Ланга. Весна 1691 года

 

Лицо у Альса было покрыто толстым слоем копоти, будто он вычистил дымоходы во всех трубах от Ритагона до Инисфара. Впрочем, лангеры выглядели не лучше, как и все остальные жители Тарн-Ки без исключения. Живым копоть не мешала, обмыть мертвых не было никакой возможности. Город горел уже третий день подряд. И если б не отчаянные усилия его защитников, тушивших пожары, не жалея никаких сил, и не милость богов в виде проливного дождя накануне, то от Тарн-Ки уже давно остались бы одни тлеющие головешки.

– Не показывается, говнюк! – в сердцах прошипел Яримраэн, но выстрел из лука все-таки сделал, отправив к праотцам еще одного наемника по ту сторону крепостной стены.

– Деровеер вовсе не такой болван, – заметил Альс, отхлебывая из фляги теплую и пахнущую тиной воду.

– Думаешь, он все-таки посмеет ударить по нам?

– Магически?

– Да.

– Если решит, что останется безнаказанным, то возможно.

Вдохновленный перспективой быть зажаренным заживо, принц вложил очередную стрелу в тетиву. Он не терял надежды метким выстрелом достать осторожного мага.

– Смени позицию, – посоветовал Ириен. – Может быть, тебе и повезет, но я сильно сомневаюсь. До сих пор Деровеер не сделал ни единой ошибки.

– С-сволочь! – согласился Ярим и сменил бойницу.

Маг и в самом деле до сих пор не совершил ни малейшей ошибки. Он ни разу не попытался вступить в переговоры, не соглашался он и на большой выкуп. Он безошибочно выбрал себе в покровители достаточно неразборчивого в средствах владетеля, которому вполне хватало решительности, чтобы при необходимости взяться за оружие, а также средств, чтобы купить небольшое наемное войско. Деровеер разбирался в людях, этого у него не отнимешь. Хотя и в нелюдях он тоже неплохо разбирался.

– Ма-а-а-астер А-а-альс! Вас зовет сэр Э-э-эдорэтт! – Мальчишка-оруженосец запыхался, пока бежал вверх по лестнице.

– Уже иду, – отозвался Ириен. – Сейчас, только умоюсь.

Он брызнул из фляги на свой головной платок и, как мог, протер глаза и щеки.

– Лучше?

– Не-а!

Эльф бы искренне удивился, если бы развезенная по лицу грязь улучшила его внешний вид сколь-либо существенным образом, чтобы леди Улес перестала его бояться. Каждый раз напарываться взглядом на ее глаза, полные сдерживаемого страха, граничащего с отвращением, Альсу было неприятно. Он искренне постарался проявлять к благородной даме все возможное почтение, пользуясь своим орфирангским опытом придворного. Но ни изысканные манеры, ни деликатные жесты не смогли застить в глазах леди Улес кровавую сцену недавних дней.

 

Наверное, больше всего на свете, больше беспредельной высокомерности волшебников, больше презрительного хамства дворян, больше лицемерия и ханжества жрецов Ириен Альс ненавидел звериную жестокость простых обывателей, которых безнаказанность и анонимность толпы толкает на невиданные преступления, что не под силу ни обезумевшим магам, ни распоясавшимся нобилям, ни фанатикам от веры. Когда лавочник берет кухонный нож и выходит на улицу, полный праведного гнева, то перед его кровожадной фантазией бледнеют злодейства легендарных негодяев. Безнаказанность и безликость превращают добропорядочных отцов семейств в разбойников и насильников, а благочестивых матрон – в воровок и наводчиц. Бюргер не знает, что такое пощада или милосердие, ему сладки крики убиваемых, истязаемых и насилуемых жертв. Главное, чтобы вовремя нашелся тот, кто ткнет пальцем в «виновника всех бед» и крикнет: «Ату его!» Тогда «добрый» сосед и «честный» гражданин мигом скинет с себя тщательно лелеемую маску благочинности и покажет свою истинную личину, которая зачастую страшнее волчьего оскала.

Вдова младшего брата маргарского князя, бездетная леди Улес Нин-Сана жила в Сиитране последние пять лет, ничем не выделяясь среди местных жителей. У многих менее богатых нобилей дома были больше размерами и обставлены гораздо роскошнее. Содержание, которое выделялось леди Улес маргарской казной, позволяло ей жить безбедно и заниматься благотворительностью, опекая сирот и бесприданниц благородной крови. И так как своих детей у леди не получилось, то всю нерастраченную материнскую любовь она изливала на юных девиц, прививая им по мере сил вкус и хорошие манеры. Десяток подопечных платили патронессе полной взаимностью. И вся эта идиллия могла бы продолжаться еще очень долго, если бы не появившийся внезапно неведомый недоброжелатель. По Сиитрану поползли мерзкие слухи про то, что леди Улес занимается чернокнижием, развращает девиц непотребным образом, поддерживает бунтовщиков и в свободное от козней против бывшего деверя время покровительствует контрабандной торговле с сопредельными государствами. А сама она ведьма и оньгъенская шпионка одновременно. Чем наглее и фантастичнее ложь, тем больше шансов, что в конце концов в нее начнут верить. Поначалу сиитранцы посмеивались на дурацкими россказнями, затем стали сами их пересказывать, потом благородную девицу-сиротку, вознамерившуюся податься под крыло леди Улес, нашли утопленной в городском пруду, а следом в окна особняка полетели булыжники. Напрасно леди Улес пыталась доказать свою невиновность, напрасно силилась разоблачить поклеп. Обыватели увидели в ней ту самую вожделенную жертву, которая решит все их проблемы и неприятности, и уже почувствовали потребность в кровавой расправе. Над несчастной леди Улес и ее воспитанницами нависла нешуточная угроза, и даже тот факт, что стало известно имя главного недоброжелателя, вряд ли ее утешил. Ибо радоваться было нечему.

 

Заканчивался последний весенний месяц – алхой сияющий, и лето обещало стать щедрым. Ириен Альс сидел на пустой пивной бочке, прислонившись спиной к стене конюшни, и изображал сладкую дремоту на припекающем солнышке, рискуя между тем насквозь провонять духом прокисшего пива. Дело было на заднем дворе гостиницы, названия которой эльф не запомнил из принципиальных соображений. Почти вся жизнь его проходила именно в таких местах. Постоялые дворы, гостиницы, трактиры, таверны… Стоит ли помнить надпись на вывеске, если, вероятнее всего, видишь ее в первый и последний раз? Задний двор, конечно, не самое приятное местечко, но выбирать между комнатой, где заедают блохи, и трапезной, где некуда деваться от любопытных взглядов, не приходилось. К зловонию Альс успел притерпеться, на визгливый смех служанок не обращал ровным счетом никакого внимания, а спина и задница еще не успели затечь от неудобного насеста. Жизнь была диво как хороша и намеревалась стать еще лучше в самое ближайшее время. Момент взаиморасчета с клиентом, тем паче порядочным клиентом, эльф всегда чтил и уважал.

– Добрейший день, господин Альс!

Клиент оказался не только порядочным, но и пунктуальным. Большая редкость, к слову сказать, во все времена.

– И вам того же, господин Тиррандо, – отозвался Альс.

Открытое лицо и честный взгляд достойного человека – вот что с самого начала расположило Ириена к неулыбчивому маргарцу.

Если верить легендам, байкам и всяческим побасенкам, которых по Великой степи бродит несчитано-немерено, то лангеры, идучи по городам и весям, подряжаются то тут, то там перекраивать чужие судьбы – тем и живут. Потому как пить-кушать, а также сапоги чинить и штаны латать нужно даже воинам Судьбы, как выспренно принято называть лангеров по эту сторону Маргарских гор. На самом же деле лангерам часто и густо приходится зарабатывать на хлеб телохранителями, охранниками чужого добра, а то и простыми наемниками в различных междоусобицах. И ланга Альса в этом отношении ничем ни хуже, ни лучше других не была. Предложение успешного караванного мастера оказалось таким заманчивым, что лангеры без доли колебаний оставили Ханнат, и не только ради заработка. Путь, намеченный мастером Линдва-Джи, пролегал по землям интересным и малоизведанным, а ханнатские «посиделки» всем уже изрядно надоели. В Великую степь возвращалась весна, и оставаться за высокими стенами чужого города, в то время как где-то целые равнины пламенеют цветами сонифера, не хотелось. Джасс особо уговаривать не пришлось. Весну в степи ждут, ей поклоняются, как воплощению самой Пестрой Матери. Сколько тех весен в человеческой жизни, чтобы пренебрегать возможностью увидеть красоту и совершенство очередной? Да и привыкла бывшая хатами к бродячей жизни не меньше лангеров. Неудивительно, что Новый год (одиннадцатый день месяца алсира) ланга встречала уже далеко от Ханната. А если точнее, то в Аванри, где к каравану присоединился маргарец по прозвищу Лам-Лам, ставший следующим нанимателем лангеров. С ним они дошли аж до истоков Теарат. Неподалеку от тамошних знаменитых серебряных рудников повстречался Альсу столь приятный во всех отношениях господин Тиррандо – хозяин нескольких ювелирных лавочек, сам по себе не просто торговец, но и великолепный ювелир, к тому же чеканщик. Из Сиитрана Тиррандо намеревался перебраться в Инисфар, и тут их с лангой пути благополучно расходились.

Маргарец протянул Альсу приятно звякнувший мешочек.

– Все как уговаривались. Пересчитайте.

Обижать клиента эльф не стал и пересчитал серебро в его присутствии, как требовал маргарский обычай, хотя делать этого Альсу совсем не хотелось. Лень попросту. И пока он с ловкостью фокусника перекидывал монетки из одной ладони в другую, господин Тиррандо решил развлечь эльфа местными новостями: о повышении подушного налога, о рождении двуглавого теленка и смысле такого знамения, о недовольстве горожан некоей леди Улес, а также о том, что маг и кудесник по имени Деровеер давно подбивает оных на решительные действия против ведьмы, шпионки и растлительницы.

– Как вы сказали? Деровеер? – переспросил Альс, мгновенно утратив все свое благодушие.

– Деровеер, кажется, – ответствовал господин Тиррандо. – Он вроде как в услужении у властителя Сиймора Дин Гаала.

Эльф одарил купца демонической ухмылкой и опасным блеском в льдистых глазах, потребовав чуть ли не клятвы в том, что тот не перепутал имя и не ослышался. Даже если бы маргарский ювелир уродился тупым и непроходимым болваном, то при взгляде на Альса он обязательно сумел бы сообразить, что вышеупомянутому магу и кудеснику встреча с эльфом-лангером ничего доброго, кроме худого, не сулит.

– А вы знакомы?

– Еще как, – заверил эльф уже бывшего клиента и изящнейшим прыжком покинул бочку, умудрившись при том не угодить сапогом ни в смердящую лужу помоев, ни в кучку собачьего дерьма.

Эльфы вообще существа удивительно грациозные.

– Тор! Сийгин! Есть новость! – громогласно, но хрипло крикнул Альс, приметив сотоварищей за совместным распитием местного пива в трапезной, и, перепрыгивая через две ступеньки, понесся в свою комнату. За мечами, разумеется.

Повторять приглашение дважды не потребовалось никому, даже Яримраэну, погруженному в пристрастное изучение счета за выстиранную накануне одежду.

– Здесь Деровеер! – объявил Ириен.

Лангеры отозвались на его известие диким воем свирепой радости.

– А это еще кто такой? – поинтересовалась Джасс.

– Маг и кудесник, как высказался господин Тиррандо, – сказал Альс.

– А еще редкая падла, – добавил Ярим.

– И говнюк, каких мало! – поддержал его Торвардин.

Перебивая друг друга, лангеры поведали Джасс о причинах их давнишней нелюбви к магу Деровееру.

Жил на свете человек по имени Деровеер, родом он был из небогатого дворянского семейства. Младший безземельный сын, одним словом. Из таких как раз и получаются при определенном стечении обстоятельств самые зловредные чародеи. Честолюбие и неуемные амбиции при средних способностях творят с людьми такие метаморфозы, что не каждый сказочник измыслит. Господин Деровеер если что и умел делать превосходно, так это стравливать между собой всех, кого можно стравить. Делал он это виртуозно, с выдумкой и не без пользы для себя. Ведь везде можно найти столкновение интересов, хоть во дворцах, хоть в халупах. И на всякие-разные деликатные моменты у Деровеера имелось удивительно тонкое, почти волчье чутье. Маги вообще не любят конкурентов в своих собственных играх с судьбой. И однажды Деровеер сумел влезть в сложные отношения Альсовой ланги и аймолайских кланов, добившись изгнания лангеров из земель Крайнего юга. В отместку Альс помешал довольно важному магическому ритуалу. С тех пор Деровеер где мог гадил лангерам, а те, в свою очередь, не раз заставляли волшебника позорно уносить ноги, спасая жизнь.

И тут выяснилось самое любопытное, чего не ожидал никто. Яримраэн попал в яму к хисарскому владыке по наущению не кого-то там, а именно Деровеера.

– Я думала, что владыка Сигирин просто не любит эльфов как таковых, – изумилась Джасс. – Ты никогда не говорил.

– Хисарский государь и в самом деле недолюбливает сидхи, но вовсе не приказывает хватать всех подряд и бросать в яму, – ответил принц. – Деровеер обратился ко мне с… мм… просьбой, я отказал. Категорически.

– Он тебя узнал?

Голос Альса звучал на редкость озабоченно.

– Видимо, так. Иначе требовать от меня замолвить словечко перед валдейским послом в Хисаре он бы не стал, я полагаю.

– Скотина, – прошипел Ириен.

Конечно же Яримраэн в ином случае и под пыткой не признался бы, что его пленили по доносу какого-то мерзкого человечьего колдуна-шантажиста. Глупо для эльфа и недостойно для принца.

– И с чего бы это Деровеер ополчился на леди Улес? – спросила снова Джасс.

– Исключительно по причине потенциальной выгоды для себя.

– И из-за дерьмовости характера, – дополнил Ириена Пард. – Кому-то выгодно мучить бедную женщину, а Деровеер не может остаться в сторонке.

Фраза Торвардина в ответ на это заявление повергла в трепет даже Альса, славившегося своими словесными оборотами по всей Великой степи. Тангарская ругань на редкость заковыриста и богата на сравнительные описания, а Тор уж если загнул, так загнул. От себя эпитетов добавил Унанки и предложил, не откладывая дело на потом, отправиться на помощь бедной женщине. Лангеры с радостью почин поддержали, понося мага и кудесника на все лады и суля ему всяческие неприятности.

И на этом все смешное и забавное в тот день кончилось. Да и в последующие за ним дни тоже.

 

Добрые и законопослушные граждане Сиитрана не стали дожидаться столь любимых поджигателями и убийцами сумерек, когда не только серы кошки, но и люди почти на одно лицо, а еще при свете дня решили подпустить красного петуха в особнячок леди Улес. Черный столб дыма вовсе не украшал надвигающийся закат, зато давал лангерам отличный ориентир. Дом подожгли с трех углов, чтобы удобней было ловить выскакивающих из огня девушек и тут же раскладывать их для дальнейшего употребления. А чего деликатничать с сиротами? Отцы и братья на ножи не возьмут, в случае чего вступиться некому.

А потому сцена, открывшаяся взору Ириена Альса во внутреннем дворе горящего дома, могла бы сойти за обычную только в покоренном городе, отданном захватчикам на трехдневное разграбление и поругание. Но когда вчерашние соседи, еще утром здоровавшиеся при встрече на улице, скопом насилуют девчонку не старше четырнадцати лет, а ее подружке постарше уже успели вспороть живот и насадить на кол, то найти оправдание этому сложно. Альс и не стал искать оправданий, он извлек из ножен мечи и отправился делать то, что считал необходимым в подобных обстоятельствах. Первым он развалил надвое молоденького паренька с ножом в руках, следом седого мужика с лицом, закрытым ниже глаз платком, и спущенными до колен штанами. Третий только навалился на орущую благим матом девчонку. Удар, и его голова откатилась в сторону. Эльф поднял на ноги залитую кровью девушку и толкнул к следующей по его пятам Джасс.

– Держись ее!

А сам пошел дальше, на поиски леди Улес. И нашел ее в каморке за кухней, куда не добрался огонь. Какой-то регочущий подмастерье держал женщину за руки, а мужик постарше поспешно рвал платье на груди. Леди Улес брыкалась, как необъезженная кобыла, и несколько раз попала ногой куда-то в непосредственной близости к самому важному, за что дядька со всего маху врезал ей по щеке, едва не своротив скулу. Рассказывать о недопустимости такого поведения в отношении женщины эльф, естественно, не стал, а без лишних слов проткнул насильника насквозь. Довольно осторожно, чтобы не навредить жертве. Внезапное появление окровавленного острия из собственного живота несказанно изумило мужика. Он обернулся и получил следующий удар мечом, но уже с левой руки, снесший тому полчерепа и полностью разрешивший все сомнения относительно грядущей участи. Умерщвляемый следом подмастерье кричал чересчур громко, и ему пришлось дополнительно перерезать глотку.

Спасенная женщина по-рыбьи ловила ртом воздух, глядя на эльфа глазами, полными такого невыносимого ужаса, что ему стало не по себе. Распахнутый в безмолвном крике рот, черные огромные зрачки, подрагивающие, от напряжения крылья носа. Он уже видел что-то похожее. Далеко отсюда, в Орфиранге, двадцать лет назад. Когда точно так же смотрел на него тринадцатилетний мальчик, ставший ныне королем Игергарда, а тогда еще юный принц, никогда не видевший воочию, что могут сделать два острых эльфийских меча с человеческим телом. Уведя так некстати выбравшегося на загородную прогулку принца от погромщиков под защиту дворцовой стражи и гвардии, Ириен Альс вернулся в охваченный бунтом обезумевший Орфиранг. Чтобы устроить озверевшим от собственной безнаказанности погромщикам настоящую кровавую баню. Не щадя ни старых, ни малых, ни мальчиков, ни мужчин, ни стариков, ни женщин, ни старух, если заставал их на месте преступления. Это уже потом целое шестидневье Витор вешал на Кайировой площади всех подряд, не различая ни зачинщиков, ни поджигателей, ни простых участников бесчинств, поддавшихся на соблазн пограбить, начиная с десятилетних и заканчивая дряхлыми старцами. Всех, кого солдаты схватили за убийствами, насилием, грабежом и мародерством. Но сначала Альс честно доказал, что даже на опьяненную кровью толпу может найтись достойная управа.

– Спа… – Ее руки мертвой хваткой впились в обрывки платья на груди.

– Не за что, миледи.

– Спасите моих девочек, – прохрипела леди Улес.

– Пойдемте отсюда, – сказал Альс, перешагивая через трупы.

Но тех из воспитанниц леди Улес, кто остался жив, уже не от кого стало спасать. Лангеры с чистой совестью дорезали всех, кто не счел за благо унести ноги подобру-поздорову. Пять избитых девчонок со слезами бросились к своей незадачливой покровительнице, которой самой требовалась защита.

– От кого только дознался Сиймор Дин Гаал, что в Маргаре мне завещано столько земли… и несколько замков… – рыдала леди Улес. – Я пять раз отказывала ему и в брачных узах, и в опеке. А он… он грозился опозорить и меня, и девочек… и опозорил.

– Деровееру-то зачем все это? – спросил устало Торвардин.

Тангару видеть, как насилуют и убивают женщин, непереносимо, и будь его воля, от Сиитрана остались бы одни лишь уголья.

– Не иначе этот гад вертит сим Дин Гаалом, как сам хочет, – предположил Пард. – Небось много землицы завещал братец.

– Миледи, кто из ваших родственников может вас приютить и защитить? – спросил Альс напрямик.

В современных маргарских политических и кровнородственных коллизиях эльф вообще не разбирался, а потому ни о влиятельности, ни о могуществе семейства Нин-Сана не имел ни малейшего представления.

– Владетель Тарн-Ки – мой единокровный брат Эдорэтт.

– Это хорошо. А на том берегу Стиаль?

В вопросе содержался маленький подвох. Земли на правом берегу принадлежали лично инисфарскому князю, и все, кто пересекал границу по фарватеру реки, оказывались под его защитой. А с государем Рустайаном лучше отношений не портить. «Там Игергард, здесь Маргар, и слава всем богам, что между ними море», – твердили в один голос все мудрецы обитаемого мира.

– На том берегу есть и мои земли. Те, которые мне завещал Виллер.

– Так куда вас сопроводить, миледи? В Тарн-Ки или дальше?

– В Тарн-Ки. Пока что.

Альс согласился без возражений. Ему не хотелось в Маргар.

И не было у него никаких предчувствий или сомнений.

 

Они были очень похожи, видимо унаследовав от общего отца прямые узкие носы и сросшиеся на переносице брови. Суровая сдержанность мужчины и строгая неприступность женщины в одинаковых чертах лица и особенностях характера. Когда брат с сестрой стояли рядом и глядели в разные стороны, то пугающе ярко напоминали Ириену две ипостаси Куммунга: Неумолимая Хозяйка и Милостивый Хозяин в смертных телах. Лорд Эдорэтт и леди Улес. Он в стальных доспехах, она в сером закрытом под горло платье из тяжелой толстой шерсти. Спокойные, решительные и отважные.

– Вы звали меня, милорд?

– Да, мастер Альс, – кивнул Эдорэтт. – Садитесь и отдохните.

Грех было не воспользоваться предложением после ночи, проведенной попеременно то на городской стене, то на тушении пожара. Альс с удовольствием откинулся на спинку кресла, давая отдых ногам и спине.

– Моего гонца перехватили и убили, – сказал лорд Эдорэтт. – Так что подмоги нам ждать неоткуда.

– Сиймор привел под стены вдвое больше людей, чем от него можно было ожидать. Так что сейчас мы примерно в равных условиях.

– Если Деровеер ничего не предпримет, – сухо вставила леди Улес.

– Они могут держать город в осаде еще несколько месяцев, но это если у Сиймора не будет подкрепления. А если под стены Тарн-Ки перебросить еще тысячу человек, то не понадобится и магия Деровеера.

Не в правилах эльфа было скрывать истинное положение дел от кровно заинтересованных лиц. Он не верил в ложь во спасение.

– И какой вы видите выход?

– Леди Улес, – Альс встретился глазами с женщиной, – должна бежать за реку, в исконный Маргар. Это надо было сделать с самого начала.

Леди потупила взор и так плотно сжала губы, что они побелели. Она наотрез отказывалась смотреть родичу в глаза.

– Мастер Альс прав. Я не имею права ввергать тебя и твои земли в такие бедствия.

– О чем ты говоришь, Улес, я сумею защитить тебя… – вспыхнул лорд Эдорэтт. – Надо сражаться.

– И ждать, пока маг заживо сожжет всех нас вместе с городом? Нет, брат мой, я не допущу, чтобы из-за меня снова кто-то пострадал. Довольно с меня моих бедных девочек и разорения Тарн-Ки. Я наивно думала, что меня оградят титул, имя мужа или стены твоего города. Пусть я навсегда останусь подвластной Рустайану, но губить тебя своим упрямством не стану.

«Сильная женщина, достойная женщина. Князь сделал большую ошибку, откупившись от нее и выслав из Инисфара в провинцию», – подумал Ириен.

– Мы прорвем осаду и доберемся до Стиаль, а заодно отвлечем часть сил Дин Гаала и Деровеера на себя, – предложил Альс.

– Я прикрою ваш прорыв, – пообещал лорд Эдорэтт. – И дам десяток воинов в помощь.

– Тогда готовьтесь, ночью мы попытаемся вырваться.

Ириен с удовольствием бы поспал несколько часов, но чем дольше они просидят в этой прокопченной насквозь каменной мышеловке, тем сложнее будет отсюда выбраться. Слишком хорошо он знал методы Деровеера, чтобы обольщаться относительно дальнейших планов мага и кудесника. Ему нужна леди Улес и ее земли, ему срочно требуется лазейка в благородные дома Маргара, ему необходимы ее связи и доброе имя. Напрасно Сиймор Дин Гаал верит в бескорыстие колдуна. Когда придет время, Деровеер обязательно предаст и непременно обманет, предварительно выдавив из бывшего союзника все до последнего медного итни.

– Как успехи?! – крикнул он Яримраэну, заранее зная, что принц беспомощно разведет руками.

Самое противное, что кусать себя за лопатки оказалось поздновато. Упокоением Деровеера следовало озаботиться раньше.

 

Ириен не видел, как с плачем прощались с леди Улес ее воспитанницы, как молча обнял ее брат, и как смотрели на лангеров защитники Тарн-Ки, тоже не обратил внимания. А смотрели они с суеверным ужасом. Семь мужчин и женщина, и каждый из них в бою стоил троих.

Он оторвал своему сомнению ножки и крылышки, как поступает с крошкой-мухой жестокосердное дитя, оторвал и выбросил, не глядя. Пророчество пророчеством, тем более высказанное не каким-то безымянным пророком, а самой Матерью Танян, но и покорно плестись навстречу злосчастной судьбе, как телок на убой, Альс не собирался. Напротив, эльф намеревался потягаться со злым Файлаком если не на равных, то по мере сил и возможностей. И все же каждый раз, когда Альс переводил взгляд с одного своего соратника на другого: с Малагана на Сийгина, с Парда на Тора, а затем на Унанки, – его черствое эльфийское сердце сжималось от нехорошего предчувствия. Выбора между Джасс и лангерами для Ириена не существовало. Проще и дешевле перерезать себе горло, удавиться на поясе или, по примеру древних героев, броситься на меч. Прикупить подходящий для таких целей гладиус и избавиться от беспрестанной душевной муки раз и навсегда. А заодно оставить Мать Танян и всех остальных пророков, как выражаются маргарцы, с огромным носом. Впрочем, о подобном методе самоустранения следовало думать гораздо, гораздо раньше. А теперь стоит ли терзаться? Эльф и не терзался. Он удвоил, нет, утроил свою бдительность, заставив снова работать свой дар. Подмечать невидимые знаки, заглядывать чуть дальше и глубже, чем положено простому магу, стать чуточку больше, чем доступно лангеру. Ради общей цели, на благо дружбы и во имя любви сделать можно много, почти все, что в твоих силах.

– Я ненавижу, когда ты так делаешь, – сказала Джасс, не поворачивая головы.

– А если точнее?

– Когда ты изображаешь из себя ледяную статую.

– Может, я – она и есть?

Альс пожал плечами. Это означало, что эльф не желает ничего объяснять и, главное, не желает слушать. И можно пинать его ногами, во всяком случае, попытаться пнуть, ругаться, бросаться разной хрупкости предметами и любым другим способом выражать свое возмущение. Пнуть себя Альс не даст, ругань пропустит мимо ушей, а от летящей чашки с легкостью увернется.

– Ирье, – уже более спокойно сказала она.

О Пестрая Мать, пошли своей недостойной дочери немножко терпения и настойчивости!

– Ирье. – Уменьшительно-ласкательное имя соскользнуло с языка сладким фруктовым ломтиком.

Он вскинул узкое лицо с все тем же ненавистным бесстрастным выражением гранитного изваяния. И против воли дернулся уголок сухих покусанных губ, намечая кривоватую улыбку.

– Я слушаю.

Во всяком случае, она сумела привлечь внимание. Это уже много значит. Тяжело, ох как тяжело вклиниться в помыслы такого мужчины, как Ириен Альс.

– Ты не должен из шкуры лезть, чтобы доказать нам, что готов умереть за каждого и всех сразу. Этого не потребуется. Мы все чего-то, но стоим.

Она легонько коснулась его напряженного, перевитого твердыми мускулами предплечья, помня, что иногда эльфа лучше не трогать, чтобы не нарушать его личного пространства.

– Как тебя понимать?

– Просто помни, что не только ты с нами, но и мы с тобой.

Иногда она пугала его, говоря странные и точные вещи, будто читая его сознание и не успевшие еще оформиться мысли. И тем самым порой сильно раздражала, заставляя злиться на самого себя.

Демоны всех девяти преисподних, он не мог потерять эту женщину!

Он не мог потерять никого.

Если бы тремя днями ранее вражеская стрела вместо живота Малагана не вонзилась в бок Ириена, застряв между ребрами, то Джасс не увидела бы на его лице, в его глазах такого восторженного облегчения. Прикрыть друга – дело святое, особенно для лангера, тут ничего удивительного нет. Но Альс и не подумал ругаться, когда из него вытаскивали копьецо, и Эдорэттову магу-целителю не досталось по соплям за паршивое заклинание, плохо срастившее кровоточащее легкое. Более того, Ириен даже не попробовал плюнуть кровяным сгустком в неловкого фельдшера, попытавшегося сделать ему перевязку.

– Ты становишься большим специалистом по эльфам, чем я, – хмыкнул Пард в ответ на пересказ ее смутных выводов. – Видимо, есть что-то такое, чего мы не знаем еще.

– Кабы не поздно было узнавать.

– Молчи, женщина, накаркаешь нам беды, – охнул оньгъе и изобразил на могучей своей груди знак Вечного Круга, отгоняя сглаз, который, по поверьям, исходит от всех черноглазых людей. А от женщин в особенности.

 

Стиаль петляла меж холмов. Вода шумела и пенилась на камнях, вращалась серебристыми водоворотами в заводях. Ее хотелось пить. Опустить лицо в прохладные струи и долго-долго пить, не отрываясь, потому что день был нестерпимо жарок, а лангеры и воины Эдорэтта, не останавливаясь, скакали всю ночь, все утро и пока солнце не перевалило за полдень, только и делая, что попеременно меняя коней на запасных.

– Видите, там вода поспокойней, леди Улес? – показал Ириен, махнув рукой чуть выше по течению.

– Там, где песок?

– Да. Там можно перейти вброд, не рискуя погубить лошадь. Возьмите пару воинов и попробуйте перебраться на другой берег. А мы задержим отряд Дин Гаала здесь. Если отобьемся, то люди вашего брата вернутся в Тарн-Ки.

К чести благородной леди, она не стала заламывать руки и изображать из себя героиню старинного рыцарского романа. Она лучше всех понимала, что эльф прав. Так у нее больше шансов спастись самой и не отвлекать воинов от их прямого назначения – сражаться и убивать.

– Я сделаю все как нужно.

– Вот и замечательно, миледи. Счастливого вам пути, – с нескрываемым облегчением пробурчал Ириен и отвернулся.

Впереди у него намечался отличный бой. Дело, ради которого ковались его мечи, а Мастер Фьеритири тратил свое драгоценное время. Дело, получавшееся у Ириена Альса лучше всего на свете. Как ни прискорбен сей факт в глазах его более миролюбивых и утонченных сородичей. Если ты родился эльфом, то ты изначально умеешь видеть красоту во всем; если ты воспитан воином, то стезя твоя устлана телами врагов. Но, возведя умение сеять смерть в степень искусства, даже в гуще смертельной схватки можно увидеть истинную красоту. И не только можно, но и должно. Нет, это вовсе не означает, что в смерти есть что-то прекрасное. Смерть всегда уродлива и страшна. Но и собственную жизнь нужно отдавать достойно и с честью. А главное, красиво.

– Во всяком случае, мы спасли хорошую женщину, даже несколько женщин, – сказал Торвардин.

– И, возможно, убьем сейчас Деровеера, – добавил Унанки.

– И сами, глядишь, не помрем, – усмехнулся оньгъе.

Тем временем леди Улес и два парня, которых она выбрала в сопровождающие, преодолели стремнину, держась за конские гривы, и благополучно выбрались на противоположный берег.

– Идут! – крикнул Яримраэн.

– Хэй! Пшли! Пшли!

Это Пард взял на себя труд прогнать прочь лошадей. Сражаться в конном строю лангерам уже приходилось не раз, но если кого в напряженный миг битвы стоило пожалеть, так только несчастных коняшек, чья судьба всегда оказывалась чрезвычайно печальной. На берегу Стиаль, густо усеянном разного размера валунами, кони могли стать помехой, причем существенной.

Погоня приближалась, лангеры засели за камнями.

– А-а-а-а! – донесся крик преследователей.

– Радуются. Сволота! Ща мы вас… – прорычал Пард, пунцовея лицом от прилива крови.

Сийгин и Яримраэн одновременно натянули тетивы, прицелились и начали стрелять по воющему авангарду. Орк выпускал стрелу за стрелой, опережая принца на три выстрела, словно желая побить старинный рекорд эльфийских лучников. Те, помнится, умели держать в воздухе пять стрел, когда первая уже попала в цель, а пятая оставалась в тетиве. И ни единый выстрел Сийгина не проходил мимо цели, нанося воинам Дин Гаала существенный урон. Говорят, что душераздирающие вопли людей слышны были далеко вниз и вверх по реке. Но фора, даваемая лучниками остальным ратникам, рано или поздно кончается. Два отряда схлестнулись меж собой в бешеной рубке.

Первый из Альсовых врагов, лихой усач, пытавшийся проткнуть верткого эльфа копьем, почти сразу допустил ошибку и с воплем повалился на землю, располосованный точным ударом. Зато на его место тут же проник новый соперник, более умелый и продержавшийся против Ириена чуть дольше обычного. Стараясь не выпускать из поля зрения Джасс, которая прикрывала спину Малагана, эльф вспрыгнул на камень. Крутнулся вокруг своей оси и врезал по челюсти подвернувшемуся наемнику. Он не мог пропустить появление Деровеера, который обычно прибывал к финалу баталии, чтобы без лишних проблем пожинать плоды чужого кровавого труда.

– Где ты, паскуда?!

От напряженного ожидания у эльфа судорогой сводило челюсти. Он с легкостью перешиб древко брошенного в него копья, пригнулся, отскочил в сторону. Что там поделывает Джасс?

Бывшая хатами ни в чем не уступала лангерам.

«Пусть тебе будет покойно в твоих небесах, ренегат!» – жарко и искренне мысленно благодарил Альс Хэйбора из Голала за его упорство и науку.

Тор традиционно паровался с Унанки. И тут-то Альс с ужасом обнаружил, что он не видит Сийгина с Пардом. Вернее, Сийгина он видел отлично, а вот оньгъе – нет.

– Яр, прикрой меня! Пард! – проорал эльф, сразу же срывая себе голос.

Мордатого парня, попытавшегося дубинкой сшибить Ириена с камня, пришлось неэстетично рубить из очень неудобного положения, чуть не вывернув себе правую кисть. И пока Яримраэн отмахивался от двух других наемников, Альс осмотрелся вокруг повнимательнее.

– Пард!

Оньгъе оказался жив и почти здоров, только слегка помят. Его прорезная секира без устали трудилась, собирая более чем кровавую жатву. Сколько бы ни жаловался Аннупард на подступающие годы, сколько бы ни пенял на грядущую старость, но эльф до сих пор не сумел разглядеть даже признаков усталости в крепком, как столетний дуб, соратнике.

И тут эльфа согнали с удобного валуна два ушлых наемника с топорами, работавшие ими настолько слаженно, что отбиться от них оказалось непростой для Альса задачей.

– Ирье! Он здесь!

Но среди непрекращающихся ударов, которые сыпались со всех сторон, как горох из дырявого мешка, Альс едва ли мог полноценно встретить Деровеера. Малаган понимал это лучше прочих.

– Вперед! Тесним их! Бей! – стал он подгонять остальных.

– Пард!

– За мной! За мной!

Оньгъе что есть силы раскрутил в руках секиру.

– Я здесь! Я иду! Держись, Ирье!

Лангеры отчаянно дрались за своего командира, прикрывая его с боков и со спины, давая ему возможность спасти их всех от колдуна. Эльф не зря трепетно хранил свиток с заклинанием, который отобрал у Мэда еще в Дгелте почти год назад. Такая штука рано или поздно всегда пригодится. Отвращение, которое Ириен питал к магическим поединкам, можно смело сравнивать только с ненавистью, которую он испытывал к самим колдунам. Нет ничего несправедливее, чем ситуация, когда чахлый хлюпик одним движением руки уничтожает сильного опытного воина, вооруженного благородной сталью.

Они с Деровеером ударили практически одновременно. С пальцев колдуна слетели мелкие золотисто-алые брызги огня, а со стороны эльфа их встретил тугой слой раскаленного воздуха. Огонь расплескался вокруг, закружился смертоносным вихрем. Кровь, лужами разлитая на границе столкновения магий, шипела, чернея на глазах. Деровеер выкрикивал новое заклинание, твердо веря в то, что наносит последний смертельный удар по ненавистным лангерам.

– Сейчас! – гневно пообещал сам себе эльф.

У огня тоже имелось свое Истинное Имя. Как и у мага Деровеера. С ветром когда-то же получилось! Плюясь кровью из разорванного по углам рта, Альс орал на лонгиире, пытаясь обуздать непокорную стихию. Он захлебывался огнем, злобой и отвращением к себе, опустившемуся до такого позора. Магия Истинных Имен не требует жестов, но Ириен не мог удержаться от совсем немагического движения, которым грубые мужчины любой расы смертельно оскорбляют друг друга. Еще немного, и он бы в самом деле бросился на Деровеера с голыми руками и проделал то, что так образно посулил магу. Истинное Имя уже обжигало язык, когда Деровеер почуял подвох.

Сутолока вокруг Ириена нарастала с каждым мигом. Воинам, что без жалости рубили друг дружку, стало совсем не до магического поединка. Быть бы живу. Альса зацепило по предплечью кончиком меча.

– Он бежит! Ирье, он сбежал! – крикнул ему в ухо Мэд. – Ты ранен!

– К демонам!

– Эх! Поднажмем! Маг сбежал! Вперед! Бей их!

Лангеры и оставшиеся в живых воины лорда Эдорэтта поднажали, сметая наемников с берега Стиаль. В этот самый момент Пард исхитрился и метнул свою красотку-секиру в командира вражеского отряда, буквально пригвоздив его к земле. Без головного атака захлебнулась, наемники отступили, бежав следом за Деровеером. Поле боя осталось за лангой. Они победили.

– Ирье…

– А?

– Унанки…

Рубленая рана черепа не оставляла ни малейшей надежды на спасение. Джиэссэнэ был бесповоротно, окончательно мертв, и вся магия мира не смогла бы вернуть его к жизни. В глазах мертвеца отражалось небо, чистое, высокое и без единого облачка. Пока Альс дрожащей рукой не прикрыл ему веки.

 

Горевать никогда не поздно, а вот с перевязками можно и опоздать. Поэтому сначала занялись ранами, своими и солдат лорда Эдорэтта. Шили порезы, колдовали, клали лубки на сломанные кости. Все честь по чести. Сначала в любом случае живые, а потом мертвые.

Погребальной лодки в степи днем с огнем не сыскать. Обыкновенной лодки, сделанной человеческими руками, тоже. Поэтому ограничились только помостом, уложенным поверх кучи веток для будущего костра. Их собирала полдня Джасс. Сийгин с Пардом тщательно отмыли тело эльфа от крови, одели в чистое, завернули в плащ, все как полагается по обычаю. Оказывается, синюю краску для посмертных рисунков Альс всегда носил в дорожном мешке. А ведь брал для себя, помня о том, что Унанки равнодушен к ритуалам.

Видеть серое, пустое и безразличное лицо эльфа для Джасс было невыносимо. Зная, что никогда уже не услышит она его голоса, не ответит на ослепительное сияние улыбки. Слезы туманили глаза.

Теплые капельки на щеках, темные пятнышки на ткани плаща.

– Мало будет огня, – посетовал Сийгин.

– Хватит, – сурово пообещал Ириен. – Если у меня на Деровеера хватило, то для друга детства уж как-нибудь… сподоблюсь.

У Джиэссэнэ был самый высокий погребальный костер, какой только видела Великая степь. Казалось, он упирался прямо в небесную твердь, яростный и гудящий. В сплошной огненный океан уплывал Унанки навстречу новому рождению, в чистой человечьей рубашке Парда, в тангарском плаще Торвардина, с лицом, прикрытым орочьим платком Сийгина.

 

Среди ночи Джасс проснулась. Совершенно внезапно, без всяких переходов от сна к яви, словно и не спала вовсе. Сийгин сидел чуть в стороне от тлеющего костра, а Ириена она не видела. Джасс поднялась и, поймав виноватый взгляд орка, рассмотрела в отдалении неподвижную фигуру. Эльф, так долго державший себя в руках, отчаянно желал оставаться наедине со своим горем. Он сидел на собственных пятках, скрючившись и опустив лицо в ладони. Нет, он не плакал. У таких, как он, слезы не текут. Только по прерывистому сдавленному дыханию можно было догадаться, что боль изнутри обжигает сильнее огня и ему сейчас так плохо, что душа держится в теле, распятая лишь на врожденном упрямстве и несокрушимой воле. Джасс еще с вечера испугали эти расширенные до предела зрачки, превращающие глаза эльфа в черные провалы. Расплавленное серебро утекло в их бездны, все без остатка. Ириен не желал ни жалости, ни сочувствия, он болел молча, оградившись от ланги непробиваемыми щитами своего разума, словно на самом деле умер для них. Это было невыносимо, это было страшно. И Джасс даже представить не могла, что теперь делать. Никто не знал. Она сама мучительно тяжело переживала смерть Унанки, не говоря уже о всех остальных лангерах. Но ланга на то и ланга, чтобы разделить горе на всех. Только Альс не хотел делиться ни с кем. Более того, никто до этого дня даже не подозревал, насколько дорог и важен был для него Джиэссэнэ. «Лучше бы ты кричал в голос», – подумала Джасс.

Она осторожно подкралась ближе, шерстяным одеялом накрыла плечи Ириена, прижалась всем телом к его спине, зарываясь лицом в жесткие, пропахшие костром волосы.

– Отдай мне часть своей боли, – сказала тихо она. – Пожалуйста.

Альс крепко сжал ее руки в ладонях. И хлынула боль. Острая, слепящая, как раскаленная лава, не сжигая – испепеляя все на своем пути. Джасс задохнулась, охнула, но сильнее прижалась к его спине, словно пытаясь раствориться в нем, стать единым целым и выстоять против той непрестанной муки, что бушевала в душе эльфа бешеным ураганом. Образы вспыхивали под веками и таяли снежинками, растекались лужами и трескались, как лед на реке.

Лицо Джиэссэнэ. Совсем юное, счастливое, смеющееся.

Два мальчика-эльфа в коротких шубках кружатся на месте, задрав головы к небу, а с него сыплется и сыплется пушистый снег.

– Ох, Тэа, если все время смотреть вверх, то кажется, что летишь… – звонко кричит тот, у которого волосы ярче и светлее.

Тэа, Ледышка, – так мать звала Ириена в детстве. И только Унанки помнил это прозвище.

Лица женщин и мужчин. Крошечная ямка на мягкой щеке, старый ожог на широком запястье, свет зимнего утра в окне, запах яблок, толстые ветки цветущих райкосов, склоненные до земли, легкая рябь на воде, звон молота и гул горна. А еще заветная ложбинка, где они любили играть, названная высокопарно Логовом пурпурных трав. Нора пары луговых волков, примеченная в холмах, возле которой каждое лето резвились рыже-красные толстые щенки. Заброшенный колодец – хранилище мальчишечьих тайн и сокровищ.

Все то, что было так ценно и дорого для них обоих, уходило навсегда, выцветали яркие гобелены памяти, линяли, как простые тряпки, и те яркие дни навеки утрачивали свой свет… без Джиэссэнэ, без Унанки.

А потом все кончилось. Остались только слезы.

– Плачь, поплачь за меня. Я не могу, – прошептал Ириен, не выпуская из рук ее дрожащие пальцы, прижимая их к своим сухим горячим векам.

И она плакала, жалобно всхлипывая, о том, чего никогда уже не будет, за него, и за себя, и за остальных. За всех женщин, которые любили лукавого Джиэссэнэ, за всех мужчин, которые одарили его своей дружбой, за всех тех, кто никогда не узнает его, и других, что будут помнить его живым… и разным. Всегда.

 

Месть не смогла заполнить пустоту в сердцах лангеров, вызванную смертью Джиэса. И когда Альс, спустя несколько месяцев, собственноручно провернул лезвие лекса в печени Деровеера, легче ему не стало. А стало совсем худо. От острого и холодного предчувствия, что пророчество Матери Танян сбывается и за Унанки вот-вот последует еще кто-то. Кто? Пард? Сийгин? Торвардин? Малаган? Мысль о том, что судьбы и души лангеров связаны воедино навеки и они просто обречены встретиться снова уже в новых жизнях, ничуть не утешала. Ланга лангой, но если не они, то, значит, Джасс. Как можно выбирать между теми, кого любишь, кто для тебя важнее всего, главнее жизни, дороже чести? И некого спросить – за что ему такое испытание? Неужели мало оказалось отваги и решимости, мужества и смирения?

Будь оно все тысячу раз проклято!

Но Альс не первый год командовал воинами. И не только лангерами. Были в его долгой жизни другие армии, иные отряды, и эльф привык всегда принимать решения самостоятельно. Можно сказать, единолично, не терпя возражений, приемля лишь повиновение. С лангерами пришлось переучиваться, но ненамного. Поэтому, когда решение созрело, единственно верное, по его мнению, Альс поставил вопрос ребром в своей неподражаемой манере безжалостного и неумолимого тирана. Сначала он рассказал все, что случилось с ним на мброттском базаре, а потом заявил:

– Я уйду. Рядом со мной вам грозит смертельная опасность. Так мне не придется выбирать.

– Не выдумывай, Ирье! Ланга не может распасться.

– Не может, но и быть вместе нам вовсе не обязательно.

– А я? – дерзко спросила Джасс.

– К тебе все вышесказанное относится точно так же. Я не могу выбирать между тобой и ими.

– Ты уже все решил за нас, демоны тебя раздери! – взорвался Торвардин.

– Решил. За себя и за вас.

Сказал как отрубил. Пожалуй, в этот миг ему завидовала сама Неумолимая Хозяйка. Она так точно не умела. Бесполезно было кричать.

– Неужели вы безропотно сделаете так, как он хочет?!

– А ты хочешь, чтоб он просто сбежал, не попрощавшись? – вопросом на вопрос ответил Пард.

 

Серое-серое утро, совершенно не инисфарское утро за окном, туманное и прохладное не по сезону. Протяни руку – и собственных пальцев не увидишь за белесой пеленой. Тоненькие струйки конденсата стекают по узким полоскам стекла, как слезки брошенного ребенка.

Взгляд соскользнул с изящно изогнутой перекладины, которую обычно скрывала ткань полога, вниз по стойке без резьбы и помимо воли перешел на неподвижный силуэт в оконном проеме. Подоконники в гостиницах здесь необычайно широки и при необходимости заменяют кровати. Так что Альсу было где разместить длинные ноги. Лбом в стекло, странно изогнув шею, эльф бессмысленно глядел в туман. Одна рука – безвольно повисшая вдоль тела, а вторая – на остром колене, эдакая форма расслабленности, на самом деле означающая в переводе с языка тела отчаяние и безнадежную решимость.

К тому все шло, и Джасс не была бы сама собой, если бы по-звериному не чуяла, как неотвратимо надвигается это серое туманное утро. Ночи, опаленные безумием, выжигали обоих до пепла, дни тянулись, как застывающая смола моховых деревьев. И все чаще и чаще Джасс ловила на себе вымороженный изнутри взгляд Ириена, от которого ломило в висках и подозрительно щипало под веками.

Лангеры уже все для себя решили. Яримраэн уехал из города, придумав себе увлечение красивой брюнеткой. Тор с Сийгином ударились играть в тонк, по случаю обобрали до нитки простака-провинциала, целыми днями безуспешно примеривались к новым беспечным жертвам. Но слухи о паре «тангар – орк» разошлись быстрее кругов по воде, и желающих добровольно опустошить свой кошель не находилось. Даже Малаган с Пардом старались не показываться Джасс на глаза. Она их понимала.

Накануне Ириен впал в лихорадочное оживление, способное устрашить кого угодно. Долгие разговоры ни о чем, смешные и не очень байки, какие-то малопонятные воспоминания оставляли во рту привкус железа. Джасс терпела сколько могла, делая вид, что злится, а потом волоком уволокла эльфа в их комнату, раздела донага и разве только не изнасиловала, низведя все душевные терзания к простой, безыскусной постельной баталии с дикими воплями, громкими стонами, искусанными в кровь губами и сведенными судорогой мышцами. Оргия продолжалась далеко за полночь, и соседи по гостинице обогатились за их счет познаниями в любовных позах и ругательствах. Но это все равно ничего не изменило.

– Ты уже не спишь, – сказал Ириен, не поворачивая головы. Он всегда точно знал, спит она или нет.

– Не сплю, – согласилась бывшая хатами.

Спорить она не собиралась. Скинула легкое одеяло, немного помотала босыми ногами над полом, не решаясь коснуться сухой прохладной древесины. То, что вся одежда валялась в самых разных углах, а на женщине была лишь порванная короткая рубашка, значения не имело. Альс неукоснительно соблюдал эльфийские правила хорошего тона. Одеваться полностью, тем самым унижая Джасс, он не посмел, оставив на чреслах исподние штаны. Итак, они были равны.

– Садись, – пригласил он. – Нам надо поговорить.

Джасс расположилась на том же подоконнике, чтобы видеть каждую черточку его лица, не пропустить ни мельчайшего движения, ни самого ничтожного вздоха.

– Говори.

Великие Старые и Пестрые боги, какие у него были глаза! Самые прекрасные и удивительные, какие только бывают в этом мире, прозрачные, яркие, нечеловеческие. Озера призрачного света на смуглом узком лице.

– Джасс…

Он мог больше ничего не говорить этим ровным и гладким, как озерный лед, голосом.

– Ты слышишь?

– Угу, – кивнула она.

– Я попытаюсь объяснить…

– Давай.

Разумеется, он старался, как только мог. За долгую эльфийскую жизнь проще простого обучиться искусству риторики, набраться красноречия и уметь излагать свои мысли так, чтобы понял самый непроходимый тупица. И, что самое удивительное, Джасс его вполне понимала. Возможно, она сама могла бы сделать подобный вывод и принять аналогичное решение. Скажем… лет через сто – сто двадцать. Да, они попали в западню: из собственных чувств, из долгих лет одиночества, из нерушимых законов чести и дружбы. Попали и пропали. Да, их поймали в ловушку жестокие боги, невольные над своей силой пророки. Их поймали в силки давно истлевшая в своем саркофаге островная королева и убийца ее любимых мужчин Эверанд Завоеватель, схороненный в безымянной могиле, как последний бродяга. Петля затянулась прямо на горле.

Если б могла, она бы разрыдалась, если б умела, то учинила бы скандал, если б хотела, то смертельно обиделась бы. Вот только не получалось ни то, ни другое и ни третье. Ни к чему, бессмысленно и не за что.

А Ириен говорил и говорил, убеждая не столько Джасс, сколько самого себя. И наконец убедил.

– Кинем… монетку? – спросила женщина, пересиливая спазм в горле. – Выпадет руна – сделаем по-моему.

Кинули. Выпала «корона», и Альс стал одеваться. Предельно аккуратно, словно берег свежую, едва затянувшуюся рану. Рубашка, штаны, куртка, сапоги, перевязь. Быстро собрал мешок, разделив предварительно их совместную казну ровно пополам, отдавая дань лангерскому братству. Кивнул на прощание и вышел, плотно и осторожно прикрыв за собой дверь.

Еще можно было крикнуть вслед, даже не крикнуть, негромко сказать: «Вернись». Нет слуха чутче эльфийского. И вернулся бы, прибежал, обнял и попросил прощения… Возможно, даже молил бы о прощении.

И все стало бы как прежде? В том-то и дело, что нет.

Потому Джасс закусила до крови губу и столько, сколько смогла, глядела на туман за окном, проговаривая мысленно слова простого, но действенного заклинания, которому учат всех заклинательниц погоды в Ятсоунском храме на третьем году посвящения. Она не хотела, чтоб корабль Ириена в тумане напоролся на рифы. Что еще она могла для него сделать?

– Джасс… – тихонько позвал ее Пард из-за двери. – К тебе можно?

– Можно.

А оказалось, что уже почти вечер. Что туман рассеялся, с небес глядят ущербные луны и подмигивает золотой точкой маяк. А гиррема уже наверняка ушла за линию горизонта.

– Ты ничего не ела… – Голос у оньгъе такой виноватый-виноватый. – Я тебе лепешек принес. И молока.

– Я не пью молоко.

– Значит, дура. Бери и ешь.

Он сел на то самое место, где утром сидел Альс, и поставил между ними тарелку и кружку. Лепешки были ячменные, а молоко топленое, словно Пард специально выбирал самое невкусное из съестного. Но желудок злобным урчанием напомнил о своем существовании, так, словно и ведать ничего не ведал о разбитом сердце и застывших слезах.

– Ешь давай.

Пришлось подчиниться.

– Ты поплачь, если тяжко. Я сам бы поплакал, слово даю.

– Ну так чего ж? – улыбнулась бывшая хатами.

– Засмеют. Оньгъе за эльфом слезы льет, – хмыкнул Аннупард.

– Да, действительно, очень Смешно, – согласилась Джасс.

И заплакала, прижавшись лицом к его широкой груди.

– Вот всегда они такие, остроухие, – подозрительно хрипло сказал оньгъе, прижав ее к себе, поглаживая по волосам, как ребенка. – Навыдумывают страстей разных и бегут прочь. Им что за беда – жизнь долгая, сколько еще доведется пережить-перечувствовать. Мнят себе, что отболит, затянется коркой, а может, и вовсе рассосется. Нет, не у них, само собой. У тебя… у нас… Мы же для них кто? Низшая раса, пасынки цивилизации, недоросли. Забываем любовь и ненависть. Жизнь наша, как мельница водяная, все смелет в прах. Ушел, думая, что сделал тебе лучше.

– А может… он прав?..

– Дура девка, – уверенно заявил Пард. – С чего он прав? С того, что теперь вы, вместо того чтоб наплевать на пророков и без затей нарожать детишек-полукровок, будете бегать друг за дружкой по всему миру?

Оньгъе вытер шершавой от мозолей ладонью слезы с ее глаз, а заодно и нос.

– Ну ты, черноглазая, не побежишь.

– Почем знаешь?

– Знаю. А он побежит. Не сейчас и не через год, чуть позже, когда совсем невмоготу станет. Когда от тоски готов будет лезть в петлю. Все они такие, помянешь еще мое слово. Ты не смущайся, поплачь еще. Бабе это самое полезное будет.

Джасс плакала, а оньгъе бубнил и бубнил над ухом:

– Очень уж любят они попенять нам короткой жизнью, посетовать на то, что, умирая, мы оставляем их страдать, тосковать и мучиться еще целые века. А сколько горя привносят они в нашу коротенькую жизнь, никто не считает. Вот я уже пятнадцать лет с Альсом хожу, чего только не было: и жизнь друг дружке спасали, и раны перевязывали, да всякое было… И что, он спросил меня сейчас, как ему быть? Нет, конечно. Зачем? Я же всего лишь человек.

– Зачем ты мне все это говоришь? – спросила Джасс, в последний раз хлюпнув носом.

– Затем, чтоб ты не стала покорно принимать его выбор, пусть он хоть сто раз эльф. Мы-то с тобой знаем… – Пард хитро подмигнул. – Мы-то знаем, что любовь всегда сильнее рассудка. На то мы и люди. Мы, может быть, не такие дальновидные, как остроухое отродье, но мы терпеливые. И умеем надеяться.

И по здравом размышлении Джасс решила, что на этот раз оньгъе прав. Все еще шмыгая мокрым забитым носом, она откусила от лепешки и запила пресный жесткий ломтик ненавистным молоком. И сама не заметила, как умяла за обе щеки всю снедь без остатка.

– Так-то оно и лучше, верно? – повеселел Пард и, критически обозрев боевую подругу, добавил: – Ты сегодня к парням не выходи с такой распухшей рожей… прости, лицом. Они тебя жалеть начнут, всякий на свой лад. Потом неприятностей не оберемся.

Пард знал, о чем ведет речь, проведя вместе без малого пятнадцать лет. Лангеры – это тебе не наемный сброд, где никому доверять нельзя, это настоящая семья. Больше, чем родная кровь, сильнее, чем дружба. И дольше, чем жизнь. Пард заботливо уложил бывшую хатами в кровать. Укрыл и даже запечатлел отеческий поцелуй на лбу, щекотнув напоследок бородищей.

Не факт, что она сразу заснула, но и плакать от безнадежности больше не хотелось. Жизнь продолжалась. А ночью Джасс приснилось море, дождь и корабельная качка. Стена сплошной воды, словно из небесного кувшина боги лили влагу в земную чашу, твердо намереваясь заполнить ее до самых-самых краев. И у них, у богов, почти получилось. Море свирепело, дождь усиливался, и тому, кого уносила прочь от маргарских берегов добротная купеческая гиррема, хотелось раствориться в этом водяном узилище, лежать на самом дне, отгородившись от всех и вся холодными мутными потоками. Джасс не стала дивиться своим снам. То были Узы, самые настоящие Узы, о которых предпочитают молчать барды, о которых не слагают песен и баллад. Тончайшие, невидимые «ниточки», протянутые от одного существа к другому не только через моря и горы, но и через века и жизни. Не каждому дан такой дар, но те, кому даровано свыше это мучительное счастье, скорее издохнут самой страшной из смертей, чем откажутся от своей участи. Так-то вот.