ДОКЛАД ГЕРМАНА

— Однако, если вы не возражаете, — сказал Николай Павлова услышав звонок в дверь, — то я познакомлю вас со своими коллегами и единомышленниками. Вы сможете им довериться точно та же, как и мне.

— Я не против.

— Ну вот и хорошо, — кивнул мэтр, направляясь в прихожу

— Проходите, друзья мои, рад видеть вас. Прошу всех в гостиную. Как я и обещал, у нас состоится интересная встреча. Только помните, это не обычный пациент, и вы сами вскоре в этом убедитесь.

Герман слегка пожал плечами и направился в комнату, пока М вей с Ритой о чем-то шептались в коридоре.

— Вы принесли доклад, Герман? — спросил хозяин дома.

— Да, Николай Павлович.

— Ну что ж, тогда мы с него и начнем. Рита, Матвей, проход; Сейчас будет и кофе готов.

— А где же пациент? — вскинув брови, спросила Рита.

— Он у меня в кабинете. Но вначале мы послушаем маленький отчет Германа. Вы готовы, Герман?

— Безусловно.

— Ну что ж, тогда начинайте.

— Мой доклад называется «Психотерапия снаружи и изнутри» Итак, я начинаю.

«Среди многочисленных вопросов, возникающих внутри психе терапии и около, быть может, самым загадочным является тот, который напрямую и наивно формулируется самым простым образом: почему, собственно, она, психотерапия, работает?

Определенный опыт деятельности в этой области наряду с исследованиями, проведенными в попытках найти столь же наивный простой ответ, позволили мне приблизиться к обобщениям, изложение которых следует ниже.

В основе психотерапии лежит изначально присущая и врожденная способность влияния одного живого существа на другое. Яс что это качество реализуется на бессознательном уровне, ибо обладают не только люди, но и животные. Отсюда вытекает, что любое взаимодействие есть по сути своей взаимовоздействие и непременное взаимовлияние.

Признаться, не смотря на позитивные результаты, которые давала моя деятельность, меня постоянно сопровождало чувство не­которого недоумения по поводу того, как можно произвести те или иные изменения и нередко, кардинальные, в организме дру­гого человека, имея в своем арсенале только слова, помещение и самого себя.

Мне это представлялось чем-то фиктивным, некой игрой, непре­менным правилом которой является блеф, невзирая на то, что еще со студенческих лет я прочно уяснил великие физиологические ис­тины о сигнальных системах, рефлексах и не раз проделывал знаме­нитый эксперимент с воображаемым лимоном, который вызывает отнюдь не воображаемую слюну. Однако все это казалось малоубе­дительным равно, как и популярные ныне концепции биополей, эк­страсенсорных потоков и так далее, когда дело доходило до психо­терапевтического процесса».

Герман сделал небольшую паузу, искоса поглядывая на присут­ствующих, и продолжил. Читал он несколько монотонно, суховато, явно пытаясь выдержать строгий научный стиль, как это и подобает истинному ученому-аналитику. Он последовательно прошел через фрейдизм, затронул вопросы веры и эффективности психотерапевтических результатов и наконец подошел к своей психосоциальной модели, обрисовывающей облик современного невротика, чьи лич­ностные особенности проявляются в особом отношении к деньгам в идее своеобразной фиксации на них, психологической незрелости и размытости «Я».

Причем каждое из этих свойств представляет действительно ха­рактерную черту данной группы. Если взять, к примеру, деньги, то Деньги — это всегда больше, чем деньги. Это прежде всего Символ власти, силы, независимости, обладания, то есть всех тех качеств, которые отсутствуют у невротика, и к которым последний так экс­прессивно стремится в своих фантазиях.

Что же касается «Я», то у невротика оно лишено формы подобно тому, как лишена формы речь лепечущего младенца.

На этом исследователь человеческой души снова остановился и, прихлебнув кофейку, пустился в густые дебри специфических размышлений о психодинамических силах, бушующих внутри кон­фликтующей с собой личности, плавными научными фразами пы­таясь осторожно и деликатно нащупать момент истины. После чего он широкими мазками высветил и фигуру самого психотерапевта, которая в своем роде представляется тоже наделенной невротичес­ким потенциалом, чье самоутверждение компенсируется за счет чужих страданий. И в силу этого сами пациенты начинают тянуть­ся к такому человеку, смутно угадывая в нем «своего». Таким обра­зом, в подобном альянсе каждый вырастает из своего невроза. И как только он из него вырастает, он уходит. Если уходит пациент, он просто уходит. Если уходит психотерапевт, он покидает свою профессию.

Герман отложил в сторону последний листок доклада и развел руками, как будто хотел вложить в свой жест выражение «чем богаты, тем и рады», а вслух добавил: «Вот в сущности и все». После возникшей непродолжительной паузы Николай Петрович произнес:

— Неплохая концовка: «Если уходит психотерапевт, он покидает свою профессию». А вы, Герман, не собирались уходить?

— Если честно сказать, были такие мысли.

— А у вас, Рита, были такие мысли?

— Я не так давно пришла в психотерапию, чтобы из нее уходил

— А что скажет Матвей? Вам все понятно? Доклад несколько специфичен.

— Доклад мне понятен и даже не представляется столь уж специфичным.

— Вот как? Но тогда что же вы можете сказать о самой идее Германа?

— Он обобщает опыт профессионала и выводит его на уровень общечеловеческий.

— И даже в тех местах, где говорится о дегенерациях?

— Я не психиатр, а потому не знаю, насколько разработана эта проблема. Но мне кажется, что в нашей жизни данное явление более распространено, чем .это принято считать.

Матвей замолчал и с шумом отхлебнул кофе, часто моргая и уставившись в пол.

— А знаете ли, — обратился к нему Николай Павлович, — что ваше восприятие весьма сходно со взглядами великого психиатра-антрополога Бенедикта Мореля?

— Не имею чести быть знакомым с таковым, — ответил Матве!

— Разумеется, не имеете. Потому что свой «Трактат о вырождениях» он выпустил в свет в 1857 году. И знаете, что интересно?

— Что же?

— А то, что этот позитивист, биолог отметил, что вырождающийся носит на себе как бы роковую печать, клеймо, получившее название стигмата дегенерации.

— Кажется, о таких стигматах говорилось еще в некоторых отчетах инквизиции.

— Верно. Хотя подобная организация и перегибала несколько палку, но кое-кто из ее представителей склонен был и подумать над этим явлением вместо того, чтобы перемалывать косточки смазливым девственницам.

— А что же по этому поводу говорят классики психобиологии? — спросила Рита, красиво поигрывая ногой.

— Тот же самый Морель указывает на то, что такие качества, как раздражительность, необузданность характера, накапливаясь в последующих поколениях, приводят к изменениям на качественно ином уровне.

— Ив чем же они проявляются?

— Посмотрите вокруг, и вы увидите — алкоголики, убийцы, воры, извращенцы, бродяги.

— Но они существовали всегда, — неуверенно возразил Матвеи.

— Правильно, но сейчас их больше. А пониженная жизнеспо­собность детей? Причем эта черта отмечается как в умственном, так и в физическом планах.

— И неужели все это так фатально?

— Фатально все,—спокойно промолвил мэтр, — другое дело, что нам дается некая сила воли, а это ни что иное, как определенная сво­бода выбора, которая может корректировать некоторые моменты.

— Свобода выбора... — задумчиво произнес Герман, — но вы­бора чего?

— Скорее всего, выбора не чего, а между чем и чем, — тихо улыб­нулся Николай Павлович, — выбора между саморазрушением и са­мотворением. Выбора между черной и белой магией. Человек — существо подневольное. Он обязательно кому-то или чему-то слу­жит. И каждый осознанно или неосознанно, рано или поздно делает выбор, чему служить. А середины здесь нет. Tertium non datur.

— В прошлом веке, — заметил Герман, — де Трела выпустил труд «О сознательном помешательстве», где выделяет класс так на­зываемых «полупомешанных», куда он относит эротоманов, ревнив­цев и иже с ними: растратчиков, авантюристов, ленивцев, запойных пьяниц. Кто они — сбившиеся с пути или дегенераты?

— Сбившиеся с пути дегенераты, — намекая на саркастическую нотку, скаламбурил Матвей.

— Среди них есть и те и другие, — невозмутимо сказал Николай Павлович, -— но первым еще дается возможность выбора, вторым — нет, так как последние выбор сделали, а потому такую возможность потеряли.

— А может ли здоровый человек заразиться дегенерацией?

— Дегенерация, как и психические болезни, заразна. Вспомните роман «Ночь нежна» Фицджеральда. Там главный герой, сам психи­атр, женится на своей душевнобольной пациентке. Что же происхо­дит в дальнейшем? А то, что его личность начинает распадаться. Вы, конечно, знаете, что в основу коллизии романа автор положил отношения со своей собственной женой, так же больной психичес­ки, но и участь самого Фицджеральда оказалась печальной.

Другое дело, что дегенераты исподволь, подсознательно тянут­ся друг к другу, словно их ведет в одном направлении одна общая и мощная сила. Многие тайные общества, партии представляют со­бой когорту опять все тех же дегенератов. Революционные вожди, по сути своей, фанатики, психопаты и, соответственно, дегенераты, увлекают за собой легион единомышленников и таких же вырожденцев. Но, впрочем, оставим пока социальные проблемы в покое и возвратимся к нашим частностям, хотя познание этих частностей невозможно без изучения вопросов социальных. И сколь бы не го­ворили о неповторимом своеобразии каждого индивида, о его уни­кальном внутреннем мире, человек — существо прежде всего со­циальное. С одной стороны, каждый из нас одинок, каждый прихо­дит в этот мир и умирает в одиночку, с другой — обиталище нашего одиночества есть социум. Однако здесь почувствуйте разницу —о социальности человека я говорю отнюдь не в марксистском смыс­ле, а в смысле психологическом. Людьми движет страх. И страх заставил дикарей собираться в племена, страх зажег первый огонь в пещере, страх двигал развитием цивилизации. Рождение такого образования, как общество, обязано страху. Но одновременно в человеческих душах действует еще одна, и не менее мощная сила — агрессия. Агрессия создана, чтобы преодолеть страх. Здесь мы упи­раемся в один из Парадоксов Человека — человек обречен на одиночество и одновременно боится одиночества. Он тянется к друго­му человеку, чтобы снизить, заглушить свой страх, и в то же время готов уничтожить этого другого. Таковы неотвратимые и неизбеж­ные импульсы нашего бытия. Если бы мне пришлось давать опре­деление «я», то формула получилась бы следующей: «Я — это другие и немного себя».

Уже давно я прошу рассказывать своих клиентов не столько о, себе, сколько о тех людях, с которыми они общались или обща­ются, и тогда пациент начинает оплетать себя информационной паутиной, представляющей собой ясную картину того, в каком положении он находится, заражен ли он дегенерацией и какова степень его заражения, а также, какова степень распада его личности. Дело в том, что одни люди исподволь способствуют разрушению нашей личности, другие же влияют на нее благотворно. Отсюда вытекает и стратегия лечебного, а скорее, коррекционного процесса... Что ж, теперь, я думаю, настало время представить вам нашего подопечного.

Николай Павлович не спеша поднялся, словно обдумывая про себя какое-то решение, и направился в кабинет. Вся компания оставалась в полном молчании, из глубины которого, как пузыри из воды, всплывали редкие вздохи Матвея Голобородько. Вскоре, однако, на пороге гостиной появились хозяин дома и Лукин.

— Проходите, пожалуйста, — участливо сказал Николай Павло­вич, кивком указывая гостю на свободное место.

Лукин бегло осмотрел комнату и присутствующих в ней, со­бравшись решительно направиться к своему креслу, но внезап­но застыл и лишь едва слышно прошептал: «О господи». Одна­ко никто не придал значения мигу его замешательства. Только Ритино лицо наполнилось розоватым оттенком, а ставшие по­чти детскими губы очаровательного психолога, словно эхом, столь же беззвучным и растерянным, отозвались «о господи» и слегка побледнели.