Д-р Арбетнот был одновременно моим врачом и другом; как тот и как другой он заслуженно пользовался моим глубоким доверием.
Не владея всеми хитростями своей профессии, он обладал большим искусством и с особенной радостью и рвением лечил всех пациентов, которые по бедности своей не могли ничего ему заплатить.
Обширная и разносторонняя начитанность сочеталась у него с неиссякаемым остроумием и юмором, которому друзья его Свифт и Поп были обязаны в большей степени, чем они это признавали.
Воображение его было просто неистощимо, и о каком бы предмете он ни заводил речь и какой бы совет ни давал, оно немедленно же изливалось бурным потоком. Этим легко мог воспользоваться любой, ибо, как только он освобождался от своих знаний, он уже нимало не заботился о том, что с ними станет; случалось даже, что его маленькие сыновья делали бумажных змеев из его заметок, содержавших иногда интересный материал, которого хватило бы на целые фолианты.
Нисколько не тревожась о своей литературной славе, он не давал себе ни времени, ни труда на то, чтобы отделить лучшее от худшего: он разрабатывал всю копь целиком, и лишь впоследствии дотошные добытчики находили там богатую жилу.
Находясь постоянно во власти воображения, он часто бывал в обществе рассеян и невнимателен и говорил и совершал там великое множество безобидных несуразностей, которые, однако, в отличие от того, как то обычно бывает с людьми, никого не раздражали, доставляя новый материал для разговора и пробуждая новые вспышки остроумия, как в нем самом, так и в других.
В нравственном отношении он был чист и мог служить примером;
в обществе это был приятный собеседник; милосердие, доброжелательность и любовь к людям сквозили во всем, что он говорил или делал. Письмо его к Попу, направленное против высмеивания личности и изданное впоследствии вместе с сочинениями поэта, насквозь пронизано этим благородством и духом гуманности.
Его ясный ум не в силах был, однако, преодолеть некоторых предрассудков, привитых ему воспитанием и свойственных стране, где он родился и вырос. Он, например, был убежден, что обладал дважды проявлявшимся у него даром ясновидения, что по-шотландски означает некое озарение в ночи, а по-английски- — просто сон. По предрассудкам своим он был якобитом, по разуму и образу мысли — республиканцем.
Он любил хорошо поесть, больше того, он не знал меры в еде, от чего страдал полнокровием, которое и явилось причиной его смерти.
Он жил и умер как истинный и благочестивый христианин. Мы с Попом были у него вечером накануне смерти, когда он мучился от страшных болей в кишечнике; голова его оставалась ясной до самого конца. Он простился с нами нежно, не выказав ни малейшей слабости, и сказал, что умирает не только со спокойствием, но и с убежденностью христианина.
Все те, кто недостаточно его знал, представляют его себе гораздо худшим, чем он был; сам он ставил себя невысоко и этим, естественно, ронял себя в глазах людей, ведь свет бывает очень покладист и очень легко поддается обману, соглашаясь на ту цену, какую человек сам себе назначает. если только тот не слишком нагл и заносчив и не запрашивает сверх меры. Все зависит от того, как он просит.