рефераты конспекты курсовые дипломные лекции шпоры

Реферат Курсовая Конспект

НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ. НОЧНОЙ САЛОН

НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ. НОЧНОЙ САЛОН - раздел Литература, Досье на человека. Документальный роман о душе Ноябрьский Ветер Гонит По Промерзшей Земле Обрывки Старых Афиш, Слежавшийся М...

Ноябрьский ветер гонит по промерзшей земле обрывки старых афиш, слежавшийся мусор, взметающиеся россыпи снежной пыли и запоздалых прохожих. Москва пустынна такими вечерами, когда вступают в свою безраздельную власть неведомые силы — зла ли, добра ли — неведомо никому, но лучше все равно посторониться, юркнуть в свою теплую нору и притаиться там до утра, когда затих­нут эти стихийные игры, где человек теряет свою гордую маску и становится просто человечком, нелепой фигуркой, затерявшейся в вихре таинственных водоворотов вселенной.

Иногда запутавшийся ветер подвывает то с рычащими грозными нотками в зияющих жерлах водосточных труб, то с жалобными по­скуливаниями под самыми окнами низеньких первых этажей сре­тенских переулков — место, которое ночь отмечает своим особым знаком. Так, например, если идти от самой Сухаревской площади, из подземных недр которой вырастает загадочная церковь В Листах, по направлению к Рождественскому бульвару, где Сретенка медлен­но прекращает свое существование, словно уходя в иное измерение, можно обнаружить множество не совсем обычных деталей, появля­ющихся ближе к ночи, хотя в какое конкретно время, трудно бывает предугадать — каждый раз по разному. Так, например, немало под­гулявших свидетелей, застигнутых врасплох сретенскими ночными сумерками, рассказывало впоследствии об одинокой тени, таинствен­но шатающейся у входа в лабиринты Большого Сухаревского или Последнего переулков. Некоторые, те, кто чувствовал себя посме­лее, даже пытались окликнуть ее, но в ответ слышали или леденя­щее безмолвие черного силуэта, который тут же при этом исчезал в какой-нибудь стене, или стоны, похожие на детский плач. Наиболее предприимчивые после первого случая встречи возвращались в эти места и пытались сетями изловить призрака, но последний оставал­ся неумолим и неуловим. А пустые сети уже к утру почему-то начи­нали гнить. А однажды в течение нескольких темных часов заживо сгнила одна коммерческая палатка. Наиболее наблюдательные под­метили, что незадолго до этого вокруг нее кругами расхаживала за­гадочная тень.

Как бы то ни было, но загадочная зачарованность этих мест на­кладывает свой отпечаток и на здешних жителей, которые, порою сами не ведая того, несут на себе или в себе некую приобщенность к таинственным хитросплетениям бытия.

Ибо быт здесь и бытие неразделимы. Как высказался один мест­ный философ: «Наш быт определяет ваше бытие».

Так изрек один любитель оригинальной мудрости, который при­надлежал к числу тех, кто являлся постоянным посетителем извест­ного салона Николая Павловича, седовласого мэтра в области пси­хоанализа, получившего соответствующее образование за границей. В этом плане он, разумеется, был человеком уникальным и един­ственным в своем роде. Пройдя пятидесятилетний рубеж, он поды­тожил свое существование и пришел к выводу, что прожил хотя и трудно, но совсем не зря. Не сорвав громких оваций, на которые он уповал в молодости, будущий мастер психологического нюанса ре­шил развиваться не в ширь, а в глубь и направил свой интерес внача­ле на бихевиористику, то есть науку о человеческом поведении, а затем и на психоанализ, где и создал себе прочное, солидное и вну­шающее доверие имя.

Разумеется, на первых порах он не мог афишировать свое искус­ство в отрасли, на которую распространялось священное проклятие «ума, чести и совести нашей эпохи», и потому вынужден был де­монстрировать в светлое время суток скромные достоинства образ­цового ординатора одной из психиатрических клиник. Однако бли­же к вечеру он преображался, а к ночи превращался в совсем уж иного человека — вальяжного хозяина подпольного салона, где с компанией единомышленников обсуждал животрепещущие пробле­мы потемок человеческой души или консультировал клиентов (и при этом брал деньги!).

Но время шло своим чередом. Эпоха сошла с ума, потеряла честь и лишилась совести, и салон Николая Павловича вышел из подпо­лья. Официальная идеология согласилась, что брать деньги за свою работу не есть преступление, и Николай Павлович задышал свобод­нее и даже опубликовал несколько работ, касающихся новых подхо­дов к терапии неврозов психоаналитическим методом. И теперь многие начинающие душеведы почитали за честь попасть под его патриаршее крыло, уютно пристроившееся в одном из особняков на стыке Б. Сергиевского и Последнего переулков.

А в этот вечер в зеленом бархате его гостиной расположились вдумчивые интеллектуалы, чьи способности вполне отвечали соб­ственным потребностям.

Наслаждаясь процессом, творил мысль Герман Ростков, извест­ный психотерапевт, автор книг и участник телепередач, молодой че­ловек, чей ум пребывал в состоянии перманентного саморазвития, и склонный к лингвистическим изыскам. Ему благосклонно оппониро­вала Рита, склонная к психологии и сексапильное™. Впрочем, она и была профессиональным психологом и сексапильной женщиной. Матвей Голобородько, поэт — верлибрист некоторых научных вещей не знал, но точно чувствовал их интуитивно, а потому и вписывался органично в этот кружок исследователей человеческой природы.

— Видишь ли, Рита, — протянул Герман, позвякивая ложечкой, погрузившейся в черный омут восточного кофе, — наш старина Фрейд был сам невротиком, и еще каким, а иначе бы он и не сумел вывернуть наизнанку душу человеческую. Ведь его все открытия представляют собой не что иное, как описание своих собственных переживаний. В этом он близок Достоевскому, своему, можно ска­зать, предтече, духовидцу и провидцу, который черпал материал из колодца собственных откровений. Все эти митеньки, алешеньки, раскольниковы, смердяковы и т. д.:— все это сам Федор Михайло­вич. Не так ли, Николай Павлович? — быстро переключился Герман на мэтра. Тот невозмутимо приподнял уголок брови и слегка кив­нул. — Иными словами, — продолжил Ростков, — быть настоящим душеведом значит быть очень смелым человеком. Ведь только очень смелый человек может подойти к краю собственной пропасти, заг­лянуть в нее и не отшатнуться. За это он получает знания.

— За это же и расплачивается, — произнесла Рита, царственно забрасывая ногу на ногу и сияя лайкровым блеском туго обтянутых бедер.

— Ты хочешь сказать, что он закладывает свою душу себе же самому? — ухмыльнулся Герман.

— А что, неплохой пассаж, — заметил мэтр, позволяя себе неко­торую уважительную небрежность, — послушайте, как неплохо зву­чит: «Человек закладывает свою душу себе же самому и за это несет неизбежную расплату». Большинство людей, уверяю вас, так и по­ступает. Но мало кто из них получает знание.

— Знание от Бога, — вмешался верлибрист, почесывая бородку.

— Верно! — воскликнул Николай Павлович.

— А незнание? — эхом откликнулся Герман, ожидая некоторого замешательства и готовясь к очередному каскаду силлогизмов.

— Э-э, батенька, — мягко сказал Николай Павлович, — сейчас Матвей попадется на вашу удочку, и тут-то вы его и прихлопнете.

Матвей клюнул бородкой и с христианским выражением в глазах произнес:

— А вот и нет, Николай Павлович, а вот и не прихлопнет. Я знаю, что он готовит: ждет, чтобы я сказал, мол, незнание от дьявола. А тут он и выдаст: «А что, Матвей, согласись — знание, которым ты обла­даешь, всего лишь крупица с той бездной незнания, в которой ты пре­бываешь или которая в тебе пребывает, что в сущности одно то же».

Все легко рассмеялись, а Рита грациозно при этом еще и откину­лась на спинку кресла, отчего ее круто взмытое вверх бедро еще раз заманчиво блеснуло в бархатистых полутонах уютного кабинета.

— Да, Матвей, тебе дано читать в книге сердец, — откликнулся элегантный Герман.

— С кем поведешься, от того и наберешься, — пробурчал поэт — верлибрист, и его бородка взлетела победоносным клинышком.

— И тем не менее, — произнес Герман... но тут его фраза про­должилась музыкально изысканным телефонным тенором, просо­чившимся в гостиную из соседней комнаты.

— Прошу меня извинить, господа, — Николай Павлович воспа­рил над своим креслом и тихо уплыл в кабинет, шурша лодочками тапочек о мягкие половицы. Часы отозвались и звякнули двенадцать раз. Была полночь.

 

– Конец работы –

Эта тема принадлежит разделу:

Досье на человека. Документальный роман о душе

На сайте allrefs.net читайте: "Досье на человека. Документальный роман о душе"

Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ. НОЧНОЙ САЛОН

Что будем делать с полученным материалом:

Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:

Все темы данного раздела:

Досье на человека
Документальный роман о душе   Эта книга о том, как иррациональное втор­гается в повседневную жизнь каждого из нас и, вступая во взаимодействие с судьбой, пред­определяет ее р

ЛУКИН. БДЕНИЕ ПЕРВОЕ
Уже которую ноябрьскую ночь я сижу на кухне за своим одино­ким столом и мусолю остатки иссохшихся, но ранее проклятых для меня вопросов: «Что происходит и почему, и как это могло произой­ти? И как

ЛУКИН. БДЕНИЕ ВТОРОЕ
И я куда-то провалился. Я упал. Я пал. Я — убийца. И теперь в сновидениях мне будет являться призрак Лизочки с теплым ше­потом «Убивец», и ее бледно-синюшные уста будут тянуться к мо­ему горлу. А я

ПРЕНИЯ В НОЧНОМ САЛОНЕ
Николай Павлович бесшумно и элегантно появился в гостиной, наполненной мыслями Матвея Голобородько о сущности верлибра. — Если мы возьмем классический стих, — вещал с видом мес­сии поэт, —

ЛУКИН. ПОГРУЖЕНИЕ В СОН
Одно из двух: либо она жива, либо покойники способны пере­двигаться. Постольку поскольку в нашей, наполненной абсурдом жизни возможно все, то я не знаю, какое из этих предположений реаль­н

ВСТРЕЧА
Наутро выпал снег, который, впрочем, быстро начал таять. Промозглая слякоть всхлипывала и пузырилась. И с шипящим шуршанием проносились шины по дорогам, разбрасывая фонтаны грязных ошметок. Пасмурн

ДОКЛАД ГЕРМАНА
— Однако, если вы не возражаете, — сказал Николай Павлова услышав звонок в дверь, — то я познакомлю вас со своими коллегами и единомышленниками. Вы сможете им довериться точно та же, как и мне.

МИМОЛЕТНОЕ ВОСПОМИНАНИЕ
Она положила телефонную трубку и откинулась в кресле. Ее тонко вибрирующая кисть поигрывала сигареткой. Было около трех часов дня и блестящее, хотя уже и не яркое солнце сентября настойчиво просачи

А ЕСЛИ БЫ ЭТО БЫЛА Я?» ПОТОК СОЗНАНИЯ
Продолговатая затемненная спальня, выхваченная внутренним оком воспоминания, быстро скользнула в коридор памяти и рассеялась, как призрак, в настоящем текущем моменте, в котором Рита вновь оказалас

СКВЕРНАЯ ИСТОРИЯ, ИЛИ ИСПОВЕДЬ В СКВЕРЕ
«Итак, день прожит, и слава богу. Пришлось, правда, пообщать­ся с этими душещипателями, ну да это не трагедия. А Рита? Какова Рита, Ритуся, Ритуля. Выглядывала из ресниц, как испуганный зве­рек из

САГА ОБ УБИЕННОЙ
Последний звук в растянувшемся «Сережа-а-а» просочился в ухо Лукина как смутное осознание чувства, похожего на замешательство: что это было — удивление, изумление, радостная неожиданность? А может

ПУТЕШЕСТВИЯ ГЕРМАНА. ОТСТУПЛЕНИЕ В СЕНТЯБРЬ
Нью-Йорк — Лонд Стандартный, с прожилками гнусавости, объявляющий тон «Attention! Flight number...» разнесся по залу дворца, именуемого аэропортом Кеннеди, и этот холодный, равнодуш

ЛУКИН. НОЧЬ ФАНТАСМАГОРИЙ
Лукину показалось, что луна отскочила куда-то в сторону, а его некая невидимая сила вытягивает в окно. Лизочка продолжала си­деть, неподвижная и отрешенная, как кукла. Он почувствовал страх, обычны

ГЕРМАН. СНЫ И СОМНЕНЬЯ
В эту ночь Герману снился тревожный сон, представляющий со­бой смесь кошмара и абсурда, — к нему снова явилась та самая ста­руха, с которой он встречался в самолете и затем в лондонской элек­тричке

Из дневника Германа
Определенно что-то странное, если не сказать, страшное, проис­ходит в последнее время. Теперь я готов допустить существование таинственных сил, проявляющихся во вселенной. И они вторгаются в нашу ж

Запись из дневника
К сожалению, почерк мой сейчас нетверд. Как нетверд разум и нетверд язык. Потому что я пьян. И пьян серьезно. Я пью уже вто­рой день подряд. Я сознаю, что у меня нет компульсивного влечения к алког

ПРЕОБРАЖЕНИЕ
После этого случая Герман перестал пить, но впал в глубокое уныние. Мир показался ему чужим и отчужденным, а какие-либо действия бессмысленными. Он заперся дома и не отвечал на теле­фонные звонки и

ПАДЕНИЕ
«Ну ладно, с меня хватит этих наваждений», — внезапно про­снувшись, резко сказал Лукин, в то время как воскресшая, но пред­ставшая в своем воскресении в несколько невнятном состоянии Лизочка продол

ИЗВЕСТИЕ
— Герман? — Я слушаю. — Матвей говорит. — Приветствую тебя, дружище. Как твои творческие успехи? Совершенствуешь свой стих? — Совершенствую, куда же без этого? Н

ПРОНИКНОВЕНИЕ
Герман задумчиво положил телефонную трубку и несколько раз прошелся по комнате. После посещения дачи Даниила он по друго­му стал ощущать мир. Не то, чтобы в его сознании произошел взрыв или какие-н

ПО ДУРОСТИ, КОНЕЧНО
В салоне Николая Павловича собрались его обычные посетите­ли — Матвей, Рита, Герман. И пока ждали Лизу, которая вскоре долж­на появиться, мэтр готовил свой ни с чем не сравнимый кофе, чей черно-кор

СТАРИЧОК
Сегодня разговаривал с одним старичком. У него привычка щел­кать челюстями таким вот манером. Сначала вытягивает нижнюю челюсть и выпячивает ее до тех пор, пока не раздастся хруст. При этом впечатл

ЭГО ЭРОСА
Я видел эти глаза! И какая-то щемящая грусть пронзила меня. Что-то непонятное было в этих очаровательных глазах. Лицо этой девушки, которая ехала со мной в автобусе, оказалось пухленьким м

Я И МОЯ ЛЮБИМАЯ
  Я и моя любимая сидели на лавочке в парке, вели нежные беседы о нашем счастье и ели пирожки с капустой. Пирожки были румяные, свежие, ароматные. Любимая держала пирожок двумя пал

Я И МОИ СОСЕДИ
Одно из моих излюбленных занятий — наблюдение за людьми. Ради этого я порою целыми днями напролет шатаюсь по улицам, затерявшись в толпе и исподтишка изучая прохожих. В конце кон­цов моя подобная п

На лестничной площадке
На лестничной площадке встречаются два соседа, вежливо же­лают друг другу доброго утра и, пока спускаются по лестнице, заво­дят между собою разговор. — А вы, Сидор Петрович, хам.

Сутяпкин
Никто кроме меня не знает, что старик Сутяпкин — эксгибицио­нист. Однако это так. — Ах сколько шарму, сколько сладострастия! Королева! Истин­но — королева! Старик повизгивал и пус

Случай у платформы
Солнце начало припекать. К полудню снег почти сошел, и от­крылся бурыми островками асфальт. Ручьи понеслись по тротуа­рам. На улице воцарилось весеннее оживление, особенно ощути­мое у железнодорожн

Верочка и родители
Верочка пришла домой радостная и возбужденная. В большом зале консерватории давали концерт Стравинского, музыкой которо­го пятнадцатилетняя особа восхищалась... нет, она жила его волшеб­ными, завор

Подслушанный разговор
Верочка весьма изумилась подобному обстоятельству и, как вся­кая избалованная девочка, которую к тому же переполняют бурные эмоции, но увы, вынужденная пребывать взапрети вследствие от­сутствия соб

В спальне
Верочка напрочь забыла о музыке Стравинского. Из ее милой головки в миг улетучились, растаяв в ночном свежем воздухе, бур­ные романтические впечатления. Она твердо решила достать это зеркало, собла

Прапрадедушка
Как-то черной безлунной ночью гадали у зеркала. Ветер визжал и в окна ломился так, что стекла потрескивали. И то ли плач ребеночка доносился порой, то ли птицы неведомой стон, но хотя и на

Сон о городе
Во время то ли одной из медитаций, то ли сна я открыл новую страну. В ней живут человоки. Они мало чем отличаются от людей на­шей цивилизации, а тамошние порядки, хотя и кажутся на первый

Хотите получать на электронную почту самые свежие новости?
Education Insider Sample
Подпишитесь на Нашу рассылку
Наша политика приватности обеспечивает 100% безопасность и анонимность Ваших E-Mail
Реклама
Соответствующий теме материал
  • Похожее
  • Популярное
  • Облако тегов
  • Здесь
  • Временно
  • Пусто
Теги