Если бы королева Анна не страдала так от подагры и водянки, то Рединг мог бы и вовсе заглохнуть. В 1702 году венценосная больная, подыскивая место для облегчения своих царственных недугов, случайно наткнулась на Бат. А куда монарх, туда и высшее общество. В результате Рединг, до той поры неприметный городок на маленьком притоке Темзы, сделался оживленным перевалочным пунктом на дороге в Бат, которая потом превратилась в шоссе А4 и в конце концов в трассу М4. Город разбогател на торговле шерстью, а позже на его территории разместились несколько крупных фирм, впоследствии прославившихся на всю страну. Когда в 1822 году здесь заработали пекарни «Хантли и Палмерс», пивоварня «Саймондс» уже пользовалась широкой известностью, а с открытием в 1853 году фабрики «Пемзс — средства по уходу за ногами» благополучие города упрочилось окончательно.[1]
История Рединга
В Рединге тянулась послерождественская неделя, и уже никто не помнил, когда в последний раз видел солнце. Ветер, холодный и пронизывающий, словно острый нож, гнал по небу серые облака. Унылая зимняя погода, вязкая, как густой смог, не желала ослаблять свою хватку. Даже ранние цветы отказывались появляться. Лишь отважные крокусы украшали городской парк, а желтые нарциссы, обычно смотревшиеся веселым ярким пятном на зимней серости, только вдохнули разок зимнего сырого воздуха и отложили цветение на следующий год.
Привлекательная и хорошо одетая женщина лет тридцати со смешанными чувствами взирала на мрачный городской пейзаж с седьмого этажа Редингского центрального полицейского управления. Дисциплинированная и трудолюбивая, рядом с незнакомыми людьми она чувствовала себя неловко. Звали ее Мэри. Мэри Мэри. Она была родом из Бейзингстока, в чем нет ничего постыдного.[2]
— Мэри! — окликнул ее полицейский, тащивший оккупированную большим растением кадку с таким видом, словно вне служебных обязанностей только тем и занимался. — Вас хочет видеть суперинтендант Бриггс. Как часто надо поливать эту штуку?
— Эту? — безразлично отозвалась Мэри. — Да никогда. Она пластиковая.
Я полицейский, а не садовник, — обиженно ответил он и потопал прочь, недовольно ворча себе под нос.
Женщина отвернулась от окна, подошла к закрытой двери в кабинет Бриггса и остановилась. Собралась с мыслями, глубоко вздохнула, выпрямилась. Не всякий выбрал бы перевод в Рединг, но для Мэри Рединг обладал одним качеством, которое отсутствовало у других городов: здесь работал старший инспектор Фридленд Звонн, истинный светоч всех сыщиков. Карьера старшего инспектора представляла собой череду вдохновенных полицейских расследований — его несравненный сыскной талант питал газетные передовицы уже более двух десятилетий. Именно благодаря Звонну Мэри выбрала карьеру полицейского. С тех пор как отец подписал ее на «Криминальное чтиво» — ей тогда едва исполнилось девять лет, — она пропала с концами. Ее завораживала «Тайна чужого носа», охватывала дрожь при чтении «Отравленной туфли» и воодушевлял «Знак трех с половиной». Она успела вырасти, а Фридленд и поныне оставался серьезным международным игроком в мире состязательного сыска, и Мэри не пропускала ни одного издания серии. На данный момент Звонн числился вторым в ежегодном рейтинге «Криминального чтива», сразу после неувядаемого оксфордского инспектора Моржа.[3]
— Хмм, — промычал суперинтендант Бриггс, внимательно изучая ее заявление о приеме на работу.
Мэри Мэри, чувствуя себя не в своей тарелке, сидела на краешке пластикового стула. В кабинете, кроме стола, двух кресел, двух полицейских да лежащего на потрепанной кушетке тромбона, ничего не было.
— Резюме у вас просто замечательное, Мэри. Вижу, вы работали с инспектором Хебденом Фулвом.[4]И как оно вам?
Честно говоря, хуже некуда, но она не думала, что об этом стоит рассказывать.
— У нас был хороший уровень раскрываемости, сэр.
— В этом я и не сомневался. Важнее другое: публикации есть?
Это был тот самый вопрос, который все чаще задавали ей на заседаниях аттестационной комиссии и на собеседованиях по переводу, а также требовали на него ответа в служебных характеристиках. Недостаточно быть добросовестным и бесценным помощником определенного инспектора — ты должен уметь написать читабельный отчет для полюбившегося публике журнала. Предпочтительнее всего «Криминальное чтиво», а если туда не получится, так хоть для «Иллюстрированного сыскаря».
— Только один рассказик, сэр. Но я была самым молодым полицейским в Бейзингстоке, которого повысили до сержанта, и еще у меня две благодарности за храб…
— Видите ли, — перебил ее Бриггс, — полицейское управление Оксфорда и Беркшира гордится тем, что из его рядов вышли самые читаемые детективы в стране. — Он подошел к окну и посмотрел на бегущие по стеклу струйки дождя. — Современная полицейская работа состоит не только из ловли преступников, Мэри. Это еще и хорошая рукопись, и возможность представить дело в виде лучших документальных фильмов на телевидении. Одобрение публики в наши дни важнее всего, а приливы и отливы бюджетного финансирования полиции зависят от тиража и показателей зрительского рейтинга.
— Да, сэр.
— Описание приключений Фридленда Звонна сержантом Хламмом — вот эталон, на который вы должны ориентироваться, Мэри. Продажа прав на экранизацию «Фридленд Звонн и запах страха» стала моментом славы Редингского управления, и по праву! Вы говорите, только одна опубликованная работа? С Фулвом?
— Да, сэр. Рассказ в двух частях в «Криминальном чтиве», январь — февраль девяносто девятого. Его адаптировали для телевидения.
Бриггс одобрительно кивнул.
— Впечатляет. Показывали в лучшее эфирное время?
— Нет, сэр. Документальный фильм на кабельном канале «Крот — шестьдесят два».
Он помрачнел. Откровенно помрачнел. В Рединге ожидали большего. Бриггс сел и снова посмотрел на ее заявление.
— Здесь говорится, что у вас имелось одно взыскание: вы ударили инспектора Фулва ониксовой пепельницей. Почему?
— Настольная лампа была слишком тяжелой, — честно ответила она, — а если стулом, то могла бы и убить.
— А это, разумеется, противозаконно, — заметил Бриггс, радуясь возможности продемонстрировать юридическую подкованность. — Что случилось? Личные разногласия?
— Тут виноваты обе стороны, сэр, — ответила она, сочтя за лучшее проявить объективность в этом деле. — Я сглупила. А он повел себя… непорядочно.
Бриггс закрыл папку.
— Ладно, я вас не виню. Хебден всегда был хамоват. Однажды на корпоративной вечеринке он дернул застежку лифчика моей партнерши, знаете ли. Правда, тогда на ней не было лифчика, — добавил он, — но намерения были очевидны.
— Очень похоже на инспектора Фулва, — ответила Мэри.
Бриггс с минуту барабанил пальцами по столу.
— Хотите послушать, как я играю на тромбоне?
— А если нет, это отрицательно повлияет на мою карьеру?
— Весьма вероятно.
— Тогда с удовольствием послушаю.
Бриггс подошел к кушетке, взял тромбон, подвигал кулису и извлек несколько звуков — к великому раздражению обитателей соседнего кабинета, которые принялись сердито молотить в стенку.
— Там отдел по борьбе с наркотиками, — печально сказал Бриггс, опуская инструмент. — Законченные варвары. Не способны оценить хорошую мелодию.
— Мне бы хотелось узнать, — сказала Мэри прежде, чем он успел еще что-нибудь сыграть, — какой род деятельности предполагает должность сержанта, на которую я претендую. С кем мне придется работать?
Бриггс посмотрел на часы.
— Отличный вопрос. Через десять минут начнется пресс-конференция. У меня имеется следователь, которому отчаянно нужен сержант, и, по-моему, вы вполне подходите. Идем.
Конференц-зал располагался пятью этажами ниже, но возбужденный гул нетерпеливых журналистских голосов достиг их слуха, еще когда они шли по коридору. Мэри с Бриггсом пробрались в зал и устроились со всеми возможными удобствами — если можно удобно стоять в дальнем углу большой просторной комнаты. Окинув взглядом сцену, над которой висел транспарант с надписью «Полицейское управление Оксфорда и Беркшира», и многолюдную аудиторию, Мэри поняла, что к пресс-конференциям здесь относятся куда серьезнее, чем она привыкла. Видимо, это отражало превосходство данного города перед Бейзингстоком в смысле серьезных преступлений. Не то чтобы здесь убивали чаще, чем в Бейзингстоке, просто убийства были выше качеством. В Рединге и других городах долины Темзы предпочитали убийства из серии «пирожное со стрихнином» или «удушение шелковым платком», где всегда имелась куча интересных подозреваемых, сложные мотивации и незначительные на первый взгляд улики, спрятанные в клубке невероятно запутанных свидетельств, который тем не менее разматывался за неделю-другую. Убийства же в Бейзингстоке в основном являлись обычной пьяной бытовухой, и на их расследование уходило не больше часа, а то и вовсе ничего. Мэри работала по шести убийствам и, к великому своему разочарованию, ни разу не обнаружила той чудесной улики, которая на первый взгляд казалась бы совершенно незначительной, но в самый критический момент переворачивала бы все дело с ног на голову и проливала свет на убийцу, прежде успешно избегавшего подозрений.
Но времени на раздумья о недостатках воображения у преступного сообщества Бейзингстока уже не оставалось, поскольку журналисты вдруг зашикали, зал взорвался аплодисментами и из боковой двери эффектно появился красивый мужчина лет пятидесяти.
— Господи! — воскликнула Мэри. — Да это же…
— Именно, — подтвердил Бриггс с гордостью отца, только что пронаблюдавшего, как его отпрыск выиграл все состязания в День спорта. — Старший инспектор Фридленд Звонн!
Фридленд Звонн! Собственной персоной! Под восхищенный шепот знаменитый детектив поднялся на сцену. Два десятка собравшихся в зале корреспондентов занесли над блокнотами ручки, готовясь записывать его слова.
— Спасибо, что пришли, — начал он, отбрасывая со лба светлые волосы и окидывая комнату живым взглядом голубых глаз, от прикосновения которого розовели женские щечки.
Мэри тоже зарумянилась. Она обнаружила, что ее влечет к нему почти рефлекторно. Он был силен, красив, умен, бесстрашен — самый доминантный среди доминантных самцов. Работать с ним — высокая честь.
— Все прояснилось, когда я обнаружил следы выпечки вокруг огнестрельной раны на груди полковника Пибоди, — начал великий детектив. Его звучный голос заполнял зал, словно музыка. — Это были остатки корочки. Соотношение масла и муки в ней, как я выяснил, идентично соотношению данных ингредиентов в небольшом пирожке с ветчиной. Убийца стрелял через пирожок, дабы заглушить звук выстрела. Выстрел, прозвучавший позже, оказался хлопком шутихи, подожженной запальным шнуром и тем самым обеспечившей убийце алиби. Этим убийцей, как я теперь могу вам сказать, была…
Вся комната подалась вперед в ожидании финала. Звонн, чьим единственным недостатком являлась склонность к игре на публику, для пущего эффекта сделал паузу, прежде чем назвать убийцу.
— …мисс Клеа Мангерзен! Невеста жертвы и, о чем никто из нас не подозревал, единственная наследница по завещанию, спрятанному, как и ожидалось, в пустотелом бюсте сэра Вальтера Скотта. Да, мистер Рубайлис? У вас есть вопрос?
Джош Рубайлис из газеты «Жаб» тянул руку с первого ряда.
— А какое значение имели следы заварного крема, найденные на подтяжке носка полковника?
Фридленд поднял палец.
— Блестящий вопрос, мистер Рубайлис! Мне пришлось напрячь дедуктивные способности до предела. Потерпите немного, сейчас я поведаю вам о последних минутах жизни полковника Пибоди. Смертельно раненный, понимающий, что жить ему осталось несколько секунд, он должен был оставить нам какое-то указание на убийцу. Записка? Разумеется, нет: убийца найдет ее и уничтожит. Безошибочно предположив, что убийство подобного масштаба попадет в мои руки, он решил оставить подсказку, которую мог разгадать только я. Зная пристрастие полковника к анаграммам, я быстро понял, что он пытался донести до меня. Подтяжка для носка была сделана во Франции. Заварной крем по-французски звучит как «крем англез», а анаграмма дает нам «Кле Мангерз», и это не просто прямо указывает на убийцу, но также говорит о том, что полковник умер, не успев закончить анаграмму!
Снова аплодисменты. Звонн поднял руку, чтобы утихомирить собравшихся, и продолжил:
— Но поскольку суд не примет в качестве доказательства улику, завязанную на анаграмму, мы отослали пирог с ветчиной на анализ и сумели найти булочную, где он был куплен. Предположив, что подозреваемая может иметь пристрастие к пирожкам, мы взяли магазин под наблюдение и вчера вечером арестовали мисс Мангерзен, после чего она разрыдалась и призналась в убийстве. На этой драматической ноте расследование было завершено. Мой верный жизнерадостный кокни, мой помощник и биограф сержант Хламм, конечно же, напишет полный отчет для «Криминального чтива» в должный срок, после окончания всех судебных формальностей. Леди и джентльмены, дело закрыто!
Журналисты, все как один, вскочили и разразились аплодисментами. Звонн прекратил восторги скромным мановением руки и отбыл, пробормотав, что ему нужно еще посетить госпиталь для бедных больных сирот.
— Он великолепен! — выдохнула Мэри, каким-то образом убедив себя (как и все дамы в помещении), что Звонн подмигнул лично ей, отметив именно ее в этом забитом народом зале.
— Согласен, — ответил Бриггс, отходя в сторону и пропуская репортеров, которые цепочкой потянулись к выходу, торопясь поместить новости в вечерний выпуск. — Вам понравилось это «дело закрыто»? Мне бы такую фирменную фразу! Он сокровище не только для Рединга, но и для всей нации: лишь немногие страны не обращались к нему за советом по поводу какого-нибудь трудного или абсурдно запутанного случая.
— Он блистателен, — выдохнула Мэри.
— Да уж, — продолжал Бриггс, который, похоже, впал в пароксизм возвышенного героевосхваления. — К тому же он хороший рассказчик, выиграл гандикап по гольфу, дважды чемпион мира по высшему пилотажу и играет на кларнете, как Арти Шоу.[5]Говорит на восьми языках, и сам Джеллимен[6]нередко консультируется с ним по важным государственным вопросам!
— Мне будет очень приятно работать с ним, — обрадовалась Мэри. — Когда приступать?
— Со Звонном? — отозвался Бриггс с еле слышным, но явно покровительственным смешком. — Господи боже мой, нет! Со Звонном вам работать не придется!
Мэри постаралась скрыть свое разочарование.
— Тогда с кем же?
— Да вон с ним.
Мэри проследила за направлением Бриггсова указующего перста и увидела неопрятного мужчину лет сорока с небольшим, в свою очередь поднимавшегося на сцену. Волосы его уже тронула седина, а один глаз был чуть выше другого, отчего лицо казалось перекошенным, словно в глубокой задумчивости. Если он действительно глубоко задумался, подумала Мэри, то явно о более важных вещах, чем собственный внешний вид. Его костюм следовало хорошенько отгладить, а волосы — подстричь как угодно, но не как сейчас. И хорошо бы ему бриться не так поспешно и не оставлять попыток обрести хоть каплю уверенности в себе. Мужчина порылся в бумагах и проводил покорным взглядом торопливо уходящих репортеров.
— Вижу, — отозвалась Мэри куда холоднее, чем хотела. — И кто это?
Бриггс отечески похлопал ее по плечу. Он понимал ее разочарование, но ничего не мог поделать. Звонн сам подбирал себе людей.
— Это инспектор Джек Шпротт из отдела сказочных преступлений, сокращенно ОСП. Вы будете работать с ним. Это один из наших самых маленьких отделов. — Он задумался на мгновение и добавил: — Вернее, самый маленький отдел, если не считать ночной смены в столовой.
— А какой у него рейтинг в «Криминальном чтиве»? С этим-то как?
— Он не рейтингуется, — как можно небрежнее отозвался Бриггс, чтобы скрыть смущение. — По-моему, он даже не состоит в Лиге.
Мэри снова посмотрела на неопрятную фигуру, и сердце у нее упало. Инспектор Фулв внезапно показался ей не таким уж плохим.
Джек Шпротт окинул взглядом зал. Большинство репортеров уже ушли, и кроме Бриггса и незнакомой Шпротту женщины у дверей в зале оставалось всего двое. Первый, крупный мужчина по имени Арчибальд Макхряк, являлся издателем местного светского еженедельника «Слепень». Второй, младший репортер из «Редингского еженедельного вырвиглаза», не то спал, не то пребывал глубоко во хмелю, не то помер, не то все разом.
— Спасибо, что пришли на пресс-конференцию, — уныло обратился к почти пустому залу Джек. — Постараюсь не задерживать вас дольше необходимого. Сегодня Редингский центральный уголовный суд оправдал трех поросят по всем пунктам обвинения в убийстве первой степени мистера Волка.
Он вздохнул. Из затеи с драматичным заявлением ничего не вышло, да и не осталось в зале значительных лиц, перед кем стоило катать драму. До его слуха доносился возбужденный, но все более удаляющийся гомон репортерских голосов в коридоре, вскоре заглушённый ревом мотора тронувшегося с парковки фридлендовского автомобиля «Дилейдж D-8 суперспорт» 1932 года выпуска. Джек подождал, пока шум затихнет, и храбро продолжил говорить. Абсолютное отсутствие интереса к нему никак не сказалось на его поведении. За двадцать без малого лет он в общем-то привык.
— Поскольку гибель мистера Волка в кипятке последовала в результате его злополучного проникновения в печную трубу домика поросенка «В», ОСП заключил, что в данном случае имел место не акт самозащиты, а жестокое предумышленное убийство, совершенное тремя индивидами, которые, отнюдь не являясь невинными жертвами волко-свинского преступления, сознательно искали ссоры, а затем действовали, явно выходя за рамки необходимой самозащиты.
Джек остановился перевести дыхание. Если он надеялся, что его опасения по поводу исхода суда попадут на первые полосы, то сильно ошибался. Скорее всего, краткое изложение этого дела осядет на шестнадцатой странице «Слепня», позорно втиснутое между рекламой «Геморрелифа» три на два дюйма и еженедельной колонкой о зубной гигиене от очень преподобного Конрада Пуха.
— Мистер Шпротт, — начал Арчибальд, медленно разгибая конечности, словно замерзший геккон, — это правда, что мистер Волк некогда входил в Братство Волка, тайное общество, предающееся незаконным волчьим оргиям вроде Полуночного Воя?
— Я понял, на что вы намекаете, — ответил Джек, — но с тех пор минуло больше пятнадцати лет. Мы не отрицаем, что потерпевший привлекался по нескольким обвинениям, основанным на факте разрушения двух жилищ, построенных младшими поросятами, а также на высказанной им угрозе «всех их съесть». Но мы сочли данное заявление пустой бравадой: найдены свидетели, под присягой показавшие, что мистер Волк уже много лет как вегетарианец.
— Тогда на чем вы строили обвинение в убийстве? — спросил Арчи, почесывая затылок.
— Мы исходили из убеждения, — ответил Джек устало, поскольку уже не в первый раз приводил те же самые аргументы в том же самом зале той же паре совершенно незаинтересованных журналистов, — что варение мистера Волка живьем выходит далеко за пределы необходимой обороны, а то обстоятельство, что большой котел воды нужно держать на огне как минимум шесть часов, прежде чем он закипит, указывает на предумышленность действий.
Арчибальд ничего не ответил, и Джек, которому не терпелось попасть домой, сложил свой отчет.
— Несмотря на очередной оправдательный приговор, ОСП считает, что мы выдвинули вполне обоснованное обвинение и наши действия полностью правомерны. Чтобы покончить с этим, мы не станем добиваться пересмотра дела или допрашивать кого-либо еще в связи со смертью мистера Волка.
Джек вздохнул и опустил взгляд. Похоже, он окончательно выдохся.
— Лично я, — заметил вполголоса Бриггс, — не думаю, что присяжные на это пойдут. Маленькие поросятки вызывают острое сочувствие, а большие волки — нет. В том-то и проблема. К тому же у них имелся веский повод прибегнуть к самообороне: мистер Волк нарушил границы частного владения, когда полез к ним в печную трубу. На самом деле все зависит от того, верите ли вы, будто поросята вскипятили большой котел воды исключительно на предмет помывки. Присяжные поверили, им хватило восьми минут. Хотите, чтобы я вас представил?
— Лучше завтра, когда я официально выйду на работу, — быстро ответила Мэри, мечтая сбежать отсюда и как следует выплакаться.
Бриггс понял.
— Не стоит недооценивать отдел сказочных преступлений, Мэри. Шпротт неплохо справляется. Сами понимаете, дела не высшего класса, но важные. Он расследовал серийные убийства жен Синей Бороды, и это была… по большей части добротная полицейская работа.
— Так ими занимался Шпротт? — переспросила Мэри.
В памяти что-то смутно шевельнулось. Разумеется, в «Криминальное чтиво» то дело не попало. Всего лишь одна из проходных историй, обычно печатаемых в «подвалах» ежедневных газет вместе с городскими ценами, гороскопами для песиков и фоторепортажами «из жизни». Она шла под заголовком: «Ярко крашенный лохматый джентльмен убивает девять своих жен. Потайная комната скрывала страшную тайну».
— Он. Джек занимался Синей Бородой и сильно опережал события.
— Если погибли девять женщин, значит, не так уж он и преуспел.
— Я же сказал: это была добротная полицейская работа… по большей части. Гораздо известнее произведенный им арест Румпельштильцхена по делу о превращении соломы в золото, а еще он участвовал в задержании крайне опасного маньяка-психопата Пряничного человечка.[7]Возможно, вы также слышали о Джеке в связи с великанами.[8]
Снова что-то шевельнулось у Мэри в памяти, и она подняла бровь. Полицейские не должны убивать людей — по возможности. И великаны не исключение.
— Не беспокойтесь, — заверил ее Бриггс. — Это была самооборона. В большинстве случаев.
— В большинстве случаев?
— Последнего он сбил машиной.
— Последнего? — недоверчиво уточнила Мэри. — И сколько же их было всего?
— Четверо. Но не стоит затрагивать данную тему: Джек немного нервничает по этому поводу.
Настроение у Мэри и так уже упало, но теперь оно просто кануло в пропасть.
* * *
— Вот и все, что я хотел сказать, — обратился Джек к рассеянной по залу жалкой аудитории. — Есть еще вопросы?
Арчибальд Макхряк поерзал, нацарапал что-то в своем блокноте, но промолчал. Репортер из «Редингского еженедельного вырвиглаза» во время отчета Джека медленно клонился вперед, пока его голова не упала на спинку стоящего впереди кресла. Он начал похрапывать.
— Хорошо. Что ж, спасибо за внимание. Не вскакивайте слишком поспешно, а не то Джима разбудите.
— Я не сплю, — сказал Джим, не открывая глаз. — Я все слышал. До последнего словечка.
— Даже о медведях, которые ворвались в торговый центр «Оракл» и сожрали торговца воздушными шариками?
— Конешшн…
Бормотание Джима плавно перешло обратно в храп.
— А что, на его отчетах всегда так мало народу? — спросила Мэри в ужасе от перспективы ухнуть в эту карьерную черную дыру, будто кролик-самоубийца.
— Ни в коем разе, — ответил Бриггс ошеломленно. — Зачастую прессы вообще не бывает.
Он посмотрел на часы.
— Господи, уже так поздно? Утром первым делом зайдите ко мне, я представлю вас Джеку. Он вам понравится. Шпротт не настолько харизматичен, но прилежен и, как правило, не ошибается в большинстве… в некоторых своих предположениях.
— Сэр, я хотела спросить…
Бриггс перебил ее, в точности угадав, о чем пойдет речь. Причина была проста: все назначенные к Джеку сержанты задавали один и тот же вопрос.
— Считайте это крещением огнем. ОСП — хорошая школа.
— Школа чего?
Бриггс на мгновение задумался.
— Нетрадиционного подхода к полицейской работе. Вы недаром потратите время. Да, и еще…
— Да, сэр?
— Добро пожаловать в Рединг.