Понедельник)

 

Медсестры из Памсдара, одна пожилая, тучная, вторая молодая и хорошенькая, прибыли точно в 9:00. Они выполнили свою работу. Когда старшая решила, что я настонался, накривился и навздрагивался уже достаточно, она подала мне пакетик с двумя таблетками.

— Боль.

— Я не думаю, чтобы…

— Принимайте уже, — произнесла эта немногословная женщина. — Это на дурняк.

Я вкинул таблетки себе в рот, передвинул их за щеку, проглотил воду, а потом, извинившись, пошел в уборную. Там я их выплюнул.

Когда вернулся в кухню, старшая медсестра сказала:

— Хороший прогресс. Только не перегружайте себя.

— Нет, нет.

— Поймали их?

— Извините?

— Мудаков, которые вас избили?

— А...… еще нет.

— Сделали что-то лишнее, чего не стоило делать?

Я ответил ей широчайшей из своих улыбок, той, что, как когда-то говорила Кристи, делает меня похожим на ведущего телевикторины, который обкурился крэка.

 

 

Доктор Эллиртон прибыл на ленч, привезя с собой огромные сэндвичи с ростбифом, хрустящую картошку-фри, с которой капало масло, и обещанные молочные шейки. Я съел, сколько осилил, а это оказалось много. Ко мне возвращался аппетит.

— Майк выдвигал идею по постановке еще одного эстрадного шоу, — сказал доктор. — На этот раз, чтобы собрать средства для вас. В конце концов, трезвые головы взяли верх. Маленький городок больше не отреагирует так. — Он подкурил сигарету, бросил спичку в пепельницу на столе и смачно затянулся. — Есть какие-то шансы, что полиция схватит тех громил, которые напали на вас? Что-то слышно?

— Ничего, но я сомневаюсь. Они почистили мой кошелек, украли мою машину и смылись.

— А что вы вообще, кстати, делали по ту сторону Далласа? Там далеко не тот район, куда частят сливки общества.

«Конечно, я там жил».

— Не помню, возможно, заезжал к кому-то.

— Вы достаточно отдыхаете? Не перенапрягаете колено?

— Нет. — Хотя у меня были подозрение, что вскоре его ждет серьезное напряжение.

— Так и засыпаете иногда внезапно?

— С этим теперь значительно лучше.

— Чудесно. Я думаю...

Зазвонил телефон.

— Это, наверное, Сэйди, — произнес я. — Перерыв на ленч, вот она и воспользовалась, чтобы позвонить.

— Я все равно должен был уже отчаливать. Очень приятно видеть, Джордж, что вы начали поправляться. Передавайте красивой леди мои приветствия.

Я передал. Она спросила у меня, не вспомнилось ли мне чего-то относительно того. Из ее осторожных фраз я понял, что она звонит по телефону из главного офиса — и, закончив разговор, должна заплатить миссис Колридж за междугородний звонок. Кроме того, что она была школьным завхозом, у миссис Колридж также были длинные уши.

Я сказал, что нет, никаких новых воспоминаний, но я собираюсь лечь, вздремнуть и надеюсь, что-то появится, когда проснусь. Прибавил еще, что я ее люблю (это так приятно — говорить что-то абсолютно честное), спросил о Дике, пожелал ей хорошего дня и положил трубку. Но спать я не лег. Я взял ключи от машины, портфель и поехал в город. Помогай Боже, я надеялся, что когда буду возвращаться, в том портфеле уже кое-что будет лежать.

 

 

Я вел медленно и осторожно, но все равно очень болело колено, когда я вошел в «Первый зерновой банк» и показал там ключ к своему депозитному сейфу.

Мой банкир вышел со своего кабинета поприветствовать меня, и моментально в голове вспыхнуло его имя: Ричард Линк. Его глаза жалобно сморгнули, когда я прихромал с ним поздороваться.

— Что случилось с вами, мистер Эмберсон?

— Автомобильная авария. — В надежде, что он пропустил или забыл сообщение на странице «Полицейская хроника» в «Морнинг Ньюс». Сам я его не читал, но там было напечатано такое: «Мистер Джордж Эмберсон из Джоди, избитый и ограбленный, был найден в бессознательном состоянии и доставлен в госпиталь Паркленд». — Понемногу все налаживается.

— Это приятно слышать.

Депозитные сейфы находились в подвале. Ступеньки я преодолел серией соскакиваний. Мы воспользовались нашими ключами, и мистер Линк любезно поднял мой сейф в одну из кабинок. Поставив сейф там, на крохотную полочку, как раз достаточную, чтобы ему там поместиться, банкир показал на кнопку на стене.

— Когда закончите, просто позвоните Мелвину. Он вам поможет.

Я поблагодарил, а когда он ушел, задернул занавеску на дверном отверстии кабинки. Мы открыли сейф, но он еще был закрыт. Я смотрел на него, сильно билось сердце. Внутри лежало будущее Джона Кеннеди.

Я открыл сейф. Сверху лежала пачка денег и кучка вещей из квартиры на Нили-стрит, включая мою чековую книжку «Первого зернового». Под всем этим, перевязанная двумя резиновыми биндами, находилась рукопись. На первой странице было напечатано: МЕСТО УБИЙСТВА. Без фамилии автора, но это было мое произведение. Под ним лежала голубая тетрадь: долгожданное «Слово Эла». Я держал его, преисполненный ужасной уверенности, как только открою, а в тетради только пустые страницы. Мистер Желтая Карточка все стер.

«Нет, пожалуйста».

Я резко открыл тетрадь. С первой страницы на меня смотрела фотография. Узкое, не сказать, чтобы очень красивое, лицо. Губы искривлены в улыбке, которую я хорошо знал — разве не видел я ее собственными глазами? Это была улыбки типа: «Я хорошо понимаю, что к чему, а ты нет, дурачок бедолашный».

Ли Харви Освальд. Никчемный приблуда, который должен изменить мир.

 

 

Я сидел в той каморке, переводя дыхание, а тем временем на меня нахлынули воспоминания.

Айви и Розетта на Мерседес-стрит. По фамилии Темплтон, как у Эла.

Девочки со скакалкой: «Старик мой водит суб-ма-рину».

Тихий Мич (Святой Мич) из «Космической электроники».

Джордж де Мореншильд рвет на себе рубашку, словно Супермен.

Билли Джеймс Хергис и генерал Эдвин А. Уокер.

Марина Освальд, красивая заложница убийцы, стоит на пороге моей квартиры в доме №214 на Западной Нили-стрит: «Прошу извинений, вы не видели моего мижука?»

Техасское хранилище школьных учебников.

Шестой этаж, юго-восточное окно. То, откуда лучше всего видно Дили-Плазу и улицу Вязов, где та выгибается в сторону Тройного проезда под железнодорожным мостом.

Меня начало морозить. Я вцепился скрюченными пальцами себе в плечи, плотно прижимая локти к груди. Левой руке — сломанной обмотанной фетром трубой — было больно, но я не обращал внимания. Я радовался. Боль связывала меня с миром.

Когда дрожь наконец-то прошла, я загрузил свою рукопись, драгоценную голубую тетрадь и остаток вещей в мой портфель. Потянулся к кнопке, которая вызывала Мелвина, но потом еще раз внимательно проверил дно сейфа. Там обнаружились еще два предмета. Во-первых, приобретенное в ломбарде дешевое обручальное кольцо, которым я когда-то запасся для камуфляжа, чтобы сделать достоверной мою историю в «Космической электронике». Во-вторых, красная детская погремушка, которая принадлежала Освальдовой дочурке (Джун, а не Эйприл). Погремушка пошла в портфель, обручальное кольцо попало в карманчик-пистон моих слаксов. Я выброшу его по дороге домой. Если и когда наступит время, Сэйди получит намного лучшее.

 

 

Стук по стеклу. Затем голос:

— …все в порядке? Мистер, у вас все в порядке?

Я раскрыл глаза, не имея сначала представление, где я. Посмотрел по левую сторону и увидел патрульного копа, который стучал в боковое окошко моего «Шеви». И только тогда мне развиднелось. На полдороги к «Эдемским садам», утомленный, и изможденный, но, однако напуганный тем, что в голову мне входит ощущение, что вот-вот засну, я моментально остановился на первом же подходящем для парковки месте. Это случилось приблизительно около двух часов. Сейчас, судя по солнечному свету, было уже около четырех.

Я опустил стекло и произнес:

— Извините, офицер. Я вдруг почувствовал себя очень сонным, и мне показалось, шо лучше всего будет остановиться.

Он кивнул:

— Да-да, алкоголь такое умеет. Сколько вы хильнули, прежде чем прыгнуть за руль?

— Нисколечко. Я пережил травму головы несколько месяцев назад. — И я повернул голову, чтобы он увидел то место, где еще не отрасли как следует волосы.

Он почти поверил, тем не менее, все равно попросил меня дыхнуть ему в лицо. После этого пошла обычная процедура.

— Поо’вольте поо’треть на ваши документы.

Я показал ему свое техасское водительское удостоверение.

— Вы же не собираетесь управлять всю дорогу аж до Джоди, не так ли?

— Нет, офицер, только до Северного Далласа. Я живу сейчас в реабилитационном центре, который носит название «Эдемские сады».

Я весь вспотел. Я надеялся, если он это заметит, то решит, что это всего лишь реакция человека, который задремал в закрытой машине посреди теплого ноябрьского дня. И еще я надеялся — ужасно, — что он не попросит показать ему содержимое портфеля, который лежал рядом со мной на среднем сидении. В 2011 году я мог бы отказаться, заявив, что сон в собственном автомобиле не является причиной для такого требования. Черт побери, я остановился даже не на платном парковочном месте. Тем не менее, в 1963 году любой коп может начать рыться в моих вещах. Он не найдет наркотиков, но найдет солидную пачку денежной наличности, рукопись со словом убийство в названии и тетрадь, полную дикого бреда о Далласе и ДжФК. Куда меня заберут: в ближайший полицейский участок на допрос или в Паркленд на психиатрическую экспертизу? Сколько понадобится времени, пока я наконец-то смогу вежливо распрощаться там со своими Уолтонами, пожелав им спокойной ночи?[645]

Он на мгновение поколебался, большой, краснолицый, сущий коп Нормана Рокуэлла, словно с какой-то обложки «Сатурдей Ивнинг Пост» [646]. В конце концов, отдал назад мои водительские права.

— О'кей, мистер Эмберсон. Возвращайтесь к себе в те «Сады», и я очень вас прошу, как приедете, поставьте машину, и пусть она там простоит спокойно всю ночь. Выспались вы здесь или не выспались, но вид у вас изможденный.

— Именно это я и собираюсь сделать.

Отъезжая, в зеркальце заднего вида я видел, как он смотрит мне вслед. Чувствовал я так, будто, еще не успев исчезнуть с его глаз, я вот-вот опять засну. И не будет предупредительных признаков на этот раз: я вильну прямо с улицы на тротуар, собью там, возможно, пару-тройку пешеходов, и тогда врежусь в витрину мебельного магазина.

Когда я, в конце концов, припарковался перед своим маленьким коттеджем с пандусом, который вел к парадной двери, моя голова болела, из глаз текло, колено стонало... но Освальд в моей памяти оставался четким, ясным. Бросив портфель на кухонный стол, я позвонил Сэйди.

— Я тебе звонила по телефону, когда вернулась из школы домой, но тебя не было, — сказала она. — Я уже начала беспокоиться.

— Я был у соседа, играл в криббидж с мистером Кенопенски. — Вынужденное вранье. Надо запоминать, что именно я вру. И врать ровненько, так как она меня хорошо знает.

— Ну, это и хорошо. — А потом, без паузы, без перемены интонации. — Как его имя? Как зовут того мужчину?

«Ли Освальд», — такой внезапностью она чуть было не добыла из меня этих слов.

— Я...… я все еще не вспомнил.

— Ты колеблешься, я хорошо слышу.

Я ждал обвинений, сжав трубку так, что пальцам стало больно.

— Тебе оно уже едва не выпорхнуло в голове, я права?

— Было что-то такое, — согласился я осторожно.

Мы проговорили пятнадцать минут, и все это время я не сводил глаз с портфеля, в котором лежали заметки Эла. Она попросила позвонить ей попозже вечером. Я пообещал.

 

 

Я решил дождаться, когда закончатся «Новости с Хантли-Бринкли», а уже после того вновь открыл голубую тетрадь. Не верилось, что я найду там что-то практически полезное. Финальные записи Эл делал второпях, все подавал сжато; он отнюдь не думал, что «Операция Освальд» будет длиться так долго. Да и я тоже. Одно лишь приближение к этому полностью недоверчивому чуду было похожим на путешествие по дороге, заваленной упавшими ветками, а в конце прошлое все равно могло выкинуть что-то неожиданное и, в конце концов, себя защитить. Но я же остановил Даннинга. Это вселяло в меня надежду. Начали проблескивать очертания плана, который мог позволить мне остановить Освальда, не попав при этом самому в тюрьму или на электрический стул в Хантсвилле.

У меня были уважительные причины, чтобы оставаться на воле. Самая лучшая из всех находилась сейчас в Джоди, кормя, вероятно, Дика Симонса супом с курятиной.

Я методично двигался по своей маленькой, спланированной под инвалидские потребности квартирке, собирая вещи. Я не желал, чтобы, за исключением старой печатной машинки, здесь вообще остался хоть какой-нибудь след Джорджа Эмберсона, когда я отсюда уеду. Я думал, что это случится не раньше среды, тем не менее, если, как сказала Сэйди, Дику уже становится лучше, и она планирует вернуться вечером во вторник, мне нужно ускорить развитие событий. А где я буду прятаться, пока не сделаю свою работу? Интересный вопрос.

Трубный шум объявил о начале программы новостей. Появился Чет Хантли: «После уик-энда, проведенного во Флориде, где он наблюдал за испытательными стрельбами ракет „поларис“, а также посетил своего больного отца, у президента Кеннеди был хлопотный понедельник, провозгласив на протяжении девяти часов пять речей».

Вертолет «Марин-1» [647]снижался к радостно приветствующей толпе. В следующем кадре Кеннеди приближался к людям, которые стояли за импровизированным барьерчиком, одной рукой приглаживая свои растрепанные волосы, а второй поправляя галстук. Он шагал далеко впереди своих охранников, которые едва успевали за ним. Я засмотрелся, привороженный, как он проскользнул сквозь щель в барьере и вклинился в массу обычных людей, пожимая там руки налево и направо. У агентов службы безопасности, которые спешили следом, были не удовлетворенные физиономии.

«Это была встреча в Тампе, — продолжал Хантли, — где Кеннеди здоровался почти десять минут. Он понимает тревоги тех людей, работой которых является его охрана, но вы сами видите, как это нравится гражданам. И еще, Дэвид... он, вопреки всей его надуманной прохладности, наслаждается исполнением роли публичного политика».

Теперь Кеннеди шел к своему лимузину, все еще пожимая руки, а кое-где и коротко обнимая какую-нибудь леди. Машина была кабриолетом с опущенным верхом, точно такая же, как и та, на которой он будет ехать из аэропорта «Лав Филд», пока не встретится с пулей Ли Освальда. Возможно, это была именно та машина. На мгновение на черно-белой, мутноватой пленке зафиксировалось знакомое лицо среди толпы в Тампе. Сидя у себя на диване, я увидел, как президент Соединенных Штатов пожимает руку моему тамошнему букмекеру.

У меня не было понятия и возможности выяснить, был ли прав Рот относительно «сифа», или просто повторял чью-то сплетню, но Эдуардо Гутьерэс очень похудел, почти полысел, а глаза его смотрели смущенно, словно он не совсем соображает, где сейчас находится, и вообще, кто он такой. Как и контингент охранников Кеннеди, люди возле Гутьерэса все были в просторных плащах, не смотря на флоридскую жару. Кадр длился всего лишь миг, а дальше камера переключилась на Кеннеди, как он, не переставая махать рукой и сиять улыбкой, отъезжает в открытой машине, которая оставляет его таким чувственным.

Вновь Хантли, теперь его угловатое, жесткое лицо смущалось в улыбке.

— Этот день, Дэвид, имел также и забавную составляющую. Когда президент входил в бальный зал отеля «Интернешенелл», где его речь ожидали члены Торговой палаты Тампы... а впрочем, лучше послушай сам.

Вновь кинорепортаж. Приветствуя взмахами руки аудиторию, входит Кеннеди, и вдруг какой-то старик в тирольской шляпе и кожаных шортах вжаривает на большом аккордеоне «Слава командиру»[648]. Президент на мгновение приходит в смущение, а потом поднимает вверх обе руки в смешном жесте «святой бес». Я впервые увидел его таким, каким я уже привык видеть Освальда, — реальным человеком. В том, как он на мгновение застыл, и в следующем его жесте я увидел кое-что даже красивее, чем просто чувство юмора: восприятие абсурда как неотъемлемой части жизни.

Дэвид Бринкли тоже улыбался.

— Если Кеннеди переизберут, возможно, того джентльмена пригласят сыграть на инаугурационном бале. И вместо «Слава командиру» польку «Пивная бочка»[649]… А тем временем в Женеве...

Я выключил телевизор, вернулся на диван и открыл заметки Эла. Листая тетрадь до заключительных страниц, я все еще видел это волнение президента. И его улыбку. Чувство юмора; ощущение абсурда. У мужчины в окне на шестом этаже Книгохранилища не было ни того, ни другого. Освальд доказывал это все время, а такому человеку нельзя изменять историю.

 

 

Я был в отчаянии, убедившись, что пять из последних шести страниц Эловых заметок посвящены перемещениям Освальда в Новом Орлеане и его бесплодным стараниям добраться до Кубы через Мексику. Только последняя страница подводила к покушению, да и то заметки там были сделаны наспех. Не было сомнений, что сам Эл знал эту часть истории детально, тем не менее, наверное, он считал, если я не смог добраться до Освальда к третьей неделе ноября, после этого уже не о чем говорить.

 

3/10/63: О. вновь в Техасе. Они с Мариной «типа» разделились. Она живет в доме Рут, О. появляется там, в основном по уик-эндам. Рут находит О. работу в Книгохр. через своего соседа (Бьюля Фрейжера). Рут рекомендует О. как «приличного молодого человека».

О. живет в Далласе в течение рабочей недели. Меблированная квартира.

 

17/10/63: О. начинает работать в Книг. Расфасовывает книжки. Грузит машины и т.п.

 

18/10/63: О. исполняется 24 г. Рут с Мариной устраивают ему сюрприз-вечеринку. О. благодарит их. Плачет.

 

20/10/63: Рождение 2-й дочери: Одри-Рейчел. Рут везет Марину в госпиталь (Паркленд), пока О. на работе. Винтовка спрятана в гараже Рут Пейн, закутанная в одеяло.

К О. постоянно частит агент ФБР Джеймс Гости. Раздувает его паранойю.

 

21/11/63: О. приходит в дом Пейн. Умоляет Марину жить вновь вместе. М. отказывается. Последняя соломинка для О.

 

22/11/63: О. оставляет все свои деньги на комоде для Марины. Также обручальное кольцо. Едет из Ирвинга в Книгохр. вместе с Бьюлем Фрейжером. При себе имеет сверток в коричневой бумаге. Бьюль спрашивает, что там. «Карнизы для штор в моей новой квартире», — говорит ему О. Винтовка Ман-Карк, наверное, в разобранном состоянии. Бьюль ставит машину на парковке в двух кварталах от Книгохр. 3 мин. пешком.

 

11:50: О. устраивает снайперское гнездо в Юго-Вост. уголке 6-го этажа, ограждая это место картонными ящиками от рабочих, которые на противоположной стороне слаживают листы фанеры для нового пола. Ланч. Там никого, кроме него. Все высматривают президента.

 

11:55: О. собирает и заряжает Ман-Карк.

12:29: Кортеж выезжает на Дили-Плазу.

12:30: О. делает три выстрела. 3-и выстрел попадает в ДжФК.

 

Информации, в которой я больше всего нуждался — где именно находится меблированная квартира Освальда — в заметках Эла не было. Я подавил желание кинуть тетрадь через всю комнату. Однако я встал, надел плащ и вышел во двор. Уже почти упала полная темнота, но в небе всходила половинная луна. В ее свете я заметил съежившегося в своей кресле-каталке мистера Кенопенски. Радиоприемник «Моторола» лежал у него на коленях.

Я двинулся вниз по пандусу, едва не запутавшись в собственных ногах.

— Мистер Кенопенски? Все в порядке?

Какое-то мгновение он не отвечал, даже не пошевелился, и я был уверен, что он мертв. Потом он поднял голову и улыбнулся:

— Просто слушаю свою музыку, сынок. Вечером станция КМАТ передает свинг, и это меня уносит далеко назад. Я вертел такой линди-хоп и бани-хоп, как никто вокруг в те добрые старые дни, хотя ты никогда бы об этом не догадался, глядя на меня сегодняшнего. А какая же луна хорошенькая, а?

Та была действительно очень хорошенькой. Мы смотрели на нее молча, а я думал о работе, которую должен сделать. Пусть даже я не знаю, где Ли будет этой ночью, но я точно знал, где его винтовка: в гараже Рут, закутанная в одеяло. А если мне поехать туда и забрать ее? Может, даже не надо будет ломать замок. Это же Страна Было, где люди, которые живут поодаль от центра города, часто не замыкают своих домов, не говоря уже о гаражах.

Вот только, если Эл ошибся? Ошибся же он с местом укрытия перед покушением на Уокера, наконец. И даже, если она и там …

— О чем ты думаешь, сынок? — спросил мистер Кенопенски. — У тебя загадочный вид. Никаких неприятностей с девушкой, я надеюсь?

— Нет. — По крайней мере, пока что нет. — А вы можете дать мне совет?

— Да-сэр, это я могу. Это единственное, на что годятся такие старые земледельцы, когда уже не способны ни закинуть лассо, ни скот перегнать.

— Скажем, вы знаете человека, который задумал совершить что-то плохое. Знаете, что он абсолютно, всем сердцем на это настроен. Если бы вы такого человека остановили один раз — отговорили его, например, — как вы считаете, вернулся бы он вновь к тому же самому или тот момент был бы последним?

— Трудно сказать. Ты, возможно, думаешь о том, не знаю, кто он, который оставил шрам на лице твоей девушки, думаешь, а не вернется ли он, чтобы закончить ту работу?

— Что-то типа такого.

— Бешеный парень.

Это прозвучало не как вопрос.

— Да.

— Разумные люди часто отступают, — начал мистер Кенопенски. — Бешеные редко на это способны. Я видел немало таких в старые времена, в шалфейных прериях, еще до электричества и телефонов. Предупреди такого, и он немного погодя вернется вновь. Побей, и он нападет из засады... Сначала на тебя, а потом на того, в кого сначала целил. Запри его в окружной тюрьме, он будет сидеть, будет ждать, пока не выйдет на волю. Самое безопасное, это если такого бешенного запереть на продолжительный срок в тюрьме. Или просто убить.

— Я и сам так думаю.

— Не позволь ему вернуться, убить остаток ее красоты, если это то, о чем ты думаешь. Если она тебе дорога так, как мне это кажется, это твоя обязанность.

Конечно, это моя обязанность, хотя не в Клейтоне сейчас была проблема. Я вернулся в свою квартирку, сделал крепкий кофе и сел с блокнотом. В моем воображении начал очерчиваться хоть какой-то план, и я хотел проработать его детальнее.

Однако я начал кунять. А потом заснул.

Проснулся я уже почти в полночь, с одеревеневшей щекой, которой прижимался к покрытому клеенкой кухонному столу. Взглянул, что там в моем блокноте. Я не помнил, нарисовал ли я там это прежде чем заснуть, или ненадолго проснулся, сделал рисунок, а теперь об этом забыл.

Оружие. Но не винтовка Манлихер-Каркано, а револьвер. Мой револьвер. Тот, который я засунул под ступеньки крыльца дома № 214 на Западной Нили. Он, наверное, и до сих пор лежит там. Я надеялся, что он до сих пор там.

Он мне может понадобиться.