Лорд Хардвик был, может быть, самым выдающимся юристом нашей страны. Он председательствовал в суде лорда канцлера18 свыше двадцати лет, и за все это время ни одно из его решений не было отменено и не возникало никаких сомнений в их справедливости. Хоть жадность и была его главной страстью, его ни разу никто не заподозрил в подкупе, — редкий и похвальный пример добродетели и самоотречения под натиском такой неистовой, ненасытной и непрерывно растущей силы.
У него были большие дарования и ясная голова: он понимал, любил belles lettresа и сам занимался ею. Это был приятный красноречивый оратор в парламенте, но речи его слегка напоминали речи защитника в суде.
Людям свойственно заблуждаться или во всяком случае вводить в заблуждение других касательно собственных талантов: может быть, они надеются, что наведут окружающих на ложный след и те признают за ними дарования, которых, как сами они отлично понимают, у них вовсе нет. Так вот и лорд Хардвик в большей степени ценил себя как выдающегося государственного деятеля, каким он, разумеется, не был, чем как выдающегося юриста, каким он, вне всякого сомнения, был.
У него был ясный ум, но ему не хватало размаха. Соблюдение порядка и мелочи домашней жизни — вот что было его истинной сферой. Хоть он и отлично понимал все стоявшие перед ним задачи, добиться величия и блеска в государственной деятельности по робости своей он не мог.
Занимая в течение тридцати лет высокие и выгодные должности и еще больше выгоды получая от собственной бережливости, он составил огромное состояние, и сумел определить членов своей многочисленной семьи на прибыльные места, а также породниться с теми, с кем было надо.
Хоть он и занимал пост генерального солиситора, а потом и генерального атторни, 19 он отнюдь не был тем, что называют королевским адвокатом. Он любил конституцию и поддерживал справедливую прерогативу короля, не доводя ее, однако, до того, чтобы угнетать народ.
Он был от природы человечен, умерен и скромен, когда же на прежних своих постах ему приходилось преследовать по суду государственных преступников. он выполнял эту обязанность совершенно иначе, чем большинство его предшественников, за которыми утвердилось слишком справедливое название «королевских ищеек».
Это был веселый собеседник, общение с которым всегда бывало поучительно, мягкий по натуре, скромно себя державший, не запятнанный никакими пороками (за исключением жадности), весьма выдающийся юрист, но никак не выдающийся государственный деятель.