Отдел сказочных преступлений

 

 

Отдел сказочных преступлений был создан в 1958 году старшим инспектором Хорнером, которого беспокоила недостаточная подготовленность регулярной полиции к решению зачастую уникальных проблем, возникавших в ходе разработки стандартных дел ОСП. После особо эксцентричного расследования, в котором были замешаны огниво, солдат и несколько говорящих котов с глазами различной степени деформации, он сумел доказать своему растерянному начальству, что необходимо пересмотреть все дела, включающие «любые персонажи и сюжеты детских стихов и сказок». Хорнеру выделили финансирование, дали небольшой кабинет и двух никому больше не нужных полицейских, и он заведовал ОСП вплоть до ухода на пенсию в 1980 году. Привитые им честность, неподкупность и беспристрастность остаются неизменными характеристиками отдела вплоть до наших дней — как и бюджет, размеры кабинета, обои и ковры.

Краткая история ОСП

 

— Чувствуйте себя как дома, Мэри.

Она огляделась. Кабинет ОСП был тесным и неопрятным. Нет, даже хуже. Он миновал период тесноты и неопрятности, ненадолго задержался на стадии маленького и запущенного и окончательно остановился на состоянии убогого и сырого. Вдоль стен жались помятые и выщербленные стальные шкафы, отчего помещение казалось еще меньше. Здесь едва хватало места для стола, не говоря уже о трех стульях.

— И сколько времени ОСП находится в этом кабинете, сэр?

— С самого начала существования отдела. А что?

— Ничего. Правда, он кажется мне немного… тесноватым.

— Он мне нравится, — мягко ответил Джек, доставая из ящика ближнего шкафа телефон. — У нас есть еще соседняя комната, но большую ее часть занимают картотека и Гретель. Как правило, нам этого помещения хватает, если только мы не приходим на работу все одновременно.

— Гретель?

— Она специалист по судебной бухгалтерии, но помогает нам, когда у нас не хватает штатных работников, так что мы считаем ее своей. Вам она понравится. Она хорошо считает и умеет разговаривать бинарным кодом.

— Это важно?

— Да. Констебль Эшли обычно понимает все, что мы говорим, но сложные случаи ему лучше объяснять на его родном языке.

— Эшли — рамбозиец?

— Да. Первый полицейский из их расы.

Повисло молчание.

— Вы что-то имеете против пришельцев, Мэри?

— Я никогда с ними не встречалась, — просто ответила она. — Я принимаю людей такими, какие они есть. А чем это пахнет?

— Тушеной капустой. Через дверь — кухня столовки. Не беспокойтесь, на третий год этого запаха уже и замечать не будете.

— Хм. Надо бы решить проблему с окном, — протянула Мэри, с отвращением оглядывая комнатенку и горы неряшливой документации.

— С каким окном?

— В том-то и проблема.

— В это мгновение в комнату вплыло облачко простудных микробов, кое-как державшихся в человеческих очертаниях. Мэри догадалась, что это еще один член ОСП. И оказалась права.

— Доброе утро, сэр, — произнес болезненного вида субъект.

Он прыснул себе в ноздри «виксом» и вытер красный нос платком.

— Доброе утро, Бейкер. — ответил Джек. — Насморк не прошел?

Насморк Бейкера не проходил никогда. Постоянно текущий нос стал его вечным опознавательным знаком с тех пор, как восемь лет назад он подхватил простуду. Он носил шарф даже по жаре, а кожа его отливала восковой бледностью.

Несмотря на то что вид у него был такой, будто ему осталось всего три недели до того, как болезнь милосердно прервет его страдания, Бейкер обладал чрезвычайно крепким здоровьем: он проходил ежегодную диспансеризацию на ура и каждый июнь завершал редингский марафон с похвальным результатом.

— Это Чарли Бейкер, наш ипохондрик, — представил коллегу Джек. — Я зову его офис-терьером. Даешь ему задачу, и он не возвращается, пока не справится с ней. Он также уверен, что жить ему осталось не больше месяца, поэтому во время облавы не боится входить в дверь первым.

— Как поживаете? — сказала Мэри, пожимая Чарли руку.

— Да не очень, — ответил Бейкер. — Недавно головокружения усилились, на мошонке образовалась крапивница, а боль в колене может оказаться приступом подагры. — Он показал ей руку. — Вам не кажется, что она распухла?

— Ты не видел Эшли или Гретель? — спросил Джек в надежде сменить тему прежде, чем Бейкер начнет всерьез распространяться о своих болячках.

— Эшли жжет прялки, которые сдали в обмен на амнистию, — сказал тот, капая себе в глаза «ортекс» и быстро моргая, — а у Гретель утром выходной. Помнится, ее собирались проверять на синдром Ожеховского.[26]Это такая странная болезнь, которая вызывает хаотическое расстройство периферийной нервной системы, отчего подергиваются руки, ноги и веки. Насколько известно, это неизлечимо.

Джек с Мэри уставились на него, и он пожал плечами.

— Или она просто ждет водопроводчика.

— Ладно. Мэри, позвоните в клинику Святого Церебраллума и узнайте имя лечащего врача Болтая. А ты, Бейкер, раскопай какую-нибудь информацию о прошлом покойного и выясни, не было ли у него судимостей. Надо узнать, что он затевал. Я вернусь через полчаса. Кофе мне с молоком и кусочком сахара.

Джек взял пакет с обрезом и вышел.

 

* * *

 

Похоже, отдел сказочных преступлений нечасто фигурировал в заголовках местной печати. Последние вырезки, что висели на стенах, представляли собой выцветшие колонки новостей из немногочисленных газет, публиковавших подобные истории. Присутствовали заметки об аресте Синей Бороды, о печально известном криминальном боссе Джорджо Порджа[27]и еще несколько — за сорок-то лет. Среди них выделялась единственная статья с первой полосы «Жаба» о Пряничном человечке, но, поскольку Джек упоминался там в качестве «помощника Звонна», Мэри поняла, почему она висит не на виду.

— Я так понял, вы любите кофе, — послышался сзади голос.

Мэри обернулась и увидела молоденького констебля, которого уже встречала на Гримм-роуд. Он обходил соседей. Тогда они перекинулись парой слов, но только по работе. Она даже не знала его имени.

— Спасибо. — Мэри взяла кофе и показала на выдержки из прессы. — Что вы обо всем этом знаете?

— Дело было еще до моего рождения, — ответил Тиббит, — но, судя по словам Гретель, Джорджо Порджа засадили скорее благодаря Шпротту, а не Звонну. Начальство почесалось лишь тогда, когда дела пошли плохо. Никому нет дела до сказочных персонажей, пока они мочат друг друга. Порджа сделал ошибку, прикончив настоящего человека. Все улики добыл начальник, но дело закрыл Звонн — и выслужился.

— Немудрено, что Шпротт его не любит.

— Более того. Он даже почти не говорит о нем.

Мобильник Мэри зазвонил. Она выудила его из кармана и посмотрела на определитель: опять Арнольд.

— Тут звонит парень по имени Арнольд, — сказала Мэри, протягивая все еще звонящий телефон Тиббиту. — Скажите ему, что я умерла, а?

Тиббит недоверчиво нахмурился, но все же взял телефон и нажал кнопку «ответить».

— Привет, Арнольд, — сказал он. — Говорит констебль Тиббит. Боюсь, что сержант Мэри погибла в автомобильной катастрофе. — Он кривился, произнося эти слова. — Да, это действительно очень трагично и совершенно неожиданно, — согласился он после паузы, выслушав ответ Арнольда. — Без проблем. Я ей передам. Пока.

Он нажал кнопку «конец связи» и вернул ей мобильник.

— Он сказал, что ему очень жаль и что он вам перезвонит. Боюсь, он мне не поверил.

— Чтобы он от меня отвязался, нужно что-нибудь посерьезнее смерти. Но все равно спасибо. Как вас зовут?

— Констебль Тиббит.

— Сержант Мэри Мэри.

Молодой полицейский на мгновение задумался, затем произнес:

— Режиссер антимира…

— Простите? — подняла бровь Мэри.

Тиббит еще пару мгновений не отвечал, снова крепко задумавшись, и наконец с торжествующим видом выдал:

— Ррежимная смерть!

— У вас все в порядке?

— Конечно! — радостно ответил констебль. — Это анаграмма! Если вы возьмете «сержант Мэри Мэри» и переставите буквы, то получите «режиссер антимира» и «ррежимная смерть» или что-нибудь еще. Вся штука в том, чтобы получилось нечто осмысленное. Я бы мог сказать «мистер еж и мера рн», но это только звучит как анаграмма, правда?

— Вам виднее.

Мэри думала, что Тиббит станет той соломинкой здравого смысла, за которую она сможет уцепиться, чтобы не спятить в этой дыре, но эта надежда быстро угасала. Понятно, почему он оказался в таком отделе.

— Это палиндром, — объяснил юный констебль.

— Извините?

— Тиббит. Легко запомнить. С конца и с начала читается одинаково. Тиб-бит.

Мэри подняла брови.

— Вы имеете в виду «А роза упала на лапу Азора»?

Он горячо закивал.

— Я предпочитаю более изящные, мэм, например: «Меня истина манит сияньем».

Мэри вздохнула.

— А вы уверены, что правильно выбрали работу?

Поскольку эти слова ошеломили Тиббита, Мэри быстро сменила тему:

— И сколько вы здесь служите?

— Шесть месяцев. Меня направили на три месяца, а потом обо мне, кажется, забыли. Я не против, — быстро добавил он. — Мне тут нравится.

— А как ваше имя?

— Отто, — ответил он и добавил, объясняя: — Тоже палиндром. Мою сестру зовут Анна. Папа любил играть словами. Он четырнадцать раз становился чемпионом мира по скрэбблу. Когда он умер, мы похоронили его в Квинзиберне, чтобы это трехсложное слово даром не пропадало. Большую часть жизни он отыскивал слова, которые вроде бы произносятся неправильно, но на самом деле правильно.

— То есть?

— Например, «кофе», который не «оно», а «он». Он также считал, что слово «аббревиатура» слишком длинное для своего смысла, а слово «односложный» должно состоять из одного слога. Человека, неспособного обучиться чтению, следовало бы обозначать буквой «О», а прилагательное «непроизносимый» должно произноситься как «непрзнсмый».

— И насколько он преуспел?

— Если не считать последнего предложения, которое нашло некоторую поддержку, то не особо.

Мэри сузила глаза: ей показалось, что юноша ее разыгрывает, но он, похоже, был вполне искренен.

— Ладно. Короче, вы не мешаете мне, я не мешаю вам. Дайте мне телефон Церебраллума и сделайте Джеку кофе.