Изучая перипетии лета-зимы 1941 года, понимаешь: драться нужно всегда отчаянно и до конца. Гасить волну отчаяния и смятения в душе бешеной деятельностью, железным выполнением намеченных планов. Особенно если ты — глава страны. Особенно если на тебя смотрят миллионы глаз.
Сталин это понимал и в сорок первом вел себя именно так. Что бы ни бушевало в его сердце, какие бы гнетущие мысли не лезли в голову — внешне он оставался спокоен и непоколебим, словно гранитный утес. Не теряя самообладания, он заставлял работать и всю верхушку власти. Немец пер вперед, опрокидывая и уничтожая одну русскую армию за другой — а Сталин приказывает разработать операцию по введению войск в Иран для того, чтобы обезопасить южные рубежи страны и не допустить прогитлеровского переворота в Тегеране.
Одновременно он ведет переговоры с американской делегацией. Посланцы Рузвельта удивлены: эксперты предсказывают падение СССР в течение нескольких недель, немцы прут вперед — а он, излучая спокойствие, ведет речи о поставке в страну оборудования (а не готового оружия), чтобы развернуть его и вести войну еще годы. Сталин понимает: от его психополя зависит сейчас все. Дрогнет он — и начнет рушиться вся система. Он приказывает эвакуировать зоопарк из Москвы. Особое внимание — вывозу слона. Гениальный ход! Прерываются разговоры о том, продержится Союз неделю или месяц — оказывается, сейчас нет дел важнее перевозки слоника. В те же дни Сталин собирает автоконструкторов и проводит совещание на тему послевоенного выпуска легковых автомобилей! Все должны знать: раз вождь обсуждает такое, значит, мы победим.
Конечно, были у Сталина минуты слабости и отчаяния. Но таким его видели единицы. Да и то мельком, случайно. А для всех прочих день за днем он являл из себя пример спокойствия и уверенности. Только сдал сильно: постарел и осунулся.
Даже когда фронт вплотную приблизился к Москве, Сталин не собирался прекращать борьбы и после возможного падения города. Воспоминания наших чекистов и военных, архивные изыскания историков говорят: в городе активно закладывались подпольные сети, оседали специальные агенты, маскировались взрывные заряды под важнейшими зданиями. Готовился план покушения на Гитлера, который должен был прибыть для торжеств по случаю захвата русской древней столицы. Дело поручили младшему лейтенанту госбезопасности Анне Камаевой-Филоненко, залегендированной под антисоветчицу — главу общины баптистов. Ей предстояло приводить в действие тщательно замаскированные взрывные устройства, одно из коих было в Большом театре, другое — в Колонном зале Дома союзов — бывшем Дворянском собрании. Затаившиеся группы боевиков НКВД готовились начать террор против захватчиков. Терактами против руководителей рейха, появившихся в Москве, должен был руководить композитор, русский немец Лев Книппер. (Он шел на верную смерть, хотя близкие его семьи были репрессированы!) Вот уж действительно — гвозди бы делать из таких людей! Всего в Москве и Подмосковье готовилось к работе 12 резидентур НКВД, закладывалась сотня баз с оружием и продовольствием. Причем делалось все в кратчайшие сроки!
Подпольную радиостанцию разворачивали в подвале кукольного театра Образцова. Главным координатором подполья по Москве назначили начальника контрразведывательного отдела столичного НКВД Сергея Федосеева. Особую резидентуру возглавил майор госбезопасности Виктор Дроздов, прославившийся в борьбе с бандформированиями и националистическим подпольем на Украине. Бывший нарком безопасности Украины Павел Мешик становился во главе резидентуры, нацеленной на диверсии на транспортных магистралях Москвы. (П. Судоплатов. «Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год» — Москва, «ОЛМА-пресс», 2001 г., сс. 334-340)
Сегодня модно утверждать, что страну спасло обращение Сталина к Православию. Конечно, спорить нельзя: вера помогла включить высшие контуры психики у многих. Но без стальной воли и такой же самодисциплины главы СССР никакие иконы и молебны не помогли бы. Религия была только одной из линий сопротивления. Доказательство? Вспомните, как Сталин обеспечил празднование праздника создания Красной империи — 7 ноября (с 1995 года отмененного путинской камарильей). Сегодня и представить себе нельзя, какое магическое действие произвел на миллионы сердец знаменитый парад на Красной площади в тот день, когда части уходили прямо с заснеженной брусчатки на рубежи боев! Какое презрение врагу было выказано в тот день!
Накануне, 6 ноября, состоялось знаменитое выступление Сталина на станции метро «Площадь Маяковского», посвященное 24-й годовщине революции. Павел Судоплатов («главный боевик НКВД») в своих записках отмечает: Сталин, хотя и сдал, по-прежнему излучал спокойную уверенность и властную силу. Его речь о неизбежности победы закончилась десятиминутными бурными овациями. Сталина не хотели отпускать из президиума, и он только и мог, что показывать бушевавшему собранию на часы...
Он действительно смог зарядить энергией и волей командный состав. Да, это вам не нынешние президенты, жидкие и безвкусные, словно разведенный водой кефир...
Декабрь 1941-го: крах плана «Гроза»
Гитлер в борьбе за Москву шел на самые удивительные и дерзкие операции. Немцы все не оставляли надежды захватить нашу столицу с помощью шока и трепета. Одна из таких операций по закрученности сюжета и смелости не уступит никакому голливудскому боевику. О ней в статье «Крах операции «Гроза» рассказал Станислав Глушнев:
«...Известную панику 16-17 октября 1941 г. в Москве удалось быстро ликвидировать. Но нервозная обстановка и неразбериха все же имели место и в последующем и кое-где в городе, и на отдельных столичных предприятиях, и даже в воинских частях. Это, безусловно, создавало почву для неприятных, а порой даже опасных ситуаций. Конечно, нередко их провоцировала германская разведка. Одно ЧП произошло на Тушинском аэродроме.
Надо ли объяснять, что этот аэродром, расположенный тогда близ Москвы, имел исключительно важное значение. И вот сюда, в комендантскую часть, 2 декабря под вечер явились два военнослужащих. Оба — в новехоньком обмундировании. Один — летчик, другой — политработник.
Едва перешагнув порог комендатуры, летчик сразу же стал кричать на находившихся там людей: «Вы что тут — спите, что ли?! Кто старший, ты? Я — личный представитель товарища Сталина капитан Гроза. Телефон мне, живо!»
Властный и самоуверенный тон незнакомого командира буквально всех ошарашил. Работники комендатуры оторопели и встали навытяжку. Между тем нежданный визитер, не торопясь, подошел к телефонному аппарату, набрал какой-то номер и четко произнес в трубку: «Алло, Кремль? Говорит личный представитель товарища Сталина капитан Гроза. Товарищ Сталин? Докладываю: прибыл, как вы приказали, на Тушинский аэродром, разобрался. Как вы и предвидели, и комендант, и комиссар на нем — шкурники и разгильдяи! Проморгали! А командир дислоцированного здесь авиаполка враг народа! Слушаюсь! Есть, товарищ Сталин!»
Сотрудники комендатуры только рты пораскрывали. «Ну, что, — мрачно произнес капитан, — слышали?» «Слышали...» «Ну, раз слышали, вяжите коменданта и комиссара!»
В мгновение ока приказ личного представителя Сталина был выполнен: подчиненные скрутили собственное начальство. После чего последовал новый приказ: «Берите винтовки, пойдем арестовывать командира полка! Я доложу товарищу Сталину о вашем геройском поведении». Пришли к командиру авиаполка, который усталый и расслабленный после полетов только-только собирался позвонить своему непосредственному начальнику генерал-майору Сбытову, доложить о событиях дня. Комполка не успел и рта раскрыть, чтобы выяснить, по какой такой причине к нему ввалилась компания из своих подчиненных и каких-то двух чужаков, как на него навалились и связали. Не избежали этой же участи начальник штаба и инженер в/ч. Недоуменные вопросы арестованных в грубой форме обрывал капитан Гроза.
А генерал Сбытов тем временем сидел у себя в кабинете и с нетерпением ожидал доклада с Тушинского аэродрома. Уже прошел обусловленный срок выхода на связь, а звонка все не было. Сбытова крайне удивляла эта задержка. Ведь командир авиаполка в Тушино отличался дисциплинированностью и исполнительностью. Тогда генерал сам набрал номер части. К телефону подошел дежурный. «Это — Сбытов. Где комполка Писанко?»
«Его связали».
«Как связали? Кто?»
«Сейчас позову».
К телефону подошел капитан Гроза и хладнокровно произнес в трубку: «Я — уполномоченный товарища Сталина и выполняю его приказ». «Ну, действуйте, раз вы уполномоченный товарища Сталина», — спокойно ответил Сбытов, хотя сам недоумевал: что за уполномоченный, да еще от самого Верховного? Нужно немедленно проверить...
Сразу же по вертушке генерал связался с приемной Сталина. Как всегда, ответил его секретарь Александр Поскребышев. Сбытов, едва скрывая волнение, начал рассказывать об инциденте с появлением некоего капитана Грозы на Тушинском аэродроме в качестве уполномоченного Верховного главнокомандующего, но тут вдруг услышал голос самого Сталина: «Какой еще уполномоченный? Никого я не посылал! Это провокатор! Немедленно его арестовать!»
Оказывается, у Поскребышева был такой телефон, что любой разговор мог прослушивать и сам «хозяин». Разумеется, на Тушинский аэродром экстренно выехала группа контрразведчиков, но «капитан Гроза» и его подручный-«политработник», почуяв неладное после звонка Сбытова, уже успели скрыться. Однако буквально через сутки их все же задержали. Они оказались агентами германской разведки.