ДЖЕН ЭЙР» – КРАТКИЙ ЭКСКУРС В РОМАН

 

 

Возле дома Стикса мы с Рочестером встретились не в первый раз. И не в последний. Наша первая встреча состоялась неподалеку от Хэворт-хауса в Йоркшире, когда мой разум был еще юн и барьер между реальностью и выдумкой еще не затвердел и не превратился в скорлупу, в которой мы замыкаемся, становясь взрослыми. Этот барьер был тогда мягок, податлив, и, благодаря доброте одной иностранки и ее волшебному голосу, я совершила короткое путешествие – и вернулась.

Четверг Нонетот. Жизнь в ТИПА-Сети

 

 

Был 1958 год. Мои дядя с тетей – которые даже тогда казались мне старыми – взяли меня на экскурсию в Хэворт-хаус, старый дом, где некогда проживало семейство Бронте. В школе я как раз изучала Уильяма Теккерея, и, поскольку сестры Бронте были его современницами, такая поездка позволила бы мне узнать много нового. Дядю Майкрофта пригласили прочитать в Брэдфордском университете лекцию по его замечательной математической работе, касавшейся теории игр (применяя ее на практике, дядя никогда не проигрывал в китайские шахматы). Брэдфорд расположен неподалеку от Хэворта, так что совместить обе поездки показалось нам хорошей идеей.

Нас сопровождала гид, суровая пушистая дама (очки в стальной оправе и кардиган из ангоры), которая в свои шестьдесят уверенной рукой гнала туристов по комнатам, твердо уверенная в том, что ни черта они не знают, но долг велит помочь им подняться из бездны невежества. К концу экскурсии, когда я (и все остальные) тихо грезила только об открытках и мороженом, усталых странников по музею ждал приз в виде подлинника рукописи «Джен Эйр».

Хотя бумага потемнела от времени, а черные чернила выцвели до светло-коричневых, опытный глаз до сих пор мог распутать тонкие паутинки написанных от руки строк, растекавшихся по страницам потоком увлекательной прозы. Раз в два дня одну страницу переворачивали, чтобы фанатичные почитатели творчества Бронте, регулярно посещавшие музей, могли прочесть роман в оригинале.

В тот день рукопись была открыта на странице, где Джен и Рочестер встретились впервые. Случайная встреча у изгороди.

– …что делает его одним из величайших любовных романов в истории, – продолжала пушистая высокомерная гидесса свой заученный монолог, игнорируя посетителей, желавших задать дополнительные вопросы. – Характер Джен Эйр, стойкой и жизнерадостной героини, разительно отличался от героинь романов того времени, а Рочестер, непривлекательный, хотя в душе хороший человек, также выбивался за рамки традиций своим суровым юмором. Шарлотта Бронте написала «Джен Эйр» в тысяча восемьсот сорок седьмом году под псевдонимом Керрер Белл. Теккерей отзывался о романе как о «шедевре большого гения». А сейчас мы с вами пройдем в магазин, где вы можете купить открытки, памятные значки, маленькие пластмассовые модели Хэтклифа и другие сувениры. Спасибо за…

Молодой человек из группы экскурсантов замахал рукой, полный решимости сказать свое слово.

– Простите, – начал он с американским акцентом.

У гидессы, вынужденной выслушать постороннее мнение, мгновенно задергалась щека.

– Да? – спросила она с ледяной вежливостью.

– Ну, – продолжал молодой человек, – я вообще в Бронте не шибко разбираюсь, но мне не дает покоя концовка «Джен Эйр».

– Не дает покоя?

– Ага. Ну, когда Джен покидает Торнфильд-холл и уезжает со своим кузеном, этим Риверсом…

– Я знаю, как звали ее кузена, молодой человек.

– Ага, ага, ну так вот, она соглашается уехать с этим занудой Сент-Джоном Риверсом и даже не хочет выходить за него замуж, они просто в Индию уезжают – и это называется финал? Финал, да? А где же хэппи-энд? А что будет с Рочестером и его чокнутой женой?

Гидесса побагровела.

– А чего бы вам хотелось? Чтобы силы добра и зла сошлись в смертельной схватке в коридорах Торнфильд-холла?

– Я не это имел в виду, – продолжал молодой человек, начиная злиться. – Книга буквально вбивает в тебя: будь решительным! А концовка все это разваливает. У меня такое ощущение, что она просто струсила.

Гидесса несколько мгновений буравила его взглядом сквозь очки в стальной оправе, удивляясь, почему же экскурсанты не могут вести себя как мирные овечки. Увы, вопрос молодого американца был далеко не праздным. Она сама часто задумывалась над бесцветным финалом книги, желая, как и миллионы других читателей, чтобы обстоятельства в конце концов позволили Джен и Рочестеру пожениться.

– Кое-чего мы никогда не узнаем, – уклончиво ответила она – Шарлотты с нами давно уже нет, и ваш вопрос останется риторическим. Мы можем лишь изучать ее творчество и получать от него наслаждение. Богатство слога Бронте заведомо перевешивает все маленькие недостатки романа.

Молодой американец кивнул, и группа пошла дальше, мои дядя и тетя тоже. Я задержалась. В зале, кроме меня, оставалась еще туристка из Японии. Встав на цыпочки, я попыталась разглядеть рукопись. Не получалось, я была маловата для своих лет.

– Хочешь, я тебе почитаю? – сказал чей-то добрый голос совсем рядом.

Это была японская туристка. Она улыбалась, я поблагодарила ее. Она огляделась, убедилась, что рядом никого нет, раскрыла лупу и начала читать. У нее было прекрасное произношение и отличный чтецкий голос. Она читала, а строки, превращаясь в звук одновременно преображались в моем воображении в картины.

«В те дни я была молода, и какие только фантастические образы, то смутные, то ослепительные, не волновали мое воображение! Среди прочего вздора в моей душе жили и далекие воспоминания о детских сказках, и когда они снова всплывали, юность придавала им ту силу и живость, каких не знает детство». [4]

Я закрыла глаза, и воздух вокруг меня вдруг наполнился холодком. Голос туристки звучал ясно, так говорят под открытым небом. Когда я открыла глаза, музей исчез. На его месте возникла деревенская дорога – совершенно другое место! Стоял чудесный зимний вечер, солнце только что село. Воздух был совершенно неподвижен, краски поблекли. Кроме птичек, порой трепыхавшихся в кустах, никакое другое движение не нарушало суровой красоты природы. Я вздрогнула, увидев в колючем воздухе облачко пара от собственного дыхания, застегнула куртку и пожалела, что оставила перчатки в музейном гардеробе. Оглядевшись, я заметила, что не одна здесь. Едва ли в десяти футах от меня, на ступеньке изгороди, огораживавшей поле, сидела молодая женщина в плаще и капоре и смотрела на луну, которая всходила у нас за спиной. Когда женщина обернулась, я смогла разглядеть простое, ничем не примечательное лицо, носившее, однако, отпечаток внутренней силы и решительности. Я внимательно смотрела на нее, обуреваемая противоречивыми чувствами. Не так давно я поняла, что красавицей мне не бывать. И еще, хоть мне и было всего девять лет, я поняла, что более симпатичные детишки легче добиваются благосклонности. Но, глядя на эту молодую женщину, я поняла, что бывает иначе. Я ощутила, что расправляю плечи и решительно сжимаю зубы, инстинктивно копируя ее позу и мимику.

Только я собралась спросить ее, куда подевался музей, как вдруг какой-то звук на дороге заставил нас обеих обернуться. Это был приближающийся стук лошадиных копыт, и молодая женщина на мгновение словно бы испугалась. Я попятилась, чтобы уступить лошади дорогу, поскольку дорога была узкой. Пока я ждала, вдоль изгороди промчался большой черно-белый пес, обнюхивая землю в поисках чего-нибудь интересного. Пес не обратил внимания на фигуру на ступеньке, но замер, увидев меня. Он живо завилял хвостом, подбежал и с любопытством меня обнюхал. Его горячее дыхание окутало меня плащом, усы щекотали мне щеки. Я хихикнула, и он еще сильнее завилял хвостом. Он обнюхивал эту изгородь каждый раз, когда кто-нибудь читал эту книгу, уже сто тридцать лет, но никогда не встречал никого, кто пах бы так, ну, по-настоящему. Он несколько раз с восторгом лизнул меня. Я снова захихикала и отпихнула его, а он побежал искать палку.

Перечитывая книгу потом, я поняла, что пес по кличке Пилот ни разу не получил ни единого шанса найти свою палку, в книге он появлялся очень редко, так что он явно спешил воспользоваться представившейся возможностью, пока присутствовал на сцене сам. Наверное, он чутьем понимал, что девочка, возникшая на мгновение в конце восемьдесят первой страницы, не скована сюжетом. Он знал, что может немного расширить рамки своей истории, обнюхивая дорогу слева или справа, поскольку ничего конкретного об этом не говорилось, но если в тексте указано, что он обязан залаять, или побежать, или прыгнуть, то ему придется повиноваться. Это было долгое, повторяющееся существование, которое делало редкие появления таких людей, как я, еще более радостными.

Я подняла взгляд и увидела лошадь и всадника, который только что проехал мимо молодой женщины. Всадник был высок, с резкими чертами омраченного заботой лица. Он задумчиво хмурился, отстранившись от всего окружающего. Он не заметил моей маленькой фигурки, а безопасная дорога вела его прямо через то место, где я стояла; напротив была предательская полоса льда. Через несколько мгновений он был уже совсем рядом, тяжелые копыта коня били по земле, я ощутила на лице горячее дыхание бархатных ноздрей. Внезапно всадник, впервые заметив у себя на пути маленькую девочку, воскликнул:

– Этого еще не хватало! – и резко натянул повод, поворачивая лошадь влево от меня, на лед.

Лошадь потеряла равновесие и рухнула наземь. Я попятилась, насмерть перепуганная несчастьем, случившимся из-за меня. Лошадь пыталась встать; пес, услышав шум, вернулся, отдал мне палку и возбужденно залаял. Его низкий лай эхом раздавался в вечерней тишине. Молодая женщина подбежала к упавшему мужчине с выражением глубокой тревоги на лице. Ей хотелось помочь ему, и она впервые заговорила.

– Вы ушиблись, сэр?

Всадник пробормотал что-то нечленораздельное, начисто игнорируя ее.

– Отойдите куда-нибудь подальше, – мрачно ответил он и, пошатываясь, выпрямился.

Молодая женщина отступила в сторону, а всадник помог подняться лошади. Он рявкнул на пса, приказав замолчать, затем ощупал свою ногу. Очевидно, он сильно повредил ее. Я была уверена, что такой грубый человек не мог не разозлиться, но тут он отыскал меня взглядом, тепло улыбнулся и, подмигнув, прижал палец к губам, словно просил помалкивать. Я улыбнулась ему в ответ, а всадник нахмурил брови, входя в роль, и снова обернулся к молодой женщине.

Высоко в вечернем небе послышался окликавший меня по имени голос. Зов становился громче, и небо потемнело. Холодный воздух на моем лице потеплел, дорога растворилась, лошадь, всадник, молодая женщина и пес вернулись на страницы романа, откуда явились передо мной. Вокруг меня снова образовался музейный зал, образы и запахи снова стали словами, а японская туристка тем временем заканчивала читать предложение:

– …ибо схватился за ступеньку, с которой я только что поднялась, и сел на нее.

– Четверг! – сердито крикнула тетя Полли. – Я же тебе велела, не отставай. Я с тобой еще поговорю!

Она схватила меня за руку и потащила прочь. Я обернулась и благодарно помахала рукой японской туристке, которая ласково улыбалась мне вслед.

Потом я еще несколько раз посетила музей, но волшебство ни разу не повторилось. К двенадцати годам мой разум стал слишком закрыт, я была уже юной девушкой. Я только однажды рассказала о случившемся дяде, который мудро кивал и со всем соглашался. Больше я никому ничего не рассказывала. Обычно взрослые не любят, когда дети говорят о таких вещах, которые взрослый серый разум не принимает.

Становясь старше, я все сильнее сомневалась, можно ли доверять собственной памяти, пока в восемнадцатый день моего рождения не списала странный случай на чрезмерно возбужденное воображение. Появление Рочестера у дома Стикса смутило меня. Если говорить точнее, реальность начала прогибаться.

 

7. КОРПОРАЦИЯ «ГОЛИАФ»

 

 

Никто не спорит, что мы должны быть благодарны корпорации «Голиаф». Она помогла нам отстроиться после Второй войны, и это не будет забыто. Однако в последнее время создается впечатление, что корпорация «Голиаф» слишком далеко отошла от обещаний оставаться честной и человеколюбивой. Сейчас мы оказались в неуютном положении должников, которые продолжают выплачивать долг, давно уже оплаченный – и с лихвой.

Сэмюэл Принг, английский голиафскептик. Речь в парламенте

 

 

Я стояла на мемориальном кладбище Сети в Хайгейте. Передо мной лежал надгробный камень. Надпись гласила:

 

 

ФИЛБЕРТ Р. ОРЕШЕК

Отличный оперативник,

он отдал свою жизнь

исполнению долга

 

– Время не ждет никого —

 

ТИПА-12 и ТИПА-5

1953—1985

 

 

Говорят, работа старит. И она очень сильно состарила Филберта. Может, даже лучше, что он не позвонил мне после несчастного случая. Это ничего не исправило бы, и разрыв – а он был неизбежен – прошел бы очень болезненно. Я положила маленький камешек на его могилу и тихо пожелала «Прощай».

– Вам повезло, – послышался голос.

Я обернулась и увидела низенького человечка в дорогом темном костюме. Он сидел на скамеечке напротив меня.

– Прошу прощения? – спросила я, захваченная врасплох этим вторжением в мысли.

Человечек улыбнулся и внимательно посмотрел на меня.

– Я хотел бы поговорить с вами об Ахероне, мисс Нонетот.

– Это одна из рек, которые текут в подземном царстве, – сказала я ему – Возьмите в местной библиотеке книгу по греческой мифологии.

– Я имею в виду человека.

Несколько мгновений я хлопала глазами, пытаясь сообразить, кто бы это мог быть. Маленькая шляпа-пирожок сидела на круглой голове, похожей на теннисный мяч. Черты лица были резкими, привлекательным его уж точно не назовешь. Этот тип носил тяжелые золотые украшения и бриллиантовую булавку в галстуке, сверкавшую как звезда. Лаковые башмаки были покрыты белесыми пятнами, но из нагрудного кармана свисала цепочка золотых часов. Он был не один. Рядом с ним стоял молодой человек, тоже в темном костюме, и под тканью явно угадывался пистолет. Я была настолько погружена в свои мысли, что не заметила, как они подошли. Наверное, ребята из ТИПА отдела внутренней безопасности или чего-то в этом роде. Выходит, Скользом и компания со мной еще не закончили.

– Аид мертв, – просто ответила я, не желая ни во что впутываться.

– А мне кажется, вы так не думаете.

– Мне дали полугодовой отпуск из-за перенесенного на службе потрясения. Психиатр считает, что я страдаю синдромом ложной памяти и галлюцинациями. Будь я на вашем месте, я бы не поверила моим словам, в том числе и тем, которые только что сказала.

Коротышка снова ухмыльнулся, сверкнув огромным золотым зубом.

– Я вообще не верю, что вы пережили стресс, мисс Нонетот. Я думаю, вы столь же в здравом уме, как и я. Если человек, который пережил Крым, службу в полиции и восемь лет непростой работы литтективом, скажет мне, что Аид жив, я ему поверю.

– А вы кто?

Он протянул мне карточку с золотым обрезом. На ней был вытиснен синий логотип корпорации «Голиаф».

– Меня зовут Дэррмо, – ответил он. – Джек Дэррмо.

Я пожала плечами. Карточка сообщила мне, что я имею дело с главой службы внутренней безопасности «Голиафа», теневой организации, существовавшей практически недосягаемо для правительства: по конституции они были не подотчетны никому. Корпорация «Голиаф» имела своих представителей в обеих палатах парламента и финансовых советников в министерстве финансов. Представители «Голиафа» также в изобилии встречались в Верховном суде, а большинство главных университетов терпели на своих факультетах наблюдателей из «Голиафа». Никто никогда не замечал, насколько сильно «Голиаф» влияет на управление страной, – что, вероятно, свидетельствовало о том, как хорошо они это делают. И все же, несмотря на внешнюю благостность «Голиафа», ходили упорные слухи, что привилегии, дарованные корпорации навечно, народ начинают раздражать. Их должностные лица не избирались народом, не назначались правительством, их деятельность регламентировалась только внутренним уставом. И нужно было быть очень храбрым политиком, чтобы возвысить против них голос.

Я села на скамейку рядом с коротышкой. Он отослал своего громилу.

– Так что вам в Аиде, мистер Дэррмо?

– Я хочу знать, жив он или нет.

– У вас ведь есть отчет коронера. Мало?

– В нем сказано только следующее: человек одного роста и сложения с Аидом, с такими же зубами, сгорел в машине. Аид выбирался из переделок и покруче. Я читал ваш рапорт – он намного интереснее. Не знаю, почему эти дураки из ТИПА-1 отмахнулись от него, понятия не имею. После смерти Тэмворта вы – единственный оперативник, который хоть что-то о нем знает. Мне без разницы, чья ошибка сыграла роковую роль в тот вечер. Я хочу знать одно: что Ахерон собирается сделать с рукописью «Чезлвита»?

– Может, выкуп потребовать? – предположила я.

– Возможно. Где она сейчас?

– Разве с ним ее не было?

– Нет, – спокойно ответил Дэррмо. – Вы показали, что он унес ее в кожаном кейсе. В сгоревшей машине не было и следов кейса. Если Аид остался жив, рукопись тоже цела.

Я тупо смотрела на него, не понимая, к чему он клонит.

– Он мог передать его сообщнику.

– Возможно. Рукопись может стоить на черном рынке миллионов пять, мисс Нонетот. Это немало, не правда ли?

– И что вы предположили? – резко спросила я, начиная закипать.

– Ничего. Но ваши показания и труп Ахерона не сходятся, так ведь? Вы сказали, что выстрелили в него после того, как он застрелил молодого офицера.

– Его звали Орешек, – подчеркивая каждое слово, поправила я.

– Да ради бога. Но на обгорелом трупе не было огнестрельных ранений, несмотря на то, что вы неоднократно стреляли в него, когда он был в обличии Колымагги и той старушки.

– Ее звали мисс Гримсволд.

Я уперлась в него взглядом. Дэррмо не смутился.

– Я видел расплющившиеся пули. Если стрелять в стену, получится тот же эффект.

– Если вы хотите что-то сказать, почему не говорите прямо?

Дэррмо отвинтил крышечку термоса с кофе и предложил мне. Я отказалась, он налил себе и продолжил.

– Я думаю, вы знаете больше, чем говорите. О событиях того вечера у нас есть только ваши показания. Скажите мне, мисс Нонетот, что Аид хотел сделать с рукописью?

– Я уже сказала вам: понятия не имею.

– Тогда почему вы отправляетесь работать литтективом в Суиндон?

– Это все, на что я могу рассчитывать.

– Неправда. Вы прекрасный работник, а в вашем личном деле говорится, что вы более десяти лет не посещали Суиндон, хотя там живет ваша семья. Еще упоминается о «романтических осложнениях». У вас в Суиндоне проблема с мужчиной?

– Не ваше дело.

– Знаете, при моей профессии мало что можно назвать не моим делом. Женщина с вашими талантами могла бы найти себе множество интересных занятий, но – вы возвращаетесь в Суиндон. Что-то подсказывает мне: у вас должен быть мотив.

– Неужто все это есть в моем личном деле?

– Есть.

– И какого цвета у меня глаза?

Дэррмо пропустил мой вопрос мимо ушей, глотнул еще кофе.

– Колумбийский. Самый лучший. Вы думаете, мисс Нонетот, что Аид жив. Я уверен, у вас есть предположения насчет того, где он находится, и мне кажется, что он в Суиндоне и именно поэтому вы направляетесь туда. Я прав?

Я посмотрела ему прямо в глаза:

– Нет. Я просто еду домой, чтобы разобраться в себе.

Джек Дэррмо не поверил ни единому звуку.

– Я не верю в стресс, Нонетот. Есть сильные люди и слабые люди. Только сильные могут пережить встречу с таким существом, как Аид. Вы – сильная личность.

Он помолчал.

– Если передумаете – позвоните мне. И берегитесь. Я буду за вами присматривать.

– Ай, делайте что хотите, мистер Дэррмо! У меня к вам вопрос.

– Да?

– Вам-то Аид зачем?

Джек Дэррмо снова улыбнулся.

– Боюсь, это засекречено, мисс Нонетот. Всего доброго.

Он коснулся шляпы, встал и ушел. Из-за ограды кладбища появился черный «форд» с тонированными стеклами и умчал голиафовца прочь.

Я села и крепко задумалась. Я лгала полицейскому психиатру, когда утверждала, что могу работать, и солгала Джеку Дэррмо, сказав, что не могу. Если «Голиаф» интересуется Аидом и рукописью «Чезлвита», это может быть связано только с финансовой выгодой. Корпорация «Голиаф» была подвержена приступам альтруизма примерно в той же степени, в какой Чингисхан любил гнутую венскую мебель. Превыше всего для «Голиафа» – деньги, и никто не поверит, что они хоть в ерунде согласятся упустить свою выгоду. Да, конечно, они восстановили Англию после Второй войны, они возродили экономику… Но рано или поздно возрожденная нация встает на ноги и начинает шагать самостоятельно. В наши дни «Голиаф» казался уже не добрым дядюшкой, а скорее деспотом-отчимом.