рефераты конспекты курсовые дипломные лекции шпоры

Реферат Курсовая Конспект

ПУТЕШЕСТВИЯ ГЕРМАНА. ОТСТУПЛЕНИЕ В СЕНТЯБРЬ

ПУТЕШЕСТВИЯ ГЕРМАНА. ОТСТУПЛЕНИЕ В СЕНТЯБРЬ - раздел Литература, Досье на человека. Документальный роман о душе Нью-Йорк — Лонд Стандартный, С Прожилками Гнусавости, Объявля...

Нью-Йорк — Лонд

Стандартный, с прожилками гнусавости, объявляющий тон «Attention! Flight number...» разнесся по залу дворца, именуемого аэропортом Кеннеди, и этот холодный, равнодушный призыв не вольно заставил организоваться разрозненную людскую массу.

Пройдя через жернова таможни, паспортного контроля и прочих формальностей, Герман примостился в одном из кресел и беззаботно покуривал сигарету, мысленно прощаясь с Нью-Йорком, фантастическим спрутом, этаким Вавилоном двадцатого века. Это было его третье посещение гиганта, и он уже чувствовал себя его бездонном жерле вполне свободно, легко ориентируясь в его немыслимых ритмах, и плавно, естественно вписываясь в них. Также привыкший к ритмам далеких переездов и перелетов, он научился не суетиться и не уставать от извечной сутолоки, сопровождающей подобного рода странствия по миру. И в этот раз он не позволил увлечь себя инстинкту толпы, мысленно отделился от нее и спокойно дожидался той минуты, когда очередь поредеет и можно будет спокойно пройти в самолет.

Лайнер зажужжал, завибрировал, и вскоре его грузное тело оторвалось от земли. Герман привычно расслабился и прикрыл глаза. В подобных ситуациях он всегда вспоминал уроки по внутренней концентрации, полученные некогда у одного тибетского монаха. И теперь, погружаясь в медитативное состояние, он как бы издалека воспринимал различные раздражители. Вот проплыла мимо мила стюардессса, элегантно покачивая попкой.

— What would you like?

— Water, please.

— Anything else?

— No, thanks.

Она лучится доброжелательностью, и утонченная дымка Issey miyake окутывает ее изысканно сексуальные жесты, настолько изыс­канные, что почти и не воспринимающиеся как сексуальные. Гер­ман, погрузившись в релаксацию, отвечает полуавтоматически, од­нако, мозг его, натренированный профессией, не только смотрит, но и наблюдает. Вот ее очаровательные матовые глаза скашиваются вниз и влево — значит в данный момент она переживает какие-то ощу­щения. Сейчас она предпочитает что-то чувствовать. Но что? Она поблескивает улыбкой, приоткрывая соблазнительную щелочку меж­ду свежими губами, но зрачки сужены — стало быть, ощущения, которые она испытывает, нельзя назвать приятными.

— You OK?

— Pardon me?

— Nothing. Nothing special. Sorry.

Она задерживает на нем взгляд. Зрачки слегка расширяются. «И зачем я к ней прицепился ?» — думает Герман и легонько выпры­гивая из своей медитации, пролетает через монотонный гул турбин и растворяется в таинственной тишине сна, в глубину которой еще прокрадывается странное бормотание соседки старухи «evil... evil is coming soon», но и оно вскоре затихает.

Сон глубок, черен и пуст. Сон — нора, куда можно нырнуть, спря­тавшись от чужих посягательств, влияний, претензий, уйти в глу­хую защиту и не пускать никого. И свободно плавать в этом про­странстве, куда никому не дано проникнуть. И он парил невесомо в этой исцеляющей пустоте.

Но случается и так, что в самых глубоководных пучинах про­мелькнет, фосфорически высвечиваясь, какой-нибудь скат, да и на­рушит своим электрическим появлением покой затаившегося мира. И так случилось, что в глубоководном сне Германа промелькнули, подрагивая, этакие непрошенные рыбки в образе странной старуш­ки, отстраненно бормочущей свое «evil... evil is coming soon». И не­что тревожное проникло, проползло сквозь его защиту. Он выныр­нул на поверхность и вновь очутился в кресле салона. Голова слегка звенела, словно тонким отдаленным эхом вторила гулко гудящим турбинам. Его соседка старушка, раскидав причудливые букли, мирно спала, и через ее приоткрытый рот тонко прорывался посапываю­щий дискант.

«Ну надо же — с интересом подумал Герман, — и с какой стати она мне приснилась?»

 

Лондон

Аккуратный домик в Хэмпстеде уютно устроился среди обособ­ленной тишины на спрятанной от суетливого потока Марсфилд Гар-Денс. Здесь, в доме-музее Фрейда проходит семинар по социально­му психоанализу. Докладчик рассуждает о тенденции к возрастанию агрессии в обществе, демонстрируя добросовестные выкладки, и прибегает к тщательно отобранным цитатам. Его выступление отличается добротностью и научной компетентностью. Но все-таки среди версий, гипотез, виртуозных логико-психологических по­строений и убедительных доводов мелькает этакое маленькое белое пятнышко — вопрос, а почему, собственно, агрессия в обществе возрастает?

Зловещий прообраз проблемы можно усмотреть в русской ре­волюции, которая явилась яркой иллюстрацией механизма того, как эдипов комплекс действует в недрах социальных. Если проанали­зировать язык, употреблявшийся в России того времени, то удаст­ся выявить достаточно призрачные аналоги, которые указывают на параллельность народного менталитета и душевного мира ребен­ка. Царь назывался не иначе как царем — батюшкой и, таким обра­зом, представлял собой отцовский символ, между тем как земля именовалась «мать — земля». Царь властвовал над землей, иными словами отец обладал матерью, как и положено. А дитя, то есть сам народ, естественно, любил и почитал своих родителей — царя и землю. Но в конце концов приходит время, когда ребенок подра­стает, и это закономерное созревание пробуждает в нем сексуаль­ные инстинкты, объектом действия которых становится мать. Внут­ренняя жизнь маленького существа наполняется поистине драма­тическим содержанием — а как же иначе? Ведь в детской душе вступают в схватку мощные и противоборствующие силы — вле­чение к матери как к сексуальному объекту и ревность, смешанная со страхом, а в то же время и с любовью, к отцу. Желание обладать матерью, занять место отца сопровождается, однако, трагическим осознанием своей слабости и беспомощности перед последним, который может покарать за подобные помыслы. Однако по мере взросления и усиления психического аппарата половой инстинкт перенаправляется с матери на адекватные объекты своего возрас­та, сексуальная жизнь входит в нормальную колею, и душевные конфликты благополучно угасают.

Но если по мере взросления физического, психическая орга­низация остается на прежнем инфантильном уровне, то инцестуозные тенденции не исчезают и в некоторых случаях ведут к кро­восмесительным связям. В принципе само государство как тако­вое обязано своим возникновением тому, что подобная практика являлась довольно распространенной среди первобытных наро­дов. Сыновья могли свободно совокупляться со своими матеря­ми, дочери с отцами, братья с сестрами, что, разумеется, ставило под угрозу существование и развитие человеческого рода. Нужен был некий, может быть даже и насильственный аппарат, который бы предотвратил кровосмешение. Государство и стало таким аппаратом.

Тем не менее с развитием цивилизации проблема ушла, но не исчезла. Она ушла в глубину, внутрь смутных, неосознанных поры­вов, в толщу символических отношений.

... Итак, народ взрослел физически, но психически оставался на уровне все того же шестилетнего ребенка, охваченного переживани­ями, порожденными комплексом Эдипа. Он уже не хочет слушаться отца, он испытывает желание свергнуть его с пьедестала власти, убить его, чтобы беспрепятственно завладеть матерью, а если она не отда­стся добровольно, то изнасиловать ее. Но какое-то время еще дер­жится страх, который, однако, вскоре уступает неконтролируемому напору, царя (отца, «батюшку») убивают и насилуют мать (землю), обильно орошая ее потоками крови.

Итак, отец повержен, мать растерзана, и дикий ребенок, выпус­тивший наружу зверя, полон первобытного восторга. Движимый волей к разрушению, он ликует и упивается чувством собственного могущества и власти. Но младенец, получая столь вожделенную сво­боду и самостоятельность, увы, не становится взрослее и, когда ос­лабевают первые экзальтация и эйфория, наступает осознание сво­ей беспомощности — что делать, как выжить? Все разрушено до основания, «а затем» не наступило. Слабый и беззащитный ребенок интуитивно начинает искать властного и жесткого отца, «сильной руки». Психологически не созревшая толпа подсознательно, а впро­чем, и сознательно ждет нового покровителя, и последний не зас­тавляет себя долго ждать. Вождь и тиран поднимается на трон, что­бы наказать непокорного отпрыска.

Что же касается современного общества, то вероятно все те же законы извечной психологии людей действуют и тут.

Но в чем тогда кроется проблема — в клинической патологии или в фатальной предрешенности человеческого бытия?

 

Бэрридж Рауд, Ист Сайд, Лондон

Увлеченный насыщенной атмосферой семинара, Герман в состо­янии глубокой концентрации добрался до своего жилища, трехэтаж­ного дома, где он занимал мансарду. Перед его мысленным взором пробегали образы идей, и он с тем наслаждением, которое может приносить интеллектуальная деятельность, осознавал поток своего думания. Он думал и осознавал себя думающим, почти осязаемо ощущал это, и в то же время весь этот процесс воспринимался им как некая медитация, впрочем, он и полагал, что занятие любым твор­чеством представляет собой медитативный акт. От того любое его Действие и ощущение себя доставляло ему удовольствие и приноси­ло чувство спокойной удовлетворенности.

Ощутив голод, он съел несколько пончиков и выпил стакан мо­лока, после чего решил подняться к себе в комнату, чтобы порабо­тать над теми вопросами, которые, как ему показалось, не нашли достаточного освещения на семинаре — они представлялись ему не столько темными, сколько туманными. Уже поднимаясь по ступенькам узенькой лестницы, он понимал, что, возможно, решение и не придет прямо так сразу, но в данном случае важен был не столько сам результат, как его поиск, разработка оптимальной модели, способной привести к определенному и четкому заключению. И, кроме того, разве можно упустить такую счастливую возможность посидеть за столом среди вороха бумаг, заметок, тезисов, что-то набрасывать, править, выслеживать ускользающую мысль и изредка поглядывать в окно на водяную пыль моросящего дождя?

Он подошел к столу, предвкушая вожделенный миг, сел в кресло, взял карандаш и лист чистой бумаги, но в это время заметил кон­верт, лежавший чуть поодаль. Видимо, хозяин дома, разбираясь с почтой, отнес его наверх, так как на нем было указано имя Германа.

Он быстро распечатал письмо, полагая, что оно может оказаться сообщением из психоаналитического общества, но обнаружил все­го лишь несколько строчек довольно странного содержания: «Если вы хотите получить ответы на интересующие вас вопросы, будьте сегодня в семь часов в Сохо, на углу Поланд Стрит. Я знаю нечто».

Это была вся информация и, видимо, ее автор пожелал остаться анонимом.

Однако события начинают развиваться, как в романе, — поду­мал Герман. Он почему-то сразу исключил возможность розыгрыша — некому разыгрывать, так как в Лондоне у него не было ни друзей, ни знакомых, а если бы даже таковые и объявились, то, ко­нечно, подобным образом шутить бы не стали. С другой стороны, ситуация действительно складывалась не совсем обычным образом и представлялась такой, что ее не могла объяснить ни одна версия, впрочем, при таких обстоятельствах и какой бы то ни было версии трудно возникнуть. В подобных условиях Герман всегда руководствовался двумя правилами. Одно из них принадлежало Наполеону (он в свое время даже опубликовал о нем небольшое исследование): «Главное ввязаться в бой, а там посмотрим». Вторым была древняя китайская мудрость: «Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть».

Что ж, как бы там ни было, и что бы это ни значило, надо соби­раться и ехать. А там посмотрим.

 

Станция Гипси Хит — вокзал Виктория

Плавно покачиваясь, к перрону подошла электричка. Герман вошел внутрь полупустого вагона и занял место у окна. Вскоре поезд дрогнул и, набирая скорость, заскользил сквозь смутный мист. Капельки дождя покрыли стекло, и мир снаружи казался нечетким, размытым, смазанным. Движение поезда убаюкивало, и Герман почувствовал, что его ощущения и восприятие также становятся размытыми и смазанными. Он ощутил, что начинает погружаться в некое дремотное оцепенение, чем-то сродни лег­кому трансу. Но в этот момент он вдруг заметил ту самую стару­ху, с которой рядом летел. Она медленно шла вдоль вагона и, ког­да поравнялась с Германом, он услышал ее странное, но уже зна­комое бормотание «evil... evil...evil... evil is coming soon». Герман мгновенно вышел из своего сонного оцепенения и посмотрел в сторону старухи. Та продолжала идти, пока не заняла место в са­мом углу, возле тамбура, раскрыв какую-то миниатюрную кни­жонку, и продолжала что-то нашептывать под свой уныло нави­сающий над тонкой синюшной губой нос.

 

Вокзал Виктория — Сохо

Этот путь Герман проделал пешком, неторопливо погружаясь в замысловатые лабиринты лондонских улиц. Протискиваясь сквозь плотную толпу, он добрался до Пикадили Циркус, там выкурил си­гарету и затем шагнул в знаменитый своим прошлым и настоящим квартал. В этот момент он почувствовал себя неким безымянным камешком, медленно погружающимся на дно темного водоема. Так­же медленно и неизбежно, сквозь водоросли красных фонарей, при­тонов, накуренных бритых и накрашенных существ он погружался на дно общества, пока не добрался до условленного места на углу Поланд Стрит.

Словно пьяные тени, скользили мимо проститутки и здоровен­ные парни, в чьих зрачках таилась пугающая неизвестность. Герма­ну стало немного не по себе, слегка замутило — не то чтобы это был страх, но разумные опасения были, ведь он попал в совершенно чу­жой, фантастический мир, чьи законы причудливы и чреваты для незнакомца, каковым он и являлся. Сохо, разумеется, менее опасен, чем Гарлем, но кто его знает...

Однако вскоре к нему подошел мужчина средних лет, внешне отличающийся от здешних обитателей. Он чуть наклонился и про­изнес по-русски:

— Вы, как я понял, Герман?

— Да, я Герман. А вы, как я понял, тот, кто назначил мне встре­чу?

— Правильно, — мужчина удовлетворенно кивнул.

— Однако, — продолжал Герман, — я, признаться, несколько отвык от нашей речи...

— Я тоже.

— Вы русский?

— Да. Но я уже около десяти лет живу здесь.

— Эмиграция?

— В своем роде, — уклончиво ответил мужчина.

— Вы живете в Сохо?

— Неподалеку. На Риджент Стрит.

— Довольно солидно...

— Но мне нравится бывать в этих местах. Нет-нет, во мне нет дурных наклонностей. Я, видите ли, в своем роде свободный фило­соф. Однажды я задался вопросом — а почему, собственно, существует грязь человеческая, и вообще, каков удельный вес грязи в са­мом человеческом существовании? С тех пор я решил изучать жизнь отбросов, подонков и прочей нечисти, которая занимает определен­ные этажи здания, именуемого человечеством. Как-то я просто под­считал одну вещь и выяснил в результате этого подсчета нечто инте­ресное — оказывается, почти все время своего существования че­ловечество провело в войнах. Если же подсчитать общее количество мирных лет, то оно окажется ничтожно малым. О чем это может го­ворить? Я пока еще не делал никаких выводов. Но я знаю факт, кото­рый говорит сам за себя.

— Хорошо, но откуда вы узнали о моем существовании и чем, собственно, я могу вам быть полезен?

— Понимаю, понимаю ваше нетерпение, молодой человек. Но коль уж вы пришли, не спешите уходить. Я исколесил весь мир и научился такому, что взгляду постороннему может показаться весь­ма удивительным и даже неправдоподобным. Что же касается ва­шей персоны, милейший, то я вас просто увидел. Знаете, есть такое внутреннее видение, так называемое психическое зрение, которое управляется третьим глазом, слышали?

— Слышал, но не слишком во все это верю.

— И не надо верить, и не надо, — простодушно ответил зага­дочный собеседник, — когда вы с этим столкнетесь, то у вас и воп­роса такого не встанет — верить или не верить. Вы просто с этим столкнетесь и примете это как данность. Вот и все. И никакой веры. Разве вы задумываетесь над тем, верить или не верить в силу зем­ного притяжения, когда спотыкаетесь и падаете? Ну да не в этом суть. Суть в другом.

Тон незнакомца принял при этом заговорщицкий оттенок. Он наклонился к самому уху Германа и быстро зашептал:

— Суть в другом... совершенно другом... я, знаете ли, исколесил весь мир... и однажды я видел, видел, видел... я убедился в его суще­ствовании... я убедился, что оно существует, именно в его концент­рированном, персонифицированном виде. Все дело в том, что оно воплощено. И я сталкивался с его воплощением.

— Но о чем вы говорите? Что существует?

— Зло, — коротко бросил в ухо Герману странный субъект, — зло, молодой человек, и я его видел. — При этих словах он слегка отстранился, и Герман ненароком заглянул в его глаза. Тусклые и безжизненные, они ничего не выражали. Только холодок пустоты сквозил из полуприкрытых век.

 

Лондон — Москва

«Я не верю в мистику, — убеждал себя Герман, — но как объяс­нить ту встречу в Сохо? Объяснить практически нельзя. Но с другой стороны, если случается какое-нибудь событие, то ясно, что у этого события существует какая-то причина. Описание этой причины и есть объяснение. Однако описание причины, ускользающей из це­почки очевидных логических связей принято называть мистикой».

Рациональный Герман усмехнулся про себя, и решив отложить проработку проблемы до лучших времен, заснул спокойным креп­ким сном.

 

– Конец работы –

Эта тема принадлежит разделу:

Досье на человека. Документальный роман о душе

На сайте allrefs.net читайте: "Досье на человека. Документальный роман о душе"

Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: ПУТЕШЕСТВИЯ ГЕРМАНА. ОТСТУПЛЕНИЕ В СЕНТЯБРЬ

Что будем делать с полученным материалом:

Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:

Все темы данного раздела:

Досье на человека
Документальный роман о душе   Эта книга о том, как иррациональное втор­гается в повседневную жизнь каждого из нас и, вступая во взаимодействие с судьбой, пред­определяет ее р

ЛУКИН. БДЕНИЕ ПЕРВОЕ
Уже которую ноябрьскую ночь я сижу на кухне за своим одино­ким столом и мусолю остатки иссохшихся, но ранее проклятых для меня вопросов: «Что происходит и почему, и как это могло произой­ти? И как

НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ. НОЧНОЙ САЛОН
Ноябрьский ветер гонит по промерзшей земле обрывки старых афиш, слежавшийся мусор, взметающиеся россыпи снежной пыли и запоздалых прохожих. Москва пустынна такими вечерами, когда вступают в свою бе

ЛУКИН. БДЕНИЕ ВТОРОЕ
И я куда-то провалился. Я упал. Я пал. Я — убийца. И теперь в сновидениях мне будет являться призрак Лизочки с теплым ше­потом «Убивец», и ее бледно-синюшные уста будут тянуться к мо­ему горлу. А я

ПРЕНИЯ В НОЧНОМ САЛОНЕ
Николай Павлович бесшумно и элегантно появился в гостиной, наполненной мыслями Матвея Голобородько о сущности верлибра. — Если мы возьмем классический стих, — вещал с видом мес­сии поэт, —

ЛУКИН. ПОГРУЖЕНИЕ В СОН
Одно из двух: либо она жива, либо покойники способны пере­двигаться. Постольку поскольку в нашей, наполненной абсурдом жизни возможно все, то я не знаю, какое из этих предположений реаль­н

ВСТРЕЧА
Наутро выпал снег, который, впрочем, быстро начал таять. Промозглая слякоть всхлипывала и пузырилась. И с шипящим шуршанием проносились шины по дорогам, разбрасывая фонтаны грязных ошметок. Пасмурн

ДОКЛАД ГЕРМАНА
— Однако, если вы не возражаете, — сказал Николай Павлова услышав звонок в дверь, — то я познакомлю вас со своими коллегами и единомышленниками. Вы сможете им довериться точно та же, как и мне.

МИМОЛЕТНОЕ ВОСПОМИНАНИЕ
Она положила телефонную трубку и откинулась в кресле. Ее тонко вибрирующая кисть поигрывала сигареткой. Было около трех часов дня и блестящее, хотя уже и не яркое солнце сентября настойчиво просачи

А ЕСЛИ БЫ ЭТО БЫЛА Я?» ПОТОК СОЗНАНИЯ
Продолговатая затемненная спальня, выхваченная внутренним оком воспоминания, быстро скользнула в коридор памяти и рассеялась, как призрак, в настоящем текущем моменте, в котором Рита вновь оказалас

СКВЕРНАЯ ИСТОРИЯ, ИЛИ ИСПОВЕДЬ В СКВЕРЕ
«Итак, день прожит, и слава богу. Пришлось, правда, пообщать­ся с этими душещипателями, ну да это не трагедия. А Рита? Какова Рита, Ритуся, Ритуля. Выглядывала из ресниц, как испуганный зве­рек из

САГА ОБ УБИЕННОЙ
Последний звук в растянувшемся «Сережа-а-а» просочился в ухо Лукина как смутное осознание чувства, похожего на замешательство: что это было — удивление, изумление, радостная неожиданность? А может

ЛУКИН. НОЧЬ ФАНТАСМАГОРИЙ
Лукину показалось, что луна отскочила куда-то в сторону, а его некая невидимая сила вытягивает в окно. Лизочка продолжала си­деть, неподвижная и отрешенная, как кукла. Он почувствовал страх, обычны

ГЕРМАН. СНЫ И СОМНЕНЬЯ
В эту ночь Герману снился тревожный сон, представляющий со­бой смесь кошмара и абсурда, — к нему снова явилась та самая ста­руха, с которой он встречался в самолете и затем в лондонской элек­тричке

Из дневника Германа
Определенно что-то странное, если не сказать, страшное, проис­ходит в последнее время. Теперь я готов допустить существование таинственных сил, проявляющихся во вселенной. И они вторгаются в нашу ж

Запись из дневника
К сожалению, почерк мой сейчас нетверд. Как нетверд разум и нетверд язык. Потому что я пьян. И пьян серьезно. Я пью уже вто­рой день подряд. Я сознаю, что у меня нет компульсивного влечения к алког

ПРЕОБРАЖЕНИЕ
После этого случая Герман перестал пить, но впал в глубокое уныние. Мир показался ему чужим и отчужденным, а какие-либо действия бессмысленными. Он заперся дома и не отвечал на теле­фонные звонки и

ПАДЕНИЕ
«Ну ладно, с меня хватит этих наваждений», — внезапно про­снувшись, резко сказал Лукин, в то время как воскресшая, но пред­ставшая в своем воскресении в несколько невнятном состоянии Лизочка продол

ИЗВЕСТИЕ
— Герман? — Я слушаю. — Матвей говорит. — Приветствую тебя, дружище. Как твои творческие успехи? Совершенствуешь свой стих? — Совершенствую, куда же без этого? Н

ПРОНИКНОВЕНИЕ
Герман задумчиво положил телефонную трубку и несколько раз прошелся по комнате. После посещения дачи Даниила он по друго­му стал ощущать мир. Не то, чтобы в его сознании произошел взрыв или какие-н

ПО ДУРОСТИ, КОНЕЧНО
В салоне Николая Павловича собрались его обычные посетите­ли — Матвей, Рита, Герман. И пока ждали Лизу, которая вскоре долж­на появиться, мэтр готовил свой ни с чем не сравнимый кофе, чей черно-кор

СТАРИЧОК
Сегодня разговаривал с одним старичком. У него привычка щел­кать челюстями таким вот манером. Сначала вытягивает нижнюю челюсть и выпячивает ее до тех пор, пока не раздастся хруст. При этом впечатл

ЭГО ЭРОСА
Я видел эти глаза! И какая-то щемящая грусть пронзила меня. Что-то непонятное было в этих очаровательных глазах. Лицо этой девушки, которая ехала со мной в автобусе, оказалось пухленьким м

Я И МОЯ ЛЮБИМАЯ
  Я и моя любимая сидели на лавочке в парке, вели нежные беседы о нашем счастье и ели пирожки с капустой. Пирожки были румяные, свежие, ароматные. Любимая держала пирожок двумя пал

Я И МОИ СОСЕДИ
Одно из моих излюбленных занятий — наблюдение за людьми. Ради этого я порою целыми днями напролет шатаюсь по улицам, затерявшись в толпе и исподтишка изучая прохожих. В конце кон­цов моя подобная п

На лестничной площадке
На лестничной площадке встречаются два соседа, вежливо же­лают друг другу доброго утра и, пока спускаются по лестнице, заво­дят между собою разговор. — А вы, Сидор Петрович, хам.

Сутяпкин
Никто кроме меня не знает, что старик Сутяпкин — эксгибицио­нист. Однако это так. — Ах сколько шарму, сколько сладострастия! Королева! Истин­но — королева! Старик повизгивал и пус

Случай у платформы
Солнце начало припекать. К полудню снег почти сошел, и от­крылся бурыми островками асфальт. Ручьи понеслись по тротуа­рам. На улице воцарилось весеннее оживление, особенно ощути­мое у железнодорожн

Верочка и родители
Верочка пришла домой радостная и возбужденная. В большом зале консерватории давали концерт Стравинского, музыкой которо­го пятнадцатилетняя особа восхищалась... нет, она жила его волшеб­ными, завор

Подслушанный разговор
Верочка весьма изумилась подобному обстоятельству и, как вся­кая избалованная девочка, которую к тому же переполняют бурные эмоции, но увы, вынужденная пребывать взапрети вследствие от­сутствия соб

В спальне
Верочка напрочь забыла о музыке Стравинского. Из ее милой головки в миг улетучились, растаяв в ночном свежем воздухе, бур­ные романтические впечатления. Она твердо решила достать это зеркало, собла

Прапрадедушка
Как-то черной безлунной ночью гадали у зеркала. Ветер визжал и в окна ломился так, что стекла потрескивали. И то ли плач ребеночка доносился порой, то ли птицы неведомой стон, но хотя и на

Сон о городе
Во время то ли одной из медитаций, то ли сна я открыл новую страну. В ней живут человоки. Они мало чем отличаются от людей на­шей цивилизации, а тамошние порядки, хотя и кажутся на первый

Хотите получать на электронную почту самые свежие новости?
Education Insider Sample
Подпишитесь на Нашу рассылку
Наша политика приватности обеспечивает 100% безопасность и анонимность Ваших E-Mail
Реклама
Соответствующий теме материал
  • Похожее
  • Популярное
  • Облако тегов
  • Здесь
  • Временно
  • Пусто
Теги