Ноября 1963

 

Дорогая Сэйди.

Я говорил тебе неправду. Думаю, уже некоторое время ты это подозревала. Думаю, ты задумала приехать сегодня пораньше. Именно поэтому ты не увидишь меня, пока не закончится визит ДжФК в Даллас, то есть до послезавтра.

Если все пойдет так, как я надеюсь, у нас впереди длинная и счастливая жизни вместе в другом мире. Сначала тебе там будет удивительно, но я думаю, ты быстро привыкнешь. Я тебе буду помогать. Я люблю тебя и именно поэтому не могу разрешить тебе подключаться к этому делу.

Пожалуйста, верь мне, прошу, будь терпеливой и, прошу, не испытывай удивления, если увидишь мое имя и фото в газетах — если все пойдет так, как я хочу, именно это, скорей всего, и произойдет. Больше всего прошу: не пытайся меня разыскать.

Со всей моей любовью

Джейк.

P. S. Сожги это.

 

 

Я положил свою детальную жизнь в роли Джорджа Эмберсона в багажник моего крылатого «Шеви», сунул в дверь записку для физиотерапевта и уехал с тяжелым сердцем, преисполненным ностальгии. Сэйди выехала из Джоди даже раньше, чем я подозревал — перед рассветом. Я отплыл от «Эдемских садов» в девять. Она припарковала свой «Жук» к бордюру в четверть десятого, прочитала записку, которая отменяла сеанс терапии и открыла дверь своим ключом. Прислоненный к валику печатной машинки торчал конверт с написанным на нем ее именем. Она разорвала его, прочитала мое письмо, села на диван перед слепым телевизором и заплакала. Она все еще плакала, когда появился терапевт... но письмо, как я и просил, она сожгла.

 

 

Почти полностью спокойная лежала Мерседес-стрит под затянутым тучами небом. Девочек-попрыгуний не было — наверное, в школе, восторженно слушают рассказ учителя о близком приезде президента, — но, как я и надеялся, объявление ПОД АРЕНДУ вновь было приколото к перилам шаткого крыльца. С номером телефона. Проехав к стоянке под складом «Монтгомери Уорда», я позвонил по нему из будки возле грузового дебаркадера. Я не сомневался, что тот, кто ответил мне лаконичным «еб, Мерит слушает», это тот же самый человек, который сдавал в аренду дом №2703 Ли и Марине. Я будто вновь увидел его шляпу «Стетсон» и причудливо расшитые сапоги.

Я объяснил ему, чего хочу, и он расхохотался, не поверив.

— Я не сдаю поденно. Это хороший дом, партнер.

— Лачуга, — перебил я. — Я был внутри. Знаю.

— Подождите-ка, к чертовой…

— Нет, это вы подождите. Я предлагаю вам пятьдесят баксов, чтобы перекантоваться в вашей лачуге только этот уик-энд. Это почти месячная арендная плата, и вы сможете вновь выставить там свое объявление уже в следующий понедельник.

— Зачем вам…

— Потому что приезжает Кеннеди и все отели в Далласе и Форт-Уорте переполнены. Я преодолел не близкий путь, чтобы его увидеть, но не собираюсь стать лагерем в Ярмарочном парке[651]или на Дили-Плазе.

Я услышал «клац» и гудение пламени зажигалки, Мерит закурил, обдумывая мое предложение.

— Напрасно тратим время, — произнес я. — Вот так.

— Как вас звать, партнер?

— Джордж Эмберсон. — Я уже жалел, что позвонил по телефону, а не просто зашел и поселился там. Я уже чуть было не решил именно так и сделать, тем не менее, визит копов из департамента полиции Форт-Уорта был последним, в чем я нуждался. Я не сомневался, что жителям улицы, которые иногда, отмечая праздники, подрывают кур, вообще насрать на квартирантов, но лучше обезопаситься, чем потом жалеть. Я уже не просто кружил вокруг карточного домика; я в нем жил.

— Я буду перед домом через полчаса, сорок пять минут.

— Я буду внутри, есть ключ.

Вновь тишина. И тогда:

— Откуда он у вас?

У меня не было намерения стучать на Айви, даже если она уже живет в Мозелле.

— От Ли. Ли Освальда. Он мне его дал, чтобы я мог заходить, поливать его цветы.

— У этого мелкого никчемы были цветы?

Я повесил трубку и поехал назад к №2703. Мой временный арендодатель, вероятно, терзаемый любопытством, прибыл в своем «Крайслере» через пятнадцать минут. В «Стетсоне» и расшитых сапогах. Я сидел в парадной комнате, прислушиваясь к сварливым призракам еще живых людей. У них было, что рассказать, и много всего.

Мерит хотел выведать у меня об Освальде — а на самом ли деле он чертов комманист? Я сказал, что нет, он хороший парень из Луизианы, который сейчас работает в таком месте, с которого в пятницу будет хорошо видно президентский кортеж. Я сказал, что надеюсь, что Ли разрешит мне разделить с ним такую удобную точку наблюдения.

— Сучий Кеннеди! — Мерит едва ли не кричал. — Вот это точно комманист! Кто-то должен был бы пристрелить этого суче'о сы'а, чтобы и не дерну'ся.

— Хорошего вам дня, — произнес я, закрывая дверь.

Он ушел, но явно без радости. Этот человек привык к льстивым квартиросъемщикам. На потресканной, покрошенной бетонной дорожке он обернулся.

— Вы оставите дом в таком же хорошем состоянии, в котором его приняли, слышите?

Я оглянулся по гостиной с ее затоптанным ковром, потресканным потолком, единственным проваленным креслом.

— Без проблем, конечно, — сказал я.

Я сел и вновь попробовал настроиться на призраков: Ли и Марине, Маргарите и де Мореншильде. Однако впал в свой очередной внезапный сон. Проснувшись, я решил, что считалка звучит в моем затухающем сновидении.

«Леди любят ТАНЦЕВАТЬ! Чарли Чаплин их СНИМАТЬ!»

Она не исчезла, когда я раскрыл глаза. Я подошел к окну и выглянул. Девочки-попрыгуньи стали выше и старше, но это были они, та же самая Ужасная Троица. Та, которая в середине, вся в прыщах, хотя на вид ей еще года четыре не хватало до подросткового акне. Наверное, это у нее красная сыпь.

«Салют кап'таану!»

«Принцессе салют», — пробурчал я и пошел в ванную сполоснуть лицо. Кран изрыгнул ржавую воду, тем не менее, достаточно прохладную, чтобы мне окончательно прснуться. Вместо разбитых часов, на руке у меня теперь был дешевый «Таймекс», который показывал, что уже полтретьего. Голода я не чувствовал, но понимал, что все-таки должен что-то съесть, поэтому поехал в «Барбекю мистера Ли». Возвращаясь оттуда, я заехал в аптеку за тем порошком от головной боли. И еще купил себе пару романов Джона Д. Мак-Доналда в бумажных обложках.

Девочек-попрыгуний не было. По обыкновению шумная Мерседес-стрит на удивление притихла. «Как пьеса перед поднятием занавеса для третьего акта», — подумал я. Зайдя в дом, я поел, тем не менее, хотя жареные ребрышки были нежными и сочными, большую часть их я потом выбросил.

 

 

Я старался заснуть в большой спальне, но очень живыми были там призраки Ли и Марины. Незадолго до полуночи я передислоцировался в маленькую спальню. Пастельные девочки Розетты Темплтон все еще оставались на стенах и каким-то образом их одинаковые зеленые платьица («лесная зелень», наверное, любимый карандаш Розетты) и большие черные бутсы действовали на меня успокаивающе. Я подумал, что Сэйди тоже улыбнулась бы этим девочкам, особенно той, которая в короне Мисс Америки.

— Я люблю тебя, сердце мое, — прошептал я и заснул.

 

 

21/11/63 (Четверг)

Завтракать мне хотелось не больше, чем вчера хотелось обедать, но в 11:00 организм начал отчаянно требовать кофе. Казалось, меня удовлетворит не меньше галлона. Я схватил одну из моих новеньких книжек — «Хлопни большой дверью»[652], так она называлась — и поехал в «Счастливое яйцо» на Бреддок-хайвэй. За барной стойкой работал телевизор, и я посмотрел новости о том, что вот-вот начнется визит Кеннеди в Сан-Антонио[653], где его должен встретить Линдон и леди «Божья Коровка» Джонсон[654]. К компании присоединятся также губернатор Техаса Джон Конноли со своей женой Нелли.

Сюжет о президенте с женой, которые шли от аэродрома авиабазы Эндрюс в Вашингтоне к лазурно-белому президентскому лайнеру, комментировала репортерша, которая, казалось, вот-вот от счастья напрудит себе в трусики, описывая подчеркнутую «небрежно-элегантным беретом изысканную прическу» Джеки и совершенные линии «созданного ее любимым дизайнером Олегом Кассини комплекта из платья и рубашки под пояс». Возможно, Кассини[655]действительно был ее любимым дизайнером, но я знал, что у миссис Кеннеди на самолете припасен другой комплект. Дизайн этого был разработан Коко Шанель. Клубничного цвета шерстяной костюм с черным воротничком. Ну и, конечно же, его венчала крохотная розовая шляпка. Этот костюм чудесно будет гармонировать с розами, которые ей вручат в аэропорту «Лав Филд», хотя не будет подходить той крови, которая забрызгает ей юбку, чулки и туфли.

 

 

Вернувшись на Мерседес-стрит, я занялся чтением купленных романов. Я ждал, что сопротивляющееся прошлое выплюнет меня, словно надоедливую муху — или крыша упадет, или выгребная яма распахнется под домом №2307, и он провалится глубоко под землю. Я почистил револьвер, зарядил, потом разрядил и почистил его вновь. Я очень надеялся, что впаду в очередной внезапный сон — хоть время минует незаметно, — но этого не произошло. Медленно тянулись минуты, неохотно накапливаясь в часы, и каждая подвигала Кеннеди все ближе и ближе к перекрестку Хьюстон-стрит и улицы Вязов.

«Никаких внезапных снов сегодня, — думал я. — Однако это может начаться завтра. Когда настанет критический момент, я просто упаду без сознания. А глаза раскрою, когда дело будет сделано, когда прошлое уже себя защитит».

Так могло и на самом деле произойти. Я это понимал. А если так произойдет, мне надо будет принимать решение: найти Сэйди и жениться на ней или возвращаться назад и начать все снова. Размышляя об этом, я понял, что никакого решения принимать не надо. У меня нет сил вернуться, и начинать все снова. Хоть так, хоть сяк, а против правды никуда. Последний заряд зверолова.

Тем вечером Кеннеди, Джонсоны и Конноли ужинали в Хьюстоне, который в их честь устроила Лига граждан латиноамериканского происхождения. Кушанья подавали аргентинские: ensalada rusa и мясо, известное, как guiso [656]. После ужина речь держала Джеки — на испанском. Я ужинал заранее купленным бургером и картофельными чипсами... то есть пытался есть. Куснув пару раз, я и эту пищу отнес в мусорный бак позади дома.

Прочитал оба романа Мак-Доналда. Подумал, не достать ли из багажника собственную незавершенную книгу, но мысль о том, чтобы ее перечитывать, отозвалась тошнотой. И я просто сидел в полупроваленном кресле, пока на дворе совсем не потемнело. А тогда пошел в маленькую спальню, где когда-то спали Розетта и Джун Освальд. Лег, сняв обувь, но одетый, подложив себе под голову подушку, взятую из кресла в гостиной. Дверь я оставил приоткрытой и свет в гостиной включенным. При его мерцании я мог видеть нарисованных пастелью девочек в зеленых сарафанчиках. Я понимал, что впереди у меня целая ночь, на протяжении которой только что прожитый продолжительный день покажется коротким; я так и буду лежать там без сна, с ногами, которые свисают с конца кровати едва ли не до пола, пока первый свет дня двадцать второго ноября не начнет просачиваться через окно.

И ночь тянулась долго. Меня мучили всякие «а что если» и «если бы то» и мысли о Сэйди. Эти мучили больше всего. Тоска по ней, желание быть с ней достигали в такие глубины, где вспыхивали уже на уровне физической боли. В какой-то момент, несомненно, уже далеко по полночи (я перестал посматривать на часы; медленное движение стрелок вгоняло меня в еще большую депрессию), я впал в сон, бездонный, без сновидений. Неизвестно, как долго я мог проспать следующим утром, если бы меня не разбудили. Кто-то деликатно до меня дотронулся.

— А ну-ка, Джейк. Раскрывай глаза.

Я послушно раскрыл глаза, но, увидев, кто сидит возле моей кровати, подумал сначала, что вижу сон. И потом протянул руку, дотронулся до штанины ее выцветших синих джинсов и почувствовал под пальцами плотную ткань. Волосы у нее были подвязанными вверх, лицо почти без грима, обезображенная левая щека ясно просматривалась, просто бросалась в глаза. Сэйди. Она нашла меня.