На этой неделе в Рединге наблюдался всплеск популярности «Каши из топора», после того как компания «Шизбургер» добавила к своей линии продуктов «Топорбургер», а производители супов «Быстровзуб», лапши «Тыдурак» и чипсов «Расстрелла» приступили к производству продукции с топорным запахом. Вкусное и здоровое варево, состоящее только из топора и кипятка, на протяжении многих месяцев сбивало с толку диетологов и ученых. «Очень странно, — заявил вчера ведущий специалист в области диетологии, — но питательные свойства каши из топора несомненны, хотя данное обстоятельство противоречит тому общеизвестному научному факту, что топор и горячая вода никак не могут быть питательнее горячей воды и топора, которые сами по себе питательными вовсе не являются. Вынужден признать, что мы в полном недоумении». Несмотря на растерянность научной общественности, вкусное блюдо продолжает завоевывать популярность как у молодежи, так и у людей старшего поколения, многие из которых улучшили первоначальный рецепт собственными добавками в виде соли, перца, картофеля, капусты, лука, моркови, чечевицы и мелко нарезанного бекона».
«Редингский вестник», январь 1984 г.
Рэндольф в этот день был не на фабрике, а дома. Домом же ему служил Касл-Пемзс, очень странное здание в духе неосюрреализма, построенное в тридцатые годы блестящим, но невменяемым доктором Калигари.[48]Многие оспаривали художественные достоинства Касл-Пемзс, но существовало определение, с которым соглашались все: строение было причудливым.
Джек и Мэри остановились у нарядной чугунной решетки главных ворот. Сторожка выглядела довольно обыкновенной, но в силу особенностей расположения создавалось впечатление, будто она погружается в землю. Домик имел наклон в тридцать градусов и уходил в грунт до притолоки. Окно верхнего этажа служило входом и выходом. Через открытые ворота посетители въехали на дорожку, которая была прямой и ровной, но казалась грубо сшитой из лоскутов асфальта и цемента.
— Надо бы получше за ней ухаживать, — заметила Мэри, когда шины зашуршали и заскрипели по разным участкам дороги.
— Дорога вовсе не разбита, это так и задумано, — возразил Джек, которому и прежде доводилось по разным поводам бывать в поместье. — Если ехать ровно двадцать девять миль в час, швы между плитами играют на покрышках «Иерусалим».[49]Прислушайтесь.
Мэри выверила скорость и прислушалась. Действительно, шины выскрипывали «Иерусалим»! Негромкая рокочущая мелодия, тяжелая и настораживающая, как дальний гром.
— «…В древние времена!» — запел Джек.
Они проехали через безукоризненно ухоженный сад, в котором каждая травинка занимала строго отведенное ей место.
— Касл-Пемзс называют жемчужиной долины Темзы, — сообщил Джек. — Ландшафтный парк был разбит не столь известным Непостижимым Грином. Видите тот водоем?
Мэри посмотрела налево, где протянулось озеро в виде отпечатка ступни. Купы серебристых берез неторопливо сбегали по пологим склонам к воде.
— Да.
— Грин установил на дне озера большие гидравлические аппараты для подъема воды, которые ходят вверх и вниз, чтобы зимой создавать впечатление атлантического шторма. Здесь имеется корабль с рваными парусами и потрепанным такелажем — тоже на гидравлических подъемниках, чтобы всплывать и тонуть в мгновение ока.
— А для чего? — спросила Мэри.
— Для развлечения лорда Пемзса и его гостей. В двадцатые и тридцатые годы «Пемзс» была богатейшей компанией в Рединге, даже крупнее, чем «Саттон сидс» или «Хантли энд Палмерс».[50]Соответственно и вечеринки у Пемзса устраивались самые роскошные.
— А мне бы надоело смотреть, как все время всплывает и тонет корабль.
— Лорду Пемзсу тоже надоедало. Корабль можно было снять и заменить семидесятитонным фонтаном из каррарского мрамора, изображающим сражение Посейдона с морским чудовищем. Вон там находилось поле, где играли в воздушное поло на самолетиках «Джипси мот». Думаю, это было замечательное развлечение.
Несколько минут они молча ехали, разглядывая странные чудеса, открывавшиеся за каждым поворотом. Когда дорога выровнялась и под шинами отзвучали последние аккорды «Иерусалима», они свернули за угол и оказались перед причудливой и несообразной громадой Касл-Пемзс.
Не исключено, что определение «сюрреалистический» изобрели специально для характеристики резиденции Пемзсов. Все в нем отступало перед лицом эстетической условности. Определить количество этажей в Касл-Пемзс не представлялось возможным, поскольку окна разной величины и формы были разбросаны по стенам абсолютно случайным образом. Все пять башенок торчали под разными углами и кренились в разные стороны: три спиралью уходили в небо, две сплетались верхушками. Цинковые желоба на крыше, выложенной шиферной плиткой семи оттенков, отводили воду через горгулий, изображавших всех британских премьер-министров начиная с 1726 года. Часть кровли поддерживалась арочными контрфорсами, некоторые из них были выполнены в готическом стиле, остальные — в виде живых ветвей дерева. Один контрфорс простирался вниз на семьдесят футов и заканчивался в ярде от земли.
Джек и Мэри медленно подъехали к парадной двери и припарковались там, где их ждал седой слуга во фраке и белых перчатках.
— Добрый день, — произнес дворецкий, слегка наклонив корпус. — Мое имя Ффинкворт. Я слуга Пемзсов. Соблаговолите последовать за мной.
Они подошли к парадной двери, имевшей вид покосившейся трапеции. Странно, но им показалось, что между двумя круговыми полосами латуни, охватывавшими здание по периметру, виднеется зазор. Более того, сам дом вращался!
— Касл-Пемз построен на поворотном круге, — объяснил Ффинкворт с ноткой гордости в голосе. — Мощные электромоторы в основании дома вращают его в любом направлении, чтобы его лордство из своего кабинета мог лицезреть розарий или озеро — все, что ему будет угодно. При не столь суровой погоде, — добавил Ффинкворт, — мы можем даже следовать за солнцем, дабы малая столовая была освещена весь день.
Они вступили на вращающуюся платформу, сооруженную с такой точностью, что движения вообще не замечалось. Дворецкий отступил в сторону, пропуская их, и детективы вошли внутрь, миновав пару гигантских бронзовых муравьедов, охранявших косую входную дверь.
Потолок холла подпирали беспорядочно установленные разномастные колонны. Одни были ионические, другие коринфские, некоторые дорические, отдельные и вовсе египетские. Остальные представляли собой смесь всех четырех стилей. Пол был выложен белыми и черными мраморными плитками в шахматном порядке, да только все плитки имели разную форму. Ни в какой отчетливый узор они не складывались, но, если долго смотреть, голова начинала кружиться.
— Интересно… — начал было Джек, но Ффинкворт уже исчез.
— Жутковато, правда? — шепнула Мэри, прислушиваясь к тихому поскрипыванию дома, незаметно поворачивавшегося на платформе.
Джек хотел поближе взглянуть на висевшие вверх ногами картины, но тут услышал знакомый голос.
— Инспектор! — воскликнул Рэндольф, улыбаясь. — Как приятно снова видеть вас!
— Сержант Мэри! Надеюсь, мозоль на втором пальце левой ноги не слишком вам досаждает?
— Откуда вы знаете?
Он скромно улыбнулся.
— Я образованный и опытный ноговед, сержант. Ваша походка для меня — открытая книга. Вы впервые внутри Касл-Пемзс?
Оба кивнули.
— Он официально считается одним из семи чудес Рединга, — гордо сказал Пемзе. — Чаю хотите?
— Спасибо.
— Первый дом был построен в тысяча восемьсот девяносто втором, — рассказывал хозяин, ведя их по зеркальному коридору. — Неоготическое сооружение чудовищных пропорций. Зал, коридор и дверные проемы были сделаны такими огромными, что мой дед разъезжал повсюду на «форде-Т».
— А интерьерам это не вредило? — спросила Мэри.
— Пара царапин, только и всего. Дворец был по-настоящему поврежден во время гонок тысяча девятьсот двадцать четвертого года. Столкновение трех машин в главном зале привело к тому, что всю дубовую обшивку между библиотекой и курительной пришлось заменить. — Он рассмеялся, представив себе масштаб разрушений. — Возле лестницы сделали общий поворот. Большой зал стал финишной прямой. Мне рассказывали, что в оранжерее было трудновато подрезать, зато в картинной галерее гонялись в два ряда. Мой дед установил рекорд в восемьдесят шесть целых сорок две сотых мили в час на «Дилейдж тэлбот S-27». При этом он потерял машину и левую ногу.
Рэндольф остановился перед стеклянной витриной с выставленным в ней куском искореженного металла.
— Это часть турбокомпрессора «дилейджа». Два года назад мы обнаружили его на дереве в полумиле отсюда. Славные, славные деньки. Сюда, пожалуйста.
Он повернул налево, открыл клепаный стальной люк и повел их по коридору, напоминавшему внутреннюю часть подводной лодки. Сходство усугублялось капавшей с кранов водой и звуками отдаленных взрывов глубинных бомб.
— Все это, разумеется, кончилось плохо. На девятом кругу граф Игорь Дебровник вылетел на своем семилитровом «фиате» с верхней лестничной площадки, пробил витражное окно и проломил крышу часовни. Через несколько минут граф Садбери, спутав направление, влетел на своем «райлтоне» на скорости семьдесят миль в час в отдел антикварных книг, нанеся невосполнимый ущерб нескольким ранним изданиям Бэкона. К концу гонки с десяток других несчастных случаев превратили интерьер дома в руины, потому в тысяча девятьсот двадцать шестом году мой дед решил его перестроить при помощи блестящего, но сумасшедшего Вольфганга Калигари.
Лорд Пемзс отодвинул панель, и они оказались в комнате, уставленной старинными каменными кхмерскими изваяниями. Посреди возвышалось огромное фиговое дерево. Здесь было жарко и повсюду в изобилии росли тропические растения. Пока они глазели по сторонам, мимо пролетел попугай и уселся на каминную полку.
— Мы называем эту комнату «Ангкор-Ват»,[51]— сказал Пемзс. — Крыша — средневековая, сводчатая, а окна — точное воспроизведение западного фасада в Шартре,[52]только чуть повыше.
Он предложил им устраиваться на диване, совершенно не к месту поставленном на персидском ковре посреди комнаты. Чай уже подали.
— Замечательный дом! — сказала Мэри.
— Когда его построили, никто так не считал, — ответил Пемзе, разливая чай. — Ругали на все корки, как и прочие великие здания. От простого «уродливо» и более откровенного «безвкусно и лишено стиля» вплоть до явного преувеличения «творение Мефистофеля». В этом и все, и ничего, и еще кое-что. Сахару?
— Спасибо.
— Итак, — произнес хозяин, как только они взяли по чашечке чая, — у вас появились новые вопросы, инспектор?
— Несколько. Не догадываетесь ли вы, каким образом Болтай собирался поднять стоимость акций «Пемзс»?
— Я очень много думал об этом со времени нашей последней встречи, — ответил лорд, — но так и не пришел ни к какому выводу.
Джек применил иную тактику.
— Мы говорили с мистером Гранди. По его словам, Шалтай действительно предлагал ему купить свой портфель акций во время благотворительного вечера «Пемзс».
— Гранди принял предложение?
— Нет.
— Тогда зачем мне убивать Болтая? Если таков был его козырь, то он разыграл его очень не вовремя.
— А что, если он и вовсе не планировал продавать акции Гранди? Может, он собирался перепродать их… вам.
Сэр Рэндольф нахмурился и посмотрел на обоих полицейских.
— Зачем?
— Чтобы вернуть фабрику семье.
Пемзс рассмеялся.
— Если так, то я должен был лет двадцать вынашивать этот план — ведь как раз столько лет у нас проблемы. Кроме того, купил акции Болтай, а не я. У меня нет таких денег.
— Мистер Болтай мог служить вам прикрытием. По-моему, выкупи вы вдруг свои акции, аналитики из Сити задались бы вопросом: «С чего бы это?» — и цены взлетели бы до небес.
Пемзс снова рассмеялся, внутренне начиная закипать.
— Будь я преступником, инспектор, я запустил бы руку в пенсионный фонд своих работников. Я и мои пожилые родственники — единственные попечители, так что это не составило бы труда. Там больше ста миллионов — с лихвой достанет, чтобы снова поставить компанию на ноги. Но это не мои деньги. Они принадлежат рабочим. Я много лет сражался с «Пан энд Пропалл» не из чувства ответственности перед сотрудниками и не ради поддержания фамильной чести Пемзсов, но потому, что мы считаем выпуск продукции по уходу за ногами своим моральным долгом.
Он произнес эту речь величественно и без тени юмора.
— Выпуск продукции по уходу за ногами — моральный долг?!
— Можете смеяться, инспектор, но вы не разбираетесь в ноговедении так, как я. Империя Пемзсов построена на четырех основных принципах ухода за ногами. Без них мы ничто. Любой может производить специальные ножницы, стельки и мозольный пластырь. Однако наш принцип заключается в производстве эффективных препаратов для ног. «Пан энд Пропалл» не заинтересованы в моей фабрике или сети распространения товара. Они хотят заполучить мои патенты. Со своей сетью продаж и моими средствами от бородавок, мозолей, грибка и бурсита большого пальца они могут навсегда избавить ноги всего мира от болезней — если захотят.
— Если захотят? — переспросила Мэри.
— Именно так. Они могут сохранить наши патенты, но придержать их и не выпускать на мировой рынок. Средства, которые смягчают, но не лечат, — вот где лежат настоящие деньги! А «Пемзс», напротив, всегда считал своей целью служение обществу. Пожелай я играть на одной доске с «Пропалл», уже был бы миллиардером.
Голос Пемзса становился все громче и громче. Грандиозность перспективы явно захватила его.
— Без конкуренции с нашей стороны руки у них окажутся развязаны. Ноги сделаются золотой жилой, чего и добивается алчный Соломон Гранди!
Он раскраснелся, но вскоре взял себя в руки, глотнул чаю, извинился перед Мэри за несдержанность и пояснил:
— Мне невыносима мысль, инспектор, что в субботу Джеллимен будет пожимать этому типу руки и осыпать его похвалами. Если бы Джеллимен хоть что-нибудь понимал в ногах, он бы не почести Соломону Гранди воздавал, а возбудил против него уголовное дело.
— Вы не знаете, где мистер Болтай жил последний год?
— Боюсь, нет. Я не видел его ни разу, разве что во время благотворительного вечера.
Джек поставил чай и достал из кармана фотографию Тома Томма.
— Вам знакомо это лицо?
Пемзс надел очки и посмотрел на снимок.
— Да, вроде бы видел его с Болтаем пару раз.
— А этого? — сказал Джек, протягивая ему фото Винки.
— Боюсь, нет.
— Что вы можете сказать о Лоре Гарибальди?
— Это трагедия, инспектор. Настоящая трагедия. Ведь это я их познакомил, будь я неладен. Мы с Лорой были в редингской команде по стрельбе по тарелочкам. Она была хорошим стрелком и славной женщиной. По-моему, Болтай не заслуживал ее любви.
— Благодарю за оказанную любезность, — сказал Джек, — и прошу прощения, если некоторые мои вопросы были для вас неприятны.
— Не стоит благодарности, — сказал Пемзе. — Идемте, я провожу вас.
Они встали и пошли между квазидревними каменными руинами. У них над головами, сверкая экзотически голубыми перьями на хвосте, пролетел попугай.
— Вот это птица, — прошептала Мэри.
— Норвежский голубой,[53]— с восхищением произнес Пемзс. — Прекрасное оперение!