Во время вечерней телетрансляции так называемого «Христового похода» Билли Джеймса Хергиса 9-й канал предоставит эфирное время ГЕНЕРАЛУ ЭДВИНУ УОКЕРУ, фашисту, который подбивал ДжФК вторгнуться в мирную страну Кубу, тому, который вызвал брожение по всему югу своими «ПРИЗЫВАМИ НЕНАВИСТИ» против черных, против десегрегации. (Если вы сомневаетесь в правдивости этой информации, почитайте «Телегид»). Эти двое человек стоят за то, против чего мы дрались во Вторую мировую войну, и их фашистским ШАБАШАМ не место в телеэфире. ЭДВИН УОКЕР был одним из тех белых расистов, которые старались помешать ДЖЕЙМСУ МЕРЕДИТУ учиться в «ДОБРОЙ СТАРОЙ МИСС». Если вы любите Америку, протестуйте против предоставления эфирного времени людям, которые проповедуют НЕНАВИСТЬ и НАСИЛИЕ. Напишите письмо! А еще лучше, приходите на 9-й канал 27 декабря в сидячий пикет!
А. Хидель
Президент движения «Руки прочь от Кубы»
филиал в Далласе - Форт-Уорте
Я мысленно отметил ошибки в его правописании, потом сложил прокламацию и спрятал в сейфик, в котором держал свои рукописи.
Если возле телестудии и состоялась акция протеста, о ней не сообщалось в «Грязь Геральд» на следующий день после «телетрансляции» Хергиса-Уокера. Я сомневался, чтобы хоть кто-то туда появился, включая самого Ли. Сам я, конечно, там не был, но в четверг вечером я включил 9-й канал, желая увидеть человека, которого Ли — вероятнее всего, Ли — вскоре будет пытаться застрелить.
Сначала там показывали одного Хергиса, он сидел за письменным столом, делая вид, будто пишет что-то важное, пока какой-то законсервированный в записи хор пел «Боевой Гимн Республики». Такой себе приземистый парень с густыми, черными, зализанными назад волосами. Хор начал затухать, он отложил ручку, посмотрел в камеру и произнес: «Приглашаю вас в Крестовый поход, соседи. Есть хорошая новость…Иисус любит вас. Да, да, каждого из вас. Хотите присоединиться ко мне в молитве?»
Хергис мял ухо Всевышнему по крайней мере минут десять. Подавал обычный набор, благодаря Бога за возможность распространять веру и инструктируя Его, чтобы благословил тех, кто с любовью прислали свои добровольные пожертвования. Дальше он перешел к делу, прося Бога вооружить Его Избранных мечом и щитом праведности, чтобы мы могли побить коммунизм, который поднял свою отвратительную голову всего за девяносто миль от берегов Флориды. Он просил Бога даровать президенту Кеннеди мудрость (которую сам Хергис, находясь в непосредственной близости к Большому Боссу, уже имел) пойти туда и с корнями повырывать сорняки безбожья. Он также требовал, чтобы Бог положил конец росту коммунистической угрозы в кампусах американских колледжей — к этому каким-то образом была причастна фолк-музыка, но тут Хергис потерял нить разговора. Закончил он благодарностью Богу за сегодняшнего гостя студии, героя Анцио и сражении на Чосинском водохранилище, генерала Эдвина А. Уокера[558].
Уокер появился не в генеральской форме, а в костюме-хаки, который очень напоминал форменный. Стрелки на его брюках были такими отточенным, что ими, казалось, можно бриться. Его каменное лицо напомнило мне актера-ковбоя Рендольфа Скотта[559]. Он пожал руку Хергису, и они начали говорить о коммунизме, который кишит не только в студенческих кампусах, но также и в Конгрессе и среди научного сообщества. Они коснулись фторирования воды[560]. Потом толкли воду в ступе о Кубе, которую Уокер назвал «раковой опухолью в Карибском море».
Я понял, почему Уокер испытал такое сокрушительное поражение в прошлом году, баллотируясь на губернатора Техаса. Школьников он вогнал бы в сон уже на первом уроке, когда они еще бодрые. Но Хергис умело его вытягивал, своевременно выкрикивая «Слава Иисусу!» или «Господь свидетель, брат!», когда генерал уже совсем начинал буксовать. Они обсудили будущий крестовый поход по Югу с выступлениями на фермерских участках, который назвали операцией «Полночные перегоны», а потом Хергис предложил Уокеру развеять туман вокруг «определенных смехотворных обвинений его в сегрегационизме, которые всплыли на страницах нью-йоркской печати и еще кое-где».
Уокер, в конце концов, забыл, что он выступает по телевизору и ожил.
— Вы же знаете, что это не что иное, как наглая пропаганда комми.
— Я это знаю! — воскликнул Хергис. — Но Бог хочет, чтобы вы нам рассказали об этом, брат.
— Я свою жизнь связал с Армией США и останусь солдатом до своего последнего дня. («Если бы Ли попал, до того дня оставалось бы всего лишь три месяца».) Как солдат, я всегда исполнял свой долг. Когда президент Эйзенхауэр приказал мне выступить в Литл-Рок во время гражданских волнений — как вы знаете, это было связано с насильственной интеграцией Центральной средней школы в 1957 году[561], — я исполнил свой долг. Но, Билли, кроме того, я также и Божий солдат...
— Воин Христа! Славим Иисуса!
— …и христианин, я знаю, что насильственная интеграция — это очень плохая вещь. Она противоречит Конституции, правам штатов и Библии.
— Объясните это, — поощрил Хергис, стирая слезу у себя со щеки. А может, это был пот, который просочился у него сквозь грим.
— Есть ли у меня ненависть к негритянской расе? Те, кто это говорят, и те, кто постарались, чтобы меня убрали с военной службы, которую я люблю, — лжецы и коммунисты. Вы сами все прекрасно знаете, знают люди, с которыми я служил, знает Бог. — Он наклонился вперед в своем гостевом кресле. — Вы думаете, что учителя-негры в Алабаме и Арканзасе и в большом штате Техас желают интеграции? Вовсе нет. Они усматривают в ней пощечину себе, пренебрежение к их умениям и тяжелому труду. Вы думаете, что ученики-негры желают ходить в школу вместе с белыми, которые естественно лучше подготовлены к чтению, письму и арифметике? Вы думаете, что настоящие американцы желают какого-то рода расовой нечистокровности, которая будет результатом такого смешения?
— Конечно, не желают! Слааавим Иисуса!
Я вспомнил тот указатель, который видел в Южной Каролине, тот, который показывал на тропу через ядовитый плющ. С надписью ЦВЕТНЫЕ. Уокер не заслуживал того, чтобы его застрелили, но шокового стресса он, безусловно, был достоин. Я кому-угодно рассказал бы насчет этого доброго старого «славим Иисуса».
Внимание мое отвлеклось, но то, что начал сейчас говорить Уокер, моментально вернуло его на место.
— Это Бог, не генерал Уокер, назначил место неграм в этом мире, когда дал им другой цвет кожи и другой набор талантов. Больше спортивных талантов. Что говорит нам Библия об этом различии и о том, почему негритянская раса была проклята на такие мучения и тяжкий труд? Достаточно лишь заглянуть в девятый раздел книги «Бытие», Билли.
— Славим Господа за Его Святое Слово.
Уокер закрыл глаза и поднял правую руку, словно давая клятву в суде.
— «И Ной пил вино, и упился, и лежал непокрытый. Хам увидел наготу своего отца и рассказал тем, кто стояли на дворе». Но Сим и Яфет... один прародитель арабской расы, другой прародитель белой расы... я знаю, что вы это знаете, Билли, но не все это знают, не все получили хорошее старое библейское воспитание, еще сидя на коленях у своих матерей...
— Славим Бога за христианских матерей, ваша правда!
— Сим и Яфет не смотрели. А когда Ной проснулся и узнал, что там происходило, он сказал: «Проклят пусть будет Ханаан, пусть будет он слугой слуг, лесорубом и носителем во...»
Я выключил телевизор.
Наблюдая, что происходит между Мариной и Ли в течение января и февраля 1963 года, я вспоминал майку, которую иногда на себя одевала Кристи в последний год нашего брака. На ней был изображен пират со злым оскалом, ниже находилась фраза: ПОБОИ БУДУТ ПРОДОЛЖАТЬСЯ, ПОКА НЕ УЛУЧШИТСЯ МОРАЛЬ. Немало побоев было нанесено в доме №604 на Элсбет-стрит той зимой. Мы, соседи, прислушивались к воплям Ли и плачу Марины — иногда от злости, иногда от боли. Никто не вмешивался, включая меня.
Нельзя сказать, что она была единственной женой, которую били в окраинах Дубового оврага; потасовки в пятничные и субботние вечера, похоже, были местной традицией. Все, чего, как я помню, мне хотелось в те гнетущие, серые месяцы, это чтобы эта убогая, бесконечная мыльная опера, в конце концов, закончилась, и я смог все время проводить вместе с Сэйди. Вот я убежусь, что Ли действовал соло в попытке застрелить генерала Уокера, а потом и сам завершу свое дело. То, что Освальд действовал сам однажды, не обязательно будет доказывать, что он действовал один в обоих случаях, но это было лучшее, что я мог сделать. Когда будут проставлены все точки над «и», а все «t» будут перечеркнуты черточками — большинство из них, по крайней мере, — я выберу время и место и застрелю Освальда так же хладнокровно, как застрелил Фрэнка Даннинга.
Время шло. Медленно, тем не менее, шло. И тогда, незадолго до того, как Освальдам переехать на Нили-стрит в квартиру выше моей, я увидел, как Марина говорит со старой леди с ходунками и прической Эльзы Ланчестер. Обе женщины улыбались. Старая леди что-то спросила у молодой. Марина рассмеялась, кивнула и приложила ладони себе к животу.
Я стоял у себя возле окна с раздвинутыми шторами, держа в одной руке бинокль, а второй стараясь вправить себе отпавшую челюсть. В заметках Эла ни словом не речь шла о таком развитии событий, он или не знал об этом, или ему это было безразлично. Но небезразлично это было мне.
Жена человека, на которого я израсходовал более четырех лет ожидания, чтобы его застрелить, вновь была беременной.