Вчера вечером генно-техническая промышленность Рединга понесла тяжелый удар: Фонд генетических исследований Кватт был закрыт после того, как его владелица призналась в проведении сомнительных с этической точки зрения экспериментов. «Ну да, я держала в банке живые обезьяньи мозги, — заявила бессовестная доктор Кватт. — И что с того? У всех свои маленькие радости». Некогда крупнейший специалист по составлению генома рептилий, блестящий мастер пересадки лягушачьих голов гончим, доктор Кватт навсегда отстранена от исследований Фонда. Ни одна приличная больница не желает иметь дела с изгоем медицинского истэблишмента. Только клиника Св. Церебраллума запросила разрешение на допуск мисс Кватт к работе с понедельника».
«Сова», август 1994 г.
Ветхая и прискорбно отсталая психиатрическая клиника Св. Церебраллума была построена в 1831 году. В то время она считалась очень даже современной. Используя раздельное лечение незамужних матерей, больных с аллергией на лактозу, нежелательных родственников и настоящих помешанных, она некогда могла похвастаться длинным списком непродуманных экспериментальных методов лечения. По высокому уровню посещений (за плату) жаждущей развлечения публики, что являлось показателем успеха заведения, Св. Церебраллум превосходил даже Бедлам. На тамошние представления с участием сумасшедших народ слетался стаями со всех концов страны. Но те дни, когда любопытные могли за грош полюбоваться на того, кто считает себя Наполеоном, давно миновали. Несмотря на постоянную и неустанную модернизацию, клиника оставалась анахронизмом в мире высокоразвитой — за этим единственным исключением — редингской психиатрии.
Джек и Мэри вошли в главный вестибюль клиники и, получив пропуска, призванные в случае чего уберечь посетителей от попадания на больничную койку, двинулись по простым белым коридорам следом за крепким санитаром с рацией и связкой ключей на поясе.
— Вы слышали о плане перестройки Святого Церебраллума? — спросил санитар.
— Конечно, — ответил Джек. — Говорят, миллионов на пятьдесят потянет.
— И как раз вовремя. Мы ведь не только лечим амбулаторно, но и являемся тюремной клиникой для сумасшедших преступников. И хотя эти две категории пациентов никогда не встречаются, лучше бы разделить их полностью.
— Несомненно, — поддакнула Мэри, в то время как по коридору эхом раскатился странный жутковатый смех.
— Доктор Кватт — замечательная женщина, — продолжал как ни в чем не бывало санитар, когда они на лязгающем лифте поднялись на третий этаж. — Одни считают ее чокнутой, другие усматривают в ее работе подрыв общественных устоев, но ведь и о Галилее то же самое говорили.
— Что-то я не припомню, чтобы Галилей пришивал инвалидам лошадиные ноги, — пробормотала Мэри.
— Или подвергал жаб воздействию айронмейденовского «Числа Зверя» на такой громкости, что те лопались от децибелов, — добавил Джек.
— Все ее труды были направлены на облегчение страданий, — резко возразил санитар. — Когда ей запретили работать, все медицинское научное сообщество погрузилось во тьму. Мы думаем, непосвященные просто не способны оценить ее гениальность.
Похоже, клиника Св. Церебраллума представляла собой отдельный замкнутый мирок.
Рация что-то прохрипела. Санитар отцепил ее от халата и знаком приказал остановиться. Затем последовал почти нечленораздельный диалог о «переводе пациента», санитар подтвердил прием и тут же бросился к ближайшей камере, подобрал нужный ключ и открыл ее.
— Мы переводим одного из наших пациентов-заключенных, — сказал санитар, заталкивая их в небольшую камеру. — Лучше запереться, пока его ведут.
Клацнул замок, и санитар что-то быстро залопотал по рации. Вдоль всего коридора послышалось хлопанье дверей и щелканье запираемых замков.
— Это кто? — спросил Джек.
Санитар показал на стеклянное окошечко в двери.
— Посмотрите сами.
Джек осторожно выглянул, хотя опасаться было нечего, учитывая окованную железом дубовую дверь. Спустя несколько мгновений он увидел шестерых крепких санитаров, окружавших высокую фигуру в смирительной рубашке и наморднике. Все шестеро работников клиники удерживали пациента при помощи длинных шестов, присоединенных к ошейнику. Когда они подошли ближе, Джек разглядел коричневую тестообразную текстуру кожи больного и, содрогнувшись, понял, кто перед ним. Он надеялся вообще больше никогда его не встретить, но, по крайней мере, порадовался, что из этой клиники не убежать. Поравнявшись с камерой, пациент посмотрел на Джека своими сахарно-вишневыми глазами, и его тонкие лакричные губы изогнулись в усмешке. Он подмигнул инспектору и прошел мимо.
Джек отпрянул от окошечка. У него вспотели ладони. Снова нахлынули воспоминания о той ночи, когда они с Уилмотом Снаарбом взяли Пряничного человечка. Перед ним как наяву встало полное ужаса и боли лицо товарища, когда пряничный психопат играючи вырвал из суставов обе его руки.
— С вами все в порядке, сэр? — спросила Мэри.
— Да-да, все нормально.
Санитар рассмеялся и подошел к окну, дожидаясь, пока все пройдут.
— Поверьте мне, никто не хочет подходить к нему ближе, чем сейчас, — сказал он, вставляя ключ в замок. — Он убьет вас сразу, как увидит.
— Знаю, — ответил Джек. — Я его брал.
— Врите больше! — хмыкнул санитар. — Все знают, что его взял Фридленд Звонн!
* * *
Их проводили в кабинет доктора Кватт, светлую и просторную комнату с окнами от пола до потолка, из которых открывался прекрасный вид на Проспект-парк. По стенам висели приветственные адреса и письма поддержки, а все свободное рабочее пространство занимали склянки с образцами каких-то изуродованных существ. Джек и Мэри присмотрелись и поняли, что содержимое склянок представляет собой причудливые синтетические формы животных.
Через несколько секунд в кабинет из приемной быстро вошла элегантно одетая женщина, примерно ровесница Джека. Она сняла резиновые перчатки и бросила их в бак. Под белым лабораторным халатом виднелся шерстяной костюм с блузкой. На шее красовалось жемчужное ожерелье. Косметика едва заметно оттеняла ее точеные черты, а волосы были стянуты в самый тугой узел, какой Мэри доводилось видеть. Дама вовсе не казалась чокнутой, как мартовский заяц, и выглядела вполне современно.
— Доктор Дебора Кватт? — уточнил Джек. — Я инспектор Джек Шпротт из отдела сказочных преступлений, а это сержант Мэри Мэри.
— Джек Шпротт? — переспросила хозяйка кабинета и озадаченно посмотрела на него. — Мы раньше никогда не встречались?
— Мы вместе учились в младшей школе в Кэвершем-парке, — ответил Джек, пораженный цепкостью ее памяти.
— Конечно же! Вы всегда были старостой класса — прирожденный полицейский.
Она произнесла это с легким оттенком пренебрежения, и Джеку это не понравилось.
— А вас исключили за то, что вы пришили школьного кота к уборщику.
— О милая пытливость детских лет! — воскликнула доктор, искренне рассмеявшись при этом воспоминании. — Как же было весело! А вы зашли исключительно навестить одноклассницу?
— Вовсе нет. Мы хотели поговорить об одном из ваших пациентов — о мистере Болтае.
Доктор Кватт медленно покачала головой.
— Я не обсуждаю истории болезни моих пациентов, инспектор. Это нарушение врачебной тайны. Однако я могла бы выйти за пределы возможного за определенное вознаграждение. Мы сойдемся на пятидесяти фунтах?
— Доктор, вы знаете, что он мертв?
— Меня рядом с ним не было, — надменно заявила доктор Кватт. — Если хотите допросить меня по поводу неправильного лечения, то вам придется предъявить мне обоснованное обвинение. А у меня достаточный опыт защиты, уверяю вас.
Она осеклась и уставилась на Джека.
— Мистер Болтай? Мертв?! Какая жалость! Какая огромная, огромная потеря!
— Да, согласен, смерть его была трагической, — подтвердил Джек.
— Смерть ждет всех нас, инспектор. Да нет, мне жаль, что теперь медицинская тайна пациента не имеет силы. Так что я упустила пятьдесят фунтов. Цены на лабораторное оборудование нынче сногсшибательные.
Доктор Кватт огляделась по сторонам, понизила голос и подалась вперед.
— А вы знаете, что я успешно пришила голову котенка треске?
— А зачем вы мне это рассказываете? — таким же тихим голосом спросил Джек.
Она выпрямилась и вскинула брови.
— Это не противоречит закону. У меня просто не хватило средств на полномасштабное исследование из-за этого чертова Джеллимена с его устаревшими моральными принципами. В мире передовой генетики не сделаешь яичницы, не разбив яиц.
— Что возвращает нас к мистеру Болтаю, — подхватил Джек. — Как долго вы были его лечащим врачом?
— Пять лет, — ответила доктор Кватт, садясь за свой большой стол и жестом предлагая им занять стулья. — С тех пор, как приехала в эту дыру. Прежде чем заняться генетикой, я работала психиатром. Что вы хотите узнать?
— Нас интересует его психическое состояние.
— А! — откликнулась она, роясь в ржавом каталожном ящичке. — Думаете, он совершил самоубийство?
— Вероятно.
— Да уж, — сказала доктор Кватт, внимательно читая историю болезни. — Физически он был в очень плохом состоянии. Всю жизнь страдал сальмонеллезом с частыми рецидивами. Сильные приступы еле переживал. Пил больше, чем следует, часто переедал и мало двигался. Да и далеко ли он мог уйти на своих коротких ножках?
— А в смысле душевного здоровья?
— Не очень, но вполне дееспособен. Страдал заниженной самооценкой, что выражалось в частых пьянках и волокитстве. Нередко впадал в депрессии, длившиеся порой по нескольку дней, и в такое время мог только сидеть на стене, и больше ничего. Кроме этого, у него имелись проблемы с разграничением реальности и вымысла. Он боялся, что за ним охотится гигантский мангуст, боялся суфле, меренг и мутовок, и его мучил повторяющийся кошмар, что его живьем варят всмятку.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Шесть дней назад. Сами понимаете, на Пасху ему становилось особенно худо. Повсюду бьют и едят яйца — он буквально запирался в доме. На прошлой неделе у нас состоялись две встречи, и мне показалось, что мы нащупали какой-то выход.
— Он не рассказывал о своей работе?
Она покачала головой.
— Никогда. Все было чисто на бытовом уровне.
— Но вы допускаете наличие у него суицидальных настроений?
Доктор Кватт на мгновение задумалась.
— Как ни грустно об этом говорить, но, несмотря на все мои старания, этого исключить нельзя.
Джек медленно кивнул. Именно это он и ожидал услышать.
— Еще одно: как долго он наблюдался в клинике Святого Церебраллума?
— Сорок лет, инспектор. Здесь был почти его второй дом.
Джек поднялся.
— Спасибо, доктор Кватт. Вы очень нам помогли. Можно задать вам один личный вопрос? Чисто из любопытства: вы действительно пришили голову котенка треске?
Глаза доктора Кватт вспыхнули юношеским энтузиазмом.
— Хотите посмотреть?
* * *
— Жуть какая! — выдохнула Мэри, когда они через несколько минут отъехали от клиники Св. Церебраллума.
— Да. Но в определенном сладострастном, мерзком смысле все эти резания лягушек, мозги в банках весьма впечатляют. А ошейничек с колокольчиком? Прямо-таки шедеврально, и было любопытно наблюдать, как это существо пытается играть с мокрым деревянным мячиком, плавая в баке.
— Сэр!..
— Я пошутил. Да, это отвратительно, и доктор Кватт правда сумасшедшая. И кстати, я никогда не хотел быть старостой в школе. Куда вас подвезти?
* * *
Джек высадил свою напарницу возле Редингского полицейского управления. Они пожелали друг другу доброй ночи, и Мэри двинулась к парковке за своим «БМВ», размышляя, а не лучше ли, учитывая текущее состояние ее карьеры, прямо сейчас вернуться в Бейзингсток и еще разок стукнуть Фулва ониксовой пепельницей. Просто для ровного счета.
Но, сев в машину, Мэри обнаружила там нечто неожиданное: под дворник был тщательно подсунут конверт. Она решила, что это, наверное, записка от Арнольда, но ошиблась. Девушка прочла письмо раз, другой, третий, подумала немного и побежала в участок, чтобы привести себя в порядок перед зеркалом в туалете. Если вас приглашает в редингское отделение Лиги выдающихся детективов сам старший инспектор Звонн, то выглядеть надо как можно лучше.