а вот ее, свою мамочку, очень любил. И был ей послушен, как никому.

Амиланд полюбовалась на красивое личико спящего ребенка, погладила его по смоляным кудрям. Если все как следует продумать, то спустя какое-то время именно она, а не Кимлад, будет стоять за троном юного князя. Что может заменить женщине уходящую юность и красоту, восхищенные мужские взоры и жаркие признания в страсти? Власть и только она красит женщину в возрасте лучше самых дорогих притираний.

Выйдя из детской, леди Чирот, к радости своей, обнаружила служанку.

– Я еду развлекаться, Лих. Приготовь мне платье и маску.

– Все готово, госпожа. Багряное с золотом, соколиная маска с париком.

Лих на лету поймала брошенную довольной хозяйкой серебряную монету.

– А экипаж?

– Ждет, – улыбнулась девушка. И получила еще одну монету.

– Прекрасно. Я вернусь утром.

 

Ночью Даржа не спит. Ночные богослужения, карнавалы, факельные шествия – часть жизни великого города. Кабаки и бордели, храмы, молельни, базары, лавки, балаганы продолжают работать в любое время суток. Есть заведения: конторы менял, публичные и игорные дома, трактиры, театры, – которые открыты только ночью, а при свете дня их двери заперты на замки. По ночам бодрствуют не только воры и разбойники, не только шлюхи и попы. После полуночи начинается та часть светской жизни, о которой не принято говорить в обществе. Аристократы выходят на охоту за новыми утехами, дабы придать своей пресной жизни в золоченых клетках величия и условностей немного остроты и азарта. Благородные леди, чье презрение к низам обжигающе, как кислота, и превосходит лишь их высокомерие, наряжаются в яркие платья и маски, скрывающие не только лицо, но и прическу, и отдаются оголодавшим матросам в подворотнях. Благородные лорды покупают себе девятилетних девочек, горы шоши и развлекаются в бандитских притонах. Но это, разумеется, крайности, а благородная Чирот так низко не падала никогда. Она предпочитала роскошные закрытые заведения, где играли в карты и кости не только на золото и драгоценности, но и на желания. Иногда на очень странные и экзотические желания.

Под защитой своей соколиной маски Амиланд чувствовала себя великолепно, но вовсе не потому, что кого-то боялась, ее в «Свирели» прекрасно знали. Маска давала ощущение свободы, абсолютной свободы от всего: от замыслов, от своей личности, от привычек, от уз и обязанностей.

– Располагайтесь, Соколица! Мы счастливы вас видеть! – восклицал хозяин заведения – смуглый пройдоха неведомых кровей и темного происхождения.

Она приняла приглашение и заняла свое любимое кресло в дальнем углу.

– Что нового, Люзимар?

– Прекрасный вопрос, Соколица. У нас каждый день, вернее, каждую ночь новости. Вас не было три дня. С чего начать?

– С главного.

– Милорд Лис зарезал свою очередную девку-любовницу.

– За дело?

– Разумеется.

Люзимар продолжал вещать, пересказывая события последних дней с точностью, достойной княжеского секретаря. Кто, с кем, когда и что, и кто видел, и что говорят, и что из этого выйдет в ближайшие два-три года. Леди Чирот слушала вполуха, ничего не пропуская, запоминая самое важное и при этом внимательно осматривая залитый светом зал.

– Кто это? – вдруг спросила она.

– Где?

– Женщина в зеленом, в кожаной полумаске.

– О! Это Дикарка, леди Веннэда, полукровка, любовница самого Шодара и его компаньонка.

– А кто рядом с ней?

– Эльф? Ее телохранитель. Пригласить его? – совершенно верно уловил интонацию гостьи хозяин «Свирели»

– Да, – твердо сказала Амиланд.

Она и раньше видела чистокровных эльфов, даром, что ли, остроухие векуют в Дарже едва ли не с самого ее основания. И далеко не все они красивы, но именно этот показался ей совершенно необыкновенным. Его волосы были чуть темнее, чем ее собственные, такие же длинные и густые. А как он двигался! Боги, сколько же совершенства вложено в каждый жест. Не поможет сравнение ни с леопардом, ни со степным волком, столько грации, и силы, и еще чего-то неуловимого, прекрасного и изысканного.

Вот эльф перевел взгляд своих зеленых глаз на женщину, последовав ими за приглашающим жестом Люзимара. Их взоры встретились. И эльф решительно подошел к леди Чирот.

– Чем я могу вам помочь, моя леди? – вежливо спросил он.

– Я подумала, что, возможно, вы не откажетесь от знакомства, – пролепетала Амиланд смущенно, чего сама от себя не ожидала.

– В данный момент я на службе, прекрасная… леди Соколица, но как только я освобожусь… – заверил ее эльф.

У него были самые незабываемые губы в Дарже. Не слишком полные и не слишком тонкие, в меру яркие и в меру жесткие. И улыбался он очень искренне.

– Сообщите об этом Люзимару…

– Моя нанимательница сейчас отправляется домой…

– Значит, я вас могу дождаться…

– Закажите десерт, чтоб вам не было скучно.

– Мне не будет скучно. Мои помыслы заняты…

– Чем же?

– Вами.

Ночью в Дарже принято говорить правду, особенно если на вас золоченая маска, перышко к перышку повторяющая рисунок оперения благородной птицы.

Амиланд глядела, как он уходит, отвесив поклон, и внутри что-то сжалось от острого предчувствия. Чего?..

– Его зовут Джиэссэнэ по прозвищу Унанки, – прошептал на ухо вездесущий Люзимар.

– Унанки?

– С ти'эрсона слово можно перевести… мм… легкий как перышко… что-то в этом духе.

– Хм… легче перышка…

А потом Джиэссэнэ вернулся, как и обещал. А потом с ними приключились весьма забавная ночь и еще более удивительное утро. А потом, не сразу, но очень скоро, Амиланд вдруг с ужасом обнаружила, что у нее тоже имеется сердце, как и у остальных смертных женщин.

 

Рассвет сотворил чудо, заставив успокоиться бушевавшее всю ночь неистовое море. И когда над горизонтом показался кусочек светила, его нежные розовые лучи легли на безукоризненную в своем совершенстве гладь. Волны тихо лизали камни у подножия старинного особняка, и только ветер, лениво шевеливший легчайший шелк занавесок, догадывался, что этой ночью в спальне хозяйки разразилась битва под стать буйству водных стихий.

– Разве есть необходимость сбегать прямо на рассвете? – спросила Амиланд.

Против ожидания, руки эльфа на завязках рубашки ничуть не дрогнули. Джиэс даже головы не повернул:

– У меня дела. Прости, дэлла.[3]

Глядеть, как он одевается, было так же приятно, как и на раздевание, потому что даже самая опытная даржанская куртизанка не могла похвастаться столь гармоничными движениями. Под вызолоченной солнцем кожей перекатывались литые мускулы опытного бойца. Разворот широких плеч говорил о том, что сей муж способен одной рукой сломать подкову, не поморщив ровного породистого носа.

Об иных, более… мм… приятных способностях своего возлюбленного леди Чирот предпочитала молчать. И не столько опасаясь возможного недовольства своего высокородного супруга, сколько из ревнивого желания обладать эдаким сокровищем единолично. Амиланд оставалась эгоисткой до мозга костей и собственницей, каких свет белый не видывал.

– Я тебе не верю, Джиэс.

– Твое право… но я действительно должен уйти прямо сейчас, – мягко ответил эльф.

– Ты мог бы жить здесь, со мной, а не в своей дурацкой гостинице.

Джиэс промолчал, не желая вступать в бесполезный спор. Их взгляды разнились принципиально. Унанки не хотел становиться живой игрушкой, а Амиланд не считала зазорным любым способом сберечь каждый миг, который они могут быть вместе. Ибо у леди Чирот было все, чего она только могла пожелать, кроме времени, оставшегося у них с Джиэссэнэ.

Вот и сейчас буквально через какой-то миг он ловко вспрыгнет на подоконник и бесшумным, опасным хищником выскользнет прочь, а следом его легкая тень заставит колыхнуться занавеси. И все. Словно и не было безумной ночи, полной до краев страсти и нежности, словно не было слияния тел и душ под легким водопадом шитых серебром тканей полога. Проклятье!

– Проклятье! – Леди Чирот иногда говорила то, что думала. – Это какое-то ваше нелюдское колдовство, не иначе.

– Фи, дэлла, а я-то думал, что общаюсь с образованной дамой, – рассмеялся Унанки, подхватывая витым шнуром волосы жестом, от которого у Амиланд перехватывало дыхание. – Сразу – нелюди, колдовство.

– Ты хочешь сказать, я тебя просто люблю?

Эльф поглядел на женщину со странно замкнутым выражением на лице.

– Говоря по совести, я никогда так не думал, Амиланд, – сказал он серьезно. – Это было бы чересчур жестоко по отношению к нам обоим.

Он, разумеется, был прав, и не стоило, пожалуй, провоцировать Джиэссэнэ на подобную болезненную откровенность. Но что сказано, то сказано.

– Много ты знаешь о жестокости, эльф…

Леди Чирот не умела извиняться, тем более просить прощения.

– Практически все, что только можно знать, – заверил ее Джиэс.

– Тогда ты должен выполнить обещанное.

– Нет никакой нужды лишний раз напоминать о моем долге, Лилейная.

Это утро являлось точной копией всех предыдущих рассветов, когда после бурной ночи неистовых грез наступало жестокое похмелье реальности, наполненное множеством неприятных событий, имеющих так мало общего с недавним непередаваемым блаженством. Солнечные лучи растапливали хрупкий лед иллюзий, не оставляя даже следа от их сияющих вершин. Невзирая на свою многоопытность, Амиланд даже и не представляла себе, что именно такой оттенок горечи остается от любого, даже самого идеального романа с эльфом у каждой женщины. Такова уж природа долгожителей, и тут ничего не поделать, только определиться с выбором. Либо да, либо нет. И потом не сожалеть.

 

Орк-эш поджидал Джиэса в придорожном трактире, нимало не смущаясь тем, какие эмоции вызывает у окружающих его красивая, но лишенная татуировки физиономия. Сородичи, понятное дело, в его сторону даже глазом не вели. Дабы не замараться. А люди пялились вовсю. Еще бы! Орк-эш сродни чуду-юду из детских сказочек. А когда к нему присоединился наемник-эльф, то народ и вовсе потерял дар речи, в том числе нецензурной. Парочка вышла еще та. Смуглый черноволосый орк и светловолосый эльф. Оба зеленоглазые, только очи эльфа цвета юной травки, а орочьи – нефритовые кошачьи глазищи.

Они поздоровались церемонно, не скрывая взаимного дружелюбия. Эльф жестом приказал подать две чашки хассара.

– Я нашел то, что тебе нужно, мастер Джиэс, – сказал орк. – Две надежные женщины-полукровки. Они будут молчать при любых обстоятельствах.

Брови эльфа взлетели изумленными птицами.

– Отчего такая уверенность?

– Одна – немая от рождения, а вторая ради первой пойдет на любую жертву. Дочь и мать, – кратко пояснил орк. – Ребенок родился после изнасилования, и мать всю жизнь корит себя за немоту дочери.

– Печальная история.

– Это их история, Джиэс, не имеющая к нашим делам никакого отношения. Шинтан тренирована на защиту, она профессионалка. Грист, ее мать, будет следить за детьми, а Шинтан – их охранять.

Эльф обдумывал слова собеседника довольно долго, что-то мысленно прикидывая.

– Сийгин, ты им доверяешь? – напрямую спросил он.

– Как самому себе.

– Хорошо. Познакомь нас.

– Они живут в Храмовом предместье. Тут недалеко.

Сийгин не приврал ни единого слова. Стоило только увидеть, как полуорка встает с низкой скамеечки навстречу гостям, чтобы понять, какова она в деле. Кожа Шинтан, почти черная без всякого загара, лоснилась, под ней лежали тренированные мускулы бойца, а формы у нее были такие, что самому целомудренному монаху потребовалось бы шестидневье, чтобы молитвой и постом унять жар в чреслах. Во всяком случае, Джиэс даже после ночи с такой опытной любовницей, как Амиланд, ощутил острое, почти животное желание. Впрочем, женщина в собственном доме не отягощала себя одеждой. На ней не было ничего, кроме браслетов на руке. Однако на эльфа возбуждающе действовала вовсе не ее нагота. Кого в Дарже смутят обнаженные женские прелести? Разве только чужеземцев да матросов, изголодавшихся по женщинам. Шинтан держалась так естественно, совершенство ее было столь полным, а золотые глаза глядели так откровенно, что мысль соединиться с ней прямо на циновке возле очага приходила сама собой. Полуорка, дитя насилия, понимала речь, но сама молчала в ответ, кивая в знак согласия или покачивая головой в знак отрицания. У их с Сийгином народа был развит тайный язык жестов, которым они и пользовались. Точеные сильные пальчики Шинтан рисовали на ладонях Сийгина замысловатые узоры, которые тот без промедления переводил.

– Она спрашивает: как долго понадобятся ее услуги?

– Возможно, шесть раз по шесть дней, – ответствовал Джиэс.

– Долго. Но цена устраивает обеих.

– Спроси, полностью ли она согласна с условиями сделки, потому что потом уже ничего нельзя будет переиграть или изменить. Мне нужно знать точно.

– Она понимает.

– Все равно переведи. На всякий случай.

Сийгин выполнил просьбу.

– Половину денег вперед – и не будет никаких изменений.

Златоглазая красавица улыбнулась, сверкнув зубами-жемчугами, подтверждая свои слова энергичным кивком.

Мамаша полуорки поджидала их, сидя на корточках в густом тенечке старой твы. В отличие от дочки, Грист была закутана в покрывала по самые брови почище иной чистокровной тангарки. Но все равно было заметно, что она женщина невиданной красоты, только часть которой унаследовала Шинтан. Грист взирала на эльфа безучастно, улыбнулась вежливо, как уважаемому клиенту, тут же предложила разбавленный хассар и, услышав отказ, равнодушно пожала плечами.

– Мы будем ждать условленного знака от вас, – заверила она гостей перед прощанием, провожая их до калитки.

– Красивые женщины, – молвил Сийгин. – Шинтан ты понравился.

– Она тебе так и сказала? – полюбопытствовал эльф.

– Почти, – загадочно ухмыльнулся эш. – Ты не должен думать лишнего, потому что Шинтан не просто одаривает своим вниманием каждого встречного. Она долгое время служила жрицей в храме Сайлориан и посвящена во многие таинства Матери всех страстей. Она сама выбирает, с кем провести время. И никто не вправе судить ее.

– Я не сужу.

– Правильно. Шинтан достойна всяческого уважения.

Чистую правду говорил орк. Даже недолгое присутствие посвященной жрицы давало чудесное ощущение заполненности и цельности. Так и должно было быть. За этим и ходили в храмы Сайлориан мужчины и женщины всех рас. А вовсе не за тем, о чем шипели святоши из церкви Круга. За тем самым ходили в бордели. В Жемчужных храмах нет места для грубой животной похоти.

– Грист – мудрая женщина, – продолжал Сийгин. – Она не стала идти против судьбы и отдала ребенка, зачатого насилием и мукой, в услужение к богине учиться любви. Только так можно прервать цепь зла.

Джиэсу вспомнились восхитительные глаза Грист, точеные черты ее лица, и в душе вскипел гнев против того грязного ублюдка, который посмел мордовать столь прекрасное существо. Как всякому эльфу, ему претило попрание красоты в любом ее проявлении, будь то цветок, женщина или произведение искусства. Красота и гармония были и оставались единственной ценностью этого мира, достойной защиты.

– Приглашаю тебя отобедать со мной в «Грифоне», Сийгин. Хочу познакомить тебя с моим старинным другом, – сказал, неожиданно даже для себя, Джиэссэнэ.

– С большим удовольствием, – согласился орк.

В компании с эльфами он чувствовал себя более уверенно, да и в «Грифоне» ему всегда нравилось.

– Только ты не сильно удивляйся, – предупредил эльф.

– А что такое?

– У него в компаньонах… мм… оньгъе.

Орк сверкнул кошачьими глазами в изумлении, а ведь на него трудно было произвести впечатление.

– Твой друг, видимо, необычный… эльф, – молвил он глубокомысленно, не изобретя ничего более оригинального.

– Это ты верно подметил, – весело подмигнул Джиэс.

Он решил, что просто обязан преподнести Сийгину сюрприз после столь необычайного знакомства с жрицей-полукровкой. Потому что искренне считал знакомство с Ириеном настоящим подарком.

 

Довериться эльфу-наемнику, чужаку и вообще существу другой расы, в сугубо семейном деле – верх возможного риска, но Амиланд не зря слыла азартным игроком. Она умела делать высокие ставки и блефовать до конца. Джиэссэнэ стал ее «двуликим» в игре, где ставкой – жизнь и власть. Но никому больше доверить своих детей леди Чирот не могла. Слуги и друзья предадут либо из страха перед Кимладом, либо из жадности, либо по обеим причинам сразу. Эльфу же от семейства Чирот ничего не нужно. В случае неудачи он мог легко исчезнуть хоть на сто лет. Ну а в случае удачи… ему не пришлось бы исчезать. Амиланд редко кем дорожила, но Джиэс занимал в ее жизни слишком большое место, чтобы легко пожертвовать им самим и его столь приятным вниманием.

Кимлад, к счастью, глядел на увлечение сестры нелюдем сквозь пальцы, как, впрочем, на все остальные интрижки, ибо сохранить тайну свиданий в Дарже не смог бы даже сам Рудайс – Пестрый бог тайн и лжи. Зато Джиэс умел держать язык за зубами, и Амиланд после долгих колебаний доверила ему свой план. Она называла его «спасением моих детей» и изложила эльфу версию, близкую к истине, но в собственной интерпретации и немного сместив акценты. История о злодее-брате, насильнике, негодяе и извращенце, и его видах на невинных детей произвела должное впечатление на вовсе не склонного к сентиментальности нелюдя. Джиэс пообещал помочь и, судя по всему, держал свое слово, раз привел свой отряд для знакомства в условленное место, а именно в один неприметный дом на улице Ковровщиков. Без этой встречи Амиланд обойтись не могла.

– Хотела бы я знать, действительно ли вы, господа наемники, стоите тех денег, которые просите?

Женщины – мать и дочь, ее устроили целиком и полностью. Это хорошо, что они орки, еще лучше, чтоб немыми были обе, но даже одна молчунья вполне подойдет. А вот мужчины… Эльф, орк, тангар и трое людей, из которых один эрмидэ, а другой вообще оньгъе. От вида рыжего коренастого уроженца Святых земель Амиланд просто воротило, но эльф по прозвищу Альс произвел на нее самое отталкивающее впечатление. Эти жуткие шрамы, изуродованные руки и резкие черты лица вызывали у леди Чирот неприятное чувство беспокойства. Стоило только встретиться глазами с его серебристым хмурым взглядом, как сразу хотелось трусливо сбежать и спрятаться. Изумляло отношение к нему со стороны Унанки. Прямо как к брату родному. А ведь не брат. Всего лишь старый друг и даже не родня. Порой непонятно, кто главный в этой компании – Джиэссэнэ или этот отвратительный Альс?

Бронзового оттенка шелк, расшитый сложнейшими узорами, тихо зашелестел, когда обладательница голоса, вызывающего у мужчин нервную дрожь, поменяла положение своего великолепного тела в кресле. Она сквозь полуприкрытые в задумчивости веки рассматривала мужчин, застывших чуть в отдалении. Расстояние почтительное, но Лилейная была уверена, что им и оттуда прекрасно видны все изгибы ее совершенной фигуры.

– Мне не нравится оньгъе. Он слишком… слишком оньгъе, – молвила леди и поглядела почему-то в упор на Альса.

Унанки только склонил голову ниже, но в его молчании без всякого труда читалась непреклонность.

– Или с Пардом, или ищите других исполнителей, Высокая.

Другой вопрос, каких усилий стоило эльфу оставаться непреклонным. Скажем прямо – всего самообладания, а его у чистокровного сидхи имелись немалые запасы.

– Я добавлю еще двадцать золотых рахн, – попыталась надавить на него Амиланд.

– Вы так великодушны, – проворчал в ответ эльф.

Его глаза казались затертыми древними бронзовыми зеркалами.

Леди Чирот уже успела понять, что спорить с Унанки бесполезно.

– Ладно, господин Джиэссэнэ, будь по-вашему, – сдалась она под невидимым напором наемника. – Но я и спрошу с вас по всей строгости.

– Я даже не сомневаюсь.

Врожденная сдержанность, помноженная на мастерство и самоуверенность, это на самом деле коварнейшая смесь, будоражащая кровь почище самого крепкого тростникового вина. Синие и светло-зеленые глаза встретились в последнем жестком поединке воли. Победил эльф.

– Когда вы сможете отправить детей на прогулку?

– Завтра. А вы будете полностью готовы?

– Разумеется.

– В таком случае аудиенция окончена.

Наемники вышли так же молча, как и вошли.

– Джиэссэнэ, задержитесь.

Спорить эльф не стал и спокойно, тщательно прикрыв двери, приблизился к креслу.

– Я тебя слушаю.

– Дай мне слово, что мои дети вернутся ко мне из степи живыми и здоровыми.

– Даю тебе слово, дэлла, – без колебаний заявил эльф. – Мне поклясться честью и именем?

– Слова будет достаточно, – устало вздохнула женщина. – Мне совсем не нравится твой сородич.

– Ты ему тоже не нравишься.

– Ты потрясающе искренен, Джиэс, – усмехнулась Амиланд, но смешок вышел слишком нервный. – И тем не менее он согласился работать на меня. Ты ему доверяешь?

– Альс – мой друг, и я доверяю ему больше, чем самому себе, если хочешь знать.

– До такой степени, что даже подчиняешься ему? – не удержалась от поддевки леди Чирот.

– Альсу можно подчиняться без всякого ущерба для чести, – весьма серьезно ответствовал Унанки. – Как командиру ему нет равных.

– А выглядит словно обычный головорез.

– Дэлла, эльфы не бывают обычными головорезами. – К Джиэсу наконец-то вернулось чувство юмора. – Эльф может стать жутким головорезом, чудовищем, проклятой напастью, но только не обычным. Но насчет Ириена ты ошибаешься.

– О боги, у него еще и имя такое! – ахнула Амиланд. – Имя демона безумия для него вполне подходит.

– Сейчас мало кто знает ту древнюю сказку… – пожал плечами Джиэс.

– Его счастье, – фыркнула женщина. – Кто бы вообще стал иметь дело с нелюдем, да с такой рожей, да еще носящим имя демона?

– Ты, например. – Улыбка у Унанки вышла неприятно похожей на ту, которая совсем недавно чахлым цветком произрастала на кривой физиономии Альса. – Надеюсь, обе орки тебя полностью устраивают?

– Целиком.

Амиланд обиженно поджала губы. Она искренне полагала, что имеет на Джиэса самое большое влияние, стойко пребывая в этом опасном заблуждении.

– Мне ждать тебя сегодня?

– Нет.

И на безмолвный вопрос, застывший в сапфировом взоре леди Чирот, не последовало никакого ответа. Она хотела было оскорбиться, но по здравом размышлении поняла – эльф снова прав.

 

Тангар неэстетично жевал душистую смолу дерева хен и, слава всем богам, хоть не сплевывал на землю ядовито-фиолетовую слюну, как все остальные любители этого занятия. Все живые существа в Дарже делились на две примерно равные части по отношению к хеннай – древесной смоле. Одна половина готова была отказаться от хлеба ради кусочка хеннай, а вторая находила ее отвратительной на вид и на вкус, а вид двигающихся челюстей и фиолетовый оттенок языка вызывал приступ тошноты. Альс относился к второй половине. Он старался не смотреть на тангара – высокого молодого парня с по-холостяцки бритым лицом. Пшенично-золотистые косы, заплетенные традиционным способом, делали его широкое лицо еще шире, а черты крупнее. Бороться с отвращением к любителям хеннай было гораздо тяжелее, чем с предубеждением против уроженцев Оньгъена, но Ириен старался вовсю. С того самого момента, как Сийгин привел Торвардина сына Терриара в их компанию. К орку-эш Альс проникся симпатией сразу же, к его закадычному другу – маргарцу Элливейду – тоже. И против тангара не было бы возражений, если бы не злополучная хеннай. А Торвардин, как назло, набивал каждый день полный рот смолой и всю дорогу работал челюстями наподобие термита.

Запасы терпения у эльфа были невелики, и очень быстро он вычерпал их до самого донца.

– Тебе действительно нравится эта гадость? – поинтересовался он, не выдержав внутренней борьбы.

– Какая? – не понял Торвардин.

– Хеннай.

Ореховые очи тангара излучали крайнюю степень изумления. Но его ответ оказался еще более удивительным.

– Жуткая гадость, – признался вдруг он. – Дерьмовый вкус.

– Так зачем же?..

Парень замялся.

– Ну, я наемничать пошел… Смотрю, вроде все это делают. Понимаешь, думаю, надо приучаться, хотя… противно так.

– А мне смотреть противно.

– Честно?

И Торвардин, деликатно прикрывшись широкой ладонью, выплюнул изрядный кусок хеннай в кусты. И с облегчением вздохнул.

– Ты зря мне раньше не сказал. Я б не маялся столько времени, – укоризненно покосился он на эльфа.

– Я не знал, что кто-то может жевать хеннай через силу, – пожал плечами тот.

Тангар еще больше смутился и всю оставшуюся дорогу до «Грифона» шел, понурив голову, молча и полыхая жаром смущения. И наверняка уже решил, что многоопытный эльф сочтет его выходку глупостью, недостойной их команды.

А у Альса на самом деле отлегло от сердца, как любят выражаться маргарцы. Насколько ему хватало понимания и опыта, в отряде наемников нельзя позволить себе такой роскоши, как неприязнь между воинами. Пусть даже по такому, казалось бы, ничтожному поводу, как жевание смолы.

– Да не переживай ты! С кем не бывает?! Когда-то, по молодости лет, я нанялся матросом на маргарскую шикку. Вот уж где было весело насчет традиционных шуток над салагами. Я тогда почти и не знал ничего о мире за горами, но сразу умудрился попасть в такое место, где держи ухо востро.

Торвардин покосился на эльфье заостренное ухо. Вот уж сравнение – в самую точку.

– Наверное, ни над кем так не издевались, как надо мной, – усмехнулся Альс своим воспоминаниям вполне добродушно. – Именно тогда я проникся ненавистью к хеннай.

– Было от чего?

– Еще бы.

– Знаешь, Альс, зови меня просто – Тор, – после некоторого раздумья вдруг заявил тангар.

Руна, которой писалось слово «Тор», считалась у магов очень сильной и несла в себе большой заряд неопределенности. Полное тангарское имя меняло ее смысл на прямо противоположный. Называя ребенка Торвардин, родители жаждали, чтоб он неукоснительно следовал традициям, шел по стопам предков, исполняя все предписанные заветы и обычаи. Если парень сам себя называл Тором, то это означало только одно – он решил пойти против собственной судьбы сознательно.

Обостренные чувства Познавателя давали знать, что происходит что-то необычное, но Альс пока еще терялся в догадках. Это только кажется, что Познаватели знают все. Они просто видят Истинное, но, даже видя, нужно еще подобрать нужные и единственно верные слова, чтобы воплотить в них Истинное. А тому, что происходило с ним в Дарже, пока еще у Ириена не имелось названия. Но, возможно, дело было в тех, кого он встретил. Скорее всего.

Сначала Пард – заклятый враг, ставший другом, потом Джиэссэнэ – старый друг, роднее брата, которого, кстати, никогда у Альса не было. Сийгин – орк, отрекшийся от касты, чудо чудное, диво невиданное. Колдун-эрмидэ подозрительно королевских кровей. Везунчик Элливейд. Теперь вот тангар, бросивший родню и ремесло ради бродяжьей жизни наемника, что для тангара сродни бунту и тягчайшей ереси.

– Тор, откуда ты родом? – вдруг спросил эльф.

– С Медных островов – Ролло. Может, слышал про такое место?

– Слышал, – кивнул Альс. – Далеко тебя занесло.

– Мне куда подальше и хотелось, – нехотя пробурчал Тор.

Не надо быть провидцем, да и Познавателем тоже необязательно, чтоб уловить в интонациях тангара недостающую ноту. Темнишь ты, парень, ох и темнишь. Так просто тангар не бежит за тридевять земель. Тангары – это такие люди… тьфу ты… нелюди, которые ничего просто так, от широты душевной не делают. Пожалуй, даже не умирают просто так на ровном месте.

Так что терзать вопросами многомудрый эльф Торвардина не стал. Что-то нашептывало в его не такое уж и острое ухо, что будет у них еще время узнать друг друга получше.

 

Никогда задумка не получается такой, как было измышлено вначале. Тот, кто живет воинским делом, должен помнить о сем скорбном факте и всегда иметь про запас несколько вариантов развития событий. И, на всякой случай, убедительную причину, по которой можно отказаться от задуманного. У Ириена и Джиэссэнэ имелись в наличии вариации на тему засады, а причин отказать леди Чирот в услуге не нашлось ни одной. На том и погорели.

Вместо трех телохранителей, двое из которых совсем еще молоденькие ребята, детей леди Чирот охранял десяток до зубов вооруженных стражей. И там, где похитители рассчитывали обойтись почти бескровным поединком, пришлось всерьез взяться за мечи. Охрана сражалась не на жизнь, а на смерть. Шестеро против десятерых. Не так уж и много для опытных наемников, но ведь никто не ожидал такого яростного отпора. В итоге в глубине сада усадьбы Чирот произошло не тихое похищение, а настоящее побоище. И если бы не бдительная полуорка, то дети убежали бы, а все дело сорвалось.

Шинтан посадила перед собой в седло девочку, а Элливейд, как самый обаятельный, мальчика. В таком деле, как похищение, время тянуть не рекомендовалось, а тут еще и Альсу в драке сломали пару ребер. Эльф не слишком удачно встрял в поединок Парда с одним из стражей и теперь пожинал плоды своего геройства, то и дело сплевывая на землю кровавые сгустки.

Им всем хотелось поскорее выбраться из Даржи, а Альсу к тому же хотелось надавать Унанки крепко по шее. И в этом желании остальные похитители были с эльфом вполне солидарны. В конце концов, кто должен предусмотреть все мелочи, разузнать заранее про смену телохранителей?

Странное место выбрала Грист, для того чтобы спрятать детей леди Чирот. Не то заброшенный храм, не то чья-то разоренная усадьба. Старый, наполовину засохший сад окружал со всех сторон строение одновременно и массивное, и какое-то неприметное. Высокий забор местами развалился до основания, бассейн во внутреннем дворике зарос сорной травой, а сквозь куполообразную крышу прошла внушительная трещина. Внутри дом был совершенно пуст, ни стен, ни мебели, только странное углубление в полу в самом центре помещения. Из-за трещины акустика нарушилась, и голоса внутри звучали то слишком громко, то слишком тихо. Альсу тут не нравилось. Но Грист настояла, и Шинтан ее полностью поддержала. Ибо более уединенного места в густонаселенных окрестностях Даржи сыскать трудно.

Альс с усилием вытащил свое тело из седла, и боль в боку на миг застила мир черно-алым всполохом. Он только крепче сжал зубы, чтобы не ругнуться. Эльфу, начни он браниться, трудно будет потом остановиться.

– Уведи детей, Ши, – приказал он полуорке.

Ребра нестерпимо жгло огнем.

– Мне придется остаться вместе с женщинами, а вы возвращайтесь в Даржу.

Возражений попросту не возникло. Все видели, что эльф держится на ногах только усилием воли.

– Грист меня перевяжет. Отлежусь, и все пройдет, – шепотом пояснил Альс обеспокоенному Парду. – А вы проваливайте.

Ему хватило сил проводить взглядом удаляющуюся кавалькаду, прежде чем в полном изнеможении привалиться спиной к стене и закрыть глаза. Во рту стоял вкус крови. Плохой знак.

 

Кимлад рвал и метал. Рвал тонкий аймолайский шелк, рвал привезенные из-за моря игергардские гобелены, рвал бумаги и свитки, какие только попадались под руку. Метал об стену драгоценные маргарские вазы, эрмидэйский фарфор, мраморные статуэтки богов и цветочные горшки. Он приказал высечь всех рабов, лишил полугодового жалованья слуг, избил Висселя, да и леди Чирот перепало несколько горячих оплеух. Лорд Кимлад бушевал, как пустынный самум, сея разрушение и хаос в доме Амиланд.

Лорд Виссель рыдал в спальне, спрятавшись от гнева шурина за огромным ложем. Его лицо представляло собой жуткое зрелище всех оттенков багрового и синего. И это обстоятельство делало достойного супруга леди Чирот совершенно безутешным. Похоже, Кимлад сломал ему нос.

Леди Чирот затворилась в женском святилище и истово молилась Пестрой Матери. Слезы текли по ее щекам сплошным водопадом, обильно орошая алтарь. Такого запредельного счастья Амиланд не испытывала давным-давно. Даже публичное посажение Кимлада на кол не принесло бы ей столько удовольствия, как зрелище бессильной ярости на его красивом лице.

«Прости меня, Пестрая Великая Мать, но если бы я знала, что могу ТАК ему насолить, собственными руками задушила бы обоих своих детей!»

Поначалу мысли Амиланд метались, точно вспугнутые цапли над озером, но слова традиционной молитвы, повторенной раз двадцать подряд, успокоили леди Чирот настолько, что она смогла рассуждать здраво. Ее никто не посмеет упрекнуть, ничто не указывает на ее вину, и теперь у нее развязаны руки.

Амиланд прислонилась лбом к алтарному камню и возблагодарила Великую Мать за то, что та послала ей Джиэссэнэ…

– Джиэс…

Придется подождать несколько дней, прежде чем она сможет обнять его и припасть губами к устам. Но это будет самое приятное ожидание.

 

– А где Альс?

– Остался с Шинтан и Грист. Ему переломали ребра.

– Демоны!

– Вот именно! Там был десяток стражей вместо трех. Мог бы и предупредить.

– Сколько?

– Сколько слышал.

Губы эльфа сжались в тонкую линию, что не предвещало никому ничего хорошего. Унанки не любил делать ошибки, особенно когда эти ошибки были чреваты неприятностями для тех, кто ему доверился. Унанки не любил оправдываться и просто ненавидел доказывать свою невиновность. У него имелось еще несколько нехороших привычек, одна из которых состояла в том, что Унанки все свои дела доводил до логического конца и не ограничивался полумерами там, где хоть что-то зависело лично от него.

Он развернулся на каблуках и, никому ничего не говоря, покинул «Грифон» на ночь глядя.

– Куда он? – удивился Пард.

– У Джиэса в Дарже полно возможностей прояснить свои вопросы, – ухмыльнулся Сийгин. – Есть места, куда войти может только он один.

– И выйти? – изогнул вопросительно бровь Малаган.

– И снова зайти.

Пард пожал плечами. Его больше беспокоило, как там Альс с его ребрами. Оньгъе прекрасно видел, что до схрона эльф доехал при последнем издыхании, чудом удерживаясь в седле.

– Надо было остаться с Альсом, – пробурчал он.

Тор из-за спины Малагана посмотрел на орка и сделал круглые глаза. Мол, ты это видел? Чтоб оньгъе так сдружился с эльфом… Ох, и не за горами Последняя битва!

 

Люзимар стелился под ноги эльфу что твой молитвенный коврик. Под руку сопровождал в дальний уютный уголок, хотя еще шестидневье назад снисходил только до банального приветствия и фамильярной усмешки. Теперь уж не узнать хозяина «Свирели». Не иначе подменили злые тати в ночи.

– Вы слышали? Бастардов Богоравного похитили из лома Чирот, – горячо прошептал он на ухо Джиэсу.

– Детей Амиланд?

– Именно! Кимлад в бешенстве.

Люзимар дышал так часто, словно бежал без остановки от самих дальних предместий. Тяжко быть в курсе всех дел.

– А князь?

– Издеваетесь, мастер Джиэс? Кто знает мысли Богоравного? – надул тот щеки.

– Лорд Кимлад, должно быть, – ответил Джиэс, изображая невинного младенца.

– Вы только прикидываетесь простаком, мастер. Верно, глядите на нас, смертных, со своих высот и посмеиваетесь? – делано обиделся Люзимар и кокетливо пригрозил пальчиком: – Всё вы знаете.

– Разве я должен быть в курсе всех интриг и козней Даржи? – пожал плечами эльф. – Я всего лишь сплю с Амиланд. И скажу вам по секрету, у нее нет привычки разговаривать во сне.

– А я вам скажу по еще большему секрету, что вы – самое длительное увлечение леди Чирот. И многих влиятельных людей это обстоятельство наводит на определенные мысли.

Определенность мыслей этих самых влиятельных людей заставила Унанки настроиться на более серьезный лад.

– Хм… ее позиции настолько выросли?

– Богоравный послал за ней свой паланкин. Только за ней. Без лорда Кимлада, – продолжил доклад хозяин «Свирели».

– Вот как?!

– И они говорили наедине. Очень долго.

Великие светлые небеса, как они живут? Как золотые рыбки в пруду, на всеобщем обозрении. Есть ли смысл носить княжий венец, если каждый содержатель притона, каждая базарная торговка могут заглянуть к тебе под одеяло?

– Ну а я-то тут при чем?

Люзимар хитро усмехнулся, чуть ли не подмигнув эльфу в знак одобрения.

– Боги, ну почему бы мне не родиться сидхи? Красивое молодое лицо, долгие годы жизни и возможность, а главное – время, чтобы возвыситься так, как мало кому из людей может присниться в самых смелых снах.

Светлые глаза даржанца закатились под самые брови от избытка чувств. Несколько мгновений он пребывал во власти своих мечтаний.

– Мастер Джиэс, я осмелюсь дать вам маленький совет. Как старый друг.

Унанки едва сдержался, чтоб не рассмеяться в голос.

– Очень скоро к вам в приятели начнут набиваться те, о ком еще вчера вы и слыхом не слыхивали. Это будут и весьма значительные особы, и просто мошенники. Но потом… когда-нибудь… вы не забудете о том, что именно я познакомил вас с леди Чирот?

Хозяин «Свирели» выглядел удивительно серьезным.

– Не забуду, господин Люзимар. У меня прекрасная память, – столь же серьезно пообещал Джиэс.

– Изволите приказать подать что-нибудь вкусное?

– Спасибо. Я не голоден.

– Всегда к вашим услугам.

Намеки Люзимара были более чем прозрачны. Ставки леди Чирот росли, а вместе с ними росло и возможное влияние ее фаворита, то бишь самого Джиэссэнэ.

Оставалось только выяснить, что здесь – воля случая, а что спланировано самой Амиланд.

 

Свет падал сквозь проломы в куполе пыльными узкими колоннами, разделяя пространство на темные и светлые участки, будто нарезая его тупым ножом, как буханку хлеба, на несколько неровных частей. В самом темном углу залы неподвижно сидела девушка, закутанная во что-то длинное бледно-розовое.

– Где Шинтан? – спросил Альс.

– Что?

Девушка сжалась в комочек от звука его резкого, хриплого голоса.

– Я спрашиваю, где полуорка и твой брат? – проскрипел эльф.

– Они… снаружи. Играют.

«Играют?» Альс прислушался, улавливая среди прочих звуков приглушенный голос и даже смех. Шинтан развлекала мальчишку, посвящая в тайны «прыгунков» – любимой забавы всех уличных детей. Замечательно.

Альс бы сам сейчас сыграл партию, если бы не болели так отчаянно ребра под тугой повязкой, сковывающей его тело от подмышек до пупа. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.

– А ты чего здесь сидишь?

Девушка промолчала, не сводя с Альса пронзительного взгляда темных глаз. У него даже спина зачесалась от такого пристального внимания.

– Грист! – позвал он.

Орка, словно все время просидела, притаившись за стеной, тотчас появилась в дверном проеме. Ириен попросил пить. У него все во рту покрылось сухой коркой.

– Кто-нибудь из наших вернулся? – спросил он, едва просьба была исполнена.

– Нет.

Эльф ругнулся вполголоса.

– Ладно, подождем.

И попытался поудобнее расположиться на тощем матрасе. Впрочем, без всякого результата, лишь повеселив мать немой полуорки своими неловкими движениями.

– Оставь кувшин с водой, – проворчал он.

– Тебе нельзя много пить.

– Сам знаю.

 

Когда идешь по мокрому песку на границе между берегом и прибоем, то лучше не оборачиваться назад, потому что волны быстро слизывают следы, и тогда в сердце нарастает ощущение небытия. Все должно оставлять следы, убеждал Джиэса отец. Каждый поступок, каждое слово или шаг. Чтоб нить жизни была видна издалека, даже из-за Грани. При этом отец глядел куда-то в сторону, за свое правое плечо. След Унанки тянулся через перевалы Ши-о-Натай через Тассельрад, Игергард, делал запутанную петлю в Маргаре, потом узел длиною в год, потом… Словом, отец мог бы гордиться. Почему же теперь в Дарже Унанки чувствовал, как теряется его нить? Почему ему хотелось сомкнуть твердые, как корабельные гвозди, пальцы на шее высокородной леди Чирот?

Унанки намеренно спешился и медленно шел вдоль прибоя, не обращая внимания на вопли чаек над головой и на то, что брызги от волн портят одежду. Как же могло случиться, что он пошел на поводу у амбициозной жестокой женщины, готовой поставить на кон собственных детей? Как такое произошло с ним, с тем, кто, кажется, научился видеть людей насквозь? Это так просто. Все написано на их лицах, стоит только повнимательнее присмотреться.

На лице Амиланд жажда власти написала несмываемыми чернилами свои письмена всего лишь на мгновение, но и его хватило для зоркого взгляда'. Леди Чирот быстро стерла эти знаки, заменив их приторно-сладкой смесью испуга, неуверенности и глубочайшего страдания.

Женщина в шелке фиалкового цвета на фоне рассветного неба. Ее рука мертвой птицей лежит на спинке стула, на вырезанных из светлого дерева цветах аймолайского лотоса. Тяжелые покрывала и легчайшие занавеси, которые парусом надувает ветер. Она продумала каждую деталь, каждую мелочь, соблюдя самую ничтожную соразмерность композиции, чтобы все они сработали в ее пользу. Даржанские аристократки фору дадут даже высокородным эрмидэ по части умения создавать впечатление буквально из ничего. Их этому учат с младенчества. Иногда вместо грамоты и счета. Амиланд старалась, очень старалась, но в последний миг забыла погасить золотые искры злорадного торжества на дне своих сапфировых глаз. Унанки слушал ее голос и почти равнодушно думал о том, что, пожалуй, лучшей любовницы у него не было и не будет и что большего унижения он тоже никогда раньше не испытывал. Даже когда носил ошейник раба и вертел тяжелым галерным веслом. Там, на галере, он был невольником, а здесь исполнял чужую прихоть по доброй воле, точно так же не отягощая себя раздумьями о смысле своих поступков, как это делает раб. От раба не требуется думать, за него думает хозяин. За Унанки думала Амиланд. И признаться себе в этом было… обидно? досадно?.. Так же, как признаться себе в собственном несовершенстве.

– …мы получим всё! – сказал леди Чирот вдохновенно.

– А ты уверена, что все – это как раз то, что мне необходимо? – спросил Джиэссэнэ вместо прощания. – В Духову ночь вы воссоединитесь с вашими детьми, Лилейная.

Интересно, поняла ли Амиланд, что их история закончена? Может быть. Скорее всего. Но необязательно. Они так часто придумывают себе «ширмы», за которыми прячут правильные догадки, понимание и истину. Эдакие заслоны, которые создают видимость уверенности в себе. В этом Создатель наградил людей огромной изобретательностью.

– Жаль, что я не могу ничего выдумать для себя, – сказал Унанки, поймав себе на том, что смотрит в том же направлении, что и его отец. – Я не смогу сказать себе, что Амиланд обманула, потому что она меня не обманывала – я сам себя обманул. Я не смогу заставить себя видеть в ней только то, что мне нравится. И… я не смогу забыть, что в ее руках я был марионеткой. И не смогу себе этого простить. Так что видишь, как получилось…

И конечно же никто ему не ответил.

 

Песочно-серый сумрак, пахнущий камнем и сухой травой, хаотичная пляска пылинок в солнечных лучах и легчайшее, но неровное дыхание эльфа. Замкнутый круг ощущений, каждое из которых цепляется за свое отражение, не давая лишний раз шевельнуть пальцем… Суровая златоглазая орка немилосердно перетянула его грудь и бока широким крепким полотном, не обращая внимания на ругань. Эльф кашлял кровью. И что-то приглушенно шептал на своем языке. А потом заснул.

Карсти осторожно подобралась поближе, не в силах противостоять желанию взглянуть на одного из мужчин, что похитили ее из родительского сада. Кажется, ей от предков досталось храброе сердце. Другая бы умерла от страха, когда откуда ни возьмись появились эти шестеро в широких хаву, с лицами, закрытыми платками. Девушка как завороженная глядела на бой похитителей с охраной, не чувствуя ни тошноты при виде хлещущей крови, ни отвращения к смерти. Люди умирали, кричали от страха и ярости, и все это происходило из-за нее, из-за Карстаны – девы Чирот, из-за которой никто никогда специально не пошевелил и пальцем.

Они нелюди, говорила нянька, когда Карсти спрашивала об тангарах, орках или эльфах. Нелюди. Странное слово, обозначающее загадку и заведомо несущее в себе презрение к чужаку. Не люди, а кто? Звери? Враги? Чем отличается истинный человек от нелюдя? Формой ушей? Цветом глаз?

Если прикрыть волосами уши, то этот эльф был бы неотличим от обычного мужчины, ровесника матери или отца. Болезненно искривленные губы, слипшиеся ресницы, морщинки в углах глаз. Тогда где же разница?

– Что ты делаешь? – спросил он, не открывая глаз.

Так неожиданно, что Карсти едва не прикусила язык.

– Зачем… зачем вы меня похитили?

– Я хочу спать.

– Вы хотите выкуп?

Эльф медленно приподнял тяжелые веки, обжегши девушку серебром своих глаз.

– Тебе и твоему брату ничего не грозит, – прошелестел он.

– Я дочь Богоравного.

– Да хоть самого Файлака. Оставь меня в покое. Пожалуйста.

Разозлить его оказалось делом одного мгновения. А вот заставить обратить на себя внимание было гораздо сложнее. Эльф не видел ничего вокруг себя. Впрочем, нет, он видел Шинтан и видел ее грозную мать. А Карсти он не видел. Без всякого стыда ходил в одних исподних штанах, прикрываясь одеялом, да и то только когда выходил побродить среди деревьев. Чавкал кашей и не стеснялся в выражениях. Карсти была для него чем-то вроде надоедливого детеныша зверя ценной породы. Какая охота разговаривать с волчонком или лисенком? Был бы тот просто сыт и здоров. Может быть, так оно и надо у нелюдей?

Может быть, так и надо, чтоб нелюдь долго-долго сидел под деревьями в редкой тени мелколистной кроны, глядя в пространство холодными глазами? А кажется, будто он ни на миг не упускает тебя из виду. Горячее марево на горизонте колебалось и дышало в такт с ними со всеми – с невольными пленниками пропитанных пылью руин храма-усадьбы. Где-то там должна была пролегать дорога, по которой в Даржу шли караваны из Ан-Риджи и Хисара, много караванов и много людей. Кто-то ведь должен был свернуть к такому уютному маленькому оазису? Но нет, никто не проезжал мимо, никто не сворачивал.

Карсти обратила внимание, что за ними с братом никто строго не следит. Орки не надзирали, они присматривали и делали это так, как делают обычные родственники – краем глаза, после других, более важных дел. Можно было отойти достаточно далеко в степь без всяких последствий. Карсти дважды делала так, но каждый раз возвращалась. И вовсе не из-за брата. Просто идти по сухой траве было тяжело, в горле першило от пыли, глаза слипались, голова кружилась. И она возвращалась, уставшая и голодная. Немая полуорка Шинтан не ругалась, а лишь щурилась по-звериному, бесстрастно и лениво. Ее мать если и отвлекалась от готовки, то лишь затем, чтобы поворчать на своем языке, пожимая при этом узкими плечами.

А эльф… он, казалось, читал все мысли, даже самые маленькие мыслишки, которые перепуганными мышатами бегали в ее голове. «Иди, иди, девочка, все равно идти некуда», – усмехались недобро его глаза. Порой байстрючке Богоравного начинало чудиться, что все они: она, эльф и орки – застряли, как плодовые мушки, в огромной невидимой паутине. Вот-вот паук придет…

 

Вынужденное безделье и тупая боль в ребрах раздражали Альса больше даже, чем девчонка. На ее болезненное любопытство, и вечно удивленный взгляд, и растерянное выражение на личике еще можно было не обращать внимания. Хотя стоило только встретиться с ней глазами, как она начинала суетливо поправлять одежду, елозя туда-сюда ладонями по шелестящему шелку. Чем-то неуловимым Карсти напоминала Альсу